Японская война 1904. Книга третья

Глава 7

— Все передал? — Куропаткин внимательно посмотрел на своего адъютанта.

Поручик Огинский был из старого рода и ни разу не давал повода заподозрить себя в излишней болтливости. Однако все равно было волнительно.

— Да. Как вы и приказали, сказал, чтобы он использовал эту возможность с умом…

Куропаткин благодарно кивнул, а потом попросил Огинского оставить его одного. И зачем он это сделал? Зачем дал Макарову свободу? Сам себе он, наверно, мог сказать правду. Успехи первого дня при Ляояне напомнили ему прошлое. Ахал-Текинскую экспедицию, Турецкий поход — как они сражались вместе с генералом Скобелевым и побеждали. Михаил Дмитриевич умер больше 20 лет назад, и Куропаткин успел подзабыть этот азарт, эту жажду крови и победы, которые раньше вели его. Карьера, деньги, должность министра — все вместе они словно иссушили его душу. Превратили в мумию, но, как оказалось, даже почти потеряв себя, он еще умел мечтать.

Недостаточно, чтобы взбунтоваться самому, но… Уж слишком противно было то будущее, которое великий князь уготовил для своевольного полковника. И ведь тот даже не понял. Ушел с гордо вскинутой головой, думал, что свободен, но при этом приказы Куропаткина связали 2-й Сибирский по рукам и ногам. Единственное, что им оставалось — это держать удар. Вот только как бы хорошо Макаров с этим ни справился, он, главнокомандующий, нашел бы в чем его обвинить после сражения. Всегда есть ошибки, и прикрыть себя от них можно, либо найдя покровителя, либо разгромив врага. Причем разгромив его настолько очевидно, что даже самые ядовитые змеи забились бы по углам, решив выждать более подходящий момент для атаки.

Раньше у Макарова не было даже шанса на это — великий князь не любил рисковать и показательно уничтожал всех, кто шел против него. Но сейчас… Шансов все равно почти нет, но хотя бы теперь все зависит от самого полковника. Сможет ли он сотворить чудо? Нет — тогда надо будет надеяться, что детали сегодняшнего приказа нигде не всплывут. А если да? Куропаткин задумался, а потом, нервно поднявшись, закопался в свои вещи. Где-то внизу лежали подписанные еще в Санкт-Петербурге приказы. Без имен, без званий, просто на всякий случай — вот, кажется, и пришло время заполнить один из них.

— Ваше высокоблагородие, вас ждут в штабе… — в палатку к Куропаткину заглянул один из адъютантов.

Алексей Николаевич бросил взгляд на напольные часы, как раз отбившие восемь вечера. Восьмерка — как символично. В Китае только эта цифра в отличие от всех остальных по умолчанию не могла нести негативного смысла. Только жизнь, только процветание.

Продолжаю собирать новости с других участков фронта.

Сегодня японцы начали атаковать позже, почти в районе полудня. То ли устали после вчерашней мясорубки и ночных наскоков, то ли пытались усыпить нашу бдительность. Тем не менее, потом натиск на позиции корпусов Штакельберга и Иванова продолжился — словно ничего и не было. Наши попытались ответить — отправили в обход правого фланга конницу Мищенко. И у того не получилось взять даже первую деревню.

— Ну что же вы так, Павел Иванович! — не выдержал Буденный, который тоже следил за новостями. — У Акиямы ведь в два раза меньше эскадронов!

— Он их спешил и посадил в укрытия, — я покачал головой, дослушав последние детали неудачной атаки. — Такое даже пехоте не взять быстро и в лоб.

— Вы брали! — на мгновение оторвался от карты Кутайсов. Еще один молодой штабист специализировался на кавалерии и всегда краем уха слышал, когда мы ее обсуждали.

— Мы работали в тылу, на скорости и маневре, — я покачал головой. — Это совсем другое. А тут позиционная война, у Павла Ивановича на самом деле шансов особо не было. Разве что уходить сильно правее и атаковать не во фланг, а сразу в тыл, но…

— Там китайская граница, — закончил за меня Буденный.

Все верно. Еще одна из неприятных условностей этой войны — Китай, который одновременно наш союзник и один из нейтралов. Худшая комбинация: никакой помощи, и в то же время мы обязаны тщательно придерживаться территории Маньчжурии, не выходя за ее границы. А вот японцы при желании эти правила нарушали — как, например, сделали это на юге, расширяя зону влияния у Квантуна. И никто из тех, кто периодически напоминал России о нерушимости границ Китая, и не подумал их этим попрекнуть.

Не знаю, решился бы я сам плюнуть на договоренности о границах в случае чего, но вот Мищенко точно не хватило на это наглости. Да и не нужно было, если честно — прошло уже полтора дня, а мы продолжали вполне уверенно сдерживать натиск японцев. И вот, так и не добившись успехов на фланге Оку, главнокомандующий Ояма начал переносить активность на фланг Куроки. Тем более что гвардия Хасэгавы еще со вчерашнего дня заняла позиции для атаки.

— Они пошли! Не меньше сотни пушек прикрывает! И среди них точно есть пара гаубиц! — новый доклад.

— Вчера гаубиц не было, значит, новые резервы, — тут же вскинулся Брюммер. — И сотня пушек! У них просто не набиралось бы столько без переброса резервов от Оку.

— Кто еще что думает? — я обвел взглядом остальных штабистов.

— Если гвардия Хасэгавы ударит по 17-му корпусу, мы в свою очередь сможем ударить им во фланг, — тут же предложил Шереметев, которого до того, как придет время контрудара, я предпочитал держать при себе.

— Не забывайте, — напомнил я. — Это все-таки армия Куроки, а тот что на Ялу, что потом во время сражения с Бильдерлингом придерживался одного правила. Гвардия идет вперед всеми силами, не жалея себя, но… Это всегда отвлекающий удар.

— Сковать соседей, а потом продавить уже наш корпус. Учитывая, что официально нас меньше двадцати тысяч, слабее места не найти, — Шереметев хмыкнул. — Если это так, японцев будет ждать сюрприз.

Я кивнул, а сам невольно вспомнил детали этого сражения из будущего. Раньше никак не получалось, а тут все так совпало. Осознание маневра врага, мысли, что сам бы сделал на их месте, и словно плотину прорвало…

В моей истории 2-й корпус после полного провала на Ялу был отправлен в резерв и сражение при Ляояне встречал как один из резервных. Вместо нас у Лилиенгоу, разве что немного ближе к центру, располагался 17-й корпус Восточного отряда, и именно ему пришлось принять на себя удар Куроки. Причем атака действительно началась с отвлекающего маневра гвардии, потом обход Танхэ и Тайцзыхэ по наведенным мостам и выход даже не во фланг, а в тыл к Яньтайским копям. Сколько ошибок и сколько подвигов. Одна оборона Нежинской сопки чего стоила, но до нее, надеюсь, в нашем случае просто не дойдет.

А в том варианте сражения все в итоге закончилось очень глупо. Центр и левый фланг уверенно сдерживали японцев, у Куропаткина даже были резервы, чтобы остановить и отбросить пошедшего в обход Куроки, но… Сложно справиться с паникой, когда враг оказывается так глубоко в мягком подбрюшье тыла, а особенно если есть те, кто скажут спасибо за этот маневр — и Куропаткин командует отступление. Я даже вспомнил детали. 3 августа, 4 часа утра, Куроки, осознав, что его армия осталась совсем без боеприпаса, командует отступление. Тот же день, 2 часа ночи — Куропаткин, опередив своего врага хоть в чем-то, отдает тот же самый приказ…

Ну что это, как не полное невезение и глупость? Но в этот раз все будет по-другому!

Рядовой Кунаев поправил стальную каску, которую покосило от близкого разрыва. Опять погнуло, и ткань, обтягивающую ее сверху для защиты от солнца, порвало.

— Вернемся, опять придется сдавать в ремонт, — вздохнул рядом Панчик, которому тоже досталось. Он использовал для обтяжки каски не стандартную ткань, а раскрашенную китайцами в цвета польского флага. За такие вольности приходилось платить из своих.

— Зато мозги целые, — хохотнул Кунаев и снова поднес бинокль к глазам.

Говорили, что в других корпусах такие ценные приборы выдавали только офицерам, а у них Макаров позаботился, чтобы и у всех дозорных тоже было, с чем разглядывать врага. По слухам, эту и какую-то другую технику прислала полковнику его столичная любовница, прознав, что тот может убежать с японкой. Решила удержать своей щедростью… Кунаев даже пару раз участвовал в спорах, когда солдаты пытались выяснить, насколько страшна же столичная благодетельница, раз посылает не какие-то мелочи, а сразу целый эшелон барахла.

— Тихо! Тихо! Кажется, стихает огонь, — Чарный тоже на мгновение выглянул из-за гребня окопа и снова спрятался вниз. — И чего Шереметев нас так близко к смертникам Мелехова поставил? Я думал, те хотя бы сутки посбивают запал японцев, и только потом мы в дело вступим.

— Нет, тут полковник правильно все делает, — важно поправил своего подпевалу Панчик. — Разве не слышали, что узкоглазые теперь хотят всю артиллерию к нам сюда перетянуть? Сегодня сто пушек, завтра будет триста. Если и идти в атаку, то только сегодня, пока они еще думают малыми силами справиться.

— А откуда ты про пушки знаешь? — Кунаев удивился неожиданной информированности товарища.

— Мы — солдаты, нам никто не докладывает, но только потому, что мы и сами все знаем, — Панчик хохотнул.

Быстро и зло, потому что именно в этот момент японцы действительно пошли в атаку. Часть перебиралась бродами, часть шла по наведенным во время обстрела мостам. Солдаты в черных мундирах с желтым шитьем закреплялись на берегу и тут же снова бежали вперед, расширяя зону контроля.

— Где же наши пушки? — Чарный сглотнул, глядя, как враг расползается во все стороны словно саранча. Вот и японские пушки начали подтягиваться. — Почему все молчат?

Нет, никто не молчал — передовые отряды Мелехова продолжали беспокоящий огонь по врагу, но несколько сотен винтовок не могли ничего сделать против такой орды. А больше подполковник никого и не выдвигал вперед. С каждой минутой все сильнее казалось, что офицеры проспали, допустили страшнейшую ошибку, за которую им, солдатам, придется платить большой кровью… Кунаев сжал зубы. А ведь могли встретить врага еще на берегу Танхэ, но пустили к себе. Теперь уже здесь такие позиции отдали. А потом и вовсе: часть японцев начала сразу строиться и уходить куда-то дальше на восток — еще один обход. Неужели их предали?

Рядовой Кунаев на выдержал и повернулся в сторону тыла, пытаясь разглядеть хоть кого-то из офицеров, убедиться, что они все видят. Увы, все позиции в тылу были хорошо спрятаны, и не оставалось ничего другого, кроме как ждать.

— Надо уходить! — еще через полчаса наблюдений за японской переправой Панчик не выдержал. — Тут уже ничего не исправишь! А так хотя бы не погибнем зазря.

— Но нам сказали ждать, — Кунаев возразил, но как-то неуверенно. В глубине души он уже не верил, что тут можно что-то исправить. Есть предел человеческой храбрости!

— Хочешь — жди, а я пошел… — Чарный первым вылез из окопа назад, и тут же рядом с ним ударила пуля, выбив небольшой фонтан каменной крошки.

— Что за черт! — выругался Панчик и за ногу сдернул своего подпевалу в окоп. Остальные штрафники тоже закрутили головами, пытаясь понять, что произошло, а потом…

— Снайперы! — выдохнул Кунаев.

— Офицерские псы! — выругался Панчик.

— Да нет, они же не подстрелили никого, просто напомнили, что рядом и за всем следят.

Как ни странно, эти слова и эта пуля, отрезавшая путь назад, помогли всем собраться. Японцы перегнали на правый берег Тайцзыхэ уже где-то две дивизии, когда их поисковые отряды, уходящие все дальше и дальше, неожиданно наткнулись на настоящую стену огня. Град выстрелов оказался настолько плотным, что от пары отделений не осталось никого, а потом впервые с начала сражения заговорили пушки 2-го Сибирского.

Японцы попытались ответить: они тоже готовились и даже подтянули батарею гаубиц. Кунаев безошибочно узнал их по бьющему по ушам тяжелому гулу после выстрелов. Вот только все позиции, которые заняли японцы, были уже пристреляны, и русские батареи, не жалеющие фугасов, раз за разом выигрывали артиллерийские дуэли. А потом огонь пушек и мортир, подтянутых к первой линии, сосредоточился на вытянувшихся вперед порядках врага.

Лишь сейчас Кунаев понял, чего ждали офицеры.

— Заманили, — выдохнул Панчик. — Заманили, а теперь просто уничтожают словно свиней.

Вот только на самом деле все было совсем не так идеально. Да, пушки работали, и разрывы раз за разом накрывали японские порядки, но сколько дней и, главное, снарядов потребуется, чтобы довести зачистку до конца? Где-то в ровной, как стол, Европе можно было бы справиться за час, но вот тут, в холмах Маньчжурии, у корпуса, да, наверно, и у всей армии просто не хватит снарядов на каждую яму. А там и японцы не собирались сидеть без дела: каждую минуту они все глубже закапывались в землю. Несли потери, но и подкрепления по нетронутым мостам продолжали подтягиваться.

— Почему же их не взорвут⁈ — где-то рядом скрипел зубами Чарный.

— Хотят, чтобы нам потом было о кого убиваться! — фыркнул Панчик. — А то выживет слишком много рядовых, с нашим-то опытом, умением постоять за себя да стрелять по врагам — и неуютно станет в мирной жизни столичным хлыщам.

В этот момент словно в подтверждение его слов в тылу заиграл сигнал подготовки к атаке. А японцев-то оставалось еще слишком много.

— Да нас просто сотрут в порошок! — зарычал Панчик, но несмотря на это подобрался поближе к переднему краю окопа. А вслед за ним подтянулись и все остальные.

Рядового Кунаева потряхивало, прежде всего от осознания, что Панчик, скорее всего, прав, но он все равно собирался идти вперед. Честь ведь есть не только у офицеров, а он сюда пришел не просто так, а за Родину сражаться… Музыка изменилась, сигнал готовности к атаке стал более напряженным, а еще к нему добавились странные громыхающие ноты. Словно удары колуна по мокрым бревнам или… Грохот стальных колес по рельсам.

Кунаев обернулся и неожиданно увидел, как из-за сопок в русском тылу вырвался и несется вперед странный, похожий на жука паровоз!

— Как он едет? Тут же рельсов нет! — выдохнул кто-то.

— И что за панцирь сверху?

— Словно черепаха!

В этот момент паровоз замедлился, выходя из-за сопок, и сделал небольшую дугу. На повороте рядовой Кунаев сумел разглядеть, как прямо под колесами мелькнули самые настоящие рельсы. Просто немного утопленные под землю и присыпанные сверху. И поезд, дав залп шрапнелью по врагу почти прямой наводкой, снова начал разгоняться. Японцы, впрочем, словно ждали чего-то подобного. Как оказалось, они придержали нераскрытыми несколько батарей и теперь попытались сбить передвижную батарею. К их несчастью, гаубицы и мортиры, стреляющие навесом, просто не могли попасть по быстро движущейся цели. А обычным пушкам не хватало уже мощи, чтобы пробить те странные щиты-панцири вокруг паровоза.

— Нет! — Панчик чуть не выскочил из окопа, когда особо удачливой японской пушке все-таки удалось зацепить один из задних вагонов.

Тот аж с рельсов сбросило, и на мгновение солдатам показалось, что все. Поезд сейчас остановится, но его команда сработала быстро и жестко. Сцепку выбили самым настоящим взрывом, подбитый вагон отлетел в сторону, и поезд продолжил свой бег. На мгновение все на поле боя поверили, что сейчас он врежется в японские ряды и начнет давить их колесами, но в последний момент железная дорога заложила новый поворот.

Снова шрапнель, к которой на этот раз присоединились еще и пулеметы, а трубы заиграли уже не подготовку, а самую настоящую атаку. Кунаев тряхнул головой, прогоняя напряжение, и бросился ко второму окопу — там стояли приданные им для этого боя кони. Отработанным движением смахнул со своего Кабана специальные наушники и шоры, защищающие животных от лишнего волнения раньше времени. А теперь вперед — как на тренировке.

В брешь, пробитую бронепоездом в так и не сумевших до конца окопаться японских рядах, первым ворвался их штрафной отряд. Ворвался, зарылся в землю, прикрывая фланги, а там и остальные части 2-й дивизии Шереметева начали накатывать. И под прикрытием вставшего на круговые рельсы поезда японцы ничего не могли им противопоставить.

Слежу за боем, ругаюсь про себя, что порой не остается ничего другого, кроме как ждать и верить в своих людей.

Ловушка на переправе сработала. Дали японцам втянуться, потом обработали их с поезда скорострельными 76-миллиметровыми пушками и прижали к реке. Если честно, несмотря на все тесты, волновался за броню. Хорунженков обещал по возможности притащить из набега броневые листы с «Сивуча», но пропал без связи и даже в случае успеха не мог вернуться из-за японцев, перекрывших все проходы к Ляояну. В общем, пришлось использовать что было.

К счастью, благодаря приходу эшелона от Путиловского завода у меня появились новые километры полевых дорог и, главное, новые вагоны и паровозы, которые можно было поставить аж по две штуки в один бронепоезд. Теперь мощности хватало не только на перевозку пушек и усиление корпуса, еще мы смогли прикрыть паровые котлы — самое ценное, что у нас было — навесной броней. Мелехов считал, что это слишком расточительно, а вот на мой взгляд возможность гарантированно выдержать хотя бы первое попадание — это уже огромное преимущество. А вместе со скоростью и пехотой, которая поддерживала атаку бронепоезда на своих двоих, такое соединение становилось страшным оружием.

Лично я, будь на месте японцев, видел только один выход остановить подобного врага. Уничтожать не сам бронепоезд, а пути перед ним, но, к счастью, Куроки пока до этого не додумался. И сегодня мы прижали к Тайцзыхэ где-то треть его армии и до темноты вырезали японцев без всякой жалости. Впрочем, они и сами не просили пощады, а как солнце скрылось за горизонтом, и вовсе пошли на прорыв. У них на пути оказалась одна из совсем свежих частей, и они не выдержали. Разбежались, и японцы, не став преследовать беглецов, почти спокойно переправились на левый берег Тайцзыхэ.

При общем успехе операции и всего сражения целиком эта мелочь казалась такой незначительной, но в самом конце дня все равно портила настроение. Словно знак, что удача собралась отвернуться от нас… Казалось, не только у меня появились неприятные предчувствия, и все мои офицеры пахали за двоих и гоняли солдат, пытаясь понять, не задумали ли что-то японцы… А потом пришло сообщение от связистов, прикрепленных к позициям 17-го корпуса. Как оказалось, Куропаткин тоже заметил смещение интереса японцев на наш левый фланг и отправил свежий, лишь недавно сформированный 5-й Сибирский корпус на стык между нами и Бильдерлингом.

Вчера подобный же маневр сработал без проблем, сегодня же… Подкрепление, которое должно было усилить наши позиции, старалось держаться чуть в отдалении. Генерал Орлов справедливо оценивал умения лишь недавно призванных солдат и не лез на рожон, вот только новый удар Куроки пришелся прямо по нему. К дивизии Хасэгавы присоединились те роты и батальоны, что успели отступить от нас. С левого фланга Оку отсыпали артиллерии. И вся эта мощь врезала по недавним новичкам, после чего те вполне ожидаемо не выдержали…

— Они побежали! 12 батальонов и 16 орудий — это немного, но как они могли побежать, не выдержав и часа боя⁈ — Лосьев, выстраивающий схему движения на завтрашний день, схватился за голову.