Благословенный

Глава 5

Прошёл февраль, и в самом начале весны Константин откуда-то притащил новую болезнь. Его моська с курносым, как у мопса, вечно шмыгающим носом, покрылась вдруг неровными красными пятнышками, и добрый доктор Бук сразу же диагностировал корь. Мнение это подтвердил и почтенный, многоопытный врач Карл Фёдорович Крузе, ученый, исследовавший свойства ртути, член Петербургской Академии Наук, коему шёл уже шестой десяток лет.

Видимо, от него заразился и я. К счастью, у меня корь протекала довольно легко — отделался небольшим повышением температуры и порошками, которые по настоянию врачей пришлось глотать наравне с Константином. Зато нас с братом разделили, чему я был несказанно рад, — наконец-то у меня нашлось время подумать и почитать в тишине и покое.

Что мне предпринять? С чего начать, чем продолжить? Как много вопросов… а дальше, я уверен, будет ещё больше!

Как вообще решаются все проблемы в мире? Предшествующий жизненный путь, учеба, пусть и в провинциальном, но всё-таки, ВУЗе, позволила мне выработать некоторые правила на этот счёт, применимые почти ко всем случаям. Сначала собирается подходящая информация — всё, что необходимо знать по проблематике для дальнейшей работы. Затем — начинаются размышления, анализ того, что удалось выяснить. При этом, бывает, я прихожу к выводу, что моих наличных знаний недостаточно для твердого и уверенного решения стоящей задачи: тогда надо раздобыть дополнительные сведения.

Третьим шагом можно считать поиск возможного решения — перебираются все возможные варианты, в том числе и самые экстравагантные. Затем следует принятие решения — обдумывание всех, ранее найденных вариантов, их сильных и слабых сторон, и выбор из них оптимального.

Пятый шаг — продумывание этапов и путей выполнения принятого решения, шестой — реализация, ну и, наконец, проверка результата: достигнуты ли искомые цели, и если нет — значит, надо возвращаться к первому пункту.

Понятно, раз я оказался на такой неожиданной и, прямо скажем, завидной позиции, надо сделать как можно больше для Отечества. Цесаревич — это уже «о-го-го», а император — вообще запредельный объем власти! Применив его правильно, можно облегчить участь десятков миллионов людей, спасти сотни тысяч жизней, далеко продвинуть вперед промышленность и науку, возможно, предотвратить кровавые войны, геноцид, эпидемии, ускорить развитие медицины, санитарии, открытие лекарств, да просто, вообще всё! Возможно даже, удастся повести дело так, что той вспышки, что забросила меня сюда, никогда не будет… Но вот, как? С чего начать, в данном случае?

Мне девять лет. Ко мне никто не относится серьёзно. Я не имею денег, не могу распоряжаться своим временем, не могу встречаться с нужными мне, интересными мне людьми. У меня на шее висит придурковатый братец, с которым мне надо общаться и играть; периодически я должен посещать еще более придурошного папашу, увлеченно превращающему своих солдат в механических, нерассуждающих болванов. В ближайшее время я вряд ли смогу повлиять на что-либо. Хотя…

Если правильно поговорить с «бабушкой-императрицей», может быть, получится хоть чего-то добиться уже сейчас? Приобрести какую-то самостоятельность, хоть немного приблизить то время, когда я смогу хоть на что-то повлиять? Каждый день на счету, каждая минута моего бездействия буквально стоит кому-то жизни! Я должен попытаться, просто должен, но так, чтобы, ни в коем случае не рисковать. Слишком высоки ставки!

Надо поговорить с ней… Да, решено. Но, рассказывать правду, пожалуй, не стоит. Прежде всего, могут признать сумасшедшим, со всеми проистекающими прискорбными последствиями. Во-вторых, даже если любящая бабушка мне поверит, как она отнесется к тому обстоятельству, что в тело обожаемого внука вдруг вселилась душа какого-то плебея-прощелыги, пусть даже, и из далекого будущего? Ведь получается, что чужой сын, чужой внук заместил родную кровиночку, а его теперь что, готовить на русский престол? А что бы тогда не первого встречного, какого-нибудь нищего или крепостного? Разницы никакой!

Нет, случившееся надо скрывать изо всех сил. Никто не догадается, если только я сам не признаюсь. Странности моего поведения — а они, непременно, будут, я не смогу в чем-нибудь не проколоться, — спишут на наследственность, на впечатлительность, на вредное влияние учителей. В сущности, мне повезло, что императрица сейчас в «длительной командировке». Когда она вернётся, конечно, заметит, что я изменился, — но ведь за полгода любой может перемениться, тем более — ребенок. А что касается гатчинского семейства, то они так редко меня видят, что для них перемены моего поведения тоже кажутся объяснимы.

А всё-таки хорошо, что рядом есть братик Костя! Я могу многое потихоньку узнать от него, могу примерятся к нему, иной раз даже попросту повторять его действия, и, тем самым, хоть немного скрыть своё невежество. Конечно, знаний французской грамматики и умений танцевать котильон мне это не добавит, но, хотя бы поможет скрыть большую часть моего невежества. А французский и танцы надо срочно нагонять!

В то же время, чтобы уже сейчас повлиять хоть на что-нибудь, надо проявить себя, показать, что я непростой мальчишка девяти лет, что мне можно доверить государственные деньги, распоряжаться своим временем, можно освободить меня от опёки горбоносого старика, что к советам моим надобно прислушиваться, а может быть, даже дать мне в ведение какие-то учреждения или ведомства, не привлёкшие внимания жадных и вороватых фаворитов… Заманчиво!

Как я краем мозга припоминаю, в конце 18 века была популярна всякая мистика. Калиостро, месмеризм, магические ритуалы масонов… Правда, Екатерина, дама здравомыслящая, нисколько во всё это не верила, но и полностью рациональной её тоже не назовешь. Если облечь это в правильную оболочку, наверняка можно попробовать.

И, да, вот ещё что. Пожалуй, не стоит допускать до власти папеньку, любителя шагистики и вахт-парадов. Ничего хорошего из этого не выйдет, я же окажусь на неизвестное количество времени отстранен от государственных дел. Ни к чему это, вообще ни к чему!

День за днём, разглядывая черно-белые, похожие на гравюры карты Российской империи, пытался я вспомнить, где у нас находятся залежи полезных ископаемых, чем примечательна та или иная губерния или местность. Донбасс. Кузбасс. Курская аномалия. Гора Магнитная на юге Урала. А где у нас золотые прииски? На Урале, вроде бы, что-то было… Восточная Сибирь, что-то в районе Магадана. «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах». Знаменитый Ленский расстрел, то ли в 1906, то ли в 1907 году, — попавшие под пули рабочие были с золотых приисков. Значит, где-то на р. Лена. Очень немаленькая река, с ума сойдёшь, пока отыщешь, где конкретно на её берегу лежит это золото! Где-то в Калифорнии. Где-то на Аляске. И всё — где-то.

Паровые машины. Генераторы электрического тока. Телеграф. Пароход. Паровоз. Всё это будет сделано в ближайшие десятилетия; всё это реально к применению. Но вот как это всё делается — Бог весть. Как-то.

Механика, химия, металлургия, машиностроение, и прочее, и прочее. Et cetera, как тут говорят. Как мало, на самом деле, я помню об этом! Из университетского курса остались в памяти только Ползунов и Кулибин, и оба, — как непризнанные при жизни гении. Ну, что же, с них и начнём, надобно будет по возможности найти этих деятелей и разведать, на что они способны, а там — как фишка ляжет!

Когда мы с братцем немного поправились, Павел, беспокоясь о душах своих сыновей, вызвал в Гатчину Самборского, читать катехизис. Я был даже этому рад, — от французского голова уже просто раскалывалась.

— Отроки, сегодня я расскажу вам о бегстве народа Израилева из Египетского плена! Было это давным-давно…

Слушая его вполуха, я размышлял, как привлечь его на свою сторону. Совершенно понятно, что, когда я начну насказывать про эти свои «прозрения», «предсказания», или как их еще назвать, то первый человек, к которому пойдут с вопросами, будет вот этот вот мой духовник. И оттого, каковы будут его ответы, может зависеть всё моё будущее.

— «Страх напал на евреев при виде египтян, — читал меж тем Самборский, — и малодушно стали они упрекать Моисея, что он вывел их из земли Египетской. „Лучше было бы нам оставаться в рабстве у Египтян, чем погибнуть теперь от рук их в пустыне“, — говорили они. Моисей успокаивал их верой в путеводительство Божие, а сам с горячей молитвой прибегнул к Господу…»

Какой интересный отрывок он сейчас читает… Вот как раз наглядная иллюстрация того, как интерпретация событий влияет на их оценку. Кто-то говорит, что евреи в Египте были рабами, и бежали однажды от притеснений, спасаясь от гнёта фараонов; кто-то — что евреи, они же «гиксосы», были в Египте завоевателями, изгнанными в результате «национально-освободительной борьбы». Вот и я в такой же ситуации — от правильной интерпретации произошедшего будет зависеть, окажусь ли я однажды в Тронном зале, или в одной из камер Шлиссельбургской крепости.

— «И сказал Господь Моисею: „Простри руку свою к морю, чтобы хлынули воды на египтян, на их колесницы и всадников“. Моисей простер руку свою к морю, и к утру вода, хлынув с силою на египтян, бежавших ей навстречу, возвратилась на прежнее место. Так потопил господь египтян в море…»

… а в Шлиссельбурге есть такие интересные камеры, которые время от времени затапливает водою во время половодья. Так утонула небезызвестная княжна Тараканова, сидела себе в камере, сидела, вдруг вода стала прибывать, а её из камеры так никто и не выпустил…

— «Когда увидели израильтяне трупы египтян на берегу моря и увидели, какую великую силу явил Господь в победе над египтянами, охватил их благоговейный трепет перед Господом, и поверили они Ему и Моисею, слуге Его» — закончил читать Самборский и захлопнул книгу.

Да, вот именно. В меня должны поверить. И, чтобы это произошло, надобно показать свою силу… насколько это возможно. А сила эта может быть только в сбывшихся предсказаниях!

И, очень тщательно всё продумав, я решил осторожненько попытать счастья во время исповеди. Надо сказать, что процедура эта проходила совсем не так, как у простых смертных: мы возвращались из «домовой церкви» в Зимнем дворце, и в спокойной обстановке, в моей комнате, сидя, Самборский выслушивал меня и отпускал мои детские грехи. Вот такой вот он был либерал!

В этот раз я решил закинуть удочку на предмет, можно ли рассчитывать мне на его поддержку, и в каких пределах. Если даже что-то пойдёт не так, я буду в относительной безопасности: к такому понятию как тайна исповеди Самборский относился вполне серьёзно. Вот и теперь он, прежде всего, проверил, нет ли кого в комнатах прислуги, чтобы нас невольно никто не подслушал.

— Отец Андрей, — начал я издалека, когда мы присели в моей спальне на мягкие стулья, по моде этих лет расставленные вдоль стен, будто бы в напоминание о временах, когда, вот также вдоль стены ставили сундуки и лавки, — а как церковь относится к предсказанию будущего?

Самборский ответил довольно бодро, не понимая ещё, к чему я клоню:

— К предсказаниям, сделанным по Божьему наущению, церковь относится вполне сочувственно. Сам Сын Божиий, в миру обретаясь, немало сделал внемлющим ему предсказаний. Равно, в последующие появлялись святые провидцы: из последних был святой старец Косьма Этолийский. Он известен тем, что предсказал, что люди будут летать, аки птицы, еще за несколько лет до появления монгольфьеров. Однако же, есть и примеры иного рода: корыстные предсказатели, прозывающие себя «визионеры», смущают людей небылицами. Не так давно в Петербурге бывал некий Калиострус, представлявшийся жрецом египетским, но, был оный разоблачён и выслан. До того умы смущал некий Сен-Жермен, алхимик, мистик и оккультист, не так давно скончавшийся; а ныне, как говорят, парижскую публику охватило новое поветрие: «месмеризм». Но всё это суть заблуждения, что, с Божьею помощию, развеются и посрамлены будут!

Ага… Ну, всё не так уж плохо!

— Мне, отец Андрей, во сне было видение. Снизошёл ангел в сияющих одеждах, и рёк: «Передай государыне императрице, дабы опасалась она безбожных агарян, в полуденном крае обитающих. Сбирают оне силы бескрайние, дабы идти войною на войско православное; а подстрекают их паписты парижские. Вослед же за ними, поднимутся и лютеране стокгольмские, прельстившись на злато англицких еретиков. Но Господь не оставит верных ему душ, будьте тверды, и победите». И исчез ангел, Как думаете, правда это послание Божие, или напротив, дьявольское наваждение?

Андрей Афанасьевич молчал, твёрдо сжав губы; в глазах его читалась одновременно смятение и стремительная работа мысли. Видно было, что своими откровениями я поставил его в очень сложное положение!

— Что-то ещё он говорил вам? — наконец спросил он.

— Более ничего не сказывал; но дал понять что еще придёт ко мне.

— По моему разумению, — наконец, произнёс он, тщательно подбирая каждое слово, — в словах сего существа ничего прельстительного не наблюдается. Ведь не говорил он подвергнуть поруганию веру, кого-то убить, или еще какие подобные вещи?

— Нет, только велел опасаться и держать наготове силы свои! И ещё усердно молиться Господу Богу!

— Должно быть, сие откровение дано свыше, — просветлев, произнёс наконец Самборский, гладя меня по голове. — Это великий знак! Однако же, не думаю, что надобно государыне императрице рассказывать послание сиё!

— Отчего же?

— Ежели оно вдруг не сбудется, это может вам, Александр Павлович, повредить; если же всё случиться, как предсказано, войска наши, уверен, угрозу ту отвратят. Не стоит государыню раньше времени расстраивать!

— А когда она возвратится?

— Должно, в конце июня. Мы с вами поедем тогда в Москву; там встретим государыню, и, вдобавок, будем свидетелями торжеств по случаю восшествия ея на престол, случившегося двадцать пять лет назад!

Что же, подождём.

Пришла весна. Мы выздоровели, и согласно поступившему от императрицы письменному указанию были возвращены в Зимний дворец. Обратный наш путь был совершён в карете на колёсах, присланной Николаем Ивановичем Салтыковым; судя по гербу, это была его карета. Тут я понял, почему тут предпочитают путешествовать зимой — дорога оказалась неимоверно грязной и тряской. Дорожное покрытие, попадавшееся в пути, оказалось самое разнообразное — то щебень, то песок, то просто грязь.

Дорогой встретили мы команду рабочих, поправлявших дорогу. Способ, которым это делалось, меня поразил до глубины души. Они подтаскивали к дороге охапки прутьев — «фашинник», толстым слоем стелили их в грязь, а сверху засыпали песком! Что такое? Дураку же понятно, такой способ пригоден для временных военных дорог, но совершенно неприемлем при постройке постоянной трассы. Через год эти прутики совсем сгниют, и надо будет начинать сначала… или ездить, как есть. И это вот всё творится прямо под Петербургом, столичным городом, совсем рядом с которым имеются буквально горы гранита и других горных пород! Что же творится в провинции?

Петербург встретил нас грязным, не везде растаявшим снегом и деловой суетой. Весна дружно вступала в свои права, по Неве шел ледоход. Река сильно вздулась, воды её доходили до парапета Дворцовой набережной. Прямо в окно Зимнего дворца мы долго наблюдали, как солдаты, стоя на носах плашкоутных судов, составлявших наплавной мост через Неву, баграми отталкивали льдины, грозившие создать у моста затор; между прочим, тут же спасали и дураков-рыболовов, застигнутых ледоходом. Одного из них, говорят, принесло аж от самого Нотебурга! Вот не знал, что эта петербургская традиция имеет столь почтенный возраст!

По сходу льда в адмиралтействе сразу же спустили на воду готовые за зиму корабли. Сначала мы с Костей наблюдали это в окне, но оттуда были видны лишь мачты съезжавших в воды Невы кораблей. Мы упросили наших «кавалеров» — Протасова и Сакена — отвести нас поближе, чтобы подивиться этому зрелищу.

Наскоро одевшись, по весенней, покрытой лужами территории Адмиральского луга мы добрались до входа в Адмиралтейство. Костя изо всех сил пытался разглядеть флюгер, со скрипом поворачивавшийся на шпиле адмиралтейства от порывистого весеннего ветра.

— Говорят, вон в том яблоке клад спрятан! Вырасту, велю достать его! Правда, Карл Иванович?

— Всенепременно, Ваше высочество!

Наконец нас пустили на верфь. Протасов вертелся вокруг меня, как наседка, опасаясь, как бы мастеровые на меня ничего не уронили с высоты палубы или рей. Мы же с Костиком, задрав головы, таращились на высоко возносившееся над нами переплетение стеньг, рей, тросов и вант, поражаясь размерам и беспримерной сложности парусного вооружения гигантских кораблей.

Два судна как раз готовили к спуску на воду. Они стояли на мощных полозьях, имевших уклон к воде; от внезапного спуска их до поры страховали деревянные «башмаки». Тут же из оставшихся после постройки кораблей деревянных обрезков были разложены костры, на которых грелись гигантские, двадцативедерные котлы. В них лениво булькало густое варево, состоящее, как нам сказали, из мыла, дёгтя и свиного сала. Набирая эту адскую смесь огромными деревянными черпаками в деревянные же, собранные из клёпок вёдра, мастеровые споро мазали дымящимся варом наклонные пути, создавая на них толстенный, в два пальца, слой смазки для скольжения корпуса судна в воду.

— Теперь будут толкать! — произнес Протасов, глядя, как работники побежали к кораблю, занимая заранее уже известные им места.

Взявшись, где за веревки, где просто руками упершись в корпус, где уперев в него длинные слеги, рабочие под хриплые выкрики бригадиров начали толкать корабль.

— Тут главное, его стронуть. Дальше по смазке он сам пойдёт… А, вот, уже!

Гигантский корпус вдруг дрогнул и, набирая скорость, кормою вперёд с шумом и брызгании вошёл в темные воды Невы. Сначала, от огромной инерции разгона корма его его погрузилася в тёмную воду так сильно, что, казалось, его совсем сейчас захлестнет водою; мачты корабля угрожающе зашатались. Но, затем, оконечность вынырнула, высоко выпрыгивая вверх, мачты со всею оснасткою вновь угрожающе качнулись, рассекая маятником воздух, и мощная волна речной воды хлынула на берег, отчего рабочие стали подпрыгивать и разбегаться.

— Ну вот, всё благополучно, благодарение Богу! — воскликнул присутствовавший при спуске морской офицер.

Рабочие взялись за второй корабль; он был больше первого, но не имел пока ни такелажа, ни мачт.

— Его тоже опускать будут? — удивился Костя.

— Да, — ответил ему офицер. — Мачты и прочее оснащение поставят уже на воде!

— А пушки где? — не унимался братец, решивший, видимо, извести сегодня взрослых своими вопросами.

— Пушки и большую часть балласта поставят в Кронштадте. Нева слишком мелководна, чтобы принимать глубокосидящие суда — ответил ему офицер.

— Это что было, линкор? — спросил я его.

— Никак нет, это фрегат; а тот, что первым спустили — шнява. Линейные корабли строят на других верфях, тут для них слишком мелко!

— А вас как зовут, сударь? — спросил я у немолодого офицера.

— Масальский Даниил Афанасьевич, корабельный мастер!

— Давно уже строите корабли?

— Да, преизрядно. Это тридцать пятый мой питомец!

— Здорово. А где найти вас, в случае чего?

— Я квартирую на Васильевском острове, в доме майора Телегина.

— Очень хорошо, А служите вы тут, в Адмиралтействе?

— Нет, не только. Мои суда строятся на разных верфях!

Наконец, второе судно со страшным скрежетом и скрипом было спущено, и, подняв волну, закачалось на тёмных водах Невы. Лишь после этого Сакен смог утащить Костика с верфи.

Посещение Адмиралтейства оставило во мне двойственное впечатление. Конечно, отработанный процесс спуска на воду судов вызывал уважение. Но в то же время даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять все недостатки в проводимых работах. Так, костры для плавки жира, которым обмазывались стапельные пути, разложены были слишком близко от корпусов судов, что грозило пожаром; замеченный мною инструмент мастеровых был дурного качества, а на спускаемых кораблях шапками висел мокрый, почти растаявший снег. Это означает, что корпус корабля намок, и начнёт теперь гнить еще до того, как корабль будет принят в эскадру.

Много тут ещё предстоит изменить. Много.