Японская война 1904. Книга третья

Глава 14

Считаю… Артиллерийские запасы, которых по расчетам военного министерства должно было бы хватить на месяц войны и которые при темпах прорыва кончились бы меньше чем за половину дня, начали показывать дно. Мы уже выпустили все захваченные японские снаряды и были вынуждены вернуться к остаткам своих.

— Ваше высокоблагородие, — вытянулся передо мной Афанасьев. — Если будем продолжать обстрел с бронепоездов, то надо хотя бы расход уменьшать. Может, не в два раза, а хотя бы на треть.

— Нельзя, — не согласился с главным артиллеристом Брюммер. — Уменьшим, враг заметит и духом воспрянет.

— А не уменьшим, японцы еще полдня погрустят, зато потом целый праздник устроят. Нас голыми руками можно будет брать.

— Хотя бы до вечера нужно додавить, — решил я. — Они если и соберутся отступать, то в ночи, вот и дадим им для этого шанс. Выдержат, что ж, придется признать, что отпугнуть их не получилось, будем готовиться к битве по-другому.

— Есть.

— Есть.

Оба артиллериста вернулись к своим задачам, а я сосредоточился на найденных схемах И-Чжоу и Янь Сюне, продолжая наш разговор.

— Значит, говоришь, англичан так далеко от моря быть не может. При этом мы четко перехватили английскую речь в переговорах.

— Значит, кто-то пытается имитировать их участие.

— Или там американцы… Они тоже говорят на английском. И желания расширить свое влияние в Азии у них не меньше.

— А вы слышали о Ли Хунчжане?

— Глава внешней политики Китая? Как у нас Ламсдорф сейчас… Говорят, у вас этого Ли Хунчжана не любят за заключение унизительного мира с Японией в 1895-м. Да и за договор с Россией тоже.

— Не любили, — поправили меня Янь Сюнь. — Наместник Ли умер в 1901 году. Однако была ли та нелюбовь народной…

— Что вы имеете в виду?

— Войну Японии проигрывал точно не он, но он смог ее остановить. Притом за золото России и за ее товары, которые были нам так нужны. Вы получили возможность расти на востоке, и мы могли расти вместе с вами. Ихэтуани ведь через пять лет бунтовали, прежде всего, не из-за голода, как это бывало раньше, а чтобы прогнать чужаков. Чувствуете разницу?

— Чувствую. Вы хотите сказать, что Ли Хунчжан был не так плох?

— Он не был хорош, но он любил свою родину и хотел, чтобы та росла вместе с Россией. Да, он был человеком прошлой эпохи, и он жил всеми ее недостатками. Однако, не забывая о своих интересах, он никогда не ставил их выше Китая. И поэтому его убили.

— Думаете, убили?

— Когда человек умирает своей смертью, когда ждет этого и готовится, его дело продолжает жить. А вот если еще до того, как Гуаньинь встретила его душу, все его сторонники или умирают, или же отрекаются от него, это точно убийство. Не знаю, могла ли императрица Цы Си предотвратить это, но… Слишком велико стало влияние иностранных денег при дворе в Пекине. Раньше они грозили нам пушками канонерок, теперь же поняли, что купить нужных людей гораздо дешевле. Поэтому то, что произошло в И-Чжоу — это не чудо, не что-то невероятное, это понятное и очевидное продолжение тех процессов, что бурлят среди чжунго последние годы.

— Что-то еще?

— Баочжэнши, в смысле губернаторы И-Чжоу уже долгие годы плыли в фарватере идей Кан Ювэя, одного из противников курса убитого Ли Хунчжана. Может быть, вы слышали о его программе реформ за 100 дней. Она провалилась, и Кан бежал из страны, но его последователи все еще активны. Слишком активны для тех, кого их лидеры бросили и не напоминают о себе.

Я никогда не слышал о таких людях и реформах, но сами названия звучали довольно знакомо. Кажется, и в истории моей России будущего были такие вот Кан Ювэи, у которых тоже ничего не получилось. Я задал еще несколько вопросов, чтобы разобраться, что именно хотел изменить этот благородный китаец. И на первый взгляд его подход казался даже полезным: он хотел провести что-то вроде революции Мэйдзи или реформ Петра I, когда старые порядки, пусть через кровь и смерти, ломаются ради модернизации страны. Еще он был категорически против мира с Японией в 1895-м, собирал людей для протеста, его дядя так целое восстание поднял, чтобы продолжать войну…

— А куда он уехал, когда его реформы провалились? — уточнил я.

— В Японию, — тут же ответил Янь Сюнь.

Я только хмыкнул. Действительно, долгие годы с кем-то бороться, а потом к нему же и сбежать. Ничего необычного. Потом, как выяснилось, Кан Ювэй успел съездить в Лондон, Вашингтон, Дели и вот недавно мелькнул в Париже. В общем, сориентироваться по нему в том, кто выступил против России, прикрываясь Китаем, пока не получалось… Но связи где-то там на Западе точно имелись, теперь в этом не было никаких сомнений.

В этот момент застучал телеграф Городова, и я тут же отвлекся, ожидая последних новостей от Буденного.

— Сейчас… сейчас… — бормотал мой главный связист, разматывая ключ. — Да! Взяли, они взяли И-Чжоу! Потери…

Снова пауза в несколько минут, чтобы все принять, чтобы убедиться, что ошибки нет.

— Потери — 19 легких, убитых нет, — Городов улыбнулся и снова засел за аппарат, чтобы принять и расшифровать все детали.

Учитывая, что от промежуточной точки до нас был протянут провод, в теории можно было поставить трубки и говорить голосом, но… Что-то у Городова не пошло. Там и почти все аппараты, которые мы ставили к батареям для корректировки огня, повредили, и помехи какие-то наводились из-за того, что мы кабель в землю закопали. Но ничего! Пусть медленнее, зато эту линию просто так ни звери, ни местные предприимчивые китайцы не найдут.

А детали я и так уже примерно представлял. Такие небольшие потери, и это с учетом четырех тысяч защитников города, могли означать только одно. Я повернулся к Янь Сюню и широко улыбнулся.

— Кажется, ваш заместитель Ли Тань и его диверсионные отряды справились. Поздравляю!

Маньчжур постарался сдержать эмоции, но, когда Городов подтвердил мою догадку, все-таки не удержался и тоже расплылся в улыбке.

— Не верил, — признался Сюнь. — Не верил, что ваше обучение может сделать нас настолько сильными, но… Гарнизон города вроде И-Чжоу не меньше тысячи человек. Даже если все остальные солдаты, нагнанные к нашему приходу, были на внешних укреплениях, эти должны были оставаться внутри, ждать удара… А у капитана Ли была всего сотня человек, чтобы завести их в город под видом местных и атаковать.

— Во-первых, не стоить недооценивать инициативу и тренировки. Даже сотня человек, которая действует слаженно и бьет одновременно по всем ключевым точкам города, это страшная сила. А во-вторых, не капитан Ли, а баочжэнши Ли.

— Бао — это гражданский губернатор, — поправил меня Сюнь. — Если же брать военное время, то правильнее будет цзяньцзюнь.

Я только улыбнулся, но мое радостное настроение продержалось недолго. Уже через пять минут Городов начал диктовать цифры потерь освобожденного 1-го конно-пехотного, и у меня и всех остальных офицеров разве что зубы скрипеть не начали. С учетом усилений у Хорунженкова изначально было около тысячи солдат, потом добавились выжившие стрелки от капитана Павлова и моряки с «Сивуча». Да, были потери в пути, при штурме Инкоу, но… Сейчас, когда была вскрыта крепость, где держали пленных, их оказалось всего 223 человека.

Одна из лучших моих частей, с которой я начинал, на которую у меня были такие надежды — и такие потери.

— Раненые не выжили? — спросил Мелехов.

— Выжили, их в этих двух сотнях не меньше половины, — Городов еще ничего не понял и просто передавал сообщение. — У наших же в каждом взводе есть те, кто прошел курсы фельдшеров, так что присматривали как могли. Но там закрытое пространство: еды мало, вода грязная, и прокипятить ее никак. Многие прямо на месте заболели и умерли. Там каждое утро выносили трупы, солдаты Борецкого нашли за городом яму. Их туда всех скидывали и даже не засыпали.

— Действительно, зачем засыпать! — зло прохрипел Мелехов и расслабил мундир на горле. — Если каждый день докидывать надо. Проще дождаться, пока все пленники целиком кончатся.

— Доктор… — Городов на мгновение сбился, но продолжил. — Пришедший с Буденным доктор Софьин уже начал операции, но, по его словам, еще минимум четверть не доживет до того, как их можно будет переправить к нам в полноценный госпиталь… Сотник Буденный просит вашего разрешения наказать тех, кто принимал участие во всем этом непотребстве.

— Запрещаю, — мне очень хотелось сказать совсем не это, но эмоции сейчас только все испортят. — Виновников можно задерживать и готовить к отправке на суд к нам, но… Самим никого не наказывать. Все приказы — точно по списку, что мы заранее согласовывали.

Я подошел к своему стулу и рухнул на него, откинувшись на спинку.

— Как же я их ненавижу! — рычал рядом Мелехов. — Как же…

— А я думал, вы обычно за то, что ради дела солдатом можно и пожертвовать! — я сначала не узнал голос Шереметева, так он странно звучал. Значит, и его эти смерти среди пленных зацепили, причем настолько, что он сорвался даже на своих. Они ведь и раньше с Мелеховым всегда спорили по поводу отношения к солдатам, но никогда это не было так зло.

— Жертвовать? — Павел Анастасович только рукой махнул. — В бою⁈ Да! Я сам, мои солдаты — все готовы жертвовать собой ради дела, ради Родины. И это нормально, это часть службы, мы все знали, на что идем, когда вставали под ружье. Но вот это… Бросить людей умирать, смотреть на это каждый день и… Продолжать! Какой же нужно быть сволочью, как далеко быть от бога, чтобы на такое пойти?

— Выше высокоблагородие… — Шереметев не ожидал, что Мелехов ответит так спокойно, и теперь искал, на кого бы еще сорвать всю эту накрывшую его боль. — Может, к черту это стояние на Угре? Дайте хотя бы ночью ударить по японцу!

Я оглядел всех наших. И действительно, за эти три дня мы успели привести себя в порядок, отдохнуть, и солдаты, как и офицеры, были готовы к новому делу.

Княжна Гагарина в один момент, когда через госпиталь за день прошло почти 5 тысяч человек, и это не считая тех раненых, что на них скинули отступающие корпуса, чуть было не решила, что все. Она не справится! Но нет, система выдержала. Все работали на износ, доктора так и вовсе спали по 2 часа в сутки, но они справились.

Каждого раненого осмотрели, каждого распределили на положенное место, каждым было кому заняться, и, главное, у них нашлись все положенные лекарства. До этого Татьяна иногда задумывалась, не перегибает ли полковник, забивая склады всем, до чего только может дотянуться. И опять же сегодня все стало на свои места: штатные запасы лекарств у них бы закончились уже через сутки, а так… Все было, а учитывая, что последние дни поступления раненых и вовсе почти сошли на нет, в госпитале даже смогли включить в график для служащих полноценные 8 часов на сон.

— Больше так не делайте, рядовой. Ваша жизнь важна не только для вас, — княжна, как это всегда и делала, лично заглянула к новому раненому.

Как его называли другие больные? Панчик? Значит, из поляков, но храбрый. На груди уже две медали. А еще дерзкий, иначе с такими наградами уже был бы как минимум унтером.

— Не буду, ваше сиятельство, — широко улыбнулся больной. — Да и глупая оказалась идея.

— А что за идея? — Татьяна на мгновение задержалась. Ей нравилось слушать всякие истории о том, что порой придумывали солдаты в корпусе Вячеслава Григорьевича.

— Ну, там рядовой Кунаев спустил выше по течению Сяохэ бочку с железным ломом и порохом. А я хотел ее у заводи подстрелить. Там японец близко сидел: у них еды мало, вот и стараются по ночам хотя бы рыбу ловить. Если бы попал как надо, то точно бы не меньше десятка узкоглазых посекло.

— А вы не попали?

— Попал, — вздохнул раненый. — Но мы, наверно, бочку плохо промазали, порох отсырел и ничего не получилось. Только японцев шуганули.

— А сюда тогда как попали?

— А оказалось, что они рыбу ловили для обмана, а на самом деле к той заводи пушки подтаскивали. И, когда я стрельнул, подумали, что их раскрыли. Как они забегали, решили по нам хоть так вдарить. Ну и вдарили. Меня немного задело, а еще фельдфебель Степанов точно понял, кто порох со склада свистнул. Так что теперь после возвращения мне опять в штрафной идти, но там все свои, ничего страшного.

— А что та батарея, которую вы вскрыли? — взволнованно спросила княжна. — Много вреда принесла?

— А ее, как оказалось, уже давно приметили. Не трогали, чтобы японцы побольше пушек подтащили и под удар подставили. Ну, а как вскрылись, так поезд этот черепаховый приехал и все там расстрелял.

Княжна поблагодарила солдата за рассказ, про себя порадовавшись, что Макаров не дает врагу себя обмануть, а потом все-таки пошла к себе в комнату. Там со вчерашнего вечера лежало письмо от матери, с которым она не знала, что делать. Перечитала… Начиналось там все хорошо. Матушка рассказывала, как они с отцом гордились, когда прочитали о ее успехах в «Таймс» и «Ле Тан». Немного ругали, что занимается таким простым делом, но больше хвалили, особенно за то, что великий князь Сергей Александрович, инспектируя армейские госпитали, лично отметил ее работу.

— Татьяна… — в комнату к девушке без стука заглянула ее подруга, Тамара Хилкова.

Вообще, Хилковы в какой-то мере были родней Гагариных, тоже восходили к самим Стародубским, а через тех чуть ли не к Рюриковичам, но… Столько веков прошло, и с Тамарой они были просто друзьями. Вместе приехали в армию, вместе работали. Анна, которая была третьей в их компании, не выдержала и вернулась в Харбин, заявив, что помогать России можно и не так близко к фронту. А вот они с Тамарой остались, вместе наводили порядки в отделении для легкораненых, вместе не спали ночами и вместе мечтали… Впрочем, каждая о своем.

— Проходи, — княжна махнула, чтобы Тамара не чинилась и садилась рядом. — Тут письмо от мамы, она…

— Хвалит? Наверно, в основном из-за великого князя?

— Да, она… Не совсем понимает, что мне его мнение не так уж и важно. Тем более что Сергей Александрович наверняка не сам это сказал, а по просьбе Бориса. Он пытается за мной ухаживать, ты же видела.

— А что ты? Принимаешь?

— Нет, конечно. Не после того случая на балу: он, конечно, стал гораздо вежливее, но… Только со мной, а со всеми остальными как будто и не менялся. И это неприятно.

— Ладно, бог с ним. А что маменька? Если бы она просто хвалила, то ты бы не ходила с таким задумчивым видом целый день.

— Она… Помнишь же, почему я из Петербурга уехала?

— Армии помогать, — Тамара улыбнулась.

— Ну, хватит тебе! На самом деле.

— Эта ваша любовь с Николаем Юсуповым. Я помню: стихи, собственная театральная труппа, его многие считали идеалом, хотя он и отказался от службы. Или тот случай, когда он брата звал к себе играть, а потом предложил роль гнома. Как тот обижался и давал слово никогда больше в театр не ходить.

— И все равно он мне нравился, и вроде бы я ему тоже. Но Николай честно сказал, что ему не дадут на мне жениться. У его родителей были планы на кого-то более богатого и влиятельного, но… Теперь мать пишет, что все проблемы решены. Они договорились, и меня будут ждать в столице.

— А ты?

— Хочу отказаться. Я…

— Да, я знаю, кого ты любишь, вот только… Вы ведь даже ни разу не говорили об этом.

— А я видела, как он на меня смотрит. Он еще не понимает — мужчины в некоторых делах не очень сообразительны — но я ему нравлюсь. И, главное, он видит во мне не только женщину, он видит во мне человека. Он верит в меня, в мой ум, в мою волю.

— А еще он верит в своих солдат. Знаешь почему? Он — военный! И он всегда таким будет. Знаешь, я пыталась собрать о нем информацию для тебя, так вот до этой войны он был никем. Пустое место, на которое и смотреть-то неприятно.

— Прекрати!

— А ты заставь меня! Спроси кого хочешь — именно таким он был. И на того старого Макарова ты бы даже не посмотрела. Но большая война его изменила, именно она сделала ему имя, так как ты думаешь, он когда-нибудь откажется от нее? Вернется домой? Сможет стать хорошим отцом вашим детям? Или будет сбегать из дома ради даже самой ничтожной возможности стать собой? Поверь, я знаю, о чем говорю. У меня дядя такой же, и его жена… Он никогда не выглядела по-настоящему счастливой.

— Значит, ты считаешь…

— Макаров — человек войны, он принадлежит только ей. А ты должна думать о себе, о твоей семье, которой бы, кстати, не помешали ни деньги, ни влияние Юсуповых. И еще… — Тамара на мгновение задумалась над только что пришедшей ей в голову мыслью. — Если тебе так нравится Макаров и то, что он делает, подумай, как бы ты смогла ему помочь. Не как невеста, а как новая Юсупова — это же совершенно другие возможности.

Девушки болтали еще почти час, но потом княжна все-таки выставила подругу. Что бы она ни решила, ей нужно было выспаться и набраться сил, чтобы завтра снова гонять врачей и медсестер, ругаться с интендантами, проверять все бумаги и улыбаться раненым. Еще один обычный день…

Сегодня я опять не спал. Первую половину ночи просто ждал, потом следил за вылазками на тот берег, которые спланировал Шереметев. Японцы тоже готовились к чему-то такому, но просто не успели среагировать. Обстрел, высадка первых групп, зачищающих плацдарм, а потом все быстрее и быстрее мы наращивали группировку на южном берегу Сяошахэ, готовясь встречать контратаку японцев. Но ее не было… Разведгруппы расходились во все стороны в поисках противника и только через час они смогли наткнуться на дозоры 1-й армии Куроки и доложить.

— Японцы отступают, — передал сообщение с голубятни лично Ванновский. — Начали отступать в начале ночи, и мы только чудом сели им на хвост.

— А что Иноуэ? — я тут же вспомнил про 12-ю дивизию, которая все это время сидела у нас в тылу словно заноза. — Они ее бросили нам на съедение? Что говорят наблюдатели на севере?

Еще полчаса неизвестности, но потом понеслись доклады и с того направления. 12-я дивизия тоже уходила, откатывалась в сторону большого Китая и невольно ставила под удар нашу группировку в И-Чжоу. Иногда слишком хорошо — это даже плохо.