Японская война 1904. Книга третья

Глава 11

Капитан Сомов лежал в грязи, рассматривая проступающие в утреннем тумане японские позиции. Бой шел уже шестой день: трое суток маневров, два дня натиска японцев, и вот вчера уже они перешли в атаку. И пусть совсем не так как планировали, но ведь наступают!

— Господин капитан, что делать будем? — тихо спросил лежащий рядом ефрейтор Коровкин.

И ведь хороший вопрос. Артиллерия подавила позиции перед ними, подтянутые вперед пушки их перекопали, а японцы все равно продолжали стрелять. Кажется, ну не может впереди быть ничего живого, ан нет — закапываются, лежат, ждут. Все-таки в храбрости и упорстве японскому солдату не откажешь.

— Вчера было проще, — не дождавшись ответа, вздохнул Коровкин. — Отходили, собаки, не хотели помирать, а теперь лишь бы забрать кого с собой. Может быть, получится снова артподдержку вызвать?

— Пушки не только нам нужны, — покачал головой Сомов. — Да и снарядов никаких не хватит, если до картошки землю перекапывать. Тут самим нужно думать…

Капитан прокрутил в голове все те тактические игры, на которых полковник Макаров учил их сражаться по-новому. Чтобы не в лоб, чтобы думать и, главное, чтобы доверять своим младшим офицерам. А ведь если так посмотреть, то на самом деле ничего сложного. Сомов выдохнул, в последний раз убеждая себя, что общий навал — это не выход. Так они, может, и победят, но что будет, когда японцы встанут перед ними снова через километр, через два? Нет, в людей нужно верить и беречь их.

— Коровкин, выдели пару урядников поразумнее, пусть со своими отделениями идут вперед. Один вдоль этой полосы кустарника, второй — перед сопками. Задача продвинуться вперед и закрепиться. А мы всей ротой их прикроем!

— Есть, господин капитан! — Коровкин попытался вытянуться по уставу даже лежа на земле, а потом, извиваясь змеей, отполз назад и, спрыгнув в выкопанную за ночь линию укреплений, бросился готовить отряды прорыва.

На сборы ушло около десяти минут, а потом отделения урядников Симченко и Попова выдвинулись вперед. Сначала перебежками, потом только ползком — под прикрытием всей роты японцы могли встречать их лишь редкими неуверенными выстрелами. А потом, оказавшись под ударом одновременно с двух сторон, уже сами начали отползать. Поняли, что не отбиться. И можно было бы их отпустить…

Сомов уже представлял, как сможет доложить: позиция взята, потери — 3 легких. Идеально, просто идеально. Вот только что потом? Если враг уйдет тоже почти без потерь, то дальше на новых позициях японцев станет только больше. И всего двумя отделениями их уже будет не сковырнуть. Нет!

— Пора, братцы! — капитан привстал, готовясь подняться на ноги. — Понимаю, что страшно! Понимаю, что не хочется умирать, когда победа вот так, рядом! Но мы на войне! Тут нельзя победить, просто расстреляв врага издалека и ничем не рискуя! Сколько бы пушек кто ни притащил, добивать все равно придется руками. Глядя глаза в глаза! Так что вперед, братцы! Ура!

Чем дальше говорил капитан, тем громче звучал его голос. Тем больше лиц оборачивались в его сторону и тем больше он видел взглядов, которые были согласны с каждым его словом. И поэтому, когда капитан Сомов вскочил на ноги и побежал вперед, за ним рванула вся его рота. Без остатка. Жаждущий крови крик реял над полем боя, словно парализуя врага, вселяя дрожь в мышцы, отводя стволы винтовок в сторону…

— Отряд капитана Сомова взял позиции в 17-м квадрате, — доложил Лосьев, прочитав очередное донесение. — Потери — 4 убитых, 13 раненых, в том числе самому капитану досталось. Но не сильно, он решил остаться на позициях.

— Внести Сомова в первый список, — кивнул я и задумался.

Первый список — это проявившие себя командиры, которых можно было двигать на повышение. Те, кто не просто пер вперед, пользуясь прикрытием пушек, те, кто даже не выдавливал врага назад, а уничтожал… Жалко, что их все-таки было не очень много: дай бог один из десяти, и вот, стоило японцам упереться, темпы нашего наступления разом упали. Мы еще давили, но уже стало понятно: к полудню выдохнемся, и тогда уже японцы попытаются откинуть нас, возвращая себе инициативу.

— Есть ли новости от 1-го или 3-го корпусов? От Бильдерлинга? От Куропаткина? — я посмотрел на Мелехова.

— Вернулись последние вестовые: ни один не успел пробиться к штабам соседей до их отъезда.

— Было же время.

— Время было, но… Там прямо посреди боя части нового 6-го корпуса начали прибывать. А они не обстрелянные, услышали бой совсем рядом, увидели раненых и просто отказались выходить из своего поезда, пока тот назад не отправят. Весь район вокзала перекрыли, палили в каждого, кто, как им казалось, сейчас их на смерть погонит, и никого слушать не хотели. В общем, поэтому и не успели.

— А по телеграфу? — я выдохнул, стараясь не злиться, и повернулся к связистам.

Увы, но и Чернов тоже только головой покачал.

— По радио — все попытки связаться глушат, провода перерезаны. Попытки отправить вестовых в Мукден…

— Не имеют смысла, — закончил я за него.

Вообще никакого! Сколько займет дорога до столицы Маньчжурии? Сколько обратно, даже если Куропаткин плюнет на репутацию и решит поверить моим посланникам? И главное, не дойти никому. 12-я дивизия японцев все еще перекрывает позиции у станции Яньтай, и ведь не сделаешь с ними ничего. Чтобы отбросить, придется отправлять на север все свои силы, а это, считай, отдать без боя Ляоян. Единственное, что тут хорошо: войскам Иноуэ тоже особо нам не помешать. В защите мне хватает одного полка, который в стенах города всегда сможет их задержать. То есть задавить нас не так просто, и оставлять хорошую позицию, давая нам свободу маневра, японцы пока не готовы.

Вот так мы и сражаемся. Японцы формально нас окружили, но мы пока давим и, если не остановимся, еще можем все перевернуть.

— Передовые отряды Шереметева выходят к линии Маетун-Ляоян, — Лосьев получил новое сообщение. — Говорят, там японцы уже успели серьезно укрепиться. Частично сами, частично наши старые позиции под себя обустроили.

У меня мелькнула неловкая надежда, что враг не успеет встать плотно по всему фронту, но немцы хорошо натаскали своих учеников. Японцы работали от заката до рассвета, и если первую линию укреплений мы прорвали, пусть и со сложностями, то теперь сплошные линии окопов напоминали диспозицию еще до начала Ляояна. Я даже выехал на ближайшую обзорную сопку, чтобы осмотреть все своими глазами, и впереди как будто на самом деле не было слабых мест.

Наш правый фланг, или левый у японцев, который мы могли обрабатывать с бронепоезда, казался лакомой добычей. Но только казался! Я легко различал вдали контуры характерных укреплений сразу для трех десятков батарей. Прорвем первую линию, начнем втягиваться и сразу попадем под их огонь. Значит, японцы не только окопались, но еще и успели расставить на нас ловушку. Простенькую, но все же.

— Павел Анастасович уже докладывал, сколько ему понадобится времени, чтобы проложить дорогу параллельно фронту? — спросил я.

— Докладывал, но… Он говорит, что японцы выбрали очень неудобную позицию.

Лосьев не договорил, когда я и сам все понял. Сопки, болотистая пойма Сяошахэ, протекающей немного южнее — география позиции заставляла нас прокладывать рельсы либо слишком близко, подставляя рабочих и поезд под японские орудия, либо слишком далеко… А у нас не так много пушек и снарядов, чтобы мы могли зря тратить четыре из пяти выстрелов.

Нужно было действовать! Что-то решать! Я делал ставку на домашние заготовки — их время вышло. Полагался на храбрость солдат — и они меня не подвели… Кажется, можно было продолжать идти вперед, просто проливая реки крови. Победа бы все окупила… Но я не хочу быть таким офицером, да и шансы на успех далеко не сто процентов. А что еще я могу сделать? Полководцы древности, когда приходили такие моменты, вставали впереди войска и сами вели его на врага, решая судьбу сражений. Но опять же, даже если я так сделаю, что это изменит? Разве умрет меньше людей, если я рискну своей жизнью, разве станут выше наши шансы на успех?

Нет, конечно, будет красиво, но для победы нужно было что-то другое… Как в истории войн: последние генералы-герои, летящие впереди своих войск, полегли еще в Крымскую кампанию. Да даже еще раньше. Когда приходило время, ни сам Наполеон, ни те же Кутузов или Веллингтон не шли в атаку сами. Их талант был в другом: они видели слабое место, слабую точку, удар в которую мог изменить ход боя, и били в нее. Вот только чтобы отправить вперед гвардию или свой последний резерв, нужен талант. Нет, если достаточно просто сточить их о врага и пролить кровь, то можно и просто так. Но если нужно победить, то тут или талант, или мозги…

И я пробовал думать. Осматривал позиции японцев, ходил вокруг тактического стола, ища идеальный вариант — хоть какой-то! — но его не было.

— Ваше высокоблагородие, надо что-то делать. Солдаты волнуются, — капитан Кутайсов не выдержал первым. Что тут скажешь, не зря кое-кому достался титул графа.

— Сейчас… — я тяжело потер лоб и снова взобрался на вершину обзорной сопки.

Солнце сияло уже прямо над головой, припекая даже сквозь каску, которую я всегда надевал вместо фуражки при выезде на передовую. Наши, японцы, солдаты, артиллерия, геометрические фигуры укреплений… Чем-то это напомнило тело больного, когда тебе нужно проложить единственно верный путь, чтобы расправиться с раной. Стоило только додумать эту мысль, как я словно сделал шаг назад, перестав видеть конкретные треугольники и ромбы построений, вместо которых остались лишь цветные пятна. Люди, армии, лечить или убивать — так ли велика разница?

Убийца ведь всегда ищет слабое место жертвы, доктор — слабое место болезни. Получается, я сейчас не учился новому, а повторял то, чем и так занимался всю жизнь. Поиск слабости вражеской армии всегда был у меня в крови. А тут еще и неожиданная подмога подтянулась: я только сосредоточился, и внутри тут же начали всплывать давно позабытые знания. Все, что видел и слышал до моего появления старый Макаров, десятки и сотни мемуаров по различным сражениям кого-то более современного, а еще древний, пропитанный нафталином и плесенью, опыт многих веков китайской истории. Последнее-то откуда?..

Мне показалось, что после того, как я все понял, память сразу нескольких людей, которая очень долго варилась в одном котле, наконец, слилась воедино. И в тот же миг меня окончательно накрыло. Не догадка, не интуиция — я именно что знал, где враг только пытается казаться сильным. Куда надо ударить, чтобы вытащить наружу слабость, которую попытались прикрыть сталью пушек, чтобы вся выстроенная за ночь защита рухнула как карточный домик.

Капитан Лосьев бросал взгляды под стол, где Брюммер еще вчера спрятал бутылку коньяка. Не дело, конечно, пить во время боя, но… Молодой штабист сам не ожидал, как может ударить по нему неуверенность полковника Макарова. Казалось, что тот всегда знает, что делать дальше, и это придавало сил всем вокруг него. А сегодня утром он растерялся. Летели телеграммы от Шереметева, предлагающего уходить в оборону, от Мелехова, напирающего, что нужно давить врага любой ценой. Лосьев своей волей придержал эти сообщения и теперь все больше нервничал, мечтая о коньяке и в глубине души зная, что тот никак не поможет и ничего не изменит.

А потом полковник вернулся, и он был таким же, как раньше. Даже еще увереннее! Глаза блестят, на губах улыбка, ради которой вдовушки готовы устроить прием хоть в осажденном Ляояне, лишь бы был повод броситься ему на шею.

— Начать перевод всех обозов на левый фланг, — Макаров отдал довольно странный приказ, но никто даже не подумал забрасывать его вопросами.

Каждый делал свою работу, и детали этого приказа полетели по сотням телеграфных линий, протянутых по всему фронту, а десятки тысяч нестроевых начали медленно, но неумолимо перекатываться с одной позиции на другую. Солдаты все еще нервничали, но, зная, что все перемещения касаются только вспомогательных частей, держались. А вот японцы, которые просто не могли проигнорировать движение такой массы людей, не выдержали и тоже начали перестроения. Генералы Оямы старались тоже двигать войска лишь в тылу, но их-то солдаты знали, что это маршируют боевые части, и невольно думали, какую же силищу русские кинули в бой где-то на юге, что там потребовалось столько подкреплений.

А потом Макаров объявил наступление.

Артиллерия с бронепоезда, как обычно, ударила первой, сбивая самых яростных и активных защитников. Потом вперед полетели 12 собранных по всем сусекам эскадронов под командованием сотника Буденного.

— Он справится? — тихо спросил Лосьев у Кутайсова, который и готовил приказы по кавалерии.

— Семен Михайлович? Если без маневров, а просто вести за собой людей, я бы ему сейчас хоть целую бригаду доверил, — тихо ответил Павел. — Тем более там только кажется, что они идут в лоб.

Лосьев в свою очередь был так занят, передавая маршруты атаки для пехотных дивизий, что пропустил часть инструктажа.

— А что там?

— У них задача захватить 3-ю высоту у Хуанцзятунь и 7-ю у Шоушаньпу, без захода в деревню, только сами сопки, чтобы разместить там снайперов.

И Лосьев разом все понял. С этих высот вполне можно было простреливать все позиции, которые могли бы встретить атакующие полки в лоб. А навесом — потери будут, но терпимые… Сжав кулаки, он ждал новостей с поля боя, и вот первые. Буденный прорвался! Потом — снайперы заняли позиции! Наконец, прорыв — сразу 1-й и 2-й дивизий Мелехова! Лосьев ожидал, что этот удар доверят штурмовым частям Шереметева, но их Макаров пока удерживал в резерве.

— Потери при прорыве — около двух тысяч человек убитыми и ранеными. Эвакуационный поезд смог забрать только четверть, но фельдшеры работают прямо в тылу.

— Хорошо… — полковник на этот раз предпочел следить за боем своими глазами.

И Лосьев видел, что все его внимание сосредоточено не на месте прорыва, а левее, где японцы все не могли решиться. То ли им готовиться к удару с их направления, то ли идти на помощь соседям. И вот там началось шевеление, правда, пока было непонятно, насколько все серьезно, но полковник уже развернулся.

— Приказ всем резервным частям. Пушки и пулеметы перед строем и атакуем! Под полковой гимн!

Макаров отдал, пожалуй, свой последний приказ в этом сражении, который почти мгновенно донесли до Шереметева и его командиров. Ни одной лишней секунды… Приданный штурмовым частям старший капельмейстер Доронин сработал чуть ли не быстрее всех. Трубы, барабаны — музыка какое-то время летела над полем, пока ее не заглушили грохот горных пушек и стук пулеметов. Штурмовики расчищали себе путь, а японцы словно забыли их встретить…

И только сейчас Лосьев осознал: начни они на десять минут раньше, и пушки этого сектора сняли бы свою кровавую жатву, начни на десять минут позже, и то же самое сделали бы те, кто должен был прикрыть отходящие на помощь левому флангу части. Смена войск на позиции нигде не происходит мгновенно, и Макаров, заставив врага двигаться, создал для своих то самое окно возможности. Возможности ударить, когда тебя не ждут! Еще недавно крепкий фронт начал трещать.

Лосьев чувствовал, что если где-то Шереметев и его офицеры не додавят, то японцы встанут. Но обе штурмовые дивизии шли до конца. Где-то брали свое за счет огневой мощи, где-то за счет слаженности действий, а где-то… за счет легших перед вражескими окопами тел. Но они шли! И вот первый японский офицер не выдержал и скомандовал отступление. Слаженно, аккуратно, прикрывая себя крепким арьергардом, но… Один раз побежав, остановиться очень сложно. Фронт, стоящий все утро, пополз вперед.

К двум часам дня они заняли около шести километров, к вечеру и вовсе ушли за стрелку Тайцзыхэ и Сяошахэ. Но главным тут были не территории. Главное, что японцы под конец почти перестали сопротивляться. Надавишь, и они откатываются. Причем не потому, что у них на этом направлении меньше солдат и почти кончились снаряды — хотя в большинстве случаев так и было — а потому, что у них пропала воля. Вера в то, что они могут победить.

— И опять не дожимаем! Просто людей не хватает! — выругался где-то рядом с Лосевым Кутайсов, а потом не выдержал и выхватил из-под стола ту самую бутылку. Один глоток, и весь алкоголь словно сгорел у него во рту, не добравшись до желудка. Молодой штабист только пожаловался. — Не берет, собака!

— Потому что рано еще, — Брюммер, забыв про условности, сполз со своего места и рухнул на землю, раскинув во все стороны руки. — Вот победим, тогда алкоголь снова и начнет действовать. А то коньяк после такого сражения, как пиво после водки…

— Завтра японцы снова встанут… — Алексей Борецкий, который полдня провел со штурмовиками, тяжело вздохнул.

— Уже не так крепко, — возразил Лосьев. — Вы же видели, сколько артиллерии они потеряли, когда отступали. Да и китайцы, стоило Ояме оттянуть побольше сил из тыла, сколько запаса им пожгли. Не уверен, что японцам теперь хватит на еще один такой день пуль и снарядов.

— Нам тоже не хватит. 12-я дивизия еще отрезает нас от Мукдена.

— Надо ждать, что полковник скажет… — подвел черту Лосьев, и все разом посмотрели наружу. Макаров, как и большую часть сражения, снова стоял на ближайшей высоте, лично осматривая позиции врага.

— А вы помните, как он начал атаку? — неожиданно тихо спросил обычно громогласный Брюммер. — Дозорные с первой линии еще ничего не заметили, а он уже отдал приказ… Если честно, мне кажется, он это сделал даже раньше, чем сами японцы начали маневрировать.

— Он что, будущее видит? — пошутил Борецкий, но никто не рассмеялся.