Японская война 1904. Книга пятая

Глава 24

Отряд младшего унтер-офицера Палкина снова закопался под землю. Только если до этого они отслеживали перемещение японцев на позициях южнее Кэсона, то теперь их кинули на восток. Редкие деревни, полное отсутствие дорог — по такой земле нельзя было провести армию, это всем известно, но полковник Корнилов подстраховался и все же разместил с этой стороны несколько десятков секретов.

Январь в Корее — это самый холодный месяц в году: ночью температура опускалась порой до минус восьми градусов, днем поднималась до минус двух. Копать было тяжеловато, зато хотя бы метелей не было, а снег если и шел, то сухой и легкий. Один раз все запорошило как раз после того, как они закончили копать, и это очень удачно скрыло все следы. Словно подарок на подступающее Крещение.

— Савва, через пять минут контрольный отзвон в центр, — напомнил Палкин.

После того, как японцы навалились на них в прошлый раз, обрезав почти все линии связи, полковник Корнилов внес изменения в устав. Теперь сидящие в засаде отряды должны были регулярно выходить на связь, подтверждая, что у них все хорошо. Не вышли вовремя — и уже без всяких сигналов в центре поймут, что японец близко.

— Савва! — снова позвал Палкин, увидев, что его солдат парит где-то в своих мыслях. — Актер, проснись!

— Да не актер я! — встрепенулся Савва.

— Актер-актер, — довольно закивал Михал. — Кто так ловко свалился и притворился мертвым, что даже японцы поверили, будто достали тебя?

— Все верно, — согласился Палкин. — Вот закончится война, всей разведкой скинемся и отправим тебя учиться дальше. В театре будешь играть, возможно, даже императорском.

Савва сначала смущался, что не смог пробраться мимо японцев, но шутки были не злые, и он понемногу и сам начал гордиться тем, что смог обмануть целое отделение японцев. Ему бы в тот момент еще гранату, и вообще бы хорошо было.

— А вы… — тем не менее, вслух Савва и не думал сдаваться. — А вас, господин младший унтер-офицер, после того как вы целое радио в чистом поле собрали мы в Московское инженерное училище отправим! А если будете хорошо учиться, то и в саму Николаевскую академию.

— Вот и правильно, — Михал хохотнул. — Вы идите учиться, а я тут останусь — и тогда все повышения только мои…

Неожиданно он оборвал себя на полуслове, все остальные тоже замерли.

— Ничего не вижу, — признался стоящий на наблюдательной позиции Палкин.

— Звуки птиц… — пояснил Михал.

— Кричат, — напрягся младший унтер-офицер. — Вроде все как обычно.

Птиц, несмотря на календари и прохладу, в Корее было много — климат тут мягкий, многие в своих полетах на юг в итоге тут и останавливались. Поэтому в воздухе всегда стоял легкий гомон.

— Не все… — пояснил Михал. — Те, что у земли сидят, кричат как обычно. А те, что повыше хищные, уже замолчали. Разве не слышите?

Палкин не слышал. Савва попробовал пошутить, что теперь Михалу тоже есть куда поступать, но его никто не поддержал. Птицы ведь просто так ничего делать не будут. Палкин на всякий случай сразу же отправил в центр сигнал о переходе на желтый уровень опасности, а потом вскарабкался на наблюдательную позицию.

— Ну что там? Видно хоть чего? — нервничал Савва.

— Нет, — Палкин даже на всякий случай протер линзы бинокля, чтобы точно ничего не пропустить. Небо было серое, словно перед грозой, и приходилось всматриваться изо всех сил, чтобы хоть что-то разобрать.

Палкин снова поднял бинокль, а потом неожиданно осознал, что это не небо серое, а огромная стена пыли поднялась и идет к ним. Первая мысль была — буря. Вторая — не бывает пылевых бурь зимой. А потом он почувствовал, как земля под ними дрожит и трясется, словно от страха.

— Что там? — Савву начало потряхивать.

— Броневики… Японские броневики, — Палкин, наконец, смог разобрать отдельные точки в прущей на них серой массе.

Сколько же их, что земля так ходит, что они смели снег, промерзшую землю и подняли облака пыли даже посреди зимы? Он успел передать в центр уже красный код, а потом по прямой линии еще пару минут отвечал на вопросы из главного штаба… Увы, потом связь пропала — похоже, японцы не просто перли вперед, но и глушили радиосигналы, забивая перед собой все частоты. И теперь их отряд оказался предоставлен сам себе.

— У нас есть выбор, — голос Палкина дрогнул. — Мы можем отойти… Свое дело мы сделали, и, учитывая количество машин врага, никто нас не осудит. Но… Я вот смотрел на их армию и не видел пехоту. Броневиков много, но их никто не прикрывает.

— Вы сражаться предлагаете? — выдохнул Савва.

— Нет, — покачал головой Палкин. — Просто сидим до последнего, считаем японские броневики. Если нас не заметят и пройдут дальше, то потом передадим в штаб уже точные цифры.

— Согласен, — Михал даже думать не стал. — Вы же знаете, я бегать не люблю. Да и на практике на броневике ездил… Изнутри наше укрытие им ну никак не разглядеть!

— Я… Согласен! — было видно, что Савву потряхивает, но он взял себя в руки. — Тем более, без меня вам нормально крышу не обрушить.

— Тогда ждем… — выдохнул Палкин и запрыгнул обратно на наблюдательный пост.

Савва и Михал разбежались по углам и ухватились за привязанные к опорным балкам специальные канаты. Если хорошенько дернуть, то крыша съедет, и пока они не прокопают новый путь наружу, до них вообще будет не добраться.

Сам же Палкин — в одной руке бинокль, в другой карандаш, к стене прижат планшет с листом бумаги — быстро писал. Он мысленно разделил прущую на них орду на небольшие квадраты, потом, внимательно вглядываясь в один из них, постарался посчитать количество броневиков. Примерно 20 машин, квадратов же он изначально выделил… Тоже двадцать.

— Четыреста… — прохрипел Палкин. — Четыреста броневиков! И это только здесь! Те, что идут в обход, в тыл нашей армии!

Он перепроверил свои расчеты, а потом махнул Савве с Михалом. Те обрушили крышу, оставив только небольшой лаз для поступления воздуха. Не было ни света, ни звуков — на какое-то время все исчезло, и только земля продолжала трястись. Все сильнее, сильнее, сильнее… Неожиданно со страшным ревом и треском что-то пронеслось прямо над ними. Еще раз! Треск стал громче, с потолка полетели целые комья земли, а рядом с Михалом вонзилась в землю не выдержавшая и развалившаяся на две части балка. К счастью, броневая армада зацепила их лишь краем.

Через час Палкин разрешил выбираться. Подхватив лопаты, они принялись расширять воздуховод. Земля была твердая — промерзшая и слежавшаяся — но каждому из них хотелось как можно скорее увидеть свет. В итоге, сменяя друг друга, они расширили ход минут за пятнадцать. Не так, чтобы по нему можно было свободно перемещаться, конечно, но вот кто-то потоньше уже вполне мог бы выбраться и оглядеться.

— Я готов, — Савва сразу понял, для кого эта задача.

Даже на руки поплевал, а потом пополз, опираясь на стены и на подставившего ему спину Михала.

— Еще, еще немного… — до Палкина долетал его шепот. А потом… — Они еще здесь. Полкилометра от нас проехали, не больше, — выдохнул только-только высунувший наружу голову Савва.

— Что делают?

— Стоят и… Чинятся. Между машинами ходят механики, стучат по колесам ключами, что-то сразу крутят. Еще заправляются. На каждом броневике висят бочки, вот их тоже снимают и заливают.

Чтобы не рисковать, Савва после этого сполз обратно. Через час наружу вылез уже Палкин, но картина не изменилась — японцы все еще занимались проверкой техники, и только перед самым вечером решились на еще один рывок. Их армада больше не казалась неудержимой силой, что уже завтра выйдет в тыл русской армии. Остановки на ремонт и заправки очень сильно крали время, позволяя пройти в день дай бог километров пятьдесят, но… Даже пятьдесят километров — это немало, а четыреста броневиков — это четыреста броневиков.

Смогут ли они справиться с такой мощью? Тем более что это лишь один из японских отрядов.

Хасэгава Ёсимити искренне гордился, что именно ему доверили броневую дивизию 1-й армии Куроки. Не выскочке Иноуэ, а тому, кто на самом деле этого заслуживал — ему. Сегодня-завтра он обойдет русские укрепления, расчищая путь для основных сил, которые идут за ним по пятам, и, наконец, сможет переломить ход этой ужасной войны.

— Господин генерал, надо останавливаться, — предупредил Хасэгаву командир «Линкольн-Вайта», который он выбрал в качестве главной машины своей армии.

— Надо — останавливайтесь, — недовольно поморщился Хасэгава.

Его раздражало, что русские по донесению разведки тратили на подобные технические мелочи гораздо меньше времени. Взять, например, заправку: они были вынуждены таскать прямо на броне бочки с топливом, готовясь скинуть их в случае начала боя. А тот же Макаров придумал специальные машины. В каждой запас топлива на взвод броневиков: когда приходит время, она заезжает внутрь строя, от установленной на ней бочки раскидываются в стороны пять шлангов, и сразу пять броневиков заправляются. Быстро, никакого риска, что прямо на тебе подорвут бочку с топливом, и… Сами они так сделать просто не успели.

Неожиданно Хасэагава заметил, что к его машине подошел, но не решается заговорить полковник Асада.

— Что-то случилось? — спросил он сам.

— Нет, тайсё, — выпалил тот, сначала бодро, но тут же смутился и добавил уже тише. — А как вы думаете, мы на этот раз сможем победить?

И это гвардейский офицер? Хасэгава вздохнул, но в то же время он видел, как, отвлекаясь от работы, в их сторону бросают взгляды десятки солдат и офицеров. И этот вопрос, который задал Асада, был важен для всех.

— Сможем или нет, зависит только от нас, — начал Хасэгава, и люди стали опускать взгляды. Храбрые речи и громкие слова уже давно перестали работать, но генерал еще не закончил. — Тут лучше спросить, а что изменилось в нашей армии, что могло бы помочь нам победить? И тогда я отвечу. До начала этой войны наш штаб и маршал Ояма ориентировались на опыт Франко-прусской войны, как самой крупной и современной. Мы учились у Мольтке, мы пытались сделать русским Седан, но… Они смогли превзойти даже наших учителей! И кто-то бы после такого опустил руки и сдался, но точно не Япония. Ведь в чем наша сила? Мы очень умны, очень дисциплинированы — мы выучили все преподанные нам уроки. Мы взяли у русских все, что они могли нам дать! Хватило бы этого для победы? Кто знает… Но мы Япония — и мы учимся не только у них. Помимо русских мы взяли лучшее у Англии и Северо-Американских Штатов — их технику. Вот он наш путь! Брать лучшее от всех, не боятся, внедрять, идти вперед до конца!

Хасэгава чувствовал, что достучался до солдат, но чего-то не хватало. Самой малости…

— Вы еще не знаете, — продолжил он, — но, пока мы только отправились в обход, на остальных участках фронта война уже началась. Неделю назад император отозвал князя Ито с переговоров, а сегодня телеграммой признал очевидное. Если русский царь не хочет мира, то мы дадим ему войну. И вдоль побережья сейчас атакует 2-я армия Оку при поддержке броневой дивизии из 375 броневиков, как у нас. А по центру… Там войска в бой ведет сам маршал Ояма, и там мы собрали больше тысячи новейших «Линкольнов» и «Симмсов». Тысяча двести орудий при поддержке ста сорока аэростатов — сейчас они вбивают в снег и грязь русские позиции. И даже если сюда придет Макаров, то сколько у него броневиков? Под Дальним было 200, сейчас в лучшем случае 400. И это очень мало! А кто еще сможет им помочь? Разве что бог… Но бог сегодня на нашей стороне.

Хасэгава закончил речь, и вся 1-я танковая дивизия разразилась криками «банзай». Солдаты наконец-то снова смогли поверить, что они обязательно победят.

Иностранные наблюдатели в полном составе сидели на водонапорной башне Кэсона. Только здесь, выполняя формальное требование не подходить к линии фронта ближе чем на десять километров, они могли своими глазами следить за тем, как начинается новый этап войны. Сегодня утром вместе с первыми ударами церковных колоколов пришли новости из Ханоя: князь Ито не вернется на переговоры, император Мацухито разрывает перемирие и снова идет вперед.

— Как думаешь, русские потеряли время из-за Крещения или это японцы стали настолько сильны? — Роберт Лоуренс Пейдж, как это и было принято у них в Вирджинии, говорил в лоб.

Естественно, когда это было нужно. Когда нет — например, когда он получил новости о грядущем разрыве перемирия еще неделю назад — он спокойно промолчал и даже виду не подал.

— А есть сомнения? — усмехнулся Челмондей.

Он тоже все знал заранее и сегодня пришел на наблюдательную позицию еще в четыре утра. В итоге они с Пейджем вдвоем смогли стать свидетелями битвы за воздух. Русские аэростаты держались храбро, мобильные отряды разведчиков открыли настоящую охоту за шарами японцев, но почти сто аэростатов — это сила, с которой остается только смириться.

Японцы быстро меняли выбитые шары, артиллерия перепахивала серую зону, пресекая любые попытки до них добраться, и вот итог. Русские потеряли 6 аэростатов, а остальные отвели в тыл, японцы потеряли 20, но смогли сохранить за собой воздух на первой линии. И теперь корректировали артиллерию, наводя сотни пушек за раз то на один укрепрайон русских, то на другой.

— У меня есть сомнения, — пруссак Винклер в последние недели как будто сумел забыть все свои предубеждения и начал по-настоящему всматриваться в работу русской армии. — Не про первый натиск — тут японцы перехватили инициативу, это бесспорно. Вот только что дальше? Они бьют по позициям Западного отряда уже половину дня, но даже первая линия еще держится.

— Они отходят во время огневого вала, — заметил Ауэршперг. — Не очень храбро.

— Зато очень разумно. Не теряют лишних солдат, а когда сами японцы пробуют идти вперед, то всегда успевают встретить их огнем.

— И все же, — австриец задумчиво кусал губы. — Очень опасная тактика. Пока солдаты полны сил, это может сработать. Но одна ошибка, стоит появиться усталости и сомнениям, и получится ли уже у царских офицеров загнать своих крепостных обратно под японские пули и снаряды.

— Они уже давно не крепостные, — возразил Винклер.

— И зря, — невпопад ответил Ауэршперг. — Некоторым стоит с рождения знать свое место.

Он бросил взгляд на Пейджа, отчего американец криво усмехнулся. И эти будут учить их жизни…

— Иногда империи с возрастом становятся сильнее, а иногда, как люди, просто превращаются в бесполезные развалины.

— Да как вы смеете? — тут же взвился Ауэршперг.

— Тихо! — остановил всех Челмондей. — Потом разберетесь, можете хоть постреляться, но сейчас не мешайте смотреть…

Все это время царские солдаты только оборонялись, опираясь на подготовленные заранее огневые позиции. Но чем дальше, тем больше русских пушек были вынуждены замолкать — и хорошо если их получалось просто оттащить в тыл или на запасную позицию. А японцы, пользуясь этим, собирали вперед все больше сил, подтягивали ближе свою артиллерию, а теперь еще и броневики. Сразу две колонны по сорок машин готовились идти в новую атаку, чтобы поддержать начавшую уставать пехоту.

— Пробьют или нет? — Пейдж повернулся к остальным и подставил ладонь, принимая ставки. — Моя — да. Уж больно активно работают японцы — им только зацепиться за русские окопы, а там и остальные силы сразу вперед пойдут.

С этими словами Пейдж вытащил из кармана часы на толстой золотой цепочке и, покачав туда-сюда, опустил на ладонь. Жирный залог: формально никто не заставляет ставить такие же дорогие вещи, но тут собрались люди непростые, и им воспитание не позволит продешевить.

— Пробьют, — Челмондей выхватил лист бумаги и написал расписку, ответив деньгами. Десять тысяч фунтов: неплохо.

— Пробьют, — Ауэршперг тоже не стал оригинальничать. — Русские много показали на этой войне, но всему есть предел. И если честно, русская армия давно свой прошла.

Австриец вытащил дешевый серебряный медальон, ценности которому придавал только спрятанный внутри девичий портрет одной из дочерей Франца-Иосифа — Марии Валерии. На нем она была еще юна и прекрасна, на деле же сейчас ей было уже под сорок, а десять детей и брак с троюродным братом не добавили красоты… Очень символично: вылитая Австро-Венгрия… Пейдж с усмешкой кивнул, принимая ставку, а потом они все вместе повернулись к последнему члену их четверки.

— Ну и что скажет Германия? — Челмондей подначил Винклера.

— Германия скажет, что… — пруссак задумался, а его взгляд скользил по полю боя. — Германия скажет, что верит в воспитанных Макаровым офицеров…

Пейдж тоже глянул в ту сторону: из тыла вперед выдвигались две роты броневиков капитана Дроздовского. Мелочь, которая вряд ли что-то изменит.

— Ваша ставка?

— Моя шпага, — Винклер решился и вытащил из ножен клинок, с которым ходил еще его дед. Лезвие за эти десятилетия потемнело, но за ним ухаживали, и оно отвечало взаимностью, сохранив не только внешний вид, но и боевые свойства.

Винклер согнул шпагу, показывая ее крепость, закинул обратно в ножны и бросил на руку Пейджа. Сражение внизу осталось тем же, что и раньше, но теперь четверка наблюдателей следила за ним с гораздо большим интересом, чем раньше.