Японская война 1904. Книга третья

Глава 12

Думаю, что же я только что сделал… Нет, я и раньше умудрялся обставить японцев в маневре, но тогда это был розыгрыш готовых приемов. Вспомнил, воплотил, потом ждешь — попался враг или нет. В этот же раз все было по-другому: я словно увидел, где они могут допустить ошибку, потом подвел к этой ситуации — сам подвел, от и до — а потом ударил. Дальше, конечно, все зависело уже не от меня, а от офицеров, унтеров, солдат — и мы все справились.

Никогда не был по-настоящему талантливым хоть в чем-то, не знаю, как видят эти свои таланты другие люди, однако… Когда я представлял себе хорошего командира, когда думал, что до этого уровня подрастет кто-то из моих подопечных, то я и надеялся на что-то подобное. Умение видеть на несколько ходов вперед, умение воплощать эти ходы в жизнь, умение вносить исправления, если что-то пошло не так. Необычно, странно, но мне понравилось! Не знаю, получится ли повторить, но я буду стараться! Ради солдат, что мне доверились, ради той большой цели, которую я перед собой поставил.

Я вытер нос, и на руке блеснули капельки крови. Постарался незаметно смахнуть их, а потом снова сосредоточился на деле. Нет, приказы по раненым, по организации отдыха и ночного охранения возьмут на себя помощники моих штабистов. А вот то, что нужно сделать лично мне — это начинать готовиться к завтрашнему дню. И я послал адъютантов, чтобы нашли мне Ванновского. К счастью, Глеб Михайлович не заставил себя ждать и уже через десять минут появился у моего штаба. Причем не один.

Рядом с ним, споря с полковником на ходу и широко размахивая руками, шагала Казуэ.

— Кто спорит со своей женой, укорачивает себе жизнь, — неожиданно донеслась до меня какая-то японская мудрость.

— Не знал, что вы успели выйти замуж за Макарова, — хмыкнул Ванновский.

— Жена, женщина — всего лишь трудности перевода. Главное, вы уловили суть, — тут Казуэ заметила, что я их слышу, и постаралась хоть что-то прояснить. — Добрый вечер, полковник. Я собиралась помочь вашему разведчику добыть важную информацию, а тот уперся.

— Я просто не думаю, что слухи, не подтвержденные ничем кроме слов пары китайских сплетниц, стоят того, чтобы обращать на них столько внимания.

— Так что же вы узнали? — спросил я.

— Ваши кузницы в Лилиенгоу собрали к себе очень многих мастеров с востока Китая, — начала Казуэ. — И теперь многие, для кого закупать домашние мелочи у англичан и американцев слишком дорого, предпочитают ездить за покупками и работой в Ляоян или сразу к нам.

— И вы должны с ними работать, я знаю. Дальше.

— Три дня назад до нас добрались две женщины из города И-Чжоу, названного в честь древнего царства, которое владело Китаем еще до династии Цин…

— В общем, две бабы потеряли мужиков и приехали искать новых, а то и сразу обустроиться у нас, — не выдержал Ванновский и сразу рассказал суть истории. — Говорят, что их семьи расстреляли какие-то европейцы и чжунго, когда окружили и захватили около батальона русских солдат и моряков! Я, конечно, с ними поговорил, и вроде бы явных противоречий нет. Очень высока вероятность, что это на самом деле новости о пропавшем отряде Хорунженкова, который вполне мог бы после Инкоу попытаться обойти Оку и пробраться к нам через большой Китай.

— Значит, вы поверили, — хмыкнула Казуэ. — А то у меня создалось ощущение, что показания женщин показались вам недостаточно убедительными.

— Я решил, что так будет правильнее, — Ванновский ни капли не смутился. — На самом деле эти женщины смогли описать достаточно мелочей, которые ничего не значат с точки зрения гражданских… Очередность движения солдат в отряде, виды оружия, знаки на форме. То, как начали отвечать наши, когда их окружили и пытались взять силой, и как были вынуждены опустить оружие, когда к ним обратился лично посланник царя в Китае, Гирс. В общем, достаточно, чтобы я поверил, что такое не заучить, просто чтобы ввести меня в заблуждение.

— Значит, вот где потерялся Александр Александрович, — я сразу задумался, как можно было бы его оттуда вытащить. — Кстати, вы сказали Гирс? Мне казалось, что с 1901-го роль посланника России в Китае исполняет Павел Михайлович Лессар.

— Бывший посланник, — поправил себя Ванновский. — Тем не менее, он помог избежать международного конфликта, а ваша помощница теперь предлагает лишь еще больше его разжечь.

— А я просто узнала, есть ли официальная информация о задержании русского отряда в Китае, — пожала плечами Казуэ. — И ее нет. Ни по каким бумагам. Ни китайцы, ни их союзники, ни тот же Гирс не отправили никакой информации о случившемся. Не было там никакого Хорунженкова. Не было моряков и солдат 2-го Сибирского. А если это не ваши люди, то суд вполне справедливо признает их просто разбойниками с оружием в руках, с которыми разберутся по законам Китая, а потом, когда будет уже поздно… Возможно, и расскажут все. Даже извинятся. Формально. И ничего им не будет, не когда в Китае так сильно английское влияние. А вот что будет в вашей армии, когда солдаты узнают, как их товарищей вздернули словно уличных разбойников?..

— Хватит! — рявкнул Ванновский, покраснев от ярости только от мыслей о таком исходе. — Не поступят так англичане!

Я бы с ним поспорил. Лично у меня не было никаких сомнений, что островитяне, что любые другие соседи по Европе не будут сдерживать себя какими-либо рамками, если будет нужно. Вот только для чего это Англии? Если учесть дорогу от большого Китая до нас, которую пришлось преодолеть этим слухам, всю эту операцию точно начали еще до штурма Ляояна. После сражения в Желтом море, после объединения японских армий, но еще до каких-либо намеков, что мы сможем переломить ход войны…

Тогда, если представить, что все шло бы как в моей истории, в чем был бы смысл этого маневра? Россия проигрывает Ляоян и Мукден, Япония становится сильнее и… Китай, которому не хотелось бы явной победы любой из сторон, мог бы и оставить свой нейтралитет. Поддержать старый союзный договор и встать с русской армией плечом к плечу, и тогда, получается, англичане за год до того, как это станет актуально, позаботились, чтобы перекрыть даже саму возможность этого объединения.

— Глеб Михайлович, давайте оставим вопросы этики кому-то, кто не носит мундиры, — я поймал взгляд Ванновского. — Почему вы считаете, что госпожа Казуэ преследует в этом вопросе личные мотивы?

— Прошу прощения, увлекся и не сразу отдал. Вот доклады конных групп, которые в течение дня следили за движениями японских тылов, — Ванновский вытащил из своей папки стопку отчетов и отдельный лист с картой, где было отмечено самое главное. — Ояма отводит свои силы строго на юг. Судя по движению обозов, он планирует занять позицию на реке Сяошахэ и закрепиться там. И если сейчас мы сможем с ходу сбросить его, заставив откатиться к Дашичао, а там и дальше до Кореи или Квантуна, то уже через пару дней это снова потребует огромной крови и сил. А Казуэ предлагает именно это — потратить время на ненужное спасение батальона Хорунженкова — и не воспользоваться тем преимуществом против японцев, что у нас есть.

— Сдаете англичан и китайцев, чтобы спасти своих? — теперь я посмотрел на девушку, и та предпочла промолчать, просто пожав плечами.

А ведь прав был Плеве: двойные агенты — это чертова головная боль и подставы, но и польза от них тоже есть. Как минимум, они приносят информацию и дают выбор. А уж как дальше поступать, зависит только от тебя.

Ванновский с Казуэ ждали, что я приму решение прямо сейчас, сказав, кто из них прав, но я лишь забрал у них все отчеты и отправил работать дальше. А сам приказал адъютантам разбудить меня ровно через четыре часа и лег спать. Было тяжело заснуть, когда все мысли были только о том, что же делать дальше. Но я просто представил, что лежу с винтовкой в руках, слежу за целью — и тело само собой расслабилось. Потом успокоилось дыхание, а там и мозги начали остывать. Я скользнул в сон, давая себе восстановиться, а своим офицерам собрать информацию уже о нашей армии.

Тут ведь все очень просто: решать, что делать дальше, я собирался только когда буду знать, а на что мы вообще сейчас способны.

— Потери? — я начал с самого главного, когда мы со штабом собрались под светом еще даже не показавшегося из-за горизонта солнца.

— Семьсот двенадцать человек убиты, шесть тысяч триста сорок ранены, из них треть легкие, встанут в строй в течение пары недель, — доложил доктор Слащев, и все на несколько мгновений замолчали, обдумывая услышанное.

— В процессе мне казалось, что мы потеряли больше, — первым заговорил я. — Только в той атаке Павла Анастасовича, когда в полдень фронт прорывали, доносили про две тысячи убитых и раненых. Потом еще у Шереметева столько же.

— А так и было, — первым как новенький ответил приписанный мной ко штабу Корнилов. — Потерь много, но… Очень помогают эти шлемы, ватники. Те, кто в других частях отправились бы на тот свет, у вас часто обходятся лишь синяком или легким головокружением. Ну и тактически, даже унтеры по уму работают: на пушки или ружья никогда в лоб без прикрытия не пойдут. Так что все правильно: раненых гораздо больше, чем убитых.

Я задумчиво кивнул. В будущем стандартным считалось соотношение один к четырем, у нас же вышло лучше. Почему? Если принять, что экипировка и выучка здесь была, допустим, на том же уровне, то разница выходит в… Средствах поражения. Сейчас-то при всем уважении к опасности винтовок и пушек, они по своей мощи не дотягивают ни до Первой, ни тем более Второй Мировых войн. Вот и работает у нас все с запасом, но нужно понимать, что это все только пока.

— Не только в этом дело, — задумчиво заговорил Шереметев. — Еще момент для атаки был выбран очень правильный…

Степан Сергеевич поднял было тему моего чутья, но я его остановил. Не уверен пока я в этом таланте, так что полагаться на него не стоит. Ни мне, ни другим.

— Давайте продолжим, — я вздохнул. — Если с нашими потерями понятно, то что у японцев?

— Раненых они утащили в свой тыл, — тут уже докладывал Ванновский. — Но вот поле боя осталось за нами, так что тут мы посчитали довольно точно. Вернее, вплоть до солдата скажу не раньше, чем через неделю, а сейчас — убитых по всему фронту около десяти тысяч. Раненых, если считать по обозам, около двадцати тысяч.

Соотношение выходило гораздо хуже, чем у нас, но оно и понятно. У японских солдат вообще никакой защиты не было, а они еще и часто под прямой огонь артиллерии попадали. А вот итоговые цифры расстроили — учитывая, как мы давили, почему-то хотелось надеяться на большее.

И ведь что интересно. Как было в моей истории: несмотря на все ошибки Куропаткина, несмотря на фактическое бегство из Ляояна, он потерял 17 тысяч солдат, из них менее 3 тысяч убитыми. Японцы же в последние годы пытались занизить число своих погибших, но до этого всю сотню лет историки сходились примерно на 12 тысячах. По раненым данных не было, но если взять минимальное один к трем, то общие потери Оямы тянули на 36 тысяч, почти четверть всей армии. У Куропаткина потери получались в три раза меньше, около девяти с половиной процентов. И как после этого побеждающие оказались в числе проигравших — очень много вопросов.

У меня с таким же самым подходом к оценке результата… Потери японцев были почти те же самые в районе 20 с хвостиком процентов, у всей русской армии — в районе 5 процентов, но вот только у меня… Семь тысяч от тех сорока, что я успел собрать во время прохода по арьергардам отступающих корпусов, это почти 17 процентов. Очень много… Слишком много, чтобы продолжать давить японцев, которых, несмотря на всю потерю инициативы, все равно пока было больше, чем нас.

А тем временем продолжались доклады. Офицеры заодно рассказали о тактических находках, которые можно было бы использовать на других направлениях, потом Афанасьев отдельно доложил по артиллерии. Сами мы во время атаки потеряли около половины своих полевых пушек и почти все мортиры, которые подтягивали слишком близко к окопам врага, но могли бы компенсировать их за счет захваченных японских. Нужно было только время, чтобы скорректировать таблицы стрельбы с учетом других особенностей пороха и стволов, но… все было возможно.

— Что по железной дороге? — уточнил я.

— Еще считаем, но около 20 процентов секций повреждены. Что-то снарядами, что-то поездами — уложили на недостаточно ровную поверхность, и повело. Сами паровозы целые, а вот запасы навесной брони нужно обновлять. Кстати, беру свои слова назад, эти панцири — вещь. Только крепления нужно будет усилить, и… — голос Афанасьева погрустнел. — Нам бы снарядов достать. Если в том же темпе работать, то их хватит только на половину дня для поезда. А у полевых пушек и вовсе в среднем осталось лишь до трети положенного боекомплекта.

Я слушал доклады, и чем дальше, тем больше становилось причин, чтобы как можно скорее взять паузу и привести себя в порядок. При этом, как ни странно, в голове билась совершенно другая мысль…

Подполковник Корнилов не знал, что думать. В глубине души он боялся снова идти в бой, боялся, что солдаты не выдержат, словно взятые на излом прутья, и треснут. Все-таки один, хоть и изрядно разросшийся, корпус не мог заменить целую армию, которую Куропаткин отвел к Мукдену и даже не подозревал, что японцы тоже отступили. С ним пытались связаться. Макаров отправил куда-то в сторону от поля боя отряд связистов с передатчиком, чтобы те, оказавшись подальше от все еще глушащих радиосигнал врагов, смогли достучаться до главнокомандующего. Но прошли уже сутки, и пока новостей не было.

В общем, Лавр Георгиевич был уверен, что им снова придется идти вперед. Он даже мысленно прокручивал в голове всевозможные варианты, как бы снова проломить оборону японцев и заставить их отступать. Но неожиданно Макаров сменил тактику — вместо напора на окапывающихся врагов он начал окапываться сам. А главное, заработала новая ветка железной дороги вдоль всей линии фронта, по которой один за другим тут же отправились оба их бронепоезда.

Теперь Корнилов был уверен, что все это ради того, чтобы высвободить силы и разобраться с сидящей в тылу 12-й дивизией Иноуэ, но на того Макаров и вовсе не обращал внимание. Помимо сковывания главных сил японцев, он выделил один сводный батальон, но отправил его не на север, а на запад. Лавр Георгиевич не знал деталей, но подозревал, что это какой-то маневр, который должен был им помочь. Он искренне верил в Макарова, пока в самый последний момент не узнал, что тот собирается бросить армию и лично отправиться куда-то в большой Китай с тем отрядом.

После этого Корнилов не вытерпел и, забыв про выдержку и приличия, прорвался к полковнику.

— Вячеслав Георгиевич… — Корнилов никогда не думал, что его может трясти от гнева, но, как оказалось, разочарование доводит людей и не до такого. — Как вы можете оставить армию в такой ситуации! Что бы вы ни хотели сделать в Китае, нельзя ради этого бросать своих! Не перед лицом гораздо более многочисленного врага! Вы же не думаете, что японцы, узнав о вашем отсутствии, не попробуют нас на зуб⁈ А они узнают! Такое даже при всем желании никак не утаить! И все это вместо того, чтобы довести дело до конца! Да, многие погибнут, но мы можем… можем дожать японцев прямо здесь и сейчас. Разве оно того не стоит? И так думаю не только я. Павел Анастасович со мной полностью согласен. В этом суть армии, что она готова умереть за простых людей, за страну. Понимаете⁈

Корнилов закончил свою речь и только в этот момент понял, что все это время не дышал, от чего его голос под конец превратился в болезненный хрип.

— Что ж… — Макаров на мгновение задумался, — я планировал рассказать все детали уже когда соберется весь штаб, но немного можно и сейчас. Вы же знаете, что победить можно по-разному? Есть Седан, есть Ватерлоо, а есть и стояние на реке Угре…

— Это же 15 век.

— Обход с фланга практиковали еще 3 тысячи лет назад при Рамзесе II, и этот маневр до сих пор пользуется популярностью.

— Но… — Корнилов пытался подобрать слова. — В любом случае, оставлять армию — это не дело!

— По слухам оставлять армию, — поправил его Макаров. — По слухам…

И улыбнулся.

Поручик Чернов следил, как телеграфный кабель аккуратно укладывают в небольшую траншею и отмечают специальным черно-белым столбом. Он отправился с отрядом Буденного и Борецкого с очень важной задачей, которую поставил перед ним лично полковник Макаров. Они посчитали, что примерно через двадцать километров от Ляояна глушилки японцев должны быть уже не так эффективны. Поэтому они протянут кабель еще дальше, чтобы поставить там один радиоприемник с командой связистов, сам же он со вторым аппаратом и отрядом Буденного отправится дальше.

Их цель — город И-Чжоу, где китайцы с англичанами захватили и разоружили отряд Хорунженкова. В том, что они смогут отбить пленников силой, поручик Чернов не сомневался, но вот политические последствия этого рейда могли быть слишком серьезными. Нападение на нейтрала, даже союзника — это очень серьезно. Пожалуй, если бы подобный приказ отдал кто-то другой, офицеры могли и отказаться его выполнять. Но вот в полковнике Макарове никто не сомневался.

Тем более что благодаря ему, Чернову, тот всегда будет на связи и сможет подсказать, что делать дальше, как спасти своих и не сделать ничего непоправимого. Жалко, конечно, что все-таки сам лично он с ними не смог пойти, но и так все будет очень и очень неплохо.