Японская война 1904. Книга пятая

Глава 3

Говорят, завтра начнется…

Фельдфебель Тюрин после перевода на броневики и сдачи экзамена на командира машины получил прапорщика — удивительно, как легко и быстро его заслуги признали и оценили во 2-м Сибирском. Но даже больше, чем этому, Тюрин радовался тому, что судьба не развела его с бывшим поручиком 19-й роты, который сейчас и командовал их отделением.

Три машины, которые перевели для усиления правого фланга. Они приехали сюда по ротации только вчера и целые сутки потратили на то, чтобы подготовить позиции для броневиков. Прошлый командир предпочитал просто держать технику в тылу, а Михаил Гордеевич сразу приказал копать полноценные окопы для их «Мусье». «Бори» — это броневики с боронами против мин, а «Мусье» — машины с французскими пушками.

Причем им повезло: стажировку они проходили на 37-миллиметровых, а тут попали на новые броневики с усиленным корпусом, куда установили уже 47-миллиметровую пушку Гочкиса.

— Тюрин! — Дроздовский окрикнул своего бывшего фельдфебеля, и тот сразу же подбежал к головной машине. — Как дела? Освоился?

Было видно, что он хотел спросить другое, но решил начать именно как командир отделения.

— Все хорошо, ваше благородие.

— Пристреляли новую пушку?

— Так точно, — вытянулся Тюрин, но потом уже немного по-свойски добавил. — Это так удивительно!

— Что именно?

— Пушки! Старая 37, эта 47 миллиметров — вроде бы разница всего чуть, издалека можно и перепутать. Но снаряды при этом на маленькой весят всего полкило, а сюда — все полтора килограмма будут. А еще нам артиллеристы лекцию читали, боеприпас в разрезе показывали. Так в старом только 20 граммов пороха было…

— Пироксилина.

— Точно, пироксилина! А в новом снаряде все 70 граммов! И дальше тоже все хитро: кажется, взрыв от такого должен стать в три раза сильнее, но нет! Осколки полетят всего на пару метров дальше, не на пять, а на семь, но вот взрывная волна — та да, гораздо мощнее будет…. Мы по разным укрытиям еще стреляли потом. Глиняные фанзы разносит в осколки, деревянные укрепления тоже нас не удержат, пулемет на открытой позиции — без шансов. А вот нормальный кирпич — если и взять, то не с первого раза. Бетон — тут только если осколками пытаться посечь. Ну и просто земля. Я иногда раньше думал, зачем столько копать, а тут нам наглядно показали! Тонкую насыпь первый же выстрел раскидает, а если хотя бы сантиметров 30 набрать, да еще водой пролить и ветки внутри уложить — и из нашей пушки такому укреплению уже только внешний вид портить.

Тюрин замолчал, сам от себя не ожидав такой длинной речи. А вот Дроздовский, наоборот, только разулыбался.

— Не удивительно, что тебя хвалят. Любишь ты машины, вон сколько всего заметил и понял. А что насчет нашей позиции скажешь?

Он махнул рукой, чтобы Тюрин забирался на головного «Мусье», бросил ему бинокль, а потом указал ему сначала вниз, на свой берег. Впрочем, что творится там, Тюрин знал и так. Редуты возле берега, за ними — скрытые от японских глаз лодки и горы хвороста. По ночам специальные команды выплывают с ним на середину залива и укладывают подводную тропу.

Сама идея не новая: говорят, что еще во времена Петра Великого хворост кидали в ледяную крошку, чтобы река быстрее схватилась. Сама по себе-то она может еще месяц гулять, а как появляется основа, так процесс и идет. Сначала такую дорогу хотели за ночь проложить, но полковник Мелехов в итоге придумал хитрее. Лодки ночью шли, закидывали хворост, но палками опускали его поглубже, чтобы дорога схватывалась чуть ниже уровня воды.

В итоге она потом сама по чуть-чуть нарастала, а главное, со стороны как будто ничего и не менялось. Та же ледяная крошка на поверхности, разве что в одном месте она как будто меньше двигалась, но разве догадается враг обратить внимание на такую мелочь?.. Тюрин поднял взгляд как раз в сторону японских позиций и разом напрягся. Там тоже вроде бы было все по-старому: редуты в сторону перешейка, несколько поменьше у берега и две батареи чуть дальше, но…

— Что-то изменилось, — выдохнул Тюрин.

— Что?

— Не понимаю, но я вчера смотрел, и было по-другому.

— Дороги, — подсказал Дроздовский. — Еще вчера вдоль берега были только тропы, а сейчас японцы расчистили полноценные дороги. По таким можно хоть пушки к воде выкатить, хоть колонной пройти.

— Думаете, японцы знают, что мы будем атаковать?

— Уверен, знают. Тем более, присмотрись к форме, — дал еще одну подсказку Дроздовский.

— Другие нашивки, — встрепенулся Тюрин. — Это… Точно, 12-я дивизия 1-й армии Куроки. Неужели японцы перекинули их сюда из Кореи?

— Нет, 12-я дивизия шла со 2-й и 4-й армией изначально, — покачал головой Дроздовский. — Но она и сама по себе опасна. Я спрашивал: во время прорыва наших у Ляодуна только они смогли оказать серьезное сопротивление, и опять же только они отступили, сохранив порядок — не будь этого, и потери японцев могли бы оказаться еще больше.

— Значит, против нас хороший японский генерал, и он собирается нас встречать. А то и… — Тюрин не договорил.

— Именно. Причем как раз в тот момент, когда мы на самом деле готовимся идти вперед.

— А мы готовимся?

— Пока приказа нет, но слухи и общая готовность… Я бы сказал, что завтра все и начнется.

— Тогда, — задумался прапорщик, — на планы генерала Макарова мы вряд ли повлияем, но сами… Может, выкопаем для наших броневиков еще одну укрепленную позицию? Запасную. Просто чтобы была.

Тюрин сначала ждал ответа, потом проследил за взглядом Дроздовского, и точно. Рядом с его броневиком уже стояла связка лопат.

— Руками? — вздохнул Тюрин. — А может, как на полигоне, приделаем ковш и машиной потянем? Быстрее будет.

— Ресурс мотора тратить не станем, — Дроздовский задумался, но покачал головой. — Заодно, пока копаем, дурные мысли под каску лезть не будут.

Прежде чем спрыгнуть за лопатой, Тюрин в последний раз бросил взгляд на японский берег. Интересно, а с той стороны кто-то так же стоит и смотрит за ними?

Хикару Иноуэ смотрел на русский берег.

— Ты уверен, что они атакуют завтра? — принц Катиширикава стоял рядом со своим другом чуть в стороне от основных позиций, чтобы никто не помешал разговору.

— Не завтра, так послезавтра, — нахмурился Иноуэ. — Видно, что русские закончили накопление сил, а значит, чего тянуть.

— Выходит, новое наступление. Некоторые люди в правительстве надеялись, что русские не решатся идти вперед в такие холода, и война отложится до следующего года.

— Северные варвары и испугаются зимы? — Иноуэ удивился, что кому-то могла в принципе прийти в голову такая мысль. — Наоборот, использовать привычную именно им погоду и превратить ее в еще одно преимущество — это было бы вполне в их духе.

— Ты часто упоминаешь их преимущества, — голос принца похолодел. — При этом я был в ставке маршала Оямы, и там видят ситуацию совсем по-другому. У нас больше солдат, короче плечо снабжения, и мы при этом еще и обороняемся! В таких условиях совсем не сложно вымотать врага, а потом снова отбросить его на север. А то и вовсе уничтожить русскую армию.

— Вот всех, кто так говорит, надо гнать из армии, и… Ояму повысили до маршала?

— Император решил, что это поднимет мораль наших солдат и офицеров.

— А еще русских.

— О чем ты?

— Одно дело, если они победят и захватят генерала. И совсем другое, если им достанется целый маршал.

— Хватит! — Катиширикава повысил голос. — Если ты потерял веру и не готов сражаться, просто скажи. Будет надо, и я лично займу твое место.

— Не стоит. Без опыта это будет стоить слишком много жизней 12-й дивизии.

— Хррр, — принц зарычал. — И когда ты успел стать таким грубым? Русское влияние? Иногда я, честное слово, жалею, что мы друзья. Иначе было бы так просто отправить тебя под трибунал гунко кай.

— Если бы мы не были друзьями, я бы не говорил что думаю, — Иноуэ пожал плечами. — Кстати, могу я рассчитывать на ответную любезность? До нас доходили слухи, что в Токио неспокойно.

— Ваш дядя Каору Иноуэ был застрелен, также неизвестный поджег английское посольство и стрелял в Хиробуми Ито.

Лицо Хикару окаменело. Они не были близки с дядей, но глава рода был важен для него как один из символов того, за что он сражается.

— Война за власть?

— За влияние на императора. Сторонники мира подняли головы, их попробовали заставить замолчать, но они выстояли.

— Спасибо, — поблагодарил Иноуэ, прекрасно понимая, что никому другому принц ничего такого бы не рассказал.

— Любезность на любезность, — сменил тему Катиширикава. — Я знаю, что тебя хотели перевести на правый фланг, где видели русские понтоны. Вряд ли они настолько безумны, что решатся переплавляться по ним под огнем нашей артиллерии, но там их активность точно выше, чем здесь. Раньше ты никогда не бежал от боя. Почему же сделал это сейчас?

— Ты поэтому приехал? — Иноуэ сжал губы.

— Если самый храбрый генерал из тех, кого я знаю, начнет бежать от боя, — Катиширикава смотрел прямо в глаза своему другу, — то судьба Японии будет решена в тот же миг. И я предпочел бы вернуться в Токио, зная ответ на этот вопрос.

Иноуэ кивнул. Рассказ о волнениях в столице, желание принца понять решимость армии — все складывалось в одну картину.

— Я не боюсь, но прорыв нашей обороны поручили Макарову, а он всегда старается обмануть наши ожидания, поэтому… — Хикару начал загибать пальцы. — Первое, я бы ждал атаки со всех направлений. Второе, выделил бы больше всего внимания тому флангу, где деятельность врага меньше всего заметна. И третье…

— Почему ты замолчал?

— Показалось, что нас слушают, но это просто ветер, — Хикару тряхнул плечами, сгоняя снежную крошку. — И третье! Если враг по-настоящему ударит с нашей стороны, я буду готов, чтобы остановить его. Но если он только отвлекает внимание и на самом деле сосредоточил силы на других направлениях, то получится, что именно тут он сам будет слаб. И уже я ударю прямо по нему!

— Это безумие!

— Это маневры. То, чему я за эти месяцы научился у русских, — Иноуэ на мгновение отвернулся и бросил взгляд на ледяную гладь Ляодунского залива.

Две ночи назад его разведчики чудом смогли заметить работы русских, и теперь Хикару планировал воспользоваться этим знанием. Мелькнула мысль, стоит ли говорить об этом даже принцу, но потом Иноуэ напомнил себе, что тот не раз выручал его и… Он предложил Катиширикаве немного проехаться. Десять километров на юг, где вдали от посторонних глаз 24-я пехотная бригада тренировалась быстро преодолевать водную преграду по только что намороженной ледяной дороге.

— И что это? — принц с удивлением оглядел покрытых ледяной крошкой солдат, только что пробежавших около сотни метров и теперь отогревающихся у огромного костра.

— Это, — тихо ответил Иноуэ, — наша возможность победить.

— Прямо победить?

— Знаешь, — в голосе генерала проснулась обида, — я уже два раза пробивал линию обороны Макарова, выходя ему во фланг и даже в тыл. Но оба раза меня останавливали, давая тому возможность переломить исход боя. Так вот, больше этого не будет! На этот раз 12-я дивизия пойдет до конца! Несмотря ни на что!

Сегодня Ляоян бурлил. Казалось бы, меньше месяца отсюда уехал министр внутренних дел, задавая моду потери интереса к войне, и вот… В город, словно совершенно не опасаясь грохота пушек, начали слетаться молодые девушки со всей империи. Кто-то заезжал на день-другой и спешил купить билеты назад, осознав, что реальность и фантазии могут сильно отличаться. Кто-то находил себя при госпиталях, где ни один врач не отказывался добавить к лекарствам для раненых немного молодости и красоты, что одним своим видом дарили всем вокруг юные гостьи.

А кто-то, несмотря ни на что, оставался сам собой, и этого тоже было достаточно, чтобы скромный городок на задворках империи начал сиять.

— Ты слышал? — шептались на улицах. — У нас давали представление девушки из самого Императорского театра!

— Из Мариинки?

— Типун тебе на язык, так говорить. Театр назвали в честь супруги Александра II, Марии Александровны, а ты… Мариинка. Тьфу!

— Да ладно тебе. А я слышал, что там какая-то совсем молодая девушка играла Одетту, в газете про нее, представляешь, написали «трепетная». У меня мурашки от одного этого слова, и как после такого идти своими глазами смотреть?

— Ты про Анну Павлову?

— Точно!

— Так она уже не такая и молодая, 24 года. И главное-то ты пропустил: к нам, говорят, приехала сама Матильда Кшесинская, не кто-то там, а прима-балерина.

— Наверно, к великому князю. Говорят, они раньше с Сергеем Александровичем были близки.

— Да что же ты все болтаешь! Услышит кто, головы не сносить.

— А я что? Например, злые языки болтают, что она и с самим государем роман крутила, так я же молчок.

— Ну, хватит!

— А ты не затыкай меня!

Два огромных купца с бородами по пояс чуть не набросились друг на друга, когда их едва не задела закрытая карета, и им пришлось спешно отскакивать в сторону.

— Людно тут стало, — вздохнул первый.

— Да, словно снова в столице, — согласился второй, и они, забыв про недавнюю ссору, направились в ближайший кабак. И не пожалели.

Там их ждали уже новые слухи, причем не только про балерин и высочайшие романы, а еще и про новую книгу Джека Лондона. На этот раз тот решил не дожидаться ее выхода в печати, а, говорят, по совету самого генерала Макарова, приехал в Ляоян, чтобы устроить публичные чтения. На русском языке, который он неплохо освоил за последние месяцы!

И город бурлил, выпытывая детали и готовясь сражаться за лишний билетик. Вот она, настоящая жизнь!

Завтра…

Обзор с 14-й сопки, где стоял мой штаб, был похуже, чем с высоты две тысячи двести десять, где расположился Линевич, но мне хватало. Тем более я предпочитал полагаться не на свои глаза, а на наблюдателей на воздушных шарах. Сейчас они в последний раз поднимались ввысь вдали от фронта, собирая информацию о движениях в японских тылах. Завтра они взлетят уже на передовой, в зоне поражения вражеских орудий.

— Может, не будем рисковать? — спросил стоящий рядом Ванновский. — Полковник Кованько даже с 6–8 километров довольно точно передает данные.

— Посмотрите налево, — ответил я. — Между нами и 15-й сопкой.

— Вижу. Там стоит одна из стационарных батарей, которые шрапнелью будут работать.

— А видите, что она укрыта сетками?

— Лоскуты с имитацией снега? — усмехнулся Ванновский.

— Между нами меньше километра, и вы все видите, а теперь… свяжитесь с 3-м шаром. Там же сейчас новенькие, которых готовит Кованько?

— Все верно, но зачем?

— Попросите их описать территорию рядом с 15-й сопкой…

Я отвернулся, а недовольный Ванновский исчез минут на двадцать. Потом вернулся, задумчивый и встревоженный.

— Они не видят, — выдал он. — Я чуть прямым текстом не намекал, но не видят.

— Человеческий глаз даже в компании с увеличительными линзами не совершенен, — я пожал плечами. — В этом нет ничего удивительного. Так что мы должны учиться обманывать чужие глаза и тренировать свои.

— Поэтому Кованько гоняет своих с фланга на фланг и заставляет описывать не только японцев, но и наши позиции? — понял Ванновский.

— Точно. Учит людей замечать врага по малейшим признакам, ну а офицеры Мелехова учатся маскироваться.

— А я? — немного с обидой спросил Ванновский.

— А тут моя вина, — признался я. — Знал, что вы работаете с шарами, но не учел, что в какие-то детали они вас не посвятят. Кажется, наша с вами система секретности наконец-то начала по-настоящему приживаться. А то, помню, раньше нос воротили, а теперь — распробовали. Даже от вас что-то утаили!

— Ну вот, теперь непонятно, то ли гордиться, то ли пепел для головы готовить, — махнул рукой Ванновский. — Кажется, мне до завтра нужно будет много узнать, но… Сделаем! Даже если шары не справятся, у меня ползуны на передовой почти в сотне метров от японцев смогли окопаться!

— А саперы?

— Прошлись во всей линии фронта, везде не земля, а сплошной камень. О подкопе и думать нечего…

Я кивнул — классические методы взятия укреплений отваливались один за другим. Еще и главный план постоянно приходилось дорабатывать.

Так, деревянные понтоны могли держать броневики только в теории, а на практике — края обламывались, и машины слетали в воду. Пришлось добавлять конструкции стальной каркас, что разом заставило увеличить размеры. А за ними поползло и все остальное: количество нестроевых, чтобы их перевозить, дополнительные части прикрытия и даже увеличение ширины дорог, что мы прокладывали на передовой и в тылу.

Еще японцы наловчились уничтожать наши тахтаревки. Мы ночью прокладываем, они днем бомбят. В Инкоу-то как было: мы что-то уложим, они постреляют, и следующей ночью нужно было поменять дай бог с десяток секций. А тут японские артиллеристы, кажется, были готовы палить с утра и до самого вечера, пока наблюдатели видели хоть один прямой кусочек стали. Иногда закрадывалась мысль, а во сколько нашим врагам обходятся такие обстрелы, но… Если мы не победим, все эти рассказы про дыру в чужом кармане не будут иметь никакого смысла.

В итоге пришлось все же делать насыпи, настоящие и ложные, и вести полевые дороги только за ними. Времени ушло больше, чем хотелось, но, может, оно и к лучшему. По крайней мере, за эти недели в Европе разрешились все проблемы с блокировкой 2-й Тихоокеанской эскадры, и она ушла дальше в сторону Африки. Теперь дело за нами. Чтобы показать, кто настоящий хозяин на суше, чтобы кораблям было куда прийти, чтобы и на море у нас тоже появился шанс…

— Кстати, чуть не забыл, — Ванновский хлопнул себя по лбу. — Вячеслав Григорьевич, я же изначально к вам по-другому вопросу приходил. Пришли новости от Александра Александровича.

— И как? — я бросил взгляд на разведчика. По идее, будь все плохо, он бы не стал тянуть, но…

— Хорунженков смог, — выдохнул тот. — Растянул силы Куроки, прорвался у Шигпу и дал силам полковника Кима просочиться в Корею.

Просочиться… Очень мягко сказано для почти 10 тысяч боевых корейцев, которых мы готовили все эти месяцы. Если Ким не подведет, если сможет заручиться поддержкой местных и начать снабжать себя, то станет очень грозной силой во вражеском тылу… А там, кто знает, во что все это выльется. Я на всякий случай уточнил, развернули ли уже дополнительную антенну, чтобы ловить возможные передачи из Кореи — и пока нет — а потом все же снова сосредоточился на Квантуне и нашем собственном бое.

Все-таки уже завтра…

А у нас с вами завтра 9 мая! Всех заранее поздравляем и…

Напоминаем, обновления идут каждый день с понедельника по четверг — поэтому новая глава будет в понедельник. Будем всех ждать!