Японская война 1904. Книга пятая

Глава 14

От необходимости общаться с королевой русского балета настроение совсем испортилось. И зачем еще она пришла… Что-то узнать для великого князя, для кого-то в столице, может быть, вообще, для поляков? Я потер лоб, пытаясь вспомнить, а что именно мне известно о Кшесинской из будущего. И ничего не получилось.

— Добрый день, Вячеслав Григорьевич, — балерина заглянула ко мне в купе, наполнив его запахом тяжелых французских духов.

— Добрый день, Матильда Феликсовна, — я внимательно прошелся взглядом по стоящей передо мной гостье.

На вкус из 21 века я бы не назвал ее красоту вызывающей или выдающейся, но какое-то странное очарование в ней точно было. Мягкий взгляд, искренняя улыбка, еще и волосы были собраны в две кички по бокам головы — совсем по-детски.

— Это называется балетный пучок, — Кшесинская проследила за моим взглядом. — Большинству хватает одного, но у меня волосы густые, и, когда занимаешься, только так их и можно удержать.

— Вы еще занимаетесь? — спросил я. — Мне казалось, вы сейчас уже стали больше покровительницей русского балета…

— Пока будут силы — буду заниматься, — балерина снова улыбнулась. — Балет ведь чем-то похож на армию. Пока девушки видят, что я могу сделать все 32 фуэте «Лебединого озера», я смогу вести их за собой. Ошибусь — смогу остаться частью стаи, и никто даже не покусится на мою еду, но вот вожаком после такого уже не быть.

Чем именно это похоже на армию, она прямо не сказала, но и так все было понятно. А я посмотрел на эту еще совсем молодую девушку с настоящим уважением. Совсем не тот настрой, который нужен на серьезный разговор.

— Вас кто-то послал? — я не выдержал и, пока совсем не поплыл, задал вопрос в лоб.

— А ведь у меня многие спрашивают именно это, — Кшесинская ни капли не обиделась. — Однако я всем отвечаю одно и то же: меня интересует только балет.

— Но зачем тогда вы здесь?

— Хотела познакомиться, — она пожала плечами. — Вы — герой этой войны, образ, который еще несколько лет, а то и больше, будет вдохновлять миллионы людей по всей стране. Я хотела увидеть вас вживую, почувствовать вашу силу, энергию… Теперь, когда я буду сама танцевать героев или даже ставить движения кому-то другому, в каждом из них будет немного от вас. А значит, мои балеты станут еще реальнее, еще более живыми.

Я не чувствовал в словах Кшесинской фальши, но в то же время поверить в них было очень непросто.

— И никаких покровителей, которые стоят за вами?

— А кто стоит за вами, Вячеслав Григорьевич? — балерина усмехнулась. — За некоторыми людьми действительно видны тени сильных мира сего, но за вами — просто пустота. Вы сражаетесь ради себя и потому что можете это делать. Я танцую тоже ради себя и потому что могу. Вы ищете союзников, чтобы сделать свою армию сильнее. Я ищу вдохновения, чтобы мои представления могли коснуться самой человеческой души. Все просто.

— А политика?

— Танцы — сами по себе.

— Верю, — неожиданно для себя признался я. — Но, если вы не работаете на врагов России… То почему бы тогда вам прямо не поддержать царя и свою Родину? Если вы скажете хоть одно слово, то весь русский балет пойдет за вами. И скажу честно, единение общества вокруг армии очень помогает на передовой.

— Мы уже говорили об этом и с Ники, и с Сергеем, — Кшесинская пожала плечами. — Кажется, очень просто поддержать своих, стать еще одним знаменем, но… Не знаю, поймете ли вы, Вячеслав Григорьевич, но я знаю каждую девушку, что сейчас танцует на высоком уровне. Все они любят Родину, но сумеют ли они правильно выразить это? Поверьте, мы не мудрецы и чаще занимаемся, чем читаем… Мне кажется, что сама идея, когда известный в чем-то одном человек начинает рассуждать о другом — это неправильно. Из-за него в итоге могут просто не услышать тех, кто на самом деле в этом разбирается…

В целом справедливо.

— Но просто же поддержать можно?

— А всегда ли армии нужно идти в атаку? Не нужно ли иногда отступить, перегруппироваться? А мы ведь, поддерживая, сможем только толкать вперед и ничего больше. А еще… Возможно, вам еще предстоит через это пройти, но когда ты делаешь то, что тебе спускают сверху, то внутри умирает какая-то малая часть души. У кого-то сразу, кто-то держится дольше. Но я видела, как очень хорошие балерины просто ломаются: они двигаются, но в них больше нет страсти, искренности, и они становятся никому не интересны. Так что я стояла и буду стоять на том, что русский балет и политика не должны смешиваться.

— Тем более, — я неожиданно понял кое-что важное, — русский балет, даже не поддерживая политику и армию прямо, одной своей славой делает нас сильнее. Сам по себе. Знаете, Матильда Феликсовна…

— Можно просто Матильда.

— Знаете, Матильда, кажется, вы помогли понять мне кое-что важное. Танцуйте, приносите России славу на своем поле боя, а я буду работать на своем.

— Вы интересный человек, — Кшесинская улыбнулась. — Спасибо, что поговорили, что поняли. И, если когда-то про эту войну напишут балет, я бы с радостью в нем станцевала.

Вот так мы и поговорили. Я еще несколько минут смотрел вслед этой еще молодой, но в то же время такой взрослой девушке. И внутри больше не было злости: только решимость, только готовность идти до конца. Возможно, так и должен работать русский балет?

Сергей Юльевич давно мог бы снять себе приличный дом, но предпочитал жить «на ногах», в собственном вагоне, когда в любой момент можно сорваться с места и приехать к нужному человеку. Сегодня, впрочем, нужный человек сам ехал к нему, и бывший министр финансов честно признавался себе, что возможность погонять Макарова была ему приятна.

— Заметили за ним что-то в последнее время? — спросил он у своего адъютанта. Тоже Огинский, как у Макарова, и если раньше Витте не обращал на это внимание, то теперь тоже считал определенным знаком.

— Мне удалось напомнить одному человеку из окружения своего младшего брата о том, чье слово на самом деле играет роль в империи, — быстро закивал тот. — Теперь мы получили подтверждения тем радиоперехватам, что нам удавалось добыть раньше. Каждое утро, ровно в шесть ноль-ноль, личный связист Макарова передает на восток одну и ту же фразу. В Корее хорошая погода.

— Точно на восток?

— Проводили замеры, сигнал сильнее всего именно с той стороны, а учитывая, что макаровцы используют направленные антенны… Точно!

Витте задумался, какие дела у генерала могли бы возникнуть в Корее, но… Все его части были на месте, после Дальнего он если и отправлял куда солдат, то только в Инкоу да в помощь Порт-Артуру. Но что тогда? Сергей Юльевич очень много поставил на будущие переговоры, которые могли бы перезапустить его карьеру, и не хотел упустить ни одной мелочи.

Если бы война шла неудачно, то хватило бы одного его имени и возможности для Николая перекинуть весь негатив возможных уступок на кого-то другого. А вот из-за успехов пришлось показать, что и он умеет держать руку на пульсе, и союзники в столице не подвели. Напомнили имя, подсказали, какие это дает возможности, да и Сергей Александрович поручился. Вот только, чтобы сделать все правильно, мало знать, куда можно отступить, нужно знать и болевые точки врага. А для этого Витте был нужен Макаров.

За окном началась суета, и Сергей Юльевич, даже не подходя к нему, понял, что гость уже приехал. Отправив Николая ему навстречу, он занял свое место и еще раз оглядел диспозицию. Макаров будет напротив окна — солнце не прямо в глаза, но неудобно. Стул мягкий, внешне не отличается от стула Витте, но сделан специально на заказ с небольшим уклоном. Сидеть на таком можно только в постоянном напряжении…

Бывают люди, которым нужно помочь расслабиться для правильного разговора, а бывают Макаровы — и из этих свое можно выбить только силой.

— Доброго дня, Сергей Юльевич, — генерал заглянул в купе с широкой улыбкой.

— Добрый день, граф Маньчжурский, — ответил Витте и довольно отметил про себя, что Макаров, кажется, успел позабыть о дарованной ему награде.

И очень зря. Дворянский титул открывает очень много дверей, гораздо больше, чем мундир с золотыми эполетами. С другой стороны, подобный подход говорит и о том, что Макаров четко понимает свою силу и не пытается замахнуться на большее. Об этом стоило подумать…

— Говорят, вас можно поздравить с тем, что государь именно вам доверил переговоры с Японией, — Макаров первым нарушил паузу, чего никогда не позволяли себе те, кто видел себя ниже Витте.

И Сергей Юльевич невольно вспомнил последнюю переписку с Николаем. Некоторые люди наивно считают государя слабым — зря, он совсем не такой. Даже соглашаясь на это перемирие, он прекрасно понимал, ради чего нужна пауза их врагу. Но в то же время она была нужна и России.

— Вы же против мира? — неожиданно для самого себя Витте задал вопрос в лоб. — Скажу честно, у меня были мысли, что вы можете не выполнить приказ. Там, в Дальнем…

— У меня были мысли это сделать, — ответил Макаров. — Но России нарушение вертикали сейчас нужно меньше всего.

— Опасаетесь волнений? Последний крестный ход, наоборот, прошел максимально тихо.

— Опасаюсь. Спокойнее всего ведь перед бурей. А некоторые люди, увлекшись личными интересами, порой просто не понимают, куда могут завести пробужденные ими силы.

— Вы что-то знаете?

— Не то, чем мог бы поделиться, — Макаров развел руками.

Впрочем, Витте и так услышал достаточно. Когда генерал на дальнем краю империи столько знает о волнениях в столице — значит, они точно вышли за границы разумного. А ведь Витте не раз говорил почувствовавшим свою власть промышленникам, что они слишком спешат. Увы, люди, сумевшие так быстро сколотить капиталы, почему-то верили, что смогут так же быстро перекроить под себя и страну. А то, что лес рубят, щепки летят — бывает. Их же не коснется. А тут Макаров говорит, что коснется, и непонятно, то ли он на себя намекает, то ли просто видит что-то, чего они пока не замечают.

— Хорошо, пусть, — Витте не стал настаивать. — Вернемся к Японии. Почему вы против мира?

— Врага нужно добивать.

— Любой ценой?

— Иногда любой, но… — Макаров вздохнул. — Я понимаю, что сейчас не тот случай. И я также понимаю, что мир поможет довести 2-ю Тихоокеанскую до Порт-Артура и привести ее в порядок.

— Англичане были готовы атаковать нас после Гулльского инцидента, и государю пришлось пойти на уступки Франции и даже Германии, чтобы надавить на них. Скажу честно, возможно, нам было бы проще, если бы эскадры Рожественского просто не было.

— Забавно, — неожиданно Макаров рассмеялся. — В Англии fleet in being — флот самим фактом своего существования помогает давить на врагов и решать задачи. А у нас флот этим своим существованием только создает проблемы.

— Вы это из-за Алексеева, который не допустил вас до моря? Будет, — теперь уже Витте усмехнулся. Он не хотел признавать это, но разговор с генералом получался интересный. Честный, открытый, давно такого не было.

— Вы правы, наши моряки могут очень много. У нас бывали дни славы под Андреевским флагом в прошлом, будут и потом. А две эскадры… Если мы сможем их соединить, вы только представьте, как будет подгорать у наших врагов и союзников. 13 броненосцев в Азии! Кто еще может себе такое позволить!

— Подгорать? — Витте попробовал на вкус новое слово. Вульгарно, ярко, но интересно. Впрочем, это не меняло главного. — У Франции и Англии флот сильнее.

— Вы упускаете из виду, что мы, Россия, почти не зависим в Европе от моря. У нас есть там интересы, но не больше. Припечет — снова перегородим Финский залив минами, как в Крымскую, и больше нас нигде с моря и не взять. А что будет, если Англия или Франция настолько ослабят свой флот? Нет, они просто не могут позволить себе такой роскоши.

— Предлагаете мне подороже продать возвращение части наших кораблей? — усмехнулся Витте.

— В том числе. Однако я все же не думаю, что вы сможете договориться.

— Сомневаетесь во мне?

— Считаю, что мы стали слишком сильны, и наши враги с союзниками просто не могут себе позволить все так и оставить. И одна из причин, почему я так ничего и не сделал под Дальним — мы еще не готовы. Война точно продолжится, мы точно будем еще терять тут тысячи жизней, но… Мы с каждым днем становимся сильнее, и эти тысячи сейчас помогут потом сохранить миллионы.

— Вы опять про свою великую войну.

— Вы можете верить или нет, — Макаров только вздохнул, — но попробуйте посмотреть на мир не мерками 19 века или через розовые очки иллюзий, а с точки зрения того, что великие державы и их союзники сейчас делятся на два лагеря. Кто-то, опоздав к дележу пирога, требует свой кусок мира, кто-то защищает уже взятое, кого-то загоняют в рамки силой, кого-то деньгами… Подумайте.

— Я подумаю, — не стал спорить Витте. — Но, может, вы скажете мне, что сами планируете делать дальше?

— Воевать, — Макаров развел руками. — У меня все просто. Я — меч, это то, что я могу делать лучше всего. Поэтому я готовлюсь сражаться, чтобы любой враг знал, что на пути к мягкому мясу империи его всегда встретят.

— Я обратил внимание, — немного сменил тему Витте, — что вы раз за разом говорите о верности империи, но не Николаю. Вы не доверяете Николаю Александровичу?

— Мы не знакомы лично, так что я не могу составить свое суждение о государе. Но вы слышали мое суждение о вертикали, и разрушать ее перед грядущей войной я считаю огромной ошибкой.

— А, например, слухи об Александре Федоровне и ее связях с Германией вас не смущают? — Витте прошелся по грани с этим вопросом, но Макаров уже показал, что зря не болтает, так что риск был минимален.

— Немецкая принцесса, которая при этом с шести лет жила в Англии и кого королева Виктория называла любимой внучкой и Солнышком? Насколько я слышал, они с государем сначала на английском общались, так что если бы я подозревал какие-то связи, то совсем не с Германией. Но опять же, мы лично не знакомы, и поэтому я не могу говорить о каких-то качествах императрицы.

— Спасибо за честный ответ, — Витте на мгновение задумался, а потом задал последний вопрос. До этого разговора, если бы ему кто-то сказал, что он решится спросить подобное в лоб, Сергей Юльевич бы рассмеялся. А тут… — Сможете ли вы разбить японцев еще раз? И сможете ли сделать это, если их усилят наемными частями из, скажем, Индии и Филиппин?

Сергей Юльевич не сомневался, что генерал прекрасно поймет, кого он на самом деле имеет в виду.

— Да, — Макаров ответил быстро и четко, но потом добавил. — Однако мне нужно будет точно знать, на какую технику и оружие смогут рассчитывать наши враги в этом году. И в следующем. От этого будет многое зависеть, так что, если вы при случае поделитесь информацией, буду очень благодарен.

— Я… поделюсь, — кивнул Витте. После этого он бросил взгляд на так и не тронутые стулья и чай — они все это время проговорили, стоя на ногах.

Что ж, каким бы сложным человеком ни был Макаров, когда он стоит за спиной, вести переговоры будет гораздо проще. Даже немного жалко, что в итоге его убьют. Иногда герои приносят гораздо больше пользы мертвые, чем живые. И это время уже близко.

Иду, размышляю… Сначала Кшесинская оказалась совсем не такой, как я думал, потом разговор с Витте вместо выяснения отношений прошел почти нормально. В чем разница? Почему полгода назад Сергей Юльевич был готов меня сожрать, а сейчас спокойно слушает?.. Я заметил мирно стоящих рядом друг с другом братьев Огинских. Помахал рукой Николаю, кивнул Алексею. И дальше мы шли уже вдвоем.

— Не обижаетесь больше на брата за тот случай, когда он пытался вас задержать? — спросил я.

— Обижаюсь, — Огинский подозрительно беззаботно крутил головой по сторонам. — Однако мы поговорили, и он задал мне очень простой вопрос. А сделал бы я так же ради вас?

— И вы?

— А я просто вспомнил Дальний. Как не только я, как все наши офицеры были готовы нарушить приказ самого царя, так что… Мы не помирились, но мы поняли друг друга, — тут Огинский убедился, что рядом точно никого нет, и засунул руку под мундир, показывая край конверта. — Это Николай передал, подарок от Витте.

— Подарок? И что там?

— Он знает о наших проблемах с тем ритуалом и придержал несколько публикаций на эту тему.

— В смысле, наши публикации, которыми мы хотели сорвать планы злоумышленников? — я нахмурился.

— И наши, и чьи-то еще. На имя заказчика пока так и не получилось выйти. И это было правильное решение.

— Почему?

— Вы не знаете государя, а я просто не подумал, но… Вера Николая Александровича очень сильна. Он верит в бога, в себя, в приметы. И не сказать, что у него для последнего не было повода. Но в нашем случае — если бы ваше имя оказалось запятнано с точки зрения церкви, то, выбирая между доводами разума и веры, государь точно бы выбрал второе.

Я почему-то сразу вспомнил историю появления Распутина в окружении Николая. Действительно, порой здравый смысл и логика могут совсем перестать работать.

— Значит, мы теперь должны Витте?

— Не думаю, — Огинский покачал головой. — Мне передали этот конверт только после вашего разговора, то есть… Это скорее уже ответная благодарность Сергея Юльевича.

— Кстати, мне показалось, он стал ко мне лучше относиться, — я поделился недавними размышлениями. — А раньше мы постоянно ругались. Есть мысли почему?

— Признание ваших заслуг?

— Мне кажется, ему особо нет дела до военных успехов. Разве только посмотрит, как они влияют на его собственные дела.

— Тогда… — Огинский неожиданно улыбнулся. — Все еще проще. Раньше вы были выскочкой, а теперь вы граф. Сергей Юльевич всегда обращал внимание на титулы. А еще, мне кажется, вы не правы насчет побед. Они тоже важны. И все вместе — ваши успехи, репутация, связи, титул — все это делает вас равными. Вас не зазорно слушать, с вами не зазорно соглашаться, вы стали для Витте частью его круга. А со своими, даже соперниками и врагами, дела ведут совсем по-другому.

— Интересно, — я по-новому взглянул на свои отношения с обществом. — Ладно, вернемся к делу. Вы же продолжаете расследование, есть какие-то подвижки?

— Мы вычислили, когда и где именно украли тела для мессы. Очень активно включился в дело тот новенький, Измайлов, но… Пока больше ничего.

— Что ж, — я задумался. — Тогда предлагаю попробовать пойти не по хлебным крошкам, а срезать дорогу и сразу проверить тех, у кого есть возможность и мотив.

— Ваших недоброжелателей довольно много. Только я сотню легко насчитаю.

— А если брать только тех, кто при этом хорошо знает Николая, понимает, что тот может простить, а что точно нет, и кто не будет стесняться использовать даже такие грязные методы?

— Тогда… — Огинский понял, на кого я намекаю, и в его взгляде мелькнула недобрая искра. — Тогда разрешите я вас оставлю, надо кое-что проверить.