Японская война 1905. Книга восьмая

Глава 19

Элис внимательно слушала, как Макаров зачитывает мрачный прогноз ее отца. Прогноз, так похожий на то, что сам генерал когда-то описывал в книгах.

— Япония изначально хотела держаться в стороне, но, получив поддержку Германии, все больше и больше склоняется к тому, чтобы в свою очередь прямо поддержать Новую Конфедерацию, — каждое слово звучало словно самое настоящее пророчество. — Если вы начнете проигрывать и сделаете это недостаточно быстро, то сначала Токио, а потом и Берлин могут включиться в конфликт. С другой стороны, после такого отсидеться не сможет уже Англия. Она поддержит нас. Вместе с ней придется подтянуться и Франции. Россия, возможно, и хотела бы сохранить нейтралитет, но кто же ей позволит, когда начнется такая заварушка. И так будет со всеми: увильнуть не выйдет, раз начав, остановиться тоже станет все сложнее и сложнее. И один Бог знает, чего подобная война будет стоить для всего человечества. Заметьте, я даже не обсуждаю вопрос победы той или иной стороны, только последствия. Надеюсь, вы тоже об этом подумаете. А потом и над моим предложением. Отступите. Отступите из Луизианы, Техаса, Нью-Мексико и Аризоны. Вернитесь в Калифорнию, и я обещаю, что после этого мы с вами обсудим условия будущего мира. Мира, который позволит не допустить того ужаса, к которому мы все скатываемся.

Макаров замолчал, и в комнате повисла тяжелая тишина. Было видно, что каждому есть что сказать, но генерал еще не закончил.

— Вне зависимости от вашего решения рассчитываю на ваше благородство и то, что вы не оставите без присмотра мою дочь, Элис. Мне так и не удалось убедить ее вернуться, и я не уверен, что в надвигающемся хаосе на расстоянии даже я смогу хоть что-то сделать. Подпись — Теодор Рузвельт, президент Северо-Американских Соединенных Штатов.

А вот теперь точно все.

— Чушь! — первой вынесла свой вердикт японка. — И я не про войну, а про их предложение оставить свободные города и отступить. Мы уходим, а они, видите ли, просто обещают после этого подумать о переговорах. Никаких гарантий. И кто помешает Рузвельту и после этого выдвинуть еще более неприемлемые требования и просто начать войну на гораздо более удобных для них условиях?

— Полностью согласен, — закивал Буденный. — Сейчас мы сохраняем возможность ответного удара вдоль всей линии Сансет Роут. Уйдем — и сами лишим себя половины арсенала. Чем уже поле боя, тем сложнее нам будет использовать наше преимущество в маневренности, а врагу проще свое — в силе.

Элис заметила, что при ней явно не проговаривают какие-то военные детали, но все остальные и так понимали, о каких именно планах говорит усатый полковник.

— Давайте сразу скажу — отходить мы точно не будем, — подвел черту Макаров. — Даже не по военным причинам, а просто потому, что мы не можем бросить тех, кто нам доверился. Проигрыш в бою мы себе позволить можем — неприятно, но мы справимся. А вот предательство сразу поставит крест на любых наших попытках найти свое место на этой земле.

— Американцы предавали своих союзников и обманывали врагов. Не раз, — снова уколола японка, бросив томный взгляд на Элис.

— Они и не обещали другого, — генерал задумался. — Скорее я бы сказал, что они пришли, показали силу, и эта сила стала гарантией их места на континенте. Любая подлость, пока она не делает САСШ слабее, не будет менять этот безусловный договор. Таковы правила, и пусть они чем-то напоминают статус-кво первобытного мира, они работают. Мы же пришли сюда на других условиях.

— Мы обещали людям справедливость и лучшую жизнь, — добавила княжна. — Это лучше первобытного мира янки, и те, кто оказался достаточно далеко от силы САСШ, сразу же сменили сторону. Это логично: стремиться туда, где солнце ярче, воздух свежее и трава зеленее.

— Все верно, — кивнул Макаров. — Наши правила сложнее, они накладывают на нас самих больше ограничений, но они привлекательнее. При прочих равных большинство психически здоровых людей выберет наш мир…

— Почему психически здоровых? — не выдержала Элис.

— Первобытная схема очень привлекательна для тех, кто мог бы рассчитывать занять место на ее вершине. Представьте, у нас есть сто рублей на сто человек. Можно поделить их по рублю каждому: маловато, но справедливо, и всем хватит на жизнь. А можно, если считаешь себя лучше других, замахнуться на десять рублей из ста или даже на девяносто — если уж брать от жизни все, то зачем сдерживаться. И пусть остальным нужно будет уже не жить, а выживать на десять копеек — вождей и лучших воинов племени это не волнует.

— Чарльз Дарвин в 1859 году писал, что естественный отбор — это часть эволюции, — напомнила Элис.

— Кажется, люди еще пару веков назад решили, что могут вести себя не так, как животные.

— И это говорит человек, который, как вы только что прочитали в письме отца, напомнил всему миру о праве силы.

— И это только одно из противоречий в его словах, — Макаров улыбнулся. — Я привел сюда два полка. Разве два полка — это сила для целых четырех штатов? Мне вот кажется, что нет. Подумайте, разве мы стремимся хоть где-то заменить старых вождей?

— Вы скорее шаманы, которые притащили с собой новых духов.

— О том и речь. Мы принесли идеи, более сложные, но привлекательные. И если мы уйдем, то разрушим свою главную силу. Нам больше никто не поверит. И если для янки это ничего не значит, пока они сильны, то для нас это был бы самый настоящий конец. Ваш отец, Элис, очень умный человек, раз догадался об этом и попытался разрушить все наши успехи столь малой ценой.

— И вы позвали меня, чтобы сказать об этом в лицо?

— Хотел убедиться, не пропустил ли чего, — Макаров улыбнулся. — А еще я планирую выполнить просьбу вашего отца из конца письма. Вы же еще не уезжаете?

— Никак нет, — фыркнула девушка.

— Тогда я включаю вас в гражданскую администрацию Луизианы. Совет принимает законы, администрация — следит за тем, как они воплощаются в жизнь. Вас, Элис, ждет непростая задача. Очень скоро здесь станет еще больше людей, их нужно будет постоянно перемещать, и вам необходимо будет обеспечить транспорт, жилье и питание. Естественно, не лично вам, но мне бы хотелось, чтобы вы понимали и общие задачи.

— Я понимаю. И кто будет руководить этой администрацией?

— Карл Оттович Брюммер. Завтра утром он будет ждать вас на площади Лафайет, составите ему компанию в инспекционной поездке.

Элис кивнула. Кажется, часть собрания, в которой ей позволялось принять участие, подошла к концу. Девушка попрощалась, выбралась на улицу, уселась в экипаж — в отличие от некоторых ей-то приходилось пользоваться лошадьми, а не машинами. И только внутри, закрыв дверь и убедившись, что вокруг нет никого постороннего, она позволила себе расслабиться.

Паника, все это время сдерживаемая внутри, вырвалась наружу. Дыхание стало тяжелым, девушке даже пришлось сорвать верхнюю пуговицу платья, чтобы перестать задыхаться, и даже так она пришла в себя только минут через десять. Отец! Ну как он мог!

В отличие от всех остальных Элис увидела в его письме и то, чего никогда бы не смогли заметить посторонние люди. Последняя фраза была вовсе не заботой о ней. Он называл Макарова врагом, он признавался, что не может добраться до него на расстоянии, а потом просил место рядом для нее… Для чего? Ответ был очевиден.

Наивный русский генерал считал, что главная сила их Новой Конфедерации — это идеи. Глупец! Главная их сила — это новый удачливый вождь, который живет по тем же правилам, что и весь остальной мир. Именно поэтому тот же Макаров не стал управлять этим набегом издалека, а лично повел войска и в Техас, и в Луизиану.

Он — вождь, а место вождя — впереди строя. Только тогда за ним начинают идти люди. Вожди очень опасны: их харизма, их сила может разрушить мир. Но в то же время у них есть и явная слабость. Они — люди, а люди смертны. Один выстрел, один взрыв, и вся идея Новой Конфедерации превратится в пепел. Ей нужно просто решиться.

Отец и сам Макаров уже дали ей для этого все возможности. Дело только и только за ней.

Только когда за Элис закрылась дверь, рука, сжимавшая рукоять пистолета, расслабилась. Не знаю, что на меня нашло, но где-то в середине разговора в глазах девушки мелькнуло что-то новое, и я почувствовал себя словно перед дулом огромного пистолета. Дальше уже сработали инстинкты: незаметно опустить руку в ящик стола, направить домашний револьвер на цель и… Следить, чтобы в случае чего я оказался тем, кто стреляет первым.

— Какая-то она сегодня странная. Взвинченная, — Татьяна тоже что-то заметила.

— Письмо отца впечатлило? — пошутила Казуэ. — Кстати, я не знала, что Рузвельт тоже верит в идею мировой войны. Или этот прогноз на самом деле имеет под собой основания?

— Я думаю, он бы имел основания, если бы мы начали проигрывать слишком быстро. А главное, если бы у нас не было своей воли.

— В смысле?

— Представь на нашем месте микадо. Он захватил Сан-Франциско, но его начали теснить, и тут Германия предлагает помощь.

— Зачем ей?

— Зачем ей перехваченный союзник Англии? Зачем ей деньги от проданной техники и товаров? Зачем ослабление САСШ, которые метят и на место Берлина в мировой экономике, а в случае большой заварушки и от союза с Англией, скорее всего, не откажутся? А тут война чужими руками, нужно просто помочь. И плевать, кто в итоге победит, если конфликт затянется еще хотя бы на год.

Не хотелось признаваться, но когда-то я и сам так думал. Просто втянуть бывших врагов в бойню на чужом континенте, ослабить сразу двух потенциальных противников, и плевать на мораль. Спасибо Татьяне и Николаю, что помогли мне взглянуть на ситуацию по-другому.

— А дальше уже все, как писал Рузвельт, — кивнула Казуэ. — Мы-то не станем умирать за чужие деньги, а вот микадо… Он бы смог убедить свою совесть, что это ради блага Японии.

— Впрочем, — заметил я, — что-то мне подсказывает, что Рузвельт не столько занимался прогнозами, сколько пытался залезть ко мне в душу. Тот мой рассказ про мировую войну стал довольно популярен в узких кругах. И если предположить, что это и есть мой главный страх, то удар в него — это крайне разумное решение.

— Поэтому он в начале еще и писал, что вы всегда думаете о России! Не стал говорить прямо, но хотел, чтобы вы обязательно подумали, как эта мировая война ударит по Родине, — Буденный нахмурился.

Я кивнул, оценивая, как Семен научился читать вторые и даже третьи смыслы. Раньше за ним такого не водилось, но чего только нельзя добиться, если начать тренировать мозги.

— Значит, ответим отказом, — подвел итог Огинский.

— Или не ответим, — предложила Казуэ. — Пока они ждут ответа, мы только выиграем пару лишних дней.

— Но покажем, что боимся.

— Но лишние дни.

— Не думаю, что САСШ будут хоть на час останавливать переброску своих войск, — остановил я спор. — Как бы Рузвельт ни верил в свою хитрость, нести ради этого убытки он не будет. А остановка армии — это десятки и сотни тысяч долларов на ветер. Так что мы ответим. И будем ждать гостей… Кстати, есть новости, сколько?

— Предварительно Першинг решил бить с запасом. Сто тысяч идут на Луизиану. Остальные силы, около четырехсот тысяч, двумя колоннами на Калифорнию.

— Полмиллиона! — выдохнула Казуэ. — Все-таки сколько же солдат они собрали!

— Если бы мы с вами довоевали до конца 1905 года, то наши армии в Маньчжурии были бы не меньше, — я поделился небольшим инсайдом из своего времени.

— Все равно! Полмиллиона! И только на Луизиану — сто тысяч. А у нас тут три полка — даже два, так как немцы уплыли куда-то в верховья Миссисипи.

— Не два полка, а два полка и добровольцы, — напомнил Огинский. Вот любят же они с Казуэ попрепираться. — Людей тут много, сражаться готовы почти все, и это без учета тех, кто постоянно подъезжает в Новый Орлеан из других штатов.

— Именно! Новобранцы, без опыта!

— Сейчас им нужно не воевать, а готовить укрепления и строить логистику. Если справимся, если прикроем все направления, то даже сотне тысяч тех же новобранцев севера будет непросто с нами справиться.

— Хотелось бы верить, — Казуэ вздохнула, беря себя в руки, а потом первой обратила внимание, что у меня в руках сжато еще одно письмо.

— Точно, ты же говорил, что еще государь написал, — Татьяна проследила за ее взглядом.

— Я слышал, брат рассказывал, — добавил побледневший Огинский, — что Николай Александрович хотел написать еще после Перу, но не успел… Случился Новый Орлеан и фактически устроенная нами революция.

— Даже страшно, что там может быть, — с тем же настроем добавила княжна.

Казуэ и Буденный выглядели гораздо спокойнее. Первая не испытывала особого пиетета перед монархом другой страны, второй просто не привык обращать такое внимание на чужое мнение. И я в чем-то был похож на них обоих. Должен был быть похож, но вместо этого нервничал, как Татьяна и Огинский. И когда я только успел стать настолько дворянином? Почти на полдня отложил чтение просто из-за того, что не знал, как себя вести, если Николай примет в штыки наше решение по Новому Орлеану.

Вот серьезно! И что делать тогда? Откатывать назад? Не могу — по той же причине, почему мы не могли принять предложение Рузвельта, даже если бы тот сразу обещал нам не «посмотреть», а готовый мирный договор… Отказаться от планов на новый титул? Лишиться старого? А если меня отлучат от Родины, перекроют поток добровольцев и торговлю. Помножат на ноль все, что я делал в этом времени и поставят перед выбором, либо смириться, либо пойти против своих. Самый мерзкий и подлый выбор из возможных.

Однако я сделал свой выбор, еще когда карабкался на ящики площади Лафайет. Сделал, поверив не только в себя, но и в других, не только тут, но и дома… Все! Кажется, я накрутил себя уже гораздо больше, чем нужно. С противным треском я развернул длинный белый лист и, сверяясь с ключом, начал зачитывать сообщение.

— Его высокопревосходительству броневому генералу Вячеславу Григорьевичу Макарову. С великим удовольствием читаем и слушаем новости об утверждении русского присутствия в Новом Орлеане, где Вы с божьей помощью и доблестью русского оружия смогли освободить этот город от тирании Северо-Американских Штатов. Сие действие приносит не только справедливость, но и является проявлением истинного патриотизма и мудрости. В признание Ваших заслуг перед Престолом и Отечеством, Мы повелеваем пожаловать Вам Орден Святого Владимира 2-й степени с мечами, дабы это служило примером для всех Наших верных слуг.

Я сделал небольшую паузу. Остальные слушатели даже немного расслабились — кроме Огинского. Он обратил внимание, что нас хвалят только за Орлеан, но никак не за морскую победу и остальные дела. Словно эти успехи были зачтены в счет какого-то провала. А еще Буденный — этот зашевелил губами так громко, что даже глухому стало бы понятно его возмущение недостаточностью награды. Военные умеют такое чувствовать. Да и Татьяна, сидящая ближе всех ко мне, успела разглядеть следующее слово…

Однако!

В итоге успокоилась на самом деле только Казуэ, но тайное очень быстро становится явным.

— Однако в последние дни до Нас доходит все больше слухов о том смущении умов, что случилось в Новом Орлеане, — продолжил я чтение письма. — Издалека не видно, те ли же это идеи, что пагубно влияют на неокрепшие души в Нашей Империи. Тем не менее, наблюдать за тем, как подрываются устои веры и человеческого достоинства, без прискорбия невозможно. И хотя Мы не желаем прибегать к строгим мерам…

Ну вот! Немного признания, недовольство и приказ, выполнение или невыполнение которого станет для меня приговором. Я собрался с силами.

— Мы почитаем необходимым укрепить духовную опору Наших соотечественников и их боевых товарищей за океаном. Посему Мы просим Вас как Нашего друга и представителя за океаном принять все меры к сооружению там храма Святой Екатерины или Святого Александра Невского, дабы он служил маяком веры для заблудших душ. Сие дело, Мы уверены, поможет умиротворить умы, воззвать их к истинным ценностям и еще более прославить Наше дело в сем крае. Да хранит Вас Господь. Николай.

Я закончил письмо, и такого от русского императора я точно не ожидал. Вот всегда казалось, что его излишняя религиозность — это минус, который мешает принимать необходимые стране решения. А в итоге сам чуть не попал под каток абсолютной монархии, и именно вера смогла стать той общей нитью, что связала мои планы и ожидания царя. Удивительно.

— Царь хитер, — поделилась своим мнением Казуэ. — Понимает, что нам непросто, но не стал связывать руки. Наградил и дал задание. Поругал за наши идеи и позаботился о том, чтобы в Сан-Франциско появились и его собственные.

— А еще он дает нам выбор, вы заметили? — спросил Татьяна, и Огинский тут же кивнул. А вот я, Казуэ и Буденный только переглянулись.

— Какой выбор?

— Два храма на выбор.

— Но разве это так важно? Мы хоть оба построим, причем таких, что старые соборы будут им завидовать.

— Дело не в самих храмах, а в святых, — пояснила княжна. — Вспомни! Святая Екатерина — это мудрость и стойкость веры против всяких ересей, понимаешь? А Александр Невский — покровитель воинов и, что сейчас важнее, защитник Руси от иноземцев. Так что это именно выбор.

Я понял. И неожиданная развилка оказалась гораздо сложнее, чем показалось на первый взгляд. Мягкий и пушистый царь незаметно показал и свой хищный оскал.