Японская война 1904. Книга третья

Глава 5

Подпоручик Кутепов лежал в траве, рассматривая, как в утреннем тумане словно на фотографии проявляются очертания утреннего Инкоу. Солнце еще не поднялось над горизонтом, а порт уже работал. Две канонерки прикрывали берег и ползущую к нему вереницу транспортов. Тысячи людей сновали туда-сюда, и в этом хаосе простого люда выделялись строгие ряды армейских частей Японской Императорской армии. Не меньше полка, не считая отрядов ветеранов, отвечающих за порядок. Многовато, похоже, в порту сейчас находится не только прикрытие, но и часть пополнения для группировки Оку или Нодзу.

Вот только они все равно не отступят! Чем больше врагов, тем лучше — тем славнее будет победа! Правда, не все так считали. Так, капитан «Сивуча» Стратанович до последнего отказывался идти на контакт, и только телеграмма от Макарова решила ситуацию. Кавторанг — это чин седьмого класса, полковник — шестой. Хоть флот никогда не подчинялся пехоте, вовремя поступившее предложение помогало прикрыть задницу на случай разборок, и тогда… Пусть моряки и не хотели слишком рисковать, но уходить, даже не попытавшись ударить по врагу, им не хотелось еще больше.

Несколько дней ушло, чтобы вернуться к северным границам Инкоу. Могли бы и быстрее, но в последний день «Сивуча» тащили словно бурлаки с выключенной машиной, а то клубы дыма японцы точно заметили бы еще за десяток километров. А ручками — получилось долго и тяжело, но тихо. И дозоры Хорунженкова сработали идеально, сняв с помощью снайперов три японских секрета и перекрыв дороги для местных доброхотов, готовых доложить о появлении русских за скромное вознаграждение.

После этого, пользуясь петлей, которую прямо перед городом делала Ляохэ, капитаны выгрузили часть команд и грузов заранее. Один крупный отряд отправился к Инкоу вдоль реки, другой, поменьше, пошел напрямик к побережью. Кутепов был в первой группе, волнуясь в ожидании большого сражения и лишь иногда задумываясь о том, что же делают все остальные.

— Александр Павлович, — тихо зашептал лежавший рядом казак охранения. Им в этом бою доверили прикрывать отряд снайперов, и народ, понимая важность задачи, немного нервничал.

— Что?

— А вы почему не вернулись, когда посылку привезли?

— Там японцы уже близко к Ляояну подошли, мог и не проскочить. Вот к вам прорываться можно было и рискнуть. А просто так лезть на рожон — полковник бы не одобрил.

— Это правда, он часто говорит, чтобы без дела животом не рисковали, но вот когда надо… Умри, но сделай.

— И правильно говорит.

— А вас никто не ждет?

— По телеграфу о моем решении остаться передали.

— И вам совсем не страшно? Нас так мало, и мы даже не в обороне сидим, как когда тобольцам помогали, а сами атакуем.

— Не страшно. План сам полковник придумал, а еще… Это война, солдат: будешь сидеть на ней тихо, может, и выживешь, но карьеру не сделаешь. А у меня, брат, на будущее слишком большие планы, чтобы в подпоручиках несколько лет ходить.

— Вы из этих… социалистов?

— Вовсе нет. Поверьте, в России достаточно людей под самыми разными знаменами, которые хотели бы сделать ее лучше. Не только… социалисты.

— А кто еще? Баре? Так вы вроде не из знатных?

— Отец был с личным дворянством, отчим — с потомственным, он из гражданских чиновников при корпусе лесничих. Вроде бы и не особо много, чтобы задирать нос, но, главное, сейчас передо мной открыты все двери в империи, и только от меня зависит, как далеко я смогу пробиться. Сам пробиться, не кланяясь старым семьям или иностранцам, что так снисходительно предлагают некоторым свое покровительство.

Кутепов поморщился, потому что почти сразу пожалел, что сказал последнюю фразу, но, к счастью, на нее почти никто не обратил внимание. Японцы как раз заметили приближение растопившего топку «Сивуча» и начали суетиться. Все разговоры разом затихли, и каждый в отряде молодого подпоручика сжал кулаки, глядя на то, как развивается сражение. Они в чем-то помогали при его подготовке, но точные планы были известны только капитану Хорунженкову и, может, еще бледному как смерть Стратановичу.

Кутепов следил, как «Сивуч» все быстрее идет вниз по реке, словно стараясь поскорее выйти на дистанцию огня. Может, брандер из него сделали? Мысль мелькнула и тут же исчезла — чушь! При дальности современных пушек никто не даст подойти брандеру на дистанцию поражения. Хоть днем, хоть ночью, если бы каким-то чудом им удалось в темноте прорваться через отмели на Ляохэ.

А вот 9-дюймовая пушка на носу канонерки, если не бояться и стрелять до последнего, могла натворить дел. Пока ее даже не раскрыли, пряча от начавшегося дождя и осколков под крепким навесом из промасленной ткани. Пристрелочный огонь вели всего два 6-дюймовых орудия — пока неточно, но даже перелеты и недолеты заставляли японцев нервничать.

— Хорошо, что наши катера придержали, — выдохнул казак-сосед, когда один из этих пристрелочных снарядов случайно попал по японскому каботажнику, и тот, сверкнув огромной черной дырой, мгновенно набрал полборта воды и раненой нерпой ушел под воду.

Японцы начали спешить еще больше. «Атаго» и «Удзи», даже не дождавшись, пока котлы выйдут на полные обороты, сорвались со своих стоянок и стали подходить ближе к устью. При этом они, словно издеваясь, заворачивали влево, ловко выдерживая курс, чтобы «Сивуч», зажатый берегами Ляохэ, не смог бы взять их на прицел. Вот и проявилась огромная разница между кораблями со свободой маневра и без, а тут еще и батареи с фортов Инкоу включились, беря русскую канонерку в огневой мешок.

Кутепов сжал кулаки, когда новые разрывы начали накрывать палубу корабля. Сразу стало понятно, почему капитан Стратанович до этого сам не воспользовался подобной тактикой — это верное самоубийство. Но на что рассчитывает Хорунженков? Почему моряки его не остановили? Что, черт его дери, мог придумать Макаров, чтобы все это имело смысл? Очередной снаряд накрыл «Сивуч». Прямое попадание? Нет, по касательной, броня выдержала, но корабль разом лишился нескольких узлов скорости, и теперь его конец стал делом самого ближайшего времени.

Клубы дыма начали опадать, и, когда «Сивуч» вырвался из него на открытое место, Кутепов неожиданно обнаружил, что последний снаряд заодно снес и защитный чехол на носу корабля. Тот самый, под которым ждало своего часа 9-дюймовое орудие — вот только его не оказалось на месте!

И тогда Александр Павлович разом все осознал. Зачем снимали паровой двигатель с одного из пароходов. Что именно так долго и старательно перевозили пехотные части второго отряда. На что рассчитывают капитаны. И, главное, что движение японских канонерок, так ловко и разумно держащихся в стороне от секторов обстрела с «Сивуча» — это огромная ошибка. Для японцев.

Кажется, кто-то из вражеских капитанов тоже что-то понял. «Удзи» начал сбавлять ход и забирать в сторону от берега, но поздно. Тайная батарея, на которую японцы сами вывели свои канонерки, глухо булькнула. 9-дюймовка со стволом во все 229-миллиметров — страшная вещь. Никто точно не знал, какой гений догадался засунуть орудие береговой обороны на канонерку[1], но сейчас это сыграло на пользу русской армии.

Снаряд весом 126 килограммов, где почти треть приходилась только на взрывчатку — прямой наводкой по ближайшей канонерке… Подставивший борт «Удзи» зачерпнул воду и ушел на дно чуть ли не быстрее, чем старый и ржавый портовый транспорт. «Атаго» продержался дольше. К чести японцев, они не испугались, не попытались сбежать — вместо этого повернули все пушки к берегу и, выжимая все соки из своей паровой машины, попробовали первыми подавить тайную батарею.

Кутепов даже на ноги вскочил, чтобы ничего не пропустить. «Атаго» на скорости стал гораздо более сложной целью — следующие два снаряда ушли в молоко. А вот японцы попали, зацепили артиллеристов на земле, но те только злее стали. Закопченные, словно раскрашенные в черно-красные цвета обитатели преисподней, они прошли сквозь пламя и снова навели пушку.

Выстрел — на этот раз «Атаго» тоже зацепило. Машина потеряла ход, и четвертый снаряд пробил борт, попав куда-то в погреб для боеприпасов. Прямо перед Инкоу словно расцвел огромный огненный цветок, а потом, когда уши снова смогли различать звуки, Кутепов услышал батальонные трубы. Такая простая и приятная мелодия, от которой всегда тепло на душе. В атаку!

— Если играют в атаку, значит, мы побеждаем! — пошутил Кутепов и махнул своим солдатам, чтобы работали локтями и ползли вперед.

Наступление… Теперь снайперам нужно подбираться поближе к городу, а им проследить, чтобы никто этому не помешал. После всего увиденного молодой подпоручик не сомневался, что они справятся. Не совершат подвиг, не удивят врага, а просто сделают свое дело и выполнят приказ.

Плеве расстроил.

Я-то ехал в Ляоян, рассчитывая на все десять радиопередатчиков, а мне в итоге выдали только два. Конечно, к ним прилагались люди и двуколки для перевозки — три инженерных и одна интендантская, но я бы все богатство променял на еще один дополнительный прибор. Увы, их просто не было. Даже с учетом тех передатчиков, что еще только планировали собрать в этом году, у России от Польши до Маньчжурии имелось всего 106 станций. Половину собрали в Кронштадтской мастерской, которая сейчас все силы тратила на укомплектование Тихоокеанской эскадры Рожественского. 25 штук изготовила фирма «Дюкрете», еще 27 — «Сименс и Гальске» при поддержке «Телефункен». И вот с учетом всего этого даже две радиостанции были самым настоящим чудом.

— «Дюкрете» и «Маркони», — оценил я свою добычу. — У японцев такие же?

— Все верно, — кивнул мне Плеве. — Кстати, пока я искал для вас станции, заодно обнаружил кое-что интересное по делам связи. Это случилось еще 15 апреля. В тот день два японских броненосных крейсера, «Ниссин» и «Касуга», подошли к Порт-Артуру, чтобы попробовать навесом закинуть снаряды на внутренний рейд. При этом с кораблей велся активный радиообмен, что навело наших офицеров на мысль о наличии у врага корректировщиков в городе. Оборудование для связи занимает немало места, но вычислить его все равно непросто, и решение нужно было принимать быстро. И тогда контр-адмирал Ухтомский, временно исполнявший обязанности командующего флота, отдал приказ перебить сообщения. Но как это сделать? Наши связисты с «Победы» и Золотой горы подумали-подумали и забили все частоты большой искрой. И сработало, вражеская передача прекратилась.

— Большая искра — это просто более мощный сигнал?

— Да. В итоге в эфире получился белый шум… Так что, — Плеве хитро прищурился, — есть польза для армии от полицейской наблюдательности?

— Есть, — кивнул я.

Если до этого в мыслях были только жалобы на так и не выданные радиостанции, то теперь… Я перешел от мечты к суровой реальности. Радио — это не какое-то чудо-оружие, это просто инструмент, у которого есть как сильные, так и слабые стороны. И теперь я, слава богу, буду помнить об этом. Учитывать, что как враг может вмешаться в мои передачи, так и я в случае чего смогу это делать. И пусть до первых теоретических работ, которые опишут и объяснят, что именно произошло, еще целых 7 лет, это вовсе не значит, что моя активность не спровоцирует тех же японцев тоже в чем-то опередить время.

Ну вот, и опять придется больше думать. Но это когда вернусь, а пока…

— Спасибо, Вячеслав Константинович, — искренне поблагодарил я Плеве.

— Тогда ко мне не будет претензий, что вы не получите все 10 станций?

— Никаких. Вы дали вместо оставшихся восьми нечто гораздо более цельное. Информацию.

Плеве только хмыкнул — кажется, мое уважение к знаниям и интеллекту ему импонировало.

— Кстати, — я сообразил, что один вопрос у меня все-таки остался. — Если с радиостанциями все так сложно и все заказы расписаны на годы вперед, как вы умудрились достать даже эти два набора?

— Китайцы, — Плеве только рукой махнул. — Я предложил, они продали… Причем, кажется, не свои, но я даже вдаваться в эти подробности не стал. Сейчас при дворе Цыси слишком многие заигрывают с англичанами, так что, если ваши станции позаимствовали у новых союзников, то так даже лучше.

Министр хохотнул так искренне, что захотелось присоединиться, и я неожиданно понял, что он тоже чем-то похож и на Витте, и на великого князя Сергея Александровича. Просто действует со своим окружением немного по-другому…

Попрощавшись с Плеве и проследив, чтобы новые станции доставили к нашему составу, я решил довести до конца еще одно важное дело. Проверил, с собой ли подготовленные за последние ночи бумаги, а потом пошел к зданию прессы. Здесь, как всегда, был настоящий сумасшедший дом — все носились, спорили, даже кричали… Почему-то невольно вспомнился «Маугли», где говорили, что когда шакал впадает в бешенство, то даже тигр уступает ему дорогу.

Я тряхнул головой, прогоняя мысли о шакалах, и именно в этот момент меня приметил Чернецкий. Молодой человек сразу же бросил спорить со своим импозантным коллегой и подлетел ко мне, сверкая широкой улыбкой.

— Вячеслав Григорьевич, а я ваш комментарий про зверства японцев отправил в Москву, и его должны пустить в печать то ли сегодня, то ли завтра…

Я на мгновение растерялся. Не ожидал, что либеральной газете под патронажем кадета Милюкова будет интересно защищать царскую войну на границах империи. Определенно, они увидели в этом какой-то смысл, но какой? Разве что противопоставить меня остальным генералам, которые не особо спешат делиться информацией? Но оно им надо? Тем более когда есть более острые и интересные темы.

— Неужели ради такого вы даже на время оставите обсуждение Ляоянского бунта? — спросил я.

— Это не понадобится, — Чернецкий продолжал широко улыбаться. — Новости о нападении аж на двух министров и великого князя вызвали такой ажиотаж, что Павел Николаевич приказал увеличить тираж и добавить пару дополнительных листов.

— А господин Милюков решил собрать все сливки с этой ситуации, — я покачал головой. — Если не секрет, то что сейчас говорят в обществе о случившемся?

— Да как обычно, — Чернецкий махнул рукой. — Одни требуют всех к ногтю, другие рассуждают, до чего довели народ. И еще… Знаете, вам должно понравиться. Довольно популярно стало сравнение вас с Суворовым, Дибичем и Паскевичем. Мол, те трое усмиряли Польский бунт, а потом принесли славу русскому оружию. А вы усмирили бунт Маньчжурский, ну и насчет славы тоже есть наметки. Так как вам роль нового царского мясника, Вячеслав Григорьевич?

Улыбка, которая превращала все это в шутку, на мгновение пропала и тут же вернулась.

— Мясник — тоже важная профессия, — я не стал шутить в ответ, парировав максимально серьезно.

На мгновение повисла тяжелая пауза. Потом Чернецкий кашлянул и решил сменить тему:

— Кстати, я слышал, что ваш корпусной врач отправил какие-то свои записки в Московское физико-медицинское общество. Если это те самые наработки, из-за которых у вас в корпусе самая низкая смертность в армии, то почему не в столицу?

— Просто у доктора Слащева есть друзья в Москве, которые помогут с печатью, но… С чего вы взяли, что смертность у нас самая низкая? — я удивился не самому факту, а той уверенности, с которой говорил журналист. — Мне вот такие цифры не попадались, говорят, все посчитают году так к 1907-му, не раньше.

— А я не на цифры опираюсь, а на солдатскую молву. Коллективная мудрость, когда люди видят, как лечат у вас, как у других, а потом делают выводы. И если у сотен и тысяч людей они совпадают, то это точно не просто так. Понимаете?

— Вы про то, что эта мудрость может касаться и путей страны?

— А разве нет?

— Если бы все было честно, я был бы готов на нее опираться. Вот только если я сам точно никому не платил за слухи о лечении, то вот, например, господин Милюков вкладывает сотни тысяч рублей, чтобы через вашу газету влиять на умы. Чтобы эта коллективная мудрость опиралась даже не на слухи, а на их пересказ правильными людьми. Понимаете разницу?

— Мне кажется, вы просто демонизируете тех, с кем не согласны во взглядах. Если честно, я такое вижу довольно часто…

— Если бы демонизировал, разве бы стал с вами общаться? — я иронично поднял правую бровь. — Просто я стараюсь не делить людей заранее на плохих и хороших. Разве не мудрее вместо этого учитывать черты их характера, те самые, которые и хорошие, и плохие? Так сложнее, но… Жизнь сама по себе непростая штука.

— Вы… — Чернецкий только рукой махнул.

— И я тоже. Во мне есть как хорошее, так и плохое. И я предлагаю вам держать второе в уме, а насчет первого… Почему же не сотрудничать там, где наши интересы совпадают?

— И вы как раз насчет сотрудничества?

— Хочу предложить для печати свою статью, — я протянул Чернецкому плотно исписанные листы.

— Это же… — тот просмотрел бумаги по диагонали, но моментально уловил суть. — Вы написали про итоги сражения в Желтом море! И при этом… ругаете флот за отсутствие понимания современной войны на море. Разве вы сами недавно не сказали, что готовы ради власти стать хоть мясником? А тут фактически бросаете вызов очень серьезным людям.

— Я сказал, что вам не стоит делить всех на плохих и хороших. И я не разделяю взгляды господина Милюкова, но понимаю, что эта статья может показаться ему достаточно интересной, чтобы продавить ее появление. Несмотря на возможное сопротивление со стороны некоторых, как вы сказали, серьезных людей.

— И зачем это нужно вам?

— Понимаете, что мои мотивы будут отличаться от ваших? Очень хорошо! Я мог бы промолчать, но тут нет особого секрета. Просто я верю, что все это может закончиться еще более ужасной трагедией, и хочу ее предотвратить.

— Пустить кровь, чтобы вылечить болезнь?

— Вы не в первый раз выбираете красивые сравнения. Может, вам попробовать писать стихи?

Чернецкий ошарашенно замер и потом лишь рукой махнул. Вот мы и договорились — статью передадут дальше, а там посмотрим. Поможет мой анализ сражения в Желтом море с учетом пары выводов из будущего осознать ошибки, которые в 1905-м приведут к Цусиме, или же нет. В любом случае это все, чем я могу помочь флоту. А теперь можно полностью сосредоточиться на подготовке к сражению у Ляояна.

За следующие недели, казалось, все вокруг подвисло в напряжении. Новостей от Хорунженкова не было, и я разрывался между надеждой, что у них просто повредило передатчик, и худшим вариантом, что атака на Инкоу провалилась самым кровавым образом. 6 августа армия Ноги начала штурм Порт-Артура — навалилась всеми силами и, несмотря на все когда-то переданные подсказки, чуть не ворвалась в город прямо по центру. Но отбились, и теперь японцам как минимум месяц придется зализывать раны.

На юге все успокоилось, а вот у нас наоборот. С каждым днем напряжение все нарастало — причем не только для меня или остальных офицеров. Кажется, уже каждый солдат понимал: теперь судьба войны будет решаться у нас. Под Ляояном. Уже скоро, буквально на днях. И вот ночью 26 августа ко мне ворвался полковник Ванновский с сумасшедшими глазами.

— Японцы… — от волнения у него пересохло во рту и пропал голос. — Они завтра атакуют, и мой агент знает, где и как они нанесут главный удар!

[1] Кутепов не знает, но при Александре III на канонерки этой серии планировали поставить даже не 9 дюймов, а все 11. Но не сложилось, не успели…