Японская война 1904. Книга пятая

Глава 5

Капитан Боресков старался, как его учили дома, всегда держать стать.

— Костя! Шар крутит! — рявкнул и тут же высморкался его напарник, штабс-капитан от артиллерии Николай Николаевич Лисин. Его манеры, привитые и отточенные где-то под Тверью, раздражали и поражали.

Совсем не так Константин Михайлович представлял себе полеты, когда в 1902 году заканчивал по 1-му разряду офицерский класс по воздухоплаванию. Все оказалось гораздо жестче, грязнее, грубее…

— Держу! — Боресков бросил взгляд на флаг на боку аэростата. Поднялся, но еще полощется, играет на ветру — значит, можно удержать.

Капитан повис на рулевом канате, помогая вытянутому словно колбаса аэростату встать по ветру.

— Еще! — закричал Лисин.

— Лучше не будет! — ответил Боресков. — Кто же знал, что ветер так резко усилится. Очень близко к 10 метрам в секунду. Тут хорошо, что мы вообще держимся!

— Отметка 312! Батарея маскируется рядом с деревней! Виден дым от выстрелов! — перестав кричать на Борескова, Лисин перехватил трубку связи с землей и начал кричать уже им.

Ветер свистел, перебивая даже его ор, ледяные брызги намерзали на шар, на руки, на провода и даже на усы. Боресков растер лицо, разгоняя кровь, а потом поспешил снова броситься на канат. Сейчас пойдет обстрел, и Лисину нужен обзор, чтобы корректировать батареи.

— Квадрат 31, перелет, 100 метров назад, 50 метров левее.

— Квадрат 31, перелет, 20 метров назад.

— Квадрат 31. Накрытие. Батарея, шквальный огонь!

Последняя команда была уже лишней, это Лисин просто иногда забывался, что уже не на земле и не командует своими фейерверкерами и бомбардирами. Впрочем, после того, как первую батарею накрыли, и они начали наводить русские пушки на новые цели, реплики Лисина стали короче. На высоте быстро перестает хватать дыхания, да и разрывы японских снарядов словно намекали — нужно побыстрее.

— Пристреливаются, сволочи! — выругался Лисин, когда очередной разрыв разлетелся тысячами осколков буквально в сотне метров перед ними.

— И откуда только эта батарея вылезла? — голос Борескова на мгновение дрогнул.

— Прятали! Специально, чтобы нас достать, прятали, а разведка прозевала!

— Может, сразу на нее нацелить кого?

— После этой. Будем метаться — только артиллеристов собьем и никого вообще не достанем! — ответил Лисин, а потом, проследив за следами попаданий в японском тылу, снова закричал в трубку. — Квадрат 29! Недолет! Повторяю, недолет! 40 метров вперед!

И снова разрыв совсем рядом. Это уже другая батарея, и они выцеливают соседний аэростат. Там командир не выдержал, попытался перевести огонь на ближайшего врага, и, словно наказывая его за торопливость, новый разрыв обрушился прямо на шар. Боресков как раз смотрел в ту сторону и во всех деталях увидел, как пламя вспыхнуло сначала крошечной яркой точкой, а потом, обгоняя осколки, во все стороны рванула огненная волна.

— Ярко ушли! — Лисин на мгновение прикрыл глаза, но через мгновение уже снова орал на землю.

В итоге они добили вторую батарею, потом поразили гаубицу, что работала прямо по ним. Холод, который утром пробирал до костей, сейчас уже перестал ощущаться. А вот влажность повысилась. То ли Боресков вспотел, то ли облака пошли. Капитан просигналил вниз, чтобы их подняли до 800 метров, и видимость разом стала лучше.

— Восемьсот! — крикнул он Лисину, чтобы тот внес корректировку на дальномере.

— Принято, — ответил тот, а потом чуть задумчиво добавил. — А это не по нашу душу, как думаешь?

Боресков свесился и увидел, как около роты японцев двинулись вперед, несмотря на продолжающийся обстрел.

— Вижу что-то за спинами. Думаю, ручные мортиры — значит, точно за нами!

— Рота идет к нам, — Лисин вызвал землю. — Фронт — 150 метров, вышли из квадрата 15. Выйдут на дистанцию поражения минут за 10. Если побегут, то быстрее…

Не успел он закончить, как японцы побежали. Их накрыли сразу с нескольких батарей, но этот отряд вел кто-то опытный. Он умело проложил маршрут между сопок, прикрываясь от картечи, но даже так — их все равно должны были перехватить. Полковник Мелехов оставил рядом несколько рот прикрытия как раз на такой случай. Боресков не удержался и высунулся подальше, чтобы убедиться, что они успеют… И чуть не вылетел, когда всего в сотне метров от них рвануло.

— Это не мортиры! Ракеты! — только и крикнул Лисин, и аэростат закачало от воздушных волн.

Боресков вцепился в перила кабины, не очень уверенно, но повезло. Мокрые перчатки за считанные мгновения примерзли к деревянным поручням и помогли удержаться. Вот только взрывы продолжали греметь. Триста метров от них, четыреста, снова сотня. Боресков сам не заметил, как перекрестился и начал молиться. Лисин тоже что-то шептал себе под нос, правда, почему-то сжимая в руках то ли игрушку, то ли просто комок шерсти.

— Квадрат 29! Накрытие! Прижмите этих гадов! — несмотря на обстрел, Лисин не забывал о главном. И вот, минус еще одна японская батарея. Сколько их осталось?

Снова взрывы. Рядом с ними. Рядом с японцами. Боресков уже не растирал лицо, не думал о том, как выглядит — единственное, что его волновало, это чтобы аэростат не крутило, чтобы Лисин мог передавать координаты… Им перебило телеграфный кабель? Ничего страшного! Достать запасную катушку, один конец скинуть на землю, второй закрепить на передатчике. И снова работать!

Из шести аэростатов, которые подняли утром на первой линии, в воздухе осталось лишь два. И то со второго уронили катушку, так что теперь работали только флажками — слишком долго. А вот они: цель — корректировка — накрытие, цель — корректировка — накрытие… Японский отряд с ракетами снова попытался подобраться поближе, но на этот раз их встретили тачанки с пулеметами, приданные туземным полкам.

— Ни одной машины новой нет, — вздохнул Лисин, а потом рухнул на дно корзины.

— Так их для атаки все забрали, — ответил Боресков и только потом сообразил, что что-то не так. — Ты чего?

Забыв про руль, он бросился к товарищу и принялся осматривать его, пытаясь найти рану, но, кажется, подлый осколок попал как-то хитро.

— Помоги мне, поверну тебя, — Боресков попытался потянуть Лисина на себя.

— Ты чего, Кость? — тот удивленно остановил его руки.

— Ищу, куда тебя ранили.

— Да не ранили меня никуда!

— А чего сел тогда?

— Так все! — Лисин пожал плечами. — Кончились японцы. По центру больше ни одна пушка не стреляет.

— Не стреляет, и хорошо. Так и должно быть. Давай теперь по пехоте наводить!

— Зануда ты, Костя, — пробурчал Лисин, но потом все-таки поднялся на ноги и снова занял свое место.

А внизу к грохоту пушек добавился еле слышный на высоте рев дизельных моторов. Три батальона броневиков, каждый по 54 машины, ползли вперед неудержимой стальной ордой. А вместе с ними шла вперед пехота. 2-й Сибирский начинал атаковать по-настоящему!

Капитан Славский уже давно избавился от иллюзий. Неважно, как ты идешь в бой — на своих двоих, на коне, на тачанке с пулеметом или даже за броней нового тяжелого «Маньчжура» — все равно ты можешь умереть. Вот и сейчас. Они все рассчитали, подготовили дороги для прорыва, артиллерия и разведчики расчистили им путь, но… Несколько спрятанных японских батарей, несколько новых, подтянутых из тыла на кровавых мозолях и рычащем японском мате — и вот на боках каждой из передних машин появились свежие черные вмятины.

Разрывы шрапнели — неприятно, но совсем не критично. А потом был первый прилет в лоб, и сразу чем-то тяжелым — машину тряхнуло, она немного потеряла ход, но продолжила ползти вперед.

— Второй раз, — механик Сапогов считал удары. — Кучно бьют.

Славский сжал кулаки. Внешний слой брони отражает или даже разрушает снаряд, внутренний вязкий гасит его, не дает трещинам пройти. Первые выстрелы такая защита держит идеально, но вот если попадания идут кучно, меньше полуметра друг от друга, то трещины начинают сливаться в единую сетку. Пять попаданий, и начнется критическая деградация, когда защита «Муньчжура» станет не крепче глиняных китайских фанз. Неприятное свойство новой брони, вот только со старой — их бы еще первый снаряд прошил насквозь.

— Третье попадание, — прокомментировал Сапогов.

— Не вижу, откуда бьют! Но снарядов много, словно сразу несколько батарей сосредоточили огонь именно на нас, — наводчиком у Славского стоял бывший артиллерист Хмуров.

Старый дядька, который после ранения в ногу лишился былой ловкости. Вернее, хромал он на поверхности земли, а вот внутри броневика, постоянно помогая себе руками, он чувствовал себя как рыба в воде или как бандерлог Киплинга в ветвях деревьев. Быстро, свободно, а его точный глаз и легкая рука не раз помогали команде Славского поразить цель с первого-второго снаряда.

— Четвертое… — Сапогов продолжал считать.

— Ваше благородие, может, вам стоит перебраться на соседнюю машину? — а Хмуров нудить.

— Нет! Продолжаем движение, — ответил Славский.

Его потряхивало, и молодому офицеру точно не хотелось, чтобы его броневики повторили судьбу флота. В Желтом море японцы ведь точно так же поступили: били по головному кораблю, чтобы лишить остальных командования и воли к победе. Вот только… Его броневики другие! Не станет его, и ничего страшного: каждая рота, каждый взвод знает свою задачу и все равно ее выполнит. А если он сейчас бегать начнет, то вот такая трусость уже может сломить их волю к победе.

— Ваше благородие! — снова начал Хмуров, вот только неожиданно тяжелые снаряды, которые до этого били им прямо в морду, куда-то пропали.

Вместо них теперь летели шрапнель, какая-то мелочь из горных пушек первой линии и ничего больше. В общем, то, что они могли держать уже без проблем.

— Вернемся, надо будет найти Афанасьева и набить ему морду, — выдохнул Славский. — Слишком долго прикрывал! А потом… Ящик шампанского — каждому, кто нас спас. Все деньги потрачу, но долг верну!

Пользуясь тем, что обстрел ослаб, Славский забрался под крышу обзорной башни и через специальные бойницы с козырьками оглядел остальные машины. Действительно, именно им досталось больше всех: на других одиннадцати «Маньчжурах» были только еле заметные подпалины, которые даже добавляли шарма этим стальным гигантам. Впрочем, и малые снаряды могли сделать свое дело.

Неудачное попадание в нижнюю часть второго номера, еще и водитель не удержал руль — в итоге машину повело. Правое колесо съехало с расчищенной дороги, и «Маньчжур» капитально застрял, ревя двигателем и с каждой секундой закапывая себя все глубже и глубже.

— Второй! Отставить! — рявкнул Славский на специально выделенной для их машин волне. — Так не выберетесь, используйте бревно!

Мгновение тишины, и короткое «есть» подтвердило, что его услышали. Еще через пару секунд люки на застрявшей машине распахнулись, и наружу выскочили командир «Маньчжура» и заряжающий. Дружно подхватив закрепленное на боку машины бревно, они подтащили его к передним колесам и за считанные мгновения закрепили на специальных крюках…

Славский не мог бы разобрать это на таком расстоянии, но столько слышал раньше на тренировках, что до его ушей будто вживую долетел голос штабс-капитана Гордеева. Оборот! Двигатель «Маньжура-2» крякнул, бревно вместе с колесом пошло вниз, выталкивая машину вверх и вперед. Стоп! Отцепить бревно до того, как оно уперлось в днище броневика, снова закрепить спереди. Оборот! Еще недавно застрявшая без шансов машина снова была на твердой земле и могла двигаться вперед.

— Шестой номер, работаешь вместо второго! Второй — в строй и займи место шестого! — Славский внес корректировки.

Возможно, лучше было бы дождаться, пока второй вернется именно на свое место, но… Время! Время, которое стоит жизней на всех остальных направлениях, а каждый из командиров Славского умел атаковать и знал свой маневр на любой позиции. Вот они вышли на прямую наводку, и начали работать пушки. На ходу толку от них мало, но враг нервничает, и уже польза.

Потом они дошли до минных полей — все еще несколько довольно тонких линий, как и раньше. Держащиеся до этого позади «Бори» быстро расчистили дорогу, и снова вперед. Снова на полной скорости, прямо к линии японских окопов. За тридцать метров вперед полетели гранаты от пехоты прикрытия. Если японцы что-то и готовили, то все эти планы были разрушены на корню. А потом к самому краю окопов подлетели броневики.

Тяжелые «Маньчжуры» все так же держались носами к японцам, но это не помешало им довернуть пушки и, словно на полигоне, в упор пройтись по японским фестунгам. Бетон, как и положено, держал удар 47-миллиметровых снарядов, но облака пыли и летящая во все стороны серая крошка не давали поднять голову. А там и «Мусье» повернулись боками, поддерживая огнем через бойницы, и пехота залетела в окопы, добивая очаги сопротивления и расползаясь во все стороны.

Один узел обороны, второй… Они еще даже не успели закончить с дальними, когда саперы навели мосты через окопы, и броневики могли продолжить движение. Славский на мгновение бросил взгляд назад. 12 машин стояли без движения… Почти идеальный прорыв, но даже тут без потерь не обошлось. Две машины встали из-за поломок, 6 подорвали связками гранат, три подбили из осадной пушки… Какой-то японский лейтенант смог восстановить подбитое в начале боя орудие, а потом в упор, один за другим, разрядил его три раза. А еще одного «Маньчжура» японцы просто взяли на абордаж! Облепили, выломали люки и штыками перебили всех внутри…

Кровавая баня!

Княжна Гагарина смотрела, как прибывают новые раненые. Вдалеке было слышно грохот орудий… По регламенту основные госпитали нельзя было ставить так близко к линии фронта, но Макаров сказал, что они не проиграют. Зато сколько людей спасут, если почти всех можно будет отправить на операционный стол в течение часа!

— Ваше сиятельство, — молодая сестра из новеньких прибежала с новостями. — Раненых, что привезли с правого фланга на «буханках», уже разместили. Сейчас занимаются теми, кого доставили из центра на поезде, но…

— Что там? — нахмурилась Татьяна.

— Там около 10 человек из броневиков. Все в ожогах. Карл Степанович говорит, что при ожогах больше 15 процентов не выжить, а там все хуже…

— А Карл Степанович не забыл про инструкции, как действовать при ожогах, которые им специально спускали перед боем? — княжна вскинула голову и быстрым шагом направилась в приемное отделение.

Какой уже это раз? Приезжает новый доктор, привозит свои столичные привычки, и пока кулаками и добрым словом не вобьешь в него, как именно принято лечить во 2-м Сибирском, все пытается делать по-своему. Фразу про кулаки и доброе слово как-то сказал Вячеслав Григорьевич, он же привез и приказал отработать методику лечения ожогов. Давать обезболивающее, не допускать обезвоживания, при необходимости делать переливание крови, убирать некротическую ткань — ничего сложного, но они так уже вытащили несколько солдат, которых раньше бы признали безнадежными.

И теперь вытащат.

— Карл Степанович, говорят, вы решили саботировать работу моего госпиталя? — Татьяна зашла в палату и так посмотрела на новенького, что тот, несмотря на возраст и пару лет волонтерства в Южной Африке, вздрогнул.

Репутация княжны в медицинских кругах была устрашающей, и она не стеснялась пускать ее в ход ради пользы дела… Тут взгляд девушки упал на раненых, и узкая полосочка губ тут же превратилась в ласковую улыбку.

— Держитесь, ребята, — подошла она к ближайшему солдату 2-й бронированной роты, присела и погладила его по горячему лбу. — Вы сделали все, что можно и нельзя. Теперь наша очередь.

Стою, смотрю то ли на поле боя, то ли куда-то в пустоту.

Потери на начальном этапе операции оказались даже ниже расчетных, но все равно, как же сложно привыкнуть к бесконечной веренице с ранеными и телами, идущими в тыл. Еще и этот прорыв 12-й дивизии Иноуэ чуть не смешал все карты! Хорошо, что офицеры Мелехова при поддержке небольшого отряда броневиков смогли задержать их своими силами.

Полчаса они простояли почти в открытом поле и дали так жизненно необходимое время, чтобы спасение фланга не остановило основную операцию. Железную дорогу до 4-й позиции закончили с опережением срока, и восемь платформ с осадными орудиями, которые были так нужны на передовой, отправились вперед. Получилось идеально. Японцы, бросившие все силы на прорыв, оказались просто не готовы к такому огню. А там и конница Врангеля прошлась по их тылам, выжигая припасы и неосторожные батареи, отбившиеся от основных сил.

После этого 12-я дивизия еще оставалась грозной силой в очень неудобном месте, но в то же время мы фактически лишили их возможности двигаться дальше. А добивать? Можно и потом… Сейчас, главное, прорвать фронт.

— 13:00, — Лосьев напомнил о времени.

Сколько уже прошло с начала боя? Получается, восемь часов? Все наши успехи на фоне такой бездны времени сразу начали казаться гораздо скромнее.

— Первая линия обороны прорвана. Начали штурм второй, но японцы подтягивают резервы, — Ванновский передал информацию от наблюдателей.

— Западный и центральный отряды Бильдерлинга и Зарубаева тоже открыли огонь. 1-й корпус поддержал нас атакой, но у них пока без особых успехов.

Сражение начало затягиваться, а это значило, что пора вводить в дело резервы и задействовать все наши возможности.

— Начинаем операцию на левом фланге, и передавайте сигнал в Порт-Артур. Пришло время, — я на мгновение прикрыл глаза, пытаясь почувствовать рисунок боя.

Мы давили, я видел, что мы можем победить и так, но заканчивать сражение, а то и всю войну, оставшись без армии — это совсем не то, чего я, чего мы все ждали от этого боя.