Японская война 1904. Книга пятая

Глава 15

Я сделал небольшой круг по Ляояну, и если в прошлый раз яркие цвета и крики обычной жизни вызывали раздражение, то теперь я словно заново узнавал свою Родину. А то все свободное время проводил в армии, во 2-ом Сибирском, но Россия-то гораздо больше. Вот начал обращать внимание на доходные дома, в которых размещались все приехавшие. У кого-то люкс на пару этажей, а у кого-то каморка-скворечник под крышей.

И на улицах люди все разные. Кучкой идут со смены рабочие с железной дороги, чинно шагают им навстречу пара городовых, на каждом углу стоят лоточники. У кого-то булки с самыми разными начинками, от редкой в этих местах капусты до рыбной жарехи, у кого-то портсигары со специальными насадками, которые так любят офицеры. Например, у многих наших набиты женские ножки и цифра 2 — понятно к чему…

— Газеты! Газеты! Свежие газеты! — это бегают вокруг мелкие пацаны.

Сейчас начинают работать рано — и деньги лишними не будут, и дома делать особо нечего. Я снова закрутил головой. Теперь осматривал вывески на ближайших домах. Сапожники, портные, модистки, книжные лавки. И когда только успели приехать или вернуться? Плакаты: часть, как и раньше, с пропагандой, но появилось много и обычных. Реклама публичной лекции по гигиене фон Бергмана, какой-то приглашенный физик должен был рассказать о природе света… Люди стояли, внимательно изучая листовки, и было видно, что это может быть им не очень интересно, но точно модно.

Еще в моде точно были венские кафе. Конечно, Ляоян успел разрастись после того, как тут появилась железная дорога, заматереть, но почти десяток подобных заведений на две центральные улицы — это уже перебор. С другой стороны, сейчас день, а в каждом кафе почти не было свободных мест. Люди сидели с булками, кофе и газетами, вчитываясь и обсуждая последние новости.

— Выступление! Выступление! Сегодня в шесть вечера на площади героя обороны Порт-Артура генерала Стесселя! — корча гримасы, мимо прошла пятерка артистов. Два гимнаста, и целых три клоуна…

Почему-то от мыслей, что именно клоуны облюбовали названную в честь Стесселя площадь, мне стало смешно. Настроение скакнуло вверх, и я даже не сразу понял, что делаю по центру уже второй круг. Все-таки Ляоян не такой уж и большой город. И тем не менее я постоянно замечал тут что-то новое. Раньше я старался просто не думать, что буду делать, когда закончится война. Наверно, было страшно представить себя в совсем чужом мире, без опоры… Но вот я смог приглядеться и понял, что тут может быть интересно.

Не идеально, и я еще многое попробую сделать лучше, но интересно! И это тоже очень важно… С этими мыслями я свернул в сторону вокзала и своего поезда, который уже должны были подготовить к возвращению в Инкоу, и тут меня перехватил взволнованный Огинский.

— Вячеслав Григорьевич, я уж было подумал, что потерял вас, — выпалил он.

— Я вроде не маленький, чтобы так расстраиваться.

— Конечно! Просто я решил вывести заказчика той мессы на чистую воду, отправил Юсупову письмо, и теперь без вас просто не обойтись, — Огинский ужасно нервничал и из-за этого постоянно прыгал с одной мысли на другую, ничего, по сути, не объясняя.

Пришлось остановиться, попросить его успокоиться, и вот только тогда получилось во всем разобраться. Как оказалось, Огинский, как и я, пришел к выводу, что во всем виноват Юсупов — но как вывести на чистую воду целого князя? Тут и родилась светлая идея: заставить его все сделать самому. Огинский написал анонимное письмо, в котором требовал у Юсупова тысячу рублей за молчание, иначе все расскажет. И газетчикам, и в армии, и даже во все женские салоны подкинет признание.

— А женские салоны зачем? — удивился я.

— Некоторые люди не боятся ни черта, ни общества, но… Вот в глазах дамы сердца все равно хотят выглядеть идеалом.

— Возможно. И что дальше по плану?

— Если слухи о Николае Юсупове верны, то он такого не спустит! Найдет наглеца и свернет ему шею.

— Вернее, найдет того, кого считает наглецом, — я улыбнулся. — Думаете, он отправится искать исполнителей, тех, кто делал для него грязную работу?

— А кого еще ему подозревать? — развел руками Огинский. — Вот только сейчас я приставил людей за ним следить, но… На вечер он объявил прием, и уже туда так просто будет не попасть.

— Объявил внезапно… — задумался я. — Да, шансы, что именно там он захочет пообщаться с кем-то из исполнителей или, возможно, посредником, довольно высоки. Прятать тайны на самом видном месте — иногда это даже работает… И вы хотите, чтобы на этот прием пришел я? Но у меня тоже нет приглашения.

В памяти невольно прокрутились детали, как я в прошлый раз занимался прикрытием тайных операций на балу. Только с Казуэ, и тогда ведь все чудом не дошло до крови.

— Вам нужно будет только остаться в городе, — объяснил мне нюансы Огинский. — Слухи пойдут сразу, и у распорядителя Юсупова не будет ни единой возможности вас проигнорировать. Точно не генерала победы. А там просто возьмете меня с собой, и все. Один день, один вечер, и проблема с Юсуповым будет решена!

— Пусть так, — мне уже самому было интересно, чем все это закончится.

Я оценил место встречи. Не особняк, но каким-то образом Николай Юсупов выбил себе в личное пользование целый дом бывшего китайского мандарина. Два этажа из крепкого кирпича и уютный внутренний дворик. На стенах персидские ковры, очень редкие и дорогие в это время, а вот я… С трудом удержал улыбку от ассоциации с любой советской квартирой, где точно такие же украшения встречали гостей на полу и стенах.

Впрочем, все остальное уже сильно отличалось. Мебель — красное дерево и тяжелые бронзовые вставки, в углу икона, несколько крупных картин на военную тему. Причем одна из них, кажется, кисти самого Верещагина. Ну и музыка. Даже не представляю, где здесь, в Ляояне, Юсупов сумел найти камерный квартет со скрипкой и виолончелью — но нашел. И словно специально ни одного армейского музыкального инструмента.

— Прошу прощения, — мимо меня проплыла незнакомая дама, окутанная кружевами и тем же тяжелым модным ароматом, что я утром унюхал у Кшесинской.

И не у нее одной были те же самые духи. Опять мода. Даже голова стала немного кружиться. Я сделал шаг в сторону и чуть не столкнулся с незнакомым офицером — похоже из штабных. Тот сначала чуть не покраснел от злости, но потом узнал меня и поспешил отойти. А я так ничего и не сказал: от этого тоже чем-то пахло. К счастью, глаз зацепился за приоткрытое окно, и я поспешил занять стратегическую позицию.

Юсупов? Я попробовал найти его взглядом, но князь явно меня избегал. К счастью, за ним следит Огинский, так что ничего страшного. Кого я еще тут знаю? Где-то вдали мелькнули Сергей Александрович и Борис — оба великих князя о чем-то увлеченно говорили и не обращали внимания ни на кого вокруг. Показалось несколько балерин — их я узнал по важно шагающей во главе Кшесинской.

Вокруг меня же никого не было, словно люди специально избегали. Слухи про мессу все же пошли? Или тут что-то другое?.. Даже несколько дам, которые было сворачивали к моему окну, в последний момент резко уходили в сторону. Я что такой страшный?

— Ну вы даете, Вячеслав Григорьевич! — неожиданно рядом со мной появился Джек Лондон. — Взгляд бросите — аж до мурашек.

— Серьезно?

— Даже у меня мурашки, — американец в качестве доказательства вытянул руку, словно на ней можно было что-то разглядеть в тусклом свете свечей и керосиновых ламп.

— Как у вас тут дела? Как чтения? — я решил сменить тему разговора.

— Прекрасно, — Лондон просиял. — И это невероятно, насколько русским людям могут быть интересны книги. Я ведь сначала читал только тот последний рассказ, но они кричали «бис», и я читал другие. Иногда даже свои старые, иногда на английском. И меня все равно понимали и хлопали.

— Возможно, это вдохновит вас на что-то новое, — я искренне порадовался за Джека.

— А еще, — тот сверкнул глазами, — кажется, я встретил ту, с кем готов провести свою жизнь. Она балерина, она прекрасна, она просто завораживает с одного взгляда… И вот она.

Джек указал в сторону стайки Кшесинской. Сначала мне показалось, что писателю приглянулась Анна Павлова, но нет. Его влюбленный взгляд остановился на совсем другой девушке: невысокой черноволосой, но с огромными васильковыми глазами. Действительно, завораживает.

— Я рад за вас, — я снова поздравил Джека, но в памяти невольно всплыл утренний разговор. — А вы уверены в своем выборе? Просто я сегодня узнал, что хорошие балерины всю свою жизнь посвящают именно балету. Так сможете ли вы быть счастливы, зная, что ваша любовь либо отказалась от себя, либо проведет рядом лишь малую часть отведенного вам времени?

Совершенно не люблю лезть в чужие души, но Джек мой друг. А еще мне почему-то казалось очень важным самому найти ответ на этот вопрос.

— Конечно, смогу, — он, к счастью, ни капли не обиделся. — Я ведь все понимаю, тем более, у меня есть мои книги. Каждому будет чем заняться, а даже несколько минут по вечерам со своим человеком дают больше, чем несколько часов в чужой толпе. Да и вам ли не понимать меня, Вячеслав Григорьевич? Вот вы разве не думали сделать предложение Татьяне?

— Что? — я удивленно замер.

— Ну, вы же так смотрите друг на друга. И вы восхищаетесь ей, а она вами. И если вы думаете, что у вас куча своих дел и не будет времени на семью, то бросайте эти глупости. Настоящая семья не мешает, а только помогает найти себя. Когда есть кому подставить плечо, когда есть ради кого идти до конца, всегда можно добиться гораздо большего.

— И… — я все еще не мог прийти в себя. — Вы думаете, Татьяна ждет моего предложения?

— Не знаю, как она, — усмехнулся Лондон, — а вот ее родители недавно подсылали ко мне доктора фон Бергмана и пытались узнать о ваших планах. Я, конечно, ничего не сказал, но… Иногда ведь нужно заканчивать с маневрами и просто идти вперед. Может быть, пришло время?

Я не знал, что сказать, а потом рядом показался официант с подносом и алкоголем.

— Если вы решите сказать «да», то, может, вот он повод выпить вместе? — Лондон ухватил два бокала побольше и протянул один из них мне. Точно, мы же договорились, что если и пить, то только вместе.

— А возможно, вы и правы! — я протянул руку и перехватил тонкую стеклянную ножку.

В памяти одна за другой крутились картины с Татьяной. Какой она была раньше, какой стала, как легко дышится и улыбается, когда она рядом…

— Возможно или?.. — американец решил идти до конца.

— Закончим эту войну, и я сделаю ей предложение, а там посмотрим… Что ответят старому офицеру, который не знает слов любви.

— Ха! — Лондон хохотнул.

А потом мы чокнулись и выпили. Я думал, в бокале будет шампанское — недаром в стороне стояли целые батареи бутылок «Абрау-Дюрсо» и «Вдовы Клико» — но Лондон, как оказалось, сумел выцепить для нас настоящей водки. Охлажденный хрусталь и качество «Московской особой» скрали запах, и я лишь в самый последний момент осознал, что именно с таким энтузиазмом залил себе в горло…

Огненный шквал, прокатившийся по всему телу, быстро сменился шумами в голове. Мелькнула мысль, что от одной, пусть и большой, стопки ничего не будет… Но это старому мне! А вот местный Макаров в свое время любил выпить, потом больше полугода воздержания после моего появления, и теперь тело с радостью ухватилось за возможность вспомнить былое.

— Прошу, — пока мысли еще были ясными, я ухватила Джека за руку, — выведите меня на улицу.

На стене слева висело зеркало, и мое отражение в этот момент почему-то даже не думало открывать рот. Значит, только подумал, не сказал…

Следующее утро я встретил с тяжелым похмельем и больной головой. Хотя бы у себя в вагоне и без посторонних лиц рядом — уже хорошо. Выглянул на улицу, мимо проходили незнакомые офицеры из новых полков. Обычно такие старались держаться подальше от моей хмурой физиономии, но тут… Остановились, помахали, пожелали хорошего дня. Ощущение, что вчера могло случиться что-то, чего я сам пока не помнил, стало сильнее.

— Алексей Алексеевич! — позвал я, и, к счастью, Огинский появился буквально через пару секунд.

— Что вчера было?

— Взяли! — просиял Огинский. — Юсупов встретил старого товарища, а тот резко поехал за город. Ну, мы и перехватили.

— Не сразу?

— Обижаете. Взяли уже на месте: и связного, и исполнителей. Двое уже признались во всем и расписали такие детали мессы, которые случайный человек никогда не назовет. Так что это точно наши злодеи. Еще полдня, мы все зафиксируем, и можно будет брать Юсупова.

На последней фразе голос Огинского немного дрогнул. Было видно, что ему все-таки не по себе от масштаба фигуры, на которую он замахнулся. Мне тоже было неуютно, но в отличие от Дальнего тут причин откладывать решающий бой точно не было.

— Когда всех возьмете, посадите в отдельные купе и готовьте к отправке в Санкт-Петербург.

— Тут не будем судить?

— А мы можем? — мне стало интересно.

— Дворяне, конечно, нельзя назвать неподсудными, но… — Огинский поморщился. — Юсупов не военный, значит, трибуналы не для него. Для дворянского суда преступление слишком серьезное. Выходит, остается только Правительствующий Сенат.

Все, как я и сам уже вычитал в местных сводах законов. Увы, с князьями в 1904 году можно было сделать не так много. И Правительствующий Сенат — высшие чиновники с 1 по 3 ранги, назначенные лично царем — были и первичной и вторичной инстанцией в таких процессах. Правда, своих они предпочитали никогда не наказывать строго, и часто самой главной угрозой было отстранение от государственных дел.

Страшнейшая кара для меня и сущая мелочь для Юсупова… Впрочем, он сам позаботился о том, чтобы дело вышло громкое и максимально неприятное для Николая, так что, несмотря на общую практику, все еще оставались неплохие шансы, что царь, особенно на волне победы, продавит и жесткое решение. В общем, с Юсуповым и его кознями мы хотя бы на время закончили, осталось разобраться, что же я такого вчера натворил.

Я выдохнул и, наконец, перешел к этому страшному вопросу. А то ведь репутация штука такая: ее сложно получить, но очень легко растерять.

— Вы напились, — улыбнулся Огинский, — пели. Вы вроде не из Москвы, но песня про подмосковные вечера вышла очень душевной. А потом вы рассказывали то ли про войну, то ли про идею для новой книги Лондона. Что-то про звезды, штурмовые корабли на подступах к Ориону… Кажется, в этот момент кто-то даже что-то записывал.

Я сглотнул. С другой стороны, если я наболтал про какие-нибудь си-лучи, то пусть наши враги и союзники потратят время и силы, пытаясь создать что-то подобное. И если все только этим и закончилось, то даже не страшно.

— А потом люди увидели, что вы не из мрамора, что вы такой же обычный человек, как и они сами, и начали задавать вопросы… — продолжил Огинский.

А я понял, почему со мной сегодня начали здороваться. Значит, не из мрамора… Может, я все-таки слишком много думал о репутации?

— Какие вопросы? — неожиданно осенило меня.

— Про старые сражения, про тактику, про службу…

— И что я сказал? — в животе заныло.

— Ну, мне понравилось присказка про то, что в армии нет плохого настроения, а только кросс и построения. А еще к вам пытался пролезть с вопросами какой-то журналист, не слышал, что он сказал, но вы ответили, что… Границы России заканчиваются только там, где остановились ее броневики, и не метром раньше.

— Еще?

— Еще кто-то из штабистов допытывался, нужно ли копать столько окопов, если их все равно так быстро берут. Пока только мы, но ведь и другие научатся.

— А я?

— А вы сказали, что лично проследите, чтобы все, кто не копают, были обязательно посмертно награждены орденом сутулого.

Не знаю из каких глубин памяти полезли все эти премудрости, но вроде бы не так уж и плохо. Огинский вон улыбается, случайные офицеры приняли нормально. Неожиданно взгляд зацепился за часы — уже было почти десять. Чуть не схватившись за голову, я бросился в вагон связистов. Неужели опоздал⁈

Но уже на входе меня перехватил Чернов.

— Ваше превосходительство, — вытянулся он. — Если вы про утреннее сообщение, то я взял на себя смелость сам его отправить. Все, как и обычно: в Корее хорошая погода.

Я выдохнул. Повезло… А в другой раз может и не повезти — в общем, до конца войны больше никакой выпивки, даже по особым поводам. Я вспомнил, за что именно мы чокались с Лондоном, и на лице появилась невольная улыбка.

Всю следующую неделю я смог посвятить работе со своими офицерами. С утра до вечера разбирали каждый эпизод последних сражений, что-то сразу переигрывали, иногда в теории, иногда даже на практике. Параллельно шли работы по восстановлению Дальнего и Порт-Артура — ими занимался Алексеев. И Инкоу — здесь уже все процессы взяли на себя Мелехов и неожиданно Шереметев. Так уж вышло, что изначально Степан Сергеевич держался подальше от хозяйственных дел, но чем дальше, тем больше он понимал, сколько пользы крепкий тыл и хозяйство дают армии. И вот созрел, чтобы начать расти над собой.

Уважаю.

Я поправил мундир, накинул сверху шинель, в которой разъезжал уже месяц, с самого начала холодов, а потом собрался было выбираться в сторону мастерских, где мне обещали показать четвертый прототип нового броневика… И тут в комнату ворвался Ванновский, потрясая сжатым в руке листом бумаги. Телеграфный шрифт было видно сразу, так что я мгновенно понял, откуда ветер.

— Витте?

— Витте. Они, наконец, согласовали место для проведения переговоров, и сегодня утром Сергей Юльевич выехал в Ханой. Со стороны Японии будет князь Ито, он тоже уже должен был отправиться.

— Значит… — я на мгновение прикрыл глаза, прикидывая, точно ли все учел. — Время начинать.

Мы вместе с Ванновским дошли до телеграфа и впервые за все время отправили на восток новый сигнал. «Время для чая 14:00». И теперь все зависело от Александра Александровича.