Японская война 1904. Книга пятая

Глава 4

Лавр Георгиевич Корнилов лично вел четверку разведчиков. Ночь еще накрывала землю, но все вокруг — светлое пятно за горизонтом, усилившийся мороз и тревожные шорохи морского бриза по снегу — говорило о том, что рассвет близко.

— Нет японцев, — рядом шептал успевший выдохнуться всего за час жандарм Швабов.

Странный он человек: тяжелый, уже в возрасте, но написал перевод из теплого Харбина на передовую. Еще и в разведчики попросился. Корнилов взял его больше чтобы доказать Швабову, что это не его, вот только бывший жандарм потел, жаловался, но сдаваться даже и не думал.

— Есть японцы, — ответил Корнилов и махнул соседней двойке, чтобы отошли еще метров на двадцать влево. — Каждое утро они пытаются обстрелять нас из своих мобильных мортир, а сегодня, думаешь, взяли выходной?

— С шаров бы их просто приметили, и все. Чего людей зря гонять, — продолжил ворчать Швабов.

— Ты считаешь, что японцы — дураки? Поднимем шары, и все мортирные расчеты откатятся назад.

— Ну вот, хоть так не постреляют.

— А то, что мы из-за пары легких мортир выдадим позиции своих шаров и сломаем игру артиллерии на весь день, ты не думал? — Корнилов начал злиться, но тут Швабов перестал спорить и замер.

Его уникальная способность, из-за которой полковник не отослал бывшего жандарма назад, несмотря на все его нытье. Корнилов не знал, где Швабов так наловчился слушать, возможно, какое-то природное чутье, доведенное до совершенства ежедневными попытками держаться подальше от начальства, но одно было точно. Швабов мог различить чужие шаги и дыхание на огромном расстоянии.

— Где?

— Два часа, — Швабов указал направление.

Корнилов махнул второй двойке, чтобы заходили с другой стороны, а сам пополз вперед. Они и раньше старались не подниматься от земли, но теперь движения стали еще медленнее и осторожнее.

— До той вершины и осматриваемся, — приказал Корнилов через пять минут.

Швабов, конечно, мог ошибиться, но он и сам уже чувствовал, что враг близко. Снег смешался с грязью и забился за края мундира и сапог, тело как будто должно было стать тяжелее, но полковник летел вперед. Риск? Да! Но даже Макаров уже перестал на него ругаться, понял, что Корнилова не исправить, и каждый раз говорил ему только одно. Сам можешь сгинуть, а вот людей береги. И Лавр Георгиевич берег.

Именно поэтому в первой двойке идет он сам…

— Японцы, — выдохнул Швабов, увидев, как буквально в полусотне метров от них раскладывалось сразу четыре мортиры.

— В 7-ю батарею целятся. Заметили, значит, гады, — Корнилов оценил на глаз направление и высоту выставляемых стволов.

Очень хотелось выхватить пистолет и просто перестрелять всех японцев, но полковник прекрасно понимал пределы своих сил. Именно поэтому он просто скинул со спины тубус с дальномером и рассчитал точные координаты цели. Теперь сползти немного вниз, чтобы точно не заметили, и перебежками назад. Времени мало.

— Готово, — держащийся позади пятый, связист, уже все понял и как раз закончил настройку телеграфа.

Тянущийся за ними провод в грязно-белой оплетке, чтобы не выделяться на фоне осенне-зимней Маньчжурии, шел аж до самой передней линии. Там их сообщение примут и передадут в центр, а оттуда уже на ближайшую батарею. Или не ближайшую, а ту, которую можно будет показать японцам… Сколько у них времени? Какое-то древнее чутье говорило, что быстро такое не провернуть, но Корнилов-то знал, что это не так.

— Ходу-ходу! — он подбадривал своих, пока они отползали, а потом и отбегали все дальше.

А потом земля затряслась. Японцев накрыло еще до того, как они выпустили хоть одну гранату. Первая кровь за сегодня… Корнилов хищно улыбнулся. Макаров в такое не верил, да он и сам считал предрассудками, но почему-то полковнику очень хотелось, чтобы в день наступления именно японцы первыми понесли потери. Как когда-то Пересвет победил Челубея, и потом была победа на Куликовом поле, так и сегодня его небольшой успех пусть принесет удачу всем остальным.

— Ходу-ходу! — повторил Корнилов, уже переходя на бег, а гул артиллерии над ними не затихал, а становился все громче. Битва за Квантун началась.

Сначала все шло по плану.

По центру японских позиций заработало не меньше десяти полных батарей, и в это же время на правом фланге вперед бросились солдаты подполковника Сомова. Часть выкатила на берег пушки, тут же накрывшие японскую сторону залива тоннами шрапнели, а другие бросились вперед по ледяной тропе, готовясь нарастить ее до вражеского берега.

Прапорщик Тюрин знал, что все это лишь для отвлечения внимания, но все равно на мгновение поверил в реальность атаки. Так слаженно действовала выделенная Сомовым рота. И те, кто на тропе, и те, кто помогал им со спущенных на воду лодок. Попытались ответить японские канонерки, но мины, которые порой ставили по ночам, сделали их осторожными. Вражеские моряки не понимали, что происходит, и просто били издалека, а ледяная тропа становилась все заметнее.

— Может, на самом деле надо нашим вперед идти? — тихо спросил замерший у руля механик Мышкин. Простоватый парень, из городских, мечтал после армии пойти в инженерное и вот смог урвать себе место почти по специальности.

— Японцы слишком долго молчат! — Дроздовский поднялся на своем броневике в полный рост и принялся осматривать противоположный берег в бинокль.

Мгновение напряжения, а потом все закрутилось, словно кто-то отпустил давно удерживаемую пружину. Михаил Гордеевич крикнул связисту, чтобы тот срочно передавал Сомову: их ждут, и нужно срочно отводить пехоту назад, пока не поздно! Сигнал прошел, подполковник даже среагировал, и часть солдат вернулась на берег, но потом… Японцы осознали, что мышка сбегает, и рванули следом.

С того берега ударило около 60 орудий, выбивая очень скромные запасы артиллерии правого фланга и мгновенно превращая мир вокруг в череду вспышек. Тюрин поспешил спрыгнуть под защиту брони и дальше наблюдал за происходящим уже только из-за обзорного щитка. Было жестко, но… Разве не этого они и хотели добиться? Чтобы японцы собрали против них как можно больше сил, отвлекая их с других направлений — так вот они!

— Пушки не бьют по мосту, — в трубке связиста булькнул голос Дроздовского.

Это они, пользуясь тем, что пока броневики стоят на месте, протянули между ними провод, а потом и динамики добавили.

— Что? — переспросил Тюрин.

— Японцы собрали столько орудий, но не бьют по мосту. Получается, они сами хотят им воспользоваться.

— Не может быть, — выдохнул Тюрин, но это было уже лишним.

На вражеском берегу появились целые колонны японских солдат, которые шли по тем самым расширенным дорогам, что они приметили еще вчера.

— Встретим их! Наших тоже немало! — выругался на своем месте Мышкин.

— Не встретим, — покачал головой Тюрин. — Японцы для того и поливают нас с таким остервенением, чтобы никто и голову поднять не мог.

— И что теперь? — Мышкин хлюпнул носом.

А в этот самый момент японцы зашли в море. Вернее, на свой край ледяной тропы! В теории Сомов должен был достроить его лишь в самый последний момент, и эта же пустота должна была уберегать наш берег от контратаки. Но японцы оказались умнее! Они все заметили, они заранее ночью нарастили свой край ледяной дороги и теперь наступали в обход русских укреплений.

— Если наш фланг сметут, то они в спину основным силам ударят, — выдохнул Мышкин.

В этот момент трубка снова заговорила голосом Дроздовского. Приказ по взводу — открыть огонь, разрушить переправу. И действительно! Тюрин оживился: ледяная тропа была вполне по силам их 47-миллиметровым пушкам, надо будет только поправить дистанцию на взрывателях. А на закрытой позиции они тут полдня простоят…

— Сбить опоры! — рявкнул Тюрин, и тут же двое солдат выскочили наружу.

Их укрытие построено так, чтобы съезд на огневую позицию был под углом. Выбиваешь бревна, и броневик сам туда сползает — и никакой заведенный двигатель раньше времени его не выдаст.

— Заряд полный! Огонь!

Первый выстрел, и Тюрин тут же дал корректировку:

— Вправо два деления! Дальность — минус 0.2 секунды!

Они не могли пристреляться заранее, но саму машину, саму пушку знали, как себя, поэтому буквально с третьего выстрела накрыли часть тропы, отсекая японцев. Ледяное крошево полетело во все стороны, вода заревела, взмывая в воздух тяжелыми фонтанами. К черно-белым цветам залива добавился красный, вот только…

— Они все равно идут! — выдохнул Мышкин.

Три броневика разрушили часть тропы, но японцы просто спрыгнули в ледяную воду и, подняв вверх руки с винтовками, чтобы не намочить их, все окутанные клубами пара, словно какие-то демоны, устремились к берегу. Их попытались встретить гранатами, но слишком разрозненно — чертовы пушки, не дававшие поднять голову, сыграли свою роль.

— На вторую позицию! — трубка прохрипела голосом Дроздовского.

Тюрин на мгновение опешил, но потом понял. Там совсем другой обзор: они смогут стрелять не только возле берега, но и дальше. А японцы уже сориентировались и грузили на лодки разобранные полевые пушки. Если они усилят себя еще и ими — вообще дело дрянь станет.

«Мусье» Дроздовского, взревев мотором, первым выскользнул на открытое место. Японские артиллеристы, давно пытавшиеся накрыть их, тут же оживились — град снарядов, падающих вокруг, стал гуще. Пока еще далеко от машин, но сколько им еще будет улыбаться удача? Тюрин указал Мышкину вторую дорогу, чтобы врагу снова нужно было пристреливаться… Третий экипаж должен был отправиться по еще одной тропе, но… То ли что-то там заметили, то ли командир просто растерялся, но они поехали прямо за ними.

Слишком заметная и жирная цель!

— Накроет же! — ругался Мышкин.

— Молчи! Сглазишь! — Тюрин просто молился.

Очередной снаряд разорвался прямо рядом с ними, правый край броневика подкинуло на полметра вверх. Машина с противным тягучим хрустом приземлилась обратно, а потом… Сталь на боку раскрылась, словно цветок, и Тюрина отбросило в сторону. Удар о переборку, и он потерял сознание.

Пришел в себя, кажется, в то же мгновение, но… Уж слишком сильно все поменялось. На лбу повязка: затянуто крепко и ровно. Рядом — два мертвых тела. Заряжающий и наводчик, Алексей и Михаил. Тюрин сглотнул, немного повернулся и увидел бледного Мышкина, вцепившегося в руль и куда-то гонящего машину прямо по кочкам.

— Что случилось? — Тюрин приподнялся на локте. К счастью, тело слушалось.

— Ваше! Ваше благородие! — Мышкин искренне обрадовался и чуть не разрыдался, рассказывая, что случилось после ранения Тюрина.

У них тогда ранило только его, а вот третий броневик разнесло на части. Еще четыре взвода машин были выбиты целиком — это японские канонерки, наплевав на мели и мины, все-таки подошли поближе и открыли прицельный огонь. Тем не менее, главное их отряд сделал: прикрыли отход пехоты, выиграли так необходимое время. И, наконец, пришел приказ тоже откатываться назад.

— Лешку убило, — хлюпал носом Мышкин, — когда мы на дорогу выехали. Там японцы все-таки перетащили несколько горных орудий и шрапнелью по нашим — прямой наводкой. Ну, Лешка и предложил шугануть их. Снова наших прикрыли, а потом его… прямо в грудь! Мишка встал на его место! Наводил пушку до самого конца, пока снова не пришел приказ отходить… А потом рухнул и затих. Оказывается, он уже давно был ранен, но терпел. До последнего. У меня сил-то только и хватило их уложить, чтобы по-христиански было, но что дальше делать…

— Ты молодец, — Тюрин сглотнул и сжал плечо молодого механика. — Ты сделал больше, чем вообще было возможно!

Он видел несколько сквозных дыр в броне: в одну так даже ящик со снарядами при желании можно было просунуть. Всё остальное тоже в пробоинах, ни одного целого куска, и то, что они при этом были еще на ходу — вот что было настоящим чудом… В этот момент идущий первым броневик Дроздовского начал замедляться, а потом и вовсе остановился.

Почему? Тюрин подошел поближе к одной из дыр в броне, осмотрелся. Взгляд сразу зацепился за балку, в которой можно было укрыться, а дальше… Всего в полукилометре за ней шла насыпь железной дороги. Одна из тех, по которым должны будут отправиться вперед бронепоезда прорыва.

— Жди! — крикнул Тюрин Мышкину и выпрыгнул из броневика.

Покачнулся, но устоял на ногах, а потом бросился к соседней машине.

— Михаил Гордеевич! — тут тоже все было в дырах, и прапорщик сразу разглядел Дроздовского. Живой.

— Живой! — тот словно прочитал его мысли, улыбнулся, а потом кивнул на все еще трещащий помехами передатчик. — А я вот только с Макаровым говорил.

— И что? Пришлют нам подкрепление? — выдохнул Тюрин, но потом увидел взгляд Дроздовского и напрягся. — Не пришлют?

— Нам подкинут пару туземных рот, они тут рядом и скоро подойдут.

— А артиллерия? Броневики? Поезда?

— Макаров сказал, что может отправить поезд. Он встанет за нами и остановит японцев, вот только…

Тюрин проследил за его взглядом. Там, где шла тахтаревка, еще продолжались работы. Если поезд приедет сейчас, то японцы просто разбомбят дорогу дальше, и тут он и встанет. Вместо того, чтобы помочь в атаке, как должен был!

— Если же мы продержимся хотя бы час, — Дроздовский сжал зубы, — тогда поезд сможет помочь нам на ходу, а потом пойдет дальше уже на основную позицию. Понимаешь?

— Понимаю, — просто ответил Тюрин. — Значит, час… Вроде бы не так уж и много!

И в этот момент из-за дальней сопки показались первые японские части. И как же много их было, как же плотно они шли!

Хикару Иноуэ чувствовал вкус победы.

Да, начало выдалось не идеальным. Русские что-то заподозрили и начали отходить, потом и часть ледяной тропы разбомбили, заставив наступающие роты идти вброд. И кто знает, сколько людей сляжет, когда начнет спадать атакующий запал… Вот только подобные мелочи не могли остановить настоящего японского солдата. Они ворвались в окопы, отбросили подавленную артиллерией русскую пехоту. Казалось, еще немного, и они задавят врага, разрежут весь правый фланг на части, возьмут в клещи и…

Не получилось. Всего чуть больше десятка русских броневиков все испортили. И ведь Иноуэ специально подтянул пушки, чтобы их выбить или хотя бы отпугнуть, договорился с флотом о поддержке, но… Командиры этих чертовых машин словно забыли, что такое смерть. Обстрел пехоты на переходе, потом подбитые лодки с горными пушками, которые были так нужны для прорыва второй и третьей линий обороны.

Все эти мелочи, одна за другой, привели к тому, передовые части 12-й дивизии рассекли русские порядки, но вот массы, чтобы превратить прорыв в окружение, им уже не хватило. И теперь было только вопросом времени, когда же враг остановится и в очередной раз даст бой… Снова меткий огонь на дистанции, снова гранаты вблизи и снова машины, прущие вперед, когда одной храбрости не хватает, и нужно добавить немного металла.

Иноуэ подошел к одному из подбитых броневиков. Стальная махина, закопченная от взрывов, и лежащие внутри тела. Неожиданно взгляд Хикару остановился на надписи. Белые буквы на боку машины — у них тоже была такая традиция, послания себе и врагу на бортах кораблей. А вот и на суше для них нашлось место.

— Что значат эти буквы? — надпись была неровной, было видно, что ее рисовали в спешке. Возможно, специально перед этим боем. — Что-то вроде «смерть японцам»?

Иноуэ постарался, чтобы презрительное выражение у него на лице смог рассмотреть каждый из офицеров свиты.

— Никак нет, — возразил молодой штабист, лишь недавно переведенный из Токио как раз за знание языков. — Тут написано «мстим за брата»…

В воздухе повисла тишина, и по спине Хикару пробежали мурашки. Почему-то только сейчас он задумался, а что будет, если русские победят? Если будут мстить до самого конца за каждого, кого потеряли на этой войне? Останется ли после этого хоть что-то от его Японии?

— Идем дальше! — он поморщился, загоняя все страхи поглубже, где они не будут мешать, и решительным шагом направился на вершину ближайшей сопки.

Там была еще одна позиция броневиков. Видимо, та самая, с которой один из отрядов начинал этот бой. Целый котлован, усиленный бревнами, опутанный проводами — как же сильно это отличалось от стоящих в голом поле полков в самом начале войны. И снова Хикару пришлось постараться, чтобы взять себя в руки. Дойдя до самого верха и повернувшись на север, он вытащил бинокль и оглядел позиции перед собой.

Поле, узкая гряда невысоких сопок, а потом рокадные дороги и мягкое подбрюшье всей группировки Макарова. Ему лишь бы добраться до него, и он уже никогда не отпустит такую-то добычу.

— Там, впереди… — Иноуэ увидел, как два броневика, все что осталось от стальной группировки на правом фланге, остановились на полпути между ним и его целью.

Неуклюже то ли съехали, то ли свалились в балку, а к ним словно мясо на скелет начали подтягиваться отступающие части. Еще недавно они бежали, потеряв волю к сопротивлению, но лишь увидели хоть намек на новую линию обороны и тут же забыли про страх… Иноуэ вздрогнул, осознав, как же это похоже на него самого! Вот только это ничего не меняло. Он — японский офицер, он должен победить, и он пойдет до самого конца, чего бы ему это ни стоило.

Обернувшись, он проследил, как на лодках и по остаткам ледяной тропы 12-я дивизия в полном составе перебирается на русский берег. Один рывок, снести эту последнюю жалкую линию обороны, и тогда они смогут снабжать себя уже по суше. А там и артиллерия подтянется. Если Макаров рассчитывал, что маневры — это его прерогатива, что японская армия снова будет просто стоять на месте — зря!

Неожиданно генерал покачнулся. Сначала показалось, ветер, но потом он понял — это от залпа целой батареи гаубиц, которые русские каким-то чудом подтянули почти вплотную к линии фронта. Ну вот, если все пойдет, как надо — он и до них доберется.

— Огонь! — полковник Афанасьев опять нарушил приказ и лично поехал вместе с поездом-монитором на главную позицию.

По бумагам она проходила как сопка номер 17, солдаты же из-за весьма скромной высоты прозвали ее гораздо проще. Прыщ! И вот за этим прыщом они пряталась, когда вся японская артиллерия начала по ним бить. Вот только японцы били вслепую, большинство пушек, стреляющих только по прямой, были и вовсе бесполезны, а их 8 гаубиц с наводкой от висящих в воздухе шаров… Они в этот момент были подобны ангелам смерти!