Белый край

Глава 9: Оберег

Почти все время я проводила в своих снах, пахнущих дымом и кровью. Беспамятство, забвение стали мне надежным убежищем в надвигающейся буре. И когда я просыпалась, то все, о чем я могла думать, это как бы поскорее снова уснуть. Меня переполнял гнев и отчаяние, сухие губы были искусаны в кровь и уже не заживали. Я чувствовала, как внутри меня пробуждается то, что я пыталась заглушить, скрыть от взора людей. С каждым днем темная сторона меня самой крепла и заставляла мое сердце биться чаще что во сне, что наяву.

Меня уже больше не выпускали из дома, и на то была веская причина. В один из дней женскую часть дома посетил Ингиред, безмолвно протянувший мне берестяную грамоту. Пробежавшись глазами по написанному, я лишь коротко кивнула в ответ, и друид достал нож.

— Что ты творишь, нечистый?! — воскликнула Мария, когда увидела все это.

Но одного лишь моего взгляда хватило, чтобы она поняла — не нужно снова лезть ко мне со своими советами и причитаниями. Ни сейчас, ни завтра, ни когда-либо еще. Этого хватило, чтобы ее дряхлый, морщинистый рот закрылся. Остальные женщины и без того не решались со мной заговорить.

Ингиред осторожно ощупал мою ногу, закрепленную тугой шиной, и удовлетворенно кивнул. Ножом он разрезал полосы ткани, удерживающие деревянные палки, и наконец-таки моя нога была свободна.

Я тут же попыталась встать, однако друид положил руку мне на плечо, заставляя сесть обратно на стул. Он покачал головой и протянул мне посох, с которым пришел в дом.

Кивнув ему, я крепко схватилась рукой за этот посох, а Ингиред подхватил меня за плечо, помогая встать. Медленно, стиснув зубы и чувствуя, как по ноге снова начинает, как прежде, струиться кровь, я наконец встала, не сдерживая улыбки.

— Спасибо, брат мой, — прошептала я ему и приобняла свободной рукой.

— Ху-у, ху-у... — успокаивающе произнес он и приобнял меня в ответ.

И лишь в этот день я решила больше не спать. Не проводить все свои дни в бесконечных, сладких, как мед, грезах, дарованных мне звездным оленем Хомелином. Нельзя больше бездействовать. Я буду делать то, что могу, пусть это и будет всего-лишь пылью на ветру. Но, если хоть один человек от этой пыли чихнет, значит, я не зря старалась.

Мария, впрочем, уже к вечеру снова начала мне докучать. У нее был интересный и крайне раздражающий подход к тому, как мягко подвести человека к разговору — сперва она просто как бы невзначай оказывалась рядом: что-то разглядывала, брала в руки, вздыхала, садясь за один стол. Затем она начинала причитать себе под нос, да так, что невольно спросишь, о чем она говорит. И уж потом, и то, заходя издалека, она начинала говорить.

— Ой, Майя... — вздохнула она наконец, глядя куда-то мимо меня. — Ты ведь и не знаешь, как свадьбы-то проходят, небось...

— Знаю.

— Да чего ты там знаешь-то, ох... — страдальчески вздохнула она. — Ты хоть сплела будущему мужу оберег?

— Нет.

— А надо бы, надо бы... — все не унималась сваха. — А то ж люди не поймут... Уважать перестанут...

— Я сплету его, если ты поклянешься, что не заговоришь со мной больше никогда, — я взглянула на нее, нахмурив брови, и старуха в тот же момент отвела взгляд.

На севере, во всяком случае в моем племени, есть традиция. Помимо обмена свадебными ожерельями из березовых бусин невеста дарила своему жениху сплетенный ею из своих же волос оберег, а жених — венок из диких цветов, в который вплетался один, сделанный из ткани. Оберег из волос означал, что девушка беременна от своего любимого, и так частичка ее и их дитя всегда будут с ним. Муж, в свою очередь, даря венок, клялся, что разлюбит свою любимую лишь, когда последний цветок завянет. Разумеется, искусственный цветок никогда не увядал.

Сидя вечером у очага я расплела свою тугую, толстую косу и принялась расчесывать волосы костяным гребнем. Никогда не любила я эту процедуру — волосы буквально вырывало из головы тонкими зубчиками, отчего весь дом заполнялся, в моем случае, матом и шипением от боли. Будь на то моя воля, я давно бы срезала свои волосы, как сделала это перед битвой с пакицетом, но, как показывает практика, у людей моего племени странное отношение к девушкам с короткими волосами. Как мне рассказывала мать Варса и Снорри, короткие волосы носят воительницы из народа на севере, с пустошей за немым лесом, и людей этих боятся все без исключения. На мой вопрос о природе этого страха она лишь ущипнула меня, сказав, чтобы я больше такого не спрашивала.

Наконец, расчесав длинные волосы, я принялась вытягивать с гребня наиболее длинные и собирать их в отдельные пучки. В том, чтобы скрутить веревочку, не было ничего принципиально сложного, сложнее было сделать так, чтобы она была длинной, и при этом из нее не торчали кончики волос.

Занятие это оказалось на удивление расслабляющим и успокаивающим, хотя и не помогало до конца заглушить ярость, не прекращающую закипать внутри меня. Так я проводила теперь каждый вечер, молча сидя в своем углу и занимаясь плетением длинной, прочной и при этом тонкой веревочки из своих волос. Впрочем, вскоре волосы стали слишком грязными и жирными, чтобы из них можно было продолжать плести, и я послала одну из женщин просить за меня ярла о возможности сходить на источники.

На следующий день, как того и позволил Дургальф, я вышла из дома посреди бела дня. Его условием было то, что меня должно быть хорошо видно, чтобы я не попыталась сбежать, скрывшись в темноте. Но в этом не было никакого смысла: выйдя на улицу, я увидела, как много десятков человек тащили из нижнего города длинные, обтесанные бревна с пазами на концах. За всем этим следил также Куаннинг, беспечно жующий кедровые орехи на лавочке у дома.

— Эй! — шикнула я на него, отчего парень встрепенулся и выронил всю горсть орехов. — Что происходит?

— О, тебя выпустили, — усмехнулся он и поднялся на ноги. — На источники?

— Ты на вопрос-то ответь, не юли, — раздраженно прошипела я вместо ответа. — Что это за действо такое, а?

— Вот сама и увидишь, — вновь усмехнулся Куаннинг. — Ты иди-иди. Я сам удивился.

Бурча себе под нос от негодования, я побрела в сторону горячих источников, стараясь опираться на посох, что мне дал Ингиред. Все-таки хоть кость и срослась, все еще нужно было быть осторожной, потому как сейчас она очень и очень хрупкая.

Однако не успела я пройти и половину тропы до источников, как увидела, куда все эти люди тащат бревна. Чуть выше дома ярла, на склоне, сейчас была видна полноценная стройка нового дома на каменном фундаменте. Гомон и крики строителей заглушал лишь смех, доносившийся, казалось, из моей собственной головы — мертвец внутри меня злорадствовал.

— Эй! — я окликнула одного из рабочих. — Что происходит?

— Майя! — весело улыбаясь ответил он. — Да будет твоя совесть чиста, а твой дом всегда полон хлеба, дор...

— Ты на вопрос-то ответь! — не выдержав, выкрикнула я.

Человек тут же перестал улыбаться, оглянулся вокруг, словно в поисках путей к отступлению. Но затем, натянув на лицо все ту же улыбку, он наконец ответил:

— Мы все слышали, что у тебя, Майя, нет приданого...

— Боги... — отчаянно простонала я. — И так вы меня благодарите за спасение ваших детей!

— А, ну... — замешкался он.

Но прежде, чем мужчина успел бы мне что-либо ответить, я махнула рукой и побрела дальше в сторону горячих источников.

Буквально все вокруг меня постоянно кричало, напоминая о скорой свадьбе, от которой я, видимо, не могу уйти. Желая лишь снова забыться и расслабиться, я скинула со своих плеч шерстяной плащ и длинное платье. Наспех развязав портки на ногах и оставшись совершенно обнаженной, я наконец медленно вошла в воду. Но отдохнуть мне так и дали.

— Эге-гей! — снова раздался голос Куаннинга. — Ну как тебе подарок от благодарных родителей, а?

— Заткнись уже... — измученно вздохнула я.

— Ладно, ладно, — улыбнулся капитан, заходя в воду с другой стороны. — Но ты должна взять его в мужья.

Он огляделся вокруг, желая удостовериться, что никого рядом нет, но, как назло, сейчас повсюду были воины ярла, причем не из числа тех, кто подчиняется Куаннингу или Вургарду, а значит, не из числа тех, кому можно доверять.

— Ну, ты знаешь, — Куаннинг подмигнул. — Свой долг исполнить. Сделать то, что должно произойти. А то ведь, знаешь ли, у ярла других детей нет... Было бы плохо, если бы на нем род закончился, да?

Я медленно кивнула, давая знак, что я все поняла.

Ничего удивительного. Разумеется, если уж свергать власть, если разрушать этот дом, то до самого основания. Не должно, как и прежде, остаться никого, кто захотел бы мести. Не должно остаться никого, кто осмелился бы заявить о своих правах на трон. Лишь оставив после себя пепелище и выжженную пустошь я могу двигаться дальше. Такова моя доля.

— А как вообще дела? Тебя и не видать совсем, — решил поддержать разговор Куаннинг.

— Да так, знаешь. Сижу, как рабыня, из дома выйти не могу. Даже готовить самой запретили, ножа в руки не дают.

— Чтоб руки на себя не наложила? — прыснул парень.

— Да пес его знает, — пробурчала я в ответ. — Как будто ты сам понимаешь мысли ярла.

— Никто не понимает, — он улыбнулся. — Поэтому он до сих пор у власти. Как бы еще он смог править и жить так долго, м? Ему ведь лет-то... Да я даже не знаю сколько.

— Да уж... — вздохнула я, откидываясь назад и закрывая глаза.

Дальше разговор у нас не пошел, да и обсуждать в присутствии воинов было нечего. Не хватало еще, чтобы Дургальф узнал что-то о нашем заговоре раньше, чем мы соберем достаточно сил для захвата города.

Когда я уже собиралась уходить прочь, Куаннинг, все еще сидящий в горячей воде, окликнул меня:

— И кстати, — он прокашлялся. — Тебе горячий привет от волчонка, лисички и медвежонка.

Я улыбнулась и кивнула в благодарность.

Значит, это правда. Они не забыли про меня. Не бросили гнить в Скагене. Не затаили на меня обиду за то, что я бросила их на Гнилом Фьорде.

Но время шло, и свадьба все приближалась, а я так и не слышала воя, проносящегося над крышами домов. Все еще не было знака, не было ничего. Было еще слишком рано, но, черт возьми, уже утром могло стать слишком поздно.

И этот день в конце концов настал.

Рано утром меня разбудила Мария. Все это время она не прекращала жужжать у меня над ушами о свадебных традициях и о том, как я должна себя вести. Но, спасибо Хьялдуру, я все это и так знала. И спасибо Куаннингу, теперь я готова принять правила игры. Война шла не на моей земле, а значит, нужно было делать вид, что я уже проиграла.

Ставни окон были широко распахнуты, и в доме было холодно, но по традиции я должна была одеться при солнечном свете. Мария и остальные женщины помогли мне нарядиться в белоснежное платье, поверх которого красовались яркие красные ленты.

Снаружи протрубили в рог. Он уже в городе. Он уже идет сюда. Кунникт Дургальфсон, наследник трона скагенского племени.

Все, что я о нем знала, так это то, что он был примерно одного со мной возраста. Может, на несколько лет старше, но разница была несущественной. Ярл давно планировал все это, и еще когда Кунникт был младенцем, его уже нарекли моим женихом, еще до того, как я об этом узнала.

В дверь постучались. Из окон я видела множество воинов в шубах, поверх которых сверкали на солнце костяные доспехи.

Я взяла со стола богато украшенный глиняный стакан, наполненный до краев ледяной водой и встала перед дверью. Мария, вздохнув, с улыбкой распахнула ее.

Он и вправду был молод. По виду Кунникту было лет восемнадцать, а то и на год-два меньше. На его круглом, полноватом лице еще не росла мужественная борода, а лишь мальчишеские короткие усы.

Жених сделал шаг вперед, заходя в дом, и я молча протянула ему стакан воды. Выпивая, он, как того требуют традиции, оглядел меня с ног до головы, медленно поднимая лицо. И когда он взглянул мне в глаза, то на мгновенье мне показалось, что он переживает не меньше моего — слишком уж напряженным было выражение его лица, слишком бегали ясные голубые глаза.

Наконец, допив воду до последней капли, он с силой швырнул стакан на пол, разбивая его вдребезги, и протянул мне свою руку. Это был знак того, что он доволен тем, как я выгляжу и приглашает меня уйти прочь из моего дома.

Чувствуя, как в груди колотится, едва не выскакивая наружу, сердце, я протянула ему свою руку, огрубевшую от холода, и мы вместе медленно вышли наружу.

Во дворе, казалось, собрался весь город. Сотни и тысячи людей столпились вокруг, молча глядя на нас, пока мы обходили двор по кругу и медленно шли к Дургальфу, стоящему подле друида бога-оленя. Прежде, чем мы дошли до них, к ним присоединилась и Мария.

Наконец, мы остановились и оба преклонили колено перед ярлом и друидом. Дургальф положил руки нам на головы и медленно кивнул, улыбаясь.

— Скажи мне, мудрая женщина, — обратился он к Марии. — Хороша ли невеста? Станет ли она хорошей женой сыну моему?

— Истинно так, отец. — кивнула Мария. — Лучше невесты тебе не сыскать ни в нашем краю, ни в краю чужом.

Дургальф убрал свои руки и жестом приказал нам встать.

— А что же ты скажешь, мудрый друид? Хороши ли жених и невеста? Чисты ли их души?

— А чьи чисты? — тихо ответил он. — На то мы и люди. Но души их уже связаны, я вижу это.

Лжец хренов. Нет бы остановиться на том, что у меня душа испорчена, так нет, сразу связаны. Такое чувство, будто для него все эти традиции такой же фарс, как и для Дургальфа.

— А ты, добрый люд Скагена, скажи мне! — воскликнул ярл уже громче. — Есть ли средь вас те, кто против этого брака? Есть ли те, кто станет врагом для влюбленных? Скажи свое слово сейчас или же молчи во веки веков!

Толпа благоговейно молчала. Лишь откуда-то из глубины собравшихся слышались тихие всхлипы чересчур сентиментальной женщины.

— Да будет так! — ярл поднял руки, словно обращаясь к небесам. — Так скрепите же свой союз, Майя Бортдоттир и Кунникт Дургальфсон!

Друид протянул нам ожерелья. Кунникт, взглянув мне в глаза, молча надел одно мне на шею. Трясущимися от волнения руками я сделала то же самое.

Толпа людей, собравшихся на свадьбу, взорвалась гомоном голосов и радостных выкриков. И лишь у меня и жениха на лице сейчас не было улыбок.

Зазвучали тагельхарпы и флейты — скальды начали свою праздничную песнь. Люди ярла вокруг засуетились, вынося во двор длинные столы и стулья, а его рабыни выносили одно за другим множество блюд. Здесь были даже те, что я раньше никогда не видела — красные плоды, выглядящие как маленькие арбузы, жаренные тушки невиданных животных, ароматные специи. Последним, уже с помощью мужчин, вынесли зажаренного целиком турна.

Самые важные из гостей рассаживались по своим местам за столом, а во главе стола сидела я и Куанникт, прямо напротив ярла. Люди кричали, радовались и смеялись. Они поздравляли нас и в особенности именно меня. Начался пир и праздник, и только мне одной за этим столом было мерзко от всех тех яств, что здесь были.

Праздник продолжался весь день до глубокой ночи, когда над городом нависла полная луна. Весь день звучала музыка, не прекращались пляски и прыжки через костры. Но сколько бы не упрашивали меня потанцевать молодые парни города, я отказывала всем и каждому. Кунникт же и не пытался пригласить меня.

— Красное яблоко! — закричал кто-то из толпы.

— Красное яблоко! Красное яблоко!!! — подхватили остальные.

Ярл ухмыльнулся, глядя на меня, и издевательски поднял глиняный бокал с брагой.

Кунникт медленно встал и прежде, чем я успела что-либо сказать, без особых усилий поднял меня на руки.

Люди вокруг аплодировали, пока он нес меня вверх по склону к нашему общему дому. Было настоящим чудом то, как быстро справились горожане с его постройкой. Все они все еще думали, что поступили правильно и сделали мне приятно. Все они думали, что так они возвращают свой долг за спасение детей.

Кунникт распахнул дверь и занес меня в темный, холодный дом. Аккуратно положив меня на кровать, он затем запер дверь на засов.

— Почему ты не раздеваешься? — спросил он наконец.

И это было первым, что я услышала от своего мужа.

— Папа сказал, что должна быть первая брачная ночь, — странным тоном произнес он, и я уловила в его голосе нотки того, о чем меня предупреждали раньше.

Он был странно, не так как все сложен, да и его безэмоциональное лицо казалось мне... Неправильным. Но лишь услышав его голос, я поняла, что он действительно отличается от других. В его глазах не было блеска, не было ни намека на интеллект, присущий людям его возраста. Кунникт был ребенком в теле взрослого, и для него самого все это было дикостью.

Сдерживаясь, чтобы не расплакаться, я яростно покачала головой, прикрывая руками свое тело, несмотря на то, что я все еще была одета. Я не хочу, чтобы он касался меня. Не хочу всего этого, не хочу!

— Почему ты плачешь? — непонимающе произнес он. — Тебя обидели?

Чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы, я кивнула ему в ответ, содрогаясь всем телом от плача.

— Тебя мой папа обидел?

Я снова кивнула.

— Папа всех обижает.

Кунникт подошел к кровати и присел на край. Я инстинктивно отпрянула от него, отползая дальше, но он протянул руку и неловко погладил меня по голове.

— Я тебя не обижу, — сказал он. — И я не хочу слушать то, что сказал папа.

— Т-то есть?.. — сквозь слезы перепросила я его.

— Не надо первую ночь, если ты обидишься, — Кунникт сжал руку в кулак. — Я ему не дам тебя обижать, обещаю.

Я слабо улыбнулась ему, чувствуя, как начинаю задыхаться от слез. В каком мире я живу, если единственный человек, бескорыстно желающий защитить меня в этом городе... Такой вот? Почему только недоразвитый мужчина готов творить добро ради других, не требуя ничего взамен?

С этими мыслями я медленно легла на кровать, сжимая в руке сплетенный из моих волос оберег и содрогаясь от беззвучного плача. От холода и от страха я невольно сжалась всем телом, сворачиваясь в позу эмбриона, пока Кунникт, мой муж, разводил огонь в очаге.

— Только не плачь больше, хорошо?