Благословенный

Глава 26

Время показало, что решение, принятое Непременным Советом, оказалось верным. Англию лихорадило; политический кризис в этой стране заставил прусского короля сомневаться в надёжности английской поддержки, а поляки пока ещё не раскачались. Поскольку угроза от англо-прусского союза на время отступила, а приближающаяся зима не оставила пруссакам шансов для внезапного нападения, князь Потёмкин решился на штурм Очакова. В ночь 6-го декабря колонны пошли в атаку: после недолгого сопротивления город был взят, и, надобно признать, здорово раскурочен. Потеряв две с половиною тысячи своих, уничтожили почти десять тысяч неприятельского гарнизона; выдающийся успех, учитывая добротность Очаковских укреплений и обычную для турок стойкость в обороне крепостей. Были взяты большие трофеи, в том числе больше трёхсот орудий; в реляции Потёмкин писал, что многие солдаты вернулись в свои землянки в горностаевых шубах.

Императрица была счастлива. Потёмкина давно уже всячески склоняли по поводу затянувшейся осады. И Завадовский, и Воронцов ругали его на все корки; в помощь им приехал даже давно отставленный Алексей Орлов. Теперь Потёмкин доказал свою состоятельность и разумность в расходовании средств и на армию, и на освоение юга. Государыня вызвала его для награды, и в конце января, переждав бураны и самые сильные морозы, Потёмкин и Суворов, как водится, по санному пути отправились через всю страну в Петербург. Я же поспешил воспользоваться случаем увидеться с героем былых времён — господином Орловым.

Алексей Григорьевич к тому времени уже лет 12 как проживал своих поместьях в Воронежской губернии. Гигантского роста, через всё лицо — багровый косой рубец от сабельного удара. Глаза вроде добрые, но иногда проскакивает в них такое, что понимаешь — человек очень многое прошёл и на очень многое готов.

— Алексей Григорьевич, давно мечтал познакомиться с вами. Как поживаете?

Орлов несколько саркастически усмехнулся. Все знают, что граф пребывает в опале уже много лет. Причём, в отличие от прочих вельмож, переживших период охлаждения cо стороны монарха и вновь вернувшихся в фавор, Орлов уже многие годы продолжал оставаться в немилости. Екатерина не любила вспоминать время, когда она, только-только взойдя на трон, оказалась в зависимости от буйных братьев Орловых. Был бы жив Григорий, возможно, сентиментальные чувства и взяли бы над нею верх, как это бывало с другими отставленными фаворитами, да хоть с тем же Завадовским. Но, увы, старший из Орловых давно уже умер, и Екатерина не торопилась возвращать в свет грубоватого Алексея.

— Веду жизнь сельского жителя, простую и безгрешную, Ваше Высочество! Косим луга, поднимаем зябь, разводим бурёнок да лошадёнок!

Словосочетание «Орловский рысак», мне, конечно же, было знакомо. А поскольку день, когда «стальной конь придёт на смену крестьянской лошадке» даже ещё не просматривался во мгле грядущего, экзерсисы с коневодством меня очень интересовали.

— И как у вас лошадёнками? Получается?

Удивительно как же меняется человек, начиная говорить про дело, которое действительно его увлекает! Рассказывай про свой конезавод, Алексей буквально преобразился.

— Мечтаю я, Ваше высочество, вывести породу, полностью удовлетворявшую бы всем требованиям нашего дворянства! Чтобы добрые были в выездке и хороши на службе, переносили бы наши зимы и, особливо, осеннее время, пагубное для породистой скотины…

— И как? Получается?

Долго рассказывал мне про какие-то линии, скрещивания, выводы, ставки, аллюры… Я слушал и даже в чём-то поддакивал, хотя в коневодстве и в выездки разбирался довольно плохо. Меня ещё не начинали учить верховой езде. Николай Иванович полагал выучить нас вместе с Константином, а он для верховой езды был еще слишком мал. Тем не менее, не углубляясь в подробности коневодства, свои пять копеек в эту тему я всё же мог вставить.

— Прежде всего, Алексей Григорьевич, позвольте просить вас делать упор не на выездку и манеж, а всё же на качества, необходимые для боевой лошади. Очень уж надо нам улучшить конский состав нашей кавалерии! Также не стоит забывать и про артиллерийских лошадей. Не пробовали вы заниматься тяжеловозами?

Орлов слегка приподнял бровь с выражением «ну, можно и заняться».

— Тяжеловозы, Ваше высочество, сейчас в Воронежской области есть свои, природные. Пётр Великий в своё время завозил туда немало европейских ломовых лошадей — и брабансонов, и першеронов и протчих. Они там с местными лошадками смешались, и получилася порода, прозываемая ныне «битюг». Добрые лошади, и притом довольно неприхотливые!

— Вот и этих битюгов ещё бы развести — для артиллерии, для обозов, да и не только.

— Можно, да кто же за них заплатит? У нас что подешевле берут, а то и бесплатно!

— Думаю, возьмут, вы только породу заведите!

Постепенно разговор с лошадей сместился на былые времена, когда Орлов был в силе, а эскадра его бороздила Средиземное море.

— Должно быть не просто было, в первый раз плыть в Архипелаг?

Орлов утвердительно покачал головой.

— Поход тот был оченно тяжелым! Иные суда совсем уже ветхие были, пришлось днища укреплять. Постоянные сильнейшие бури, особенно в океане, да со стужею, столь сильные, что половину эскадры редко когда видеть можно было. И снасти рвались, и мачты ломались, заставляя нас то и дело укрываться в портах иноземных. На иных кораблях ни одного годного блока не было, а помпы воду не качали. Парусов не хватало, канатов…да вообще всего! Экипажи, бывало, неделями одною солониною с сухарями пробавлялись. В Средиземное море почти год шла наша эскадра! Но, Бог миловал, экспедиция сия закончилася успехом!

— Да! Чесменская победа знаменитейшая из всех!

— А как вы оцениваете тактические правила, действующие сейчас повсеместно?

— Не хороши сии правила! — промолвил старый флотоводец. — Особливо французские, когда корабли в линию встают на ветре, и подходящего врага по реям обстреливают. Я слышал, конечно, что в последней войне французы много раз поражали английский флот. Но, думаю, атака из-на ветра дает больше случаев отличиться и победить врага, атакуя прежде всего неприятельский флагман. Сойтись на пистолетную дистанцию, чтобы с верхней палубы и третьего дека могли вести огонь, и громить неприятеля всем бортом!

— А вот мистер Джон Клерк — блеснул я познаниями, — утверждал, что для подготовленной эскадры подветренное положение выгоднее, чем наветренное. Пишет, что эскадра, под ветром находящаяся, может к выгоде своей использовать орудия нижнего борта, что для наветренного флота невозможно, и, делая постоянные повороты оверштаг или бакштаг, расстреливать подступающего неприятеля. А для наветренного положения мистер Клерк лучшим способом атаки почитает прорезание вражеской линии баталии.

К моему удивлению, Орлов даже не переспросил меня, кто такой этот «Клерк» и что за книжку он накропал. Неужели он в курсе дела?

— Мистер Клерк, видать, пишет по опыту войны за Северо-Американские колонии, где флот французский немалые победы одержал, находясь в подветренном положении. Только надобно понимать, что выучка экипажей у флота короля Людовика заслуживает высочайшей похвалы. Наша эскадра такое навряд ли могла б совершить. Думаю, и посейчас, если флот наш попытается повторить сии рискованные эволюции, выйдет херня полная: наверняка смешается он совершенно, как эскадра адмирала Бинга у берегов Минорки.

Слушая Алексея Григорьевича, глядя, как оживился он, рассказывая про былые победы, стало понятно, как сильно скучает он по былым временам, и как мечтает вновь оказаться «на коне». Так, может быть, подсказать ему эту возможность?

— Алексей Григорьевич, а не хотели бы вы вернуть себе расположение государыни?

Орлов сразу же замолчал, буравя меня тяжелым взглядом

— Конечно, хотел бы. Кто же не хочет? Вы знаете к тому способ?

— Знаю. Вы, должно, слышали, что происходит сейчас во Франции? По всеобщему мнению, господствующему при дворе, тамошнее неустройство будет только нарастать, И кончится всё революциею, как было то в Англии полтораста лет назад. А может быть что и похуже!

— Ну, так и что нам до этих нестроений?

— Когда в стране начинается такое, тотчас же возникает масса возможностей! Многомиллионные состояния будут лежать на мостовой, дожидаясь того, кто возьмёт за труд наклониться и поднять их! Произведения искусства, научные знания, ценные специалисты — всё это может сделаться добычей предприимчивых лиц. Ведь вы же помните, как обрадовалась императрица, когда брат ваш подарил ей бриллиант, вставленный ныне в скипетр Российской империи? И никого же не смутило, что с тем камушком было не всё чисто, не так ли?

Орлов задумался, глядя сквозь меня, будто мысленным взором пытаясь попасть на улицы далёкого Парижа. Затем он взглянул мне в глаза.

— Могу ли я спросить у Вашего высочества: а вас что интересует в далёкой Франции?

— Люди. Исключительно люди! Да и то не всё, лишь некоторые, имена которых будут названы Вам чуть позже. А пока, попробуйте подготовить полезные знакомства и контакты, дабы в нужное время всё уже было готово. Уверен, такой талантливый человек, как вы, сможет подтвердить свою репутацию!

Как обычно, зимние месяцы в Зимнем дворце стали апофеозом развлечений. Тезоименитство императрицы, моё день рождения, бал Андреевских кавалеров, новогодние праздники, фейерверки и маскарады,

В этот раз, однако же, всё пошло не по плану — случилась неприятность. Утром, встав, как всегда, в 6 утра, я обратил внимание на зудящие следы укусов на груди и спине. Когда в столовой показался Курносов, я не мог не рассмеяться: его лицо, как сыпью, сплошь было покрыто укусами! Протасов и Сакен вполголоса обсуждали произошедшее, и тут прозвучало страшное слово «клопы».

— Откуда сия напасть? — в изумлении пристал я к своему «кавалеру».

— Увы, ваше высочество, такое иной раз случается, особливо зимою. Прислуга приносит в одежде или париках, а там и разносится по всем покоям!

Дело дошло до императрицы, и та повелела «травить и морозить». На это время надобно было покинуть дворец: турецкие и персидские порошки, применявшиеся против этой дряни, для здоровья людей тоже отнюдь не полезны.

Какое-то время, видимо, царица размышляла; затем в нашей приёмной появился гофкурьер, возвестивший:

— Ея императорское величество повелели ехать всем в Ораниенбаум!

— Урррааа!!! Наконец-то! — заорал Костенька, как сумасшедший.

В Ораниенбауме мне бывать еще не доводилось. В прошлый год мы не попали туда, доехав лишь до Петергофа; виной тому было позднее возвращение императрицы из поездки в Тавриду. В это лето поездка была сорвана начавшейся войною со шведами: ведь именно в Ораниенбауме шведский король Густав III собирался высадить десант для похода на Петербург. А теперь, когда Балтику сковал лёд, можно было не опасаться такого рода неожиданностей.

Энтузиазм моего братца по поводу поездки объяснялся просто.

— Катальная горка, катальная горка! — выкрикивал он, подпрыгивая на одном месте, изображая при этом из себя то зайца, то гуся.

Да, именно в Ораниенбауме находилась эта простая, но очень весёлая и притягательная забава, про которую Костик мне уже прожужжал все уши. Правда, была ещё горка в Царском Селе, большая и просторная, но ею уже не пользовались: построенная ещё при Елизавете, она уже обветшала. Зато Ораниенбаумская горка, выстроенная в первые годы нынешнего царствования, вполне ещё была пригодна для катаний.

Сборы заняли пару дней. В Ораниенбаум сначала уехал обоз с прислугою и разными вещами, а уж по их следам отправилися и мы.

Костик очень хотел ехать в санях, но сильный ледяной ветер с Балтики грозил отморозить нам носы и уши. Разумеется, никто не мог этакого допустить, и нас загнали в бабушкину карету.

Дорога прихотливо петляла, то ныряла в заснеженный лес, то вилась вдоль самой кромки Финского залива. На белоснежных просторах залива тут и там возвышались мачты вмерзших в лёд судов, рыбачьих шхун и барж. Некоторые были покинуты, над другими курился дымок, разгоняемый вместе с позёмкою злым декабрьским ветром.

Семья великих князей степенно ползла следом за нами; на остановках дети то и дело перебегали из кареты Екатерины к Павлу и Марии Федоровне и обратно, что вызывало всегда массу волнений.

Наконец, проехав Петергоф с его заснеженными фонтанами и садами, прибыли мы в Ораниенбаум. Все поселились в Китайском дворце, небольшом, но очень уютном. Возвышавшийся поодаль небольшой дворец Петра III никто не посещал и не жил в нём.

На мой вкус, этот «Китайский» дворец не нёс в себе ничего китайского. Возможно, в осьмнадцатом веке люди воображали, что, обив стены голубым шёлком, нанеся кое-где на паркет стилизованные иероглифы и разместив в интерьере пару китайских бумажных фонариков и фарфоровых ваз, можно придать резиденции флёр Востока. На самом деле, здание было совершенно европейское, в пастельно-кукольном стиле «рококо». Думаю, в этих интерьерах вполне можно было снимать фильм про Барби — такое всё было миленькое, голубенькое, розовенькое, салатовенькое и золочёненькое. В общем, совершенно, вроде бы, не мой стиль и никакому нормальному мужчине это понравится по определению не может. Но, странное дело, мне тут нравилось.

Долго думав об этом феномене, я решил, что всё дело в компактности этого здания. Дворец тут сравнительно небольшой, потолки совсем не шесть метров, как в Зимнем, комнаты не такие гигантские и холодные… В общем, тут было уютно — здание действительно напоминало человеческое жильё. В Зимнем же не покидало ощущение, что находишься в музее.

Казалось, императрица и семейство великих князей на время решили забыть свою вражду. Павел вовсю играл с нами в жмурки, заливаясь смехом; девочки и Костик визжали от восторга. Маман преподнесла бабушке собственноручно выточенную камею с двойным профилем — моим и Константина. Оказывается, кроме шитья она увлекается камнерезным делом! Императрица, конечно, рассыпалась в похвалах и тут же отдарилась красивым камнем, выразив пожелание, чтобы на нём тоже что-нибудь вырезали. Их фрейлины болтали между собою и играли в карты. В общем, практически семейная идиллия.

Утром ветер почти утих. Обильно выпавший ночью снег задорно хрустел под ногами. Пока горку готовили к запуску, мы с Костей решили устроить бои за дедушкину крепость.

Дело в том, что дворец Петра III был обнесен настоящим крепостным валом, представляя собою форменный бастион.

— Это крепость не настоящая, — пояснила Екатерина, — её устроили для потешных баталий.

Сказано это было тоном человека, довольного исполнением своего христианского долга всепрощения.

— Так давайте устроим баталию! — неожиданно воскликнул Павел.

Вот уж не ожидал!

Немедленно послали двух гофкурьеров собрать детей дворцовых служащих. Набралась добрая полурота детей всех возрастов, одетых всё больше в овчинные тулупчики.

— Разделитесь на два отряда — скомандовал Павел, — один будет армиею Александра Македонского, а другой — Константина Великого!

Я было испугался, что он бросится в свою любезную шагистику, но — нет!

— Теперь бросьте жребий: один отряд обороняет крепость, другой ея атакует!

Константину выпало обороняться, мне — наступать. Дети его отряда залезли на скользкий вал, и тут началася потеха — они швыряют снежками в нас, мы — в них; затем под крики «на эскаладу!» мы полезли на вал. Тут в нас полетели уже настоящие снежные глыбы, а потом дошло и до рукопашной. В общем, взять вал нам не удалось, и Костик торжествовал победу.

Костик был в такой ажитации, что поначалу даже не захотел идти на катальную горку, когда всё уже было готово.

— Да пойдём, Курнос, потом еще сюда вернемся, — в конце концов убедил его я.

Катальная горка гигантским драконом на добрых полверсты распростёрлась по Ораниенбаумскому парку. Пока мы, смеясь и болтая, в предвкушении забавы подымались наверх, специальной машиной поднимали предназначенные нам салазки.

— Давай сначала по «прямой» — воскликнул Костик.

— Как скажете, юный господин! — отвечала запыхавшаяся Екатерина. Подниматься на двадцать метров вверх ей было явно не по возрасту.

Она первою села в разукрашенные золочёной резьбою санки, непременный Александр Матвеевич стал у ней за спиною, поставив ноги на полозья саней, а руками взявшись за заднюю спинку санной тележки. Тут Павел и Мария Федоровна под радостный хохот Курносова подтолкнули сани, и императрица с фаворитом понеслись по длиннющему пологому спуску.

В конце пути, когда санки остановились, их усадили в конные сани и быстро привезли обратно к павильону. Однако больше Екатерина кататься не решалась — они с Мамоновым просто прогуливались по колоннаде, и лишь махали руками катавшимся.

Следующими оказались Павел и маман — точно также, Мария Фёдоровна села в сани, а Павел стал за ними на полозья. Проехав, он потерял на спуске свою треуголку, и флигель-адъютант побежал её подымать. Мы с Костей тем временем развлекались тем, что кидали снежки в заснеженные обезьяньи морды, в виде лепнины помещённые на украшавших колоннаду вазонах.

— Давайте по горбатым поедем, чтобы не ждать! — воскликнул экспансивный Костик.

— Александр Павлович, не испугаетесь на запятках? — спросил Протасов.

— Наверно, нет! — чувствуя холодок на загривке, не очень уверенно ответил я.

— Ну, тогда вставайте, а Константин Павлович пусть садится!

— Нет, я тоже на закорках! Не хочу по-дамски! — ожидаемо возмутился Курносов.

— Ладно, извольте тогда ехать с мадам Головиной, а вы, Александр Павлович — с Анной Степановной!

Катиться с двадцатиметровой горки, да ещё и стоя, было страшновато. Особенно если эта горка еще и «горбатая»! Мы вихрем слетели вниз; затем меня вжало в склон, и санки наши вознеслись на первый «трамплин»; мадам Протасова тонко завизжала и, наверное, закрыла глаза; затем второй, почти такой же крутой подъём, где санки наши почти остановились и, казалось, сейчас поедут назад… но, нет! Поднимая вихри снежной пыли, мы стремительно ринулись по склону. Колонны по обеим сторонам склона мелькали, просеивая лучи закатного солнца. Как же хорошо! Я уже и забыл, каково это — просто радоваться хорошему, морозному зимнему дню!

Наконец, санки остановились. У конца спуска нас уже поджидал кучер, чтобы отвезти к павильону, на котором начинается спуск.

— Саша, ты, я слышала, говорил с Алексей Григорьичем? — вдруг спросила меня Протасова.

— Да, а откуда вы…

— Я же сестра ему, двоюродная. Он очень рад был вашей с ним встрече, прямо расцвёл. Презент тебе готовит!

— И какой же?

— Секрет! — улыбнулась она. — Но, думается, придётся он тебе по нраву!

Через пару дней мы возвратились в Зимний. Клопов, а заодно и тараканов, успешно приморили, и постоянные обитатели дворца, немного выбитые происшествием из колеи, возвращалися обратно. У всех подъездов Зимнего сновали телеги, кибитки, сани с пожитками разнообразных жильцов, служителей и постояльцев этого гигантского гнезда российской монархии.

Мы с Курносовым задержались у подъезда, глазея по сторонам, как незнакомый женский голос заставил меня обернуться.

— Здравствуй, Сашенька! — услышал я.

Обращение это заставило меня насторожиться и замереть. Именем «Сашенька» ко мне обращались лишь самые близкие люди — родители, бабушка, братья и сёстры. Иногда так называл меня Александр Яковлевич, но только «контрабандою» и строго наедине.

Оказалось, что обращается ко мне совершенно незнакомая пожилая дама. Это была довольно высокая, худая женщина, скромно одетая, с добродушным лицом и лучистыми улыбающимися глазами. И откуда этакая фамильярность, интересно знать?

Я вежливо поклонился, недоумевая, что, собственно, происходит.

— Добрый день, Прасковья Ивановна! Как поживаете? Как здоровье ваше? — обратился к ней Протасов.

Они некоторое время говорили о всяких пустяках, я же смотрел и пытался угадать, кто она такая. Хотя разговаривали они на русском языке, по выговору было понятно, что для дамы он не родной; впрочем, это не редкость. У многих аристократов, когда они говорят по-русски, проскальзывает иностранный акцент, будто они с детства говорили на ином языке, а лишь затем начали учить русский.

Когда они закончили разговор, дама довольно развязно потрепала меня по голове, и мы расстались.

Личность незнакомки вызывала у меня самые разные подозрения. Может, какая-то дальняя родственница из Германии? Лишь Костик Курносов развеял моё заблуждение:

— Ты что, Длиннонос? Совсем уже? Это ж Гесслер, твоя англичанка!

Эх, Семён Семёнович… Ну конечно! Это гувернантка, мадам Гесслер, воспитывавшая меня во младенчестве. Англичанки считаются лучшими в уходе за детьми: в аристократических семьях принято отдавать детей в их руки лет до семи, после отдавая их воспитателю-французу. Царская семья — не исключение…

Да, нехорошо вышло. Надеюсь, Курносый не сделает каких-то далеко идущих выводов из этой маленькой неловкости. А вот мне впору призадуматься.

Вот сейчас я пытаюсь повлиять на политику Империи в сторону активности на морях. Не исключено, что однажды наши с Англией интересы столкнутся, и дело дойдёт до конфликта. И как, интересно, с ними воевать? Они с колыбели воспитывают наших высших аристократов. Их промышленники и инженеры руководят нашими оборонными заводами. На флоте половина высших офицеров — выходцы с Альбиона, и, надо признать, это наиболее толковая половина. Огромное количество промышленников, негоциантов, специалистов разных отраслей — сплошь англичане. Оттуда мы получаем технологии, оборудование, приборы, товары из далёких стран. Сколько денег тратится ежегодно на проталкивание интересов Сент-Джеймского дворца — даже невозможно представить. В общем, воевать с Англией — крайне неблагодарное дело, особенно учитывая, что мы нигде не можем нанести им реального ущерба, а вот они — могут.

Но ничего, со временем это изменится.

Встреча с бывшей гувернанткой, имевшей, как оказалось, в Зимнем Дворце квартиру, не была единственной неожиданностью. Однажды у лестницы я столкнулся с группою господ в… шведской униформе! Оторопев, рассматривал я эти странные наряды: фрачный синий мундир, кожаные белые кюлоты, высокие синие чулки — трудно придумать что-то менее практичное для войны, в особенности белые штаны. Тут на лестницу выглянул Безбородко, сделал страшные глаза и немедленно увел этих господ. Тут только прибежала ко мне мысль, что визитёры — те самые финские инсургенты, что сорвали летний блицкриг короля Густава. Бабушка работает в нужном направлении!

Однако же, как известно, добрым словом и револьвером всегда добьёшься большего, чем просто добрым словом. Чтобы тебя принимали всерьёз, кроме интриг и дипломатии, нужна ещё пехота, кавалерия, артиллерия и люди, способные всем этим распорядиться. Вот они-то и должны были вскоре появится в Зимнем дворце.