Благословенный

Глава 2

Закончив трапезу благодарственной молитвой, мы оставили слуг убирать столы и отправились в соседнюю «гостиную» комнату.

Гостиная эта оказалась просторной комнатой, предназначенной для нашего с Константином обучения, но применяемой по большей части для игр. Стены в ней были покрыты белой камкой с большими разводами и изображениями зверей; вдоль стен стояли стулья, обитые шелковой желтой материей. В глубине находился такой же жёлтый диван и маленький полукруглый стол, крытый деревянной мозаикой; две громадные круглые печи в глубине занимали два угла, а между окнами помещался ещё и стол белого мрамора с позолоченными ножками.

В комодах у стен лежали наши игрушки, — деревянные лошадки, сабли, игрушечный домик, барабаны, и множество оловянных солдатиков; были ещё куклы Петрушки, арапа, турка, разные механические штуки, часть которых уже не действовала; посередине комнаты стояли деревянная горка и невысокие качели, вид которых, должно быть, сильно расхолаживал желание моего брата к какому-либо учению. После окончания уроков сюда приходил играть мой брат Константин. Явились также ещё двое мальчиков — Серж, постарше меня, и Николя, чуть младше Константина. Дети эти, как я догадался, были какими-то родственниками того носатого господина.

К моей несказанной радости, Костик и мальчики начали играть меж собой, что позволило мне сбежать в свою спальню.

Протасов было увязался за мною, но я попросил его оставить меня одного.

— Александр Яковлевич, я несколько устал с дороги, и после болезни ещё чувствую слабость. Право, идите лучше в помощь господину Остен-Сакену! Эти буйные господа явно его не слушаются! А я ту просто пока полежу!

— Хорошо, Ваше Высочество, в этот раз можете отдохнуть, но помните, праздность после обеда прескверно отражаются на фигуре вообще, а наипаче — на талии!

Наконец, я мог осмотреть и свою спальню. Как и все почти помещения в Зимнем Дворце, она имела несуразно высокий, под 6 метров, потолок. Комната была оштукатурена и расписана богатой живописью, фресками в античном вкусе по золоченому фону; такой же был и карниз; паркет великолепного рисунка был сделан из пальмового, розового, красного, черного и других видов тропического дерева. В глубине спальни находился узкий альков, украшенный колоннами из искусственного мрамора, по углам от него находилось сразу две полукруглые, как и в гостиной, изразцовые печи. Ещё в помещении имелось два больших трюмо: стояли они одно против другого, причем одно из них помещалось между окнами, другое же находилось между двумя арками алькова Тут же имелись два дивана, упиравшиеся в печи; напротив стояло два шкафа, рядом с ними — две узкие одностворчатые двери. Одна из дверей, как оказалось, вела к «известному месту», другая в комнату, оканчивавшуюся большой стеклянной дверью, и предназначавшуюся для прислуги и хранения лишних вещей.

Несмотря на дикие вопли, раздававшиеся из соседней комнаты, что не в силах была сдержать даже массивная дворцовая дверь, я почувствовал себя достаточно уединенным, чтобы обдумать спокойно моё положение.

Вихрь мыслей кружил меня. Перед мысленным взором складывались немыслимо-фантасмагоричные картины: полагаю, достойным эквивалентом в живописи им служили бы полотна Брейгеля, Босха или Сальвадора Дали. Итак, это не сон: я в Зимнем дворце, в теле будущего императора Александра Первого! Того самого победителя Наполеона, созидателя военных поселений, либерала, крепостника, соучастника государственного переворота и отцеубийства.

Изумительно. Волшебно. Ох**ть…

Как я оказался здесь? Не знаю, возможно ли разгадать эту тайну… Почему совершенно ничем непримечательному мне предстоит переиграть эту, давным-давно отыгранную партию? Что теперь делать, в какую сторону идти, к чему стремиться? Всё это вопросы, непременно требующие правильного ответа; а ответа нет, не только что правильного, а никакого.

Что же поделать, будем исходить из того, что есть.

Итак, что я знаю про это время? В сравнении со среднестатистическим соотечественником, — не так уж мало. По образованию я историк, учитель истории. Даже преподавал два года в одной из школ родного города. Потом хроническое безденежье сначала заставило хватать учебные часы, добавив к преподаваемым предметам географию и ОБЖ, а затем погнало меня в столицу нашей Родины, конкурировать на её огромном рынке рабочей силы с жителями кишлаков и аулов. Последовательно поработав на стройке, в логистическом центре маркетплейса, в оптовых продажах бытовой химии, а затем — электротехники, с последней позиции и был я судьбою и, видимо, термоядерным взрывом, перемещён в и.о. цесаревича Александра. Ну, ладно хоть, не Димитрия Ивановича, не Ивана Антоновича и не Алексея Петровича!

Так, надо бы мне успокоиться. Есть во всём этом и светлая сторона! Товарищ царь Александр I волею божию помре лишь в 1825 году, так что я немало ещё поживу… если, конечно, не буду делать глупостей. Раз я оказался заброшен сюда во время Таврического вояжа императрицы Екатерины, выходит, на дворе зима 1787 года, а это… 13+25… Ого, тридцать восемь лет! Целая жизнь впереди, ух, чего можно наворотить! Да с моими-то знаниями, да с нереализованными в прошлой жизни амбициями!

Так. А что у нас со знаниями, особенно техническими? Вот тут, конечно, вопрос… Я кое-что знаю, кое-что помню, но так, чтобы это всё можно было взять и сразу применить — такого за мною почти ничего и не числиться! Ну, помню я по прошлой работе номенклатуру светодиодных лампочек и дифавтоматов, знаю складскую программу, могу оформить УПД и прочие товарораспорядительные документы. И что? Как это всё сделать, из чего, к чему, зачем — для скромного менеджера по продажам всё это тайна, покрытая мраком.

Историю я помню прилично, не всё ещё забыл с института, но, не могу сказать, что знаком с этим периодом мегаподробно. Сейчас будет 2-я Русско-Турецкая война, продлится 6 лет. Начнётся она где-то летом, сразу по возвращении Екатерины из Крыма. Затем — Русско-Шведская война, революция во Франции, разделы Польши — один уже прошёл, ещё два на очереди. Потом Павел… да, совсем забыл, еще война с Персией, а уж за ними Павел. А там понеслось — Наполеон, Аустерлиц, Бородино…

Ну, ничего, ничего. Протагонист-то не знал даже этого! Да и вообще, судя по обстоятельствам моего появления здесь, хуже, чем всё прошло, устроить уже невозможно. А может быть, всё еще сложится, и будущее наше обойдётся без ядерной войны и всего этого вот… Я могу попытаться. Я готов попытаться! Я должен…

Раздался деликатный стук, дверь отворилась, и вошел г-н Протасов.

— Ваше высочество, вам лучше? Цесаревич Константин и господа Салтыковы желают поиграть с вами в солдатики!

— Давайте в другой раз, право. У меня что-то голова разболелась…

— Так надо проветрить, сменить свечи, да проверить, не перекрыты ли дымоходы. Я распоряжусь!

Он вышел; тут же ко мне вошли пара слуг и истопник. Слуги поменяли свечи, вынув огарки, и зажгли новые; отворили окно для вечернего проветривания, впустив внутрь морозный свежий воздух с Дворцовой площади. Истопник проверил печи, пошерудив в топках кочергою, и подкинул пару поленьев.

— Много не ложь, — прикрикнул ему Протасов, — а то жарко будет!

Вскоре нас повели на вечернюю службу. Церковь, как оказалось, находится тут прямо в здании дворца! Костик, переполненный сегодняшними впечатлениями и всегдашнею молодой дурью, кривлялся и шалил. Затем, после ужина и повторного осмотра доктором, наконец нас отправили спать. Эх, и длинный же выдался денёк!

В спальне моей было совсем даже не жарко; сильно дуло от одного из окон. Впрочем, тяжелое теплое одеяло на плотной шёлковой подкладке вполне спасало…

…но только, пока ты под ним!

— Просыпайтесь, Ваше высочество! Просыпайтесь!

Это какое-то дежавю! Снова меня будит всё тот же господин! Вновь за окнами темень, да ещё и страшная холодрыга в спальне!

— Ваше Высочество, смею напомнить вам, что руки следует держать поверх одеяла!

Какое, нахрен, поверх! Да тут околеть можно!

— Александр Яковлевич, сделайте что-нибудь! Невозможный холод!

Воспитатель мой задумчиво посмотрел на тяжелые шторы, ощутимо колышущиеся от струй ледяного воздуха, прорывавшегося через щели в огромных дубовых рамах.

— Извините, надобно замерить температуру воздуха. Сейчас схожу за термометром!

— Разве же так непонятно, что тут очень холодно?

— Извольте вспомнить, что согласно наказу августейшей бабки вашей, — тут воспитатель почтительно поднял глаза к немыслимо высокому, теряющемуся в предрассветной тьме потолку, — температура в ваших покоях должна соответствовать определённым пределам. Хотя, возможно, вы правы — ветер нынче с Балтики, и окна продувает немилосердно. Я пришлю сейчас истопников.

Вскоре пришёл средних лет человек в ливрее и парике, и затопил одну их печей. Александр Яковлевич пришёл с термометром в серебряной оправе и педантично следил, как поднимается температура воздуха; наконец, признав результат достаточным, велел прекратить.

На другой день нас повели сначала в церковь. Константин, видимо, чувствовал себя хорошо, и явно засиделся за время болезни. Теперь он дурачился даже во время службы. на что воспитатель его, Карл Иванович Остен-Сакен, реагировал, пожалуй, излишне добродушно.

После исповеди Костя заканючил:

— Поедемте кататься! Мы совсем в этом году не катались в санях! Поедемте на Катальную горку!

— Ваше высочество, Катальная горка — в Ораниенбауме. Туда ехать часа полтора!

— Ну и что! Поехали! — разошёлся Костенька.

Для разрешения этой ситуации вызвали Николая Ивановича. Это оказался тот самый генерал-аншеф Салтыков, в честь которого и назвали «Салтыковский подъезд», и был он, между прочим, главным нашим воспитателем. Так что, в затруднительных случаях, таких, как, к примеру, сейчас, «кавалеры» за разъяснениями обращались именно к нему.

— В Ораниенбаум ехать не по погоде, Ваше Высочество — рассудительно, но любезно произнёс тот. — Там и дворец-то сейчас закрыт, да и не топлен! Вы же, ваше высочество, с четверть часа покатаетесь, да и замёрзнете, и кушать восхотите, а там ничего и не готово! Нет, катальную горку давайте пока отставим, а вот прокатиться по городу, да с ветерком — это сейчас самое милое дело! А замерзнете — хоть во дворец возвращайтесь, хоть к обывателям кому-нибудь зайдёте погреться. Всё, не как по дороге аж до самого Ораниенбаума!

Дело было решено, и, надев на нас добрые, крытые сукном бекеши, а головы в треугольных шляпах укрыв дополнительно шлыками из грубой, страшно колючей шерсти, мы сели в сани и выехали от Зимнего дворца прогуляться по улицам заснеженного Санкт-Петербурга.

Город буквально утопал в снеге. Расчищать улицы, видимо, еще не придумали, и дорогой нам служил накатанный санный путь, с которого при нашем приближении шарахались испуганные пешеходы.

Сначала мы проехали мимо Адмиралтейства. Раньше, пару раз бывав в Петербурге, я не обратил на это строение особого внимания. Мне казалось, это какое-то невнятное административное здание с непонятным функционалом, несуразно длинное и совсем не такое импозантное, как Зимний дворец или Главный штаб. А вот теперь это сооружение настойчиво притягивало взгляд!

Во-первых, оно оказалось окружено мощным рвом и бастионами, точно, как Петропавловская крепость, причём бастионы эти были почти под окнами Зимнего дворца. Во-вторых, над невысоким зданием Адмиралтейства вздымался не только золотистый шпиль, но и мачты — там, прямо внутри, была настоящая верфь! Причём, судя по раздававшемуся в морозном воздухе стуку топоров, работа по стройке кораблей шла даже сейчас, зимою!

— Давайте завернём туда, Александр Яковлевич! — попросился я. — Посмотрим, как корабли строят!

— Это дело, ваше высочество, требует времени большего, чем просто «завернуть». Мы туда обязательно заедем, но в другой день, специально, на несколько часов. Сейчас же, давайте проедем далее!

Мы проехали через обширное свободное пространство, расстилавшееся перед Адмиралтейством, и выехали на широкую, с двух сторон обсаженную заснеженными деревьями улицу.

— Как называется это место? — спросил я.

— Сие — Адмиралтейский луг, свободное от застройки пространство, дающее обзор перед адмиралтейскими укреплениями, — объяснил Протасов. — Ежели придется палить из пушек, отражая наступ врага, то надобно, чтобы с бастионов и куртин было все видно окрест, дабы картечами поражать неприятеля беспрепятственно! А это — Невская першпектива!

Проехав среди добрых каменных домов обывателей, выглядевших очень по-европейски, мы миновали Строгановский дворец, и оказались вдруг перед крайне странным сооружением. Лента замерзшей реки, каньоном разрезавшая стену домов, говорила мне, что это, несомненно, мост. Но что за странные гигантские конструкции устроены сверху него?

— Что это, Александр Яковлевич?

— Мост через Фонтанку. Я ведь уже рассказывал вам это, ваше высочество!

— Отчего же он так странно выглядит? Что это за крыша сверху него?

Протасов улыбнулся; усмехнулся в заиндевелую бороду и наш возница.

— Я уже рассказывал вам назначении сиих сооружений, ваше высочество. Это журавли-противовесы для разведения моста! Если по Мойке идет баржа или шхуна, то мост разводится в стороны, а эти устройства, создавая противотягу, облегчают сей процесс!

Мне стало стыдно. Вот я, историк, называется!

— Неужели по Мойке тоже ходят корабли?

Тут кавалер мой рассмеялся уже откровенно.

— Ну, господин мой, Александр Павлович, вы нынче, за городом были всего ничего, а совсем всё позабыли! Корабли тут не ходят; корабль суть судно трехмачтовое, крупное, и здесь ему будет, конечно же, тесно. А вот баржи и шхуны заходят под выгрузку, да! В Адмиралтейские анбары да на Галерную верфь именно тут завозят лес для строительства и кораблей, и галер…

Так, от Протасова, я и узнал, что «корабль» — это не всякое судно, а именно трёхмачтовое. Так что шутки на тему «судно — это в больнице, а в море — корабль», как оказалось, совершенно не соответствуют действительности.

Мы ехали дальше; из ноздрей лошади валил пар, частыми толчками вырывавшийся из её мощных лёгких. Разумеется, никакого Казанского собора с его колоннадою на привычном месте не было: до постройки его ещё очень далеко. Зато на углу имелся другой, островерхий собор в барочном стиле, название которого я не знал, а спросить не решился.

Проехав через ещё один, довольно узкий канал, мы увидели громадный одноэтажный Гостиный двор, у которого толпился народ, а далее, за ним — симпатичное трехэтажное, крашенноё желтою охрою здание. На удивление, выполнено оно было не в барокко, а в строгом классическом стиле.

— Аничков дворец, — прокомментировал Протасов. — Князя Григория Алексеича Потёмкина здание! Всего тридцать лет назад ведь считался загородным домом императрицы Елизаветы Петровны, а вот теперь, до заставы-то, скакать и скакать! Ефим, — крикнул кавалер возчику, — сворачивай тут, дальше ничего примечательного нет, дома и дома! Да сворачивай, куда ты заехал!

Вдруг мы оказались на неширокой площади. До моего слуха донеслись надрывные, истеричные крики, крепкая ругань, и какие-то странные то ли удары, то ли щелчки.

Обернувшись, я увидел посреди этой пощади грубо сколоченный, дощатый помост, и обступивших его людей. На помосте этом стоял человек, до пояса раздетый, несмотря на мороз; тут же, рядом, стоял здоровый мужик в красном кафтане. Вот он взмахнул рукой, и размашисто хлестнул полуголого здоровенным бичом! Тут только я заметил что первый, раздетый по пояс человек был привязан к столбу. Кнут звонко щелкнул по спине наказуемого, да так, что тот хрипло, надсадно взвыл.

— Да поехали уже отсюда, дурак! — рассердился Александр Яковлевич, и кучер взмахнул поводьями. Я понял, что мы случайно увидели торговую казнь.

Свернул налево, мы резво пошли берегом Фонтанки, вздымая за санями снежную пыль.

— А это — Летний дворец! — сообщил Протасов, указывая на массивное двухэтажное здание перед нами, с почти плоской крышей, украшенной многочисленными статуями и балюстрадой. Судя по мощному слою снега на изящных полукруглых лестницах, в Летнем дворце никто не жил. Даже под снегом видно было, что здание это уже сильно обветшало.

Когда мы проехали мимо еще одного моста через Фонтанку, я увидел справа по ходу движения, на другом её берегу, большие складские здания.

— Соляной городок, — пояснил Александр Яковлевич. — Тут магазины для разных припасов, городу потребных, главным образом, соль и вино. Раньше были тут Партикулярные верфи, для постройки судов гражданских, но лет пятнадцать назад перенесли их на Выборгскую сторону, вон туда, за Гошпиталь!

Действительно, мы выехали на лёд Невы, и там, на другом берегу, виднелись мачты строящихся небольших судов. Тут мы пошли шагом — лошади надо было отдохнуть. Сани с Костей и Остен-Сакеном поравнялись с нами, и шли с нами вровень по заметённому снегом льду Невы.

— А вот тот высокий дом — Морской и Сухопутный гошпиталь. А по левую руку от нас — Марсово поле, — продолжал рассказать Протасов.

— Да, тут парады проходят! — вскричал довольный Константин. Похоже, парады братцу нравились.

— А это — указал Протасов на двухэтажный дом с острой крышей — летний дворец Петра Великого!

Здание это явно на дворец не тянуло — обычный особняк, хоть и большой. «Великий», отличие от потомков, на дворцах своих явно экономил.

Нева поразила меня обилием на ней людей и вмерзших в лёд судов, то тут то там возвышавших к небу свои мачты. Обыватели набирали в Неве воду, заезжая прямо на лед большими, разнообразного вида, конными бочками; добывали лёд для ледников, запасая его на всё лето; или же попросту ловили в лунках рыбу. Особенно поразила меня устроенная посреди реки плавучая прачечная, из которой мощными клубами валил пар. Женщины-прачки, постирав одежду, собирали её в большие корзины и отравлялись прямо к прорубям, полоскать её в совершенно ледяной невской воде. Сами прачки, при этом, одеты были довольно легко.

— Что же они делают? — спросил я. — Ведь так легко простудиться!

На что Протасов ответил мне весьма легкомысленно:

— Это дело привычки, Ваше высочество, если есть навык в своём деле, то любая работа кажется легка!

Мы тем временем возвращались обратно к Зимнему дворцу, но с другой его стороны. Впереди открылась Петропавловская крепость, длинный шпиль которой мы видели почти всю поездку.

Тут только я заметил, что гранитная набережная существует только со стороны Зимнего дворца, а противоположный берег Невы находится в своём первозданном, заснежено-покатом виде, и городские ребятишки катаются там на санках. Здание Биржи на берегу стояло в лесах. Вообще, и Васильевский, и Каменный острова, видно, были застроены ещё слабо, только вдоль берега Невы возвышались приличные каменные дома; далее вглубь теснились деревянные хибары, либо же не было почти что ничего.