Японская война 1904. Книга третья

Глава 9

Алексей Николаевич Куропаткин стоял над картой Ляояна и смотрел сквозь нее, словно стараясь почувствовать нечто большее, чем просто цифры с той и другой стороны. То, что когда-то делал Скобелев, но никогда не получалось у него. И сегодня все было точно так же: наверно, он просто не умел по-другому.

Цифры, цифры, цифры — для него война всегда была математикой. Так он развернул батальоны мирного времени с двух до четырех рот, полки — до четырех батальонов, дивизии до четырех полков и корпуса до четырех дивизий. Идеальная структура, где единственной слабостью было наполнение людьми. Роты пока так и не удалось довести до штатных 220 человек, даже перегнать японские, где изначально планировалось всего 180 солдат, тоже не всегда получалось, но главная проблема, из-за которой раз за разом его армия не могла победить при видимом равенстве сил, точно была не в этом.

Может, дело во вспомогательных силах? Изначально каждому полку полагалось всего 240 солдат нестроевых частей, за полгода войны их количество успели нарастить почти до полутысячи, но японцы, которые начинали с шести сотен, тоже увеличили их количество почти в два раза. И это оказалось очень важно. Подготовка укреплений, доставка патронов, подвоз снарядов — вроде бы мелочи в позиционной войне, когда все окопы готовы заранее, а количество боеприпасов рассчитано по всем правилам науки…

Вот только наука оказалась какая-то неправильная! Современная война требовала маневров, движения, постоянной подготовки новых и ремонта старых укреплений, а главное, она требовала огня! Снарядов и даже патронов, как писал когда-то еще из-под Ялу Макаров, уходило в разы больше, чем кто-либо мог подумать. И в итоге то одна часть, то другая оказывалась перед выбором: либо стрелять меньше японцев, либо рисковать остаться без пуль в один самый ответственный момент.

Кстати, насчет Макарова. Спевшись с наместником Алексеевым и выбив из того разрешение на добор штата корпуса за счет туземных полков, он пустил в боевые роты не больше тысячи новичков. Остальные пять тысяч пошли в те самые нестроевые, а учитывая китайцев, что Макаров притащил с Квантуна, и штатные части, подросшие за счет добровольцев, выходило почти 15 тысяч человек. Почти по одному на каждого солдата! Кажется, очень и очень много, но всем нашлось место до и даже во время сражения.

Как докладывал поручик Огинский, именно корпус Макарова давил японцев самым плотным огнем. Именно его солдаты сидели в самых глубоких окопах и могли отойти по ним хоть в тыл, хоть на фланги — где бы хитрый полковник ни задумал усилить натиск на врага. А еще всякие мелочи вроде нормального питания или носильщиков-медиков, которых поголовно прогнали через курсы фельдшеров! Любой раненый не задерживался на поле боя даже под самым сильным обстрелом.

Кого-то утаскивали руками, кого-то, если огонь японцев был слишком силен, цепляли специальными крюками за ремень и все равно уволакивали в безопасное место. И это во время обычной перестрелки. Если где-то 2-й Сибирский сходился с японцами лоб в лоб, то туда Макаров без всякой жалости к технике подгонял целый поезд, чтобы не таскать раненых поодиночке… И это все с учетом того, что ему пришлось отойти от заранее подготовленных позиций! Макаров словно и не заметил этого, нагнал своих китайцев, подтащил пригнанные ему с Путиловского составы с рельсами и застелил все, что можно, новыми путями.

И как только умудрялся сохранять контроль над своими? Куропаткин вот тоже уделял связи особое внимание — лично проверил, что телеграфные линии протянули до каждого полка и каждой батареи. А что в итоге? Половину проводов еще в первый день перебили японские пушки, еще часть перерезали диверсанты, а то, что осталось… Растащили по своим деревням китайцы!

Казалось бы — война идет, солдаты стреляют, пушки вспахивают землю, но для трудолюбивого и находчивого крестьянина, приметившего ценную для хозяйства вещь, все это оказалось не помехой. Все равно лезли. И тащили! Караулы ставили — обходили, обманывали, даже подкупали, словно считали делом чести добыть каждый метр закопанного в землю провода. И в итоге единственная связь, что осталась в распоряжении главного штаба — это вестовые. Словно все разом попали в прошлое на сотню лет.

Единственное, что немного радовало в этой ситуации — то, что беспроводной телеграф, который так продвигал Макаров, тоже не сработал. Японцы забили все частоты помехами, и если что и пробивалось, то только чудом. А то, если бы полковник и здесь его обошел… Куропаткин усмехнулся, представляя, сколько двусмысленных шуток на эту тему ему пришлось бы выслушать. Впрочем, если все так пойдет и дальше, то шутки окажутся вовсе не самым страшным, что будет его ждать. Тут как бы до суда не дошло.

До этого Куропаткин не сомневался, что, когда придет время, и он просто соберет чуть больше войск напротив японцев, это само собой принесет ему победу. Возможно, это было природное пренебрежение к туземным народам, возможно, память старых походов, но он искренне верил в силу русского солдата. Вот только оказалось, что все не так! Совершенно свежий 5-й корпус пошел в бой, и пулям было плевать на удаль, чистоту мундира и веру. Дело решили уверенность в себе, опыт и град пуль. А что, если так будет и дальше?

Неуверенность накатывала все сильнее. А что, если 1-й и 3-й корпуса, которые он оставил сдерживать японцев, пока отходит левый фланг, тоже посыпятся? Что, если, пытаясь сохранить как можно больше людей, он потеряет всю армию? Нет! Куропаткин стиснул зубы и постарался взять себя в руки. Он решил сражаться, он будет это делать! Левый фланг отступит и окопается, конница Самсонова поддержит его — и он еще посмотрит, что будет дальше. Пусть не победа, но и такое поражение ему тоже не нужно.

— Ваше высокопревосходительство! — в палатку ворвался один из адъютантов. — Корпус генерала Орлова разбит, он сам — погиб!

— Это мне известно. Как и то, что 2-й Сибирский прикрыл прорыв.

— Прошу прощения, но… Я прибыл оттуда же и видел японцев в Янтайских копях! Если их и остановили, то точно не всех!

Куропаткин сразу представил карту: Янтайские копи — это даже не фланг, это глубокий тыл, где враг мог не просто ударить им в спину, а в прямом смысле слова отрезать от любых подкреплений. Генерал еще полчаса старался сохранить лицо, но, когда информация о прорыве подтвердилась новыми посыльными, дальше сдерживаться было нельзя.

— Полное отступление! Отправить по четыре вестовых в каждый корпус. Пусть выставляют арьергарды и отходят! — Куропаткин чеканил слово за словом. — Все резервы — на север! Мы должны удержать железную дорогу любой ценой!

Все вокруг засуетились, забегали, а в голове у Алексея Николаевича билась только одна мысль. Как же Макаров мог так ошибиться? Что же такого невероятного сделали японцы, что так быстро пробились через все собранные им силы?

Хикару Иноуэ считал поражение на переправах через Тайцзыхэ своей ошибкой. Именно его дивизия не успела достаточно быстро продвинуться вперед, чтобы начать представлять угрозу для охвата позиций 2-го Сибирского. Будь он хоть немного порасторопнее, накопи побольше лошадей для заброса вперед хотя бы пары батальонов, и Макаров никогда бы не заманил в ловушку столько японских солдат.

К счастью, уже на следующий день Иноуэ представился шанс искупить вину. Гвардия Хасэгавы пробила им путь к тылу русской армии, а он… Он решил на этот раз поступить по-своему. Собрал сразу несколько мобильных отрядов, а потом ударил не вслед за остальными, а чуть в сторону. И предки точно смотрели за ним с небес, иначе никак не объяснить ту огромную удачу, что он опять попал в стык между позициями. Слева остались части, собирающие бегущих солдат из 5-го Сибирского, справа готовились к удару главные силы самого Макарова, а Иноуэ снес несколько рот, попытавшихся преградить ему путь, и вырвался на открытое пространство. Сначала к Янтайским копям, а потом и вовсе к деревне Санцзяцзы всего в 18 километрах от железной дороги на Мукден.

— Сколько же русские гоняют тут поездов, — рядом с генералом стоял принц Катиширикава, который, несмотря на привычный для его положения приказ держаться подальше от поля боя, решил не оставлять своего друга. — Разведка говорила, что они раз в час ходят, а тут… Каждые шесть минут, не реже.

— Если они уходят из Ляояна, то теперь можно плевать на повреждения рельсов или необходимость пропускать встречные составы.

— Говорят, час назад один эшелон из Мукдена все-таки прошел, — заметил принц.

— Тем хуже для него. И тех, кто на нем ехал.

— И что дальше? Вряд ли у нас хватит сил, чтобы перекрыть дорогу целой армии.

— Это заблуждение, — Иноуэ криво усмехнулся. — Если взорвать дорогу прямо перед одним из поездов, то мы получим готовое укрытие, а потом… Сколько сил потребуется русским, чтобы сковырнуть с укрепленных позиций японскую дивизию? А им придется нас сносить, чтобы отойти. Не уезжать с комфортом, не уходить в любом количестве, хоть одной ротой или отделением. Нет, только целый корпус, который подтянет с переднего края всю свою артиллерию, сможет попытаться что-то сделать.

— А если в это же время будет наступать главнокомандующий Ояма, то у русских никогда не получится собрать столько сил, — понял принц.

— И даже если соберут, — Иноуэ на мгновение прикрыл глаза. — Мы все равно будем держаться до последнего. Простоим до вечера, и русской армии просто не станет. Падем раньше — все равно не страшно. Каждая минута задержки будет стоить им роты, каждый час — полка. Даже если они кого-то спасут, эта сила больше не будет представлять угрозу для Японии.

— А мы умрем за императора. Славная будет смерть, — Катиширикава скинул мундир.

Иноуэ даже не стал спрашивать зачем, и так все было понятно. Когда идешь в самое пекло, не стоит выделяться, а то русские стрелки уж слишком хорошо наловчились выбивать офицеров. И только солдатская форма помогала хоть немного продержаться на передовой.

— Строимся… Готовимся к переходу… Подтянуть пушки в первую линию… — Иноуэ сыпал приказами один за другим, когда к нему неожиданно подлетел взмыленный наездник.

— Приказ… — тот не сразу восстановил дыхание. — Приказ от главнокомандующего Оямы.

— Что там? — переспросил Катиширикава, как только Иноуэ оторвался от всего пары строк, набросанных сухим старческим почерком.

— Не атакуем… — выдохнул Хикару. — Удерживаем позиции, пугаем русских, чтобы те валили на север побыстрее. И все!

Он старался держать лицо. Как про английских девушек шутят, что те во время ночи с мужчиной лежат и думают о Британии, так и японские офицеры — даже в самые неприятные моменты должны думать не о себе, не о своих обидах, а об императоре и предках. Но! Хотя бы мысленно Иноуэ выругался, совершенно не сдерживаясь! Каковы были шансы, что гонец доберется к ним сквозь все русские позиции? Что его не пристрелят? Один к десяти, к ста, к тысяче? Но вот он здесь, а возможность добить русскую армию будет разменяна на осторожность.

— С другой стороны, получись все по-твоему, и от нашей армии тоже мало бы что осталось, — попытался утешить друга Катиширикава.

— Побей мы русских, и все… В регионе все равно не осталось бы другой армии, что могла бы угрожать хотя бы одной нашей дивизии.

— Не стоит так недооценивать Китай и… — принц не договорил, но Иноуэ и так понял, что тот имеет в виду.

Союзники пока поддерживают Японию, но только потому, что считают ее слабой. Даже сейчас они порой юлят словно лисы, а что будет после победы… Нет, все-таки прав Ояма, прав Катиширикава. Японии не нужна только победа без армии — если придется выбирать, его родину больше устроило бы даже поражение, но чтобы армия осталась на коне. Чтобы могла сражаться, могла быть аргументом в переговорах, которые никогда не останавливаются.

Неожиданно Иноуэ понял, что русский командир, Куропаткин, считает ведь точно так же. Сначала армия, потом победа. А вот Макаров — при всем его уме и хитрости, а дорос ли он до этой истины?

Ругаюсь! Слишком часто я стал ругаться, но на войне, как оказалось, все слишком часто идет не по плану. Например, моя задумка с обходом в японский тыл сработала, но… Хоть отряд Янь Сюня и сжег опорный пункт японцев в деревне Сыфантай, однако главнокомандующий Ояма предпочел просто не обратить на него внимания. А вот Куропаткин, едва узнав о прорыве японцев к Янтайский копям, сразу же скомандовал отступление.

Весь план зажать прорвавшиеся силы 1-й армии Куроки между нами и Бильдерлингом оказались разрушены на корню. По большому счету и нам тоже теперь нужно было уходить. Это было бы разумно, логично, правильно и… много других умных слов. Вот только сколько людей еще умрет, если мы сейчас оставим Ляоян? И я говорю не о тех отрядах, прикрывающих отход основных сил, а обо всех, кто поляжет в новых сражениях. При Мукдене, когда японцы вторгнутся на Дальний Восток во время Гражданской, во Второй Мировой… Ведь все эти смерти закладываются именно сейчас, именно здесь.

— Отходим в сторону Мелехова? — спросил Лосьев, оторвавшись от карты и вытирая покрасневшие глаза. — Его связист как раз смог пробиться и передать код: позиции перед Ляояном готовы, нас смогут прикрыть.

— Нет, — я ответил сначала еле слышно, но потом повторил уже во весь голос. — Нет!

— Что? — ко мне начали оборачиваться все штабисты, один за другим.

— Передайте Павлу Анастасовичу, чтобы действовал, как и договаривались.

Как и договаривались — это освобождать часть железнодорожной ветки в сторону большого Китая, загонять туда наш бронепоезд и поддерживать наступление крупным калибром… Когда пришел состав от Путиловского, многие решили, что самое ценное — это сложенные в вагонах грузы. Те же остроконечные пули, которые так понравились моим снайперам. Или целый склад двутавровых балок, с которыми стройбаты Мелехова учились возводить тяжелые укрепления за считанные часы. Или четыре грузовика от «Бранобеля», которые сумели докинуть вовремя подсуетившиеся знакомые Бильдерлинга. Им изначально больше всех радовался я, но узкие колеса начала века оказались настоящим проклятьем. В общем, с ними ездить по местным горкам и дорогам из щебенки да грязи было совершенно невозможно…

Так вот все это тоже было важно, но истинным сокровищем был сам состав. С новыми четырехосными вагонами мы без каких-либо опасений смогли разместить на усиленных платформах наши 6-дюймовки. И для брони еще место осталось! Для сражения при переправе подготовили и более легкие вагоны с пулеметами, но сейчас они были уже не нужны. Только крупный калибр, только снаряды к нему, чтобы максимально быстро курсировать вдоль всей линии фронта и не жалеть огня.

Я мысленно понадеялся, что капитан Афанасьев успеет переехать с позиций у Буденного к поезду, но, если и нет, ничего страшного. Остальные артиллеристы у нас тоже неплохи… С этими мыслями я потратил еще несколько минут на сбор последней актуальной информации по собранным силам. Потом последние приказы, и вместе со всеми резервами я отправился на передовую. Время наступать.

Мы двигались параллельно Тайцзыхэ, на правом фланге гремели пушки с неуловимого для вражеский батарей поезда, на левом горела очередная деревня. Китайцы даже при поддержке пулеметов не могли сбить окопавшиеся регулярные силы японцев, но вот держаться рядом и действовать на нервы у них получалось. Мы же шли вперед. Пока врага не было, двигались небольшими группами. Как только кто показывался, начинали окапываться и ждали.

В ближайшем тылу, стоило строевым частям хоть немного продвинуться, сразу начинали строить две железные дороги. Одну чтобы подтянуть поближе мортиры и горные пушки. Вторую чтобы сделать поворот от главной ветки, где курсировал бронепоезд, и дать ему возможность подъезжать поближе и проходиться не только по северным позициям, но и по вражеским тылам. В мирное время мы все-таки смогли выйти на скорость километр полевой железной дороги в час, сейчас, учитывая, что японцы встречным обстрелом старались мешать нам как только можно, выходило в два раза медленнее.

Но мы все равно продвигались вперед! Забавно, но, подвозя все наши батареи по одной железной дороге, мы фактически повторяли маневр японцев. Собирали артиллерию в кулак и полностью подавляли врага. Учитывая, что все пушки по фронту били навесом, а 6-дюймовки в нужный момент могли и помолчать, я собирал солдат перед японскими позициями прямо во время обстрела. Да, уходило время на постоянную прокладку новых телеграфных кабелей, связисты на радиопередатчиках сидели без отдыха, пытаясь уловить хоть какие-то новости с других направлений. Но, главное, мы двигались. К вечеру прошли почти 6 километров, отогнав японцев и заодно подобрав несколько наших батальонов и даже полков, которые уже считали, что их отрезали, и единственное, на что надеялись, это прорываться в темноте.

— Надо уходить! — было первым, что сказал мне замотанный с головой кровавыми бинтами офицер в форме штабиста 1-го Сибирского Штакельберга. Последний новенький за этот день. — Враг уже захватил Янтайские копи, а как возьмут станцию Янтай, так уже никто и не уйдет.

— Я знаю, — честно ответил я, невольно думая о том, как же похожи все разговоры со спасенными и присоединившимися к нам частями.

— И? Даже если они не атаковали сразу, то, как только отойдут основные силы, нас отрежут!

— Или мы их, — улыбнулся я.

— Думаете, если они потратили силы на отход, вы пробьете японцев по центру? Полковник, про вас много разного говорят, иногда вы творите совершенно невероятные вещи, но… Есть то, что просто невозможно. Кто-то ушел в прорыв, кто-то занят частями перед Ляояном, но у врага только перед вами не меньше 60 тысяч.

Раненый штабист 1-го стрелкового смотрел на меня тяжелым взглядом и не верил, что у нас еще есть шансы.