Яблочные дни. Часть I

Глава 31

Блицард

Хильма

Юлиана форн Боон приложила палец к губам, после чего сверху вниз нажала на дверную ручку в форме волнистого крыла линдворма и толкнула створку плечом. Прямоугольник чёрной, в перекладинах из серебра двери не сдвинулся ни на нийю. От разочарования Альда Оссори закусила губу. Библиотека должна была стать её фавориткой в списке чудес Сегне, опережая и Башню с часами, и Комнату с механизмами.

— Так проходит слава земная[1], — закатила глаза Юлиана, длинными пальчиками ощупав у себя на поясе виноградную гроздь кошеля. Диковинка состояла из какой-то объёмистой, плотной, сужающейся книзу ткани, а на ту были нашиты виноградинки кристаллов. — У всемогущей статс-дамы нет ключей от Библиотеки, Альдхен, так что мы можем сесть здесь под дверьми и заплакать, а можем погулять по Обсидиановой галерее, где я опишу тебе это отныне запретное место.

Отрицая затею усесться и плакать, Альда хихикнула. Юлиана снисходительно улыбнулась ей, взяла под руку и прогулочным шагом повела обратно на круговую галерею, в королевство чёрного обсидиана и белого мрамора, в свет, в чьих глубинах клубится тьма, и в тьму, окаймлённую светом. Вчера Альда вообразила мессира сенешаля духом Сегне. Но сегодня почувствовала, что это Сегне воплощал единение Айрона-Кэдогана Нейдреборна и Хенрики Яльте, линдворма и жертвенной девы, непроглядной ночи и робкого, неуверенного в своих правах утра. И в то же время Сегне самим своим существованием являл любовь победителя, очутившегося у ног побеждённой.

— Начнём с того, что всё, досель увиденное тобой, было делом рук исключительно принца Тимрийского, — в щебет Юлиана вкладывала учительские нотки, и эта уловка не позволяла упустить ни слова из ею сказанного. — В то время как Библиотеку моя королева обустраивала лично…

И Альда с восторгом слушала о плафоне, разрисованном золотом созвездий, нишах с деревянными статуями выдающихся умов Полукруга и Восточной петли, рукописных и печатных книгах, столь редких, украшенных столь богато, что они могли бы по праву занять место в сокровищнице и послужить разменной монетой.

— Мой муж бы пошутил, — отважилась она на полушутку, когда Юлиана завершила рассказ описанием заседаниями учёного кружка, возглавляемого королевой лично, — что эти книги можно преподнести как выкуп, если бы кто-то из круга госпожи Яльте оказался в плену.

Странно, но такая «безоблачная», звонкая, смешливая Юльхе, как сама она просила её называть, оборвала поступь и вытянула алые губы, сжимая их так плотно, что на округлых щеках пролегли впадинки. От смущения Альду бросило в жар, она выпустила руку почти подруги.

— Госпожа Яльте не пожертвовала бы своими книгами, — голос Юлианы зазвенел, но не серебряными колокольцами, а натянутой стрункой. Пушистые ресницы медленно опустились, гася зажегшийся в глазах блеск. — Не пожертвовала бы, даже если бы кону стояла жизнь её брата… двоюродного брата.

— П-простите, я не хотела, не знала, я… — Альда огляделась, но средь обсидиана и мрамора они были совсем одни, только внизу, в круглом зале, корпели за своими конторками писцы в плоских шапочках. — Может быть, здесь есть ещё что-то от Айрона-Кэдогана… К примеру, его личные покои, смежные с нашей комнатой… Рональд был бы так рад…

— Знаю! — Баронесса форн Боон хлопнула в узкие ладошки, вновь становясь той «безоблачной», звенящей Юльхе, которую хочется разглядывать, как по колдовству движущуюся картинку, и слушать, как весёлые птичьи трели. — В Сегне не счесть как много тайных переходов и скрытых комнаток — они были страстью вашего принца. Я проведу тебя в такое место, где он встанет перед нами как живой! Правда, мы пойдём не через ваши комнаты, там сейчас Ларс травит Рональда песочными кушаньями, и уж точно мальчики меряются саблями — чья кровавей. Мы пойдём через спальню моей королевы, только глаза прикрой — не то ослепнешь от белого!

И статс-дама с хихиканьем повлекла гостью куда-то вправо, как оказалось, к ступеням, они сливались с обсидиановым полом и поднимались в непроглядную темноту. Она, конечно же, знала, что делает, и Альда доверилась, как доверилась часы назад, выбравшись из тиши своих комнат Сегне в город, охваченный предновогодней суматохой.

Они отправились в центр Хильмы пешком, без сопровождающих, что отозвалось бы скандалом в Григиаме, но почиталось обычным здесь. Утром Юльхе, как и весь двор, отстояла службу по усопшей сестре королевы Хенрики, но, кажется, ничуть не устала.

Прогулявшись по главной площади, где трясли на ветру бородами огромные, перевитые пунцовыми лентами козлы из соломы, Альда и Юлиана съели по горячей вафле и леденчику на палочке и избавили малыша от участи зимовать в обнимку с ковкой на мосту, после чего очутились на оледеневшем пространстве. Юлиана объяснила, что это каток, и без страха обула странные башмаки на изогнутых лезвиях, что раздавались прямо там — коньки. На прогулку она надела платье из шерстяного бархата и соболий полушубок, но ничто не стесняло её ловких, изящных движений. При виде катающихся, среди коих были и знатные дамы с кавалерами, и простолюдины с детьми, захватывало дух, и Альда согласилась встать на коньки. Ей стоило немалых усилий просто стоять на них, а уж ездить… Первая в жизни графини Оссори подружка взяла её за руки и покатила, ни на минуту не прекращая своего щебета. Юлиана щебетала о новогодних праздниках в Хильме, расспрашивала Альду о её платье для бала, описывала своё, и по тому, как часто звучало имя короля, в какой форме оно звучало, любой бы мог сделать нехитрый вывод о королевском романе. Альда чувствовала, что неудержимо краснеет, но румянец легко мог быть списан на коньковое катание и мороз.

Ничего удивительного в том, что Юлиана форн Боон с лёгкостью заводила дружбу и с монаршими особами, и с чужестранками, которые не казали носа дальше мужниного особняка. Она обласкивала теплом, возвращала потерянные улыбки и раздавала смех пригоршнями, она вынимала слова из воздуха и рассыпала их звоном колокольчиков, заставляя по доброй воле звенеть в ответ. К тому же, была невероятно красива, но в ней не улавливалась той коварной, присущей красавицам, что прекрасно осознают свою красоту и ей пользуются.

Когда они попали на ярмарку, Альда впервые увидела песочных людей и невольно соотнесла красу Юлианы с южной, правда, с поправкой на белую кожу и овальное личико. Песочные люди же были цвета карамели. Карамель же они и раздавали прохожим, заманивая к своим пёстрым шатрам. Ярмарка работала первый день, отчего местные поначалу держались настороженно и охотнее сновали между лавок своих земляков или на худой конец полукружцев. Юльхе играючи выловила из гомона харкающую речь рокусцев, лепет монжуа, напевы вольпефоррцев, и это не считая нескольких песочных наречий! На счету Альды был лишь родной блаутурский и весьма схожий с ним диалект Коллумских островов. Поощрим хенриклем грандиозные начинания Ларса, хихикнула Юлиана и с Альдой за руку пустилась в этот ярмарочный хоровод. Их кружило между платками с невозможной вышивкой, поясами и лентами, резными шкатулочками, куколками и гребнями, пряниками и кренделями. Они петляли между заводными игрушками в форме невиданных животных, пряностями в разноцветных мешочках, сластями в коробочках с крышками из стекла, невероятными музыкальными инструментами и ящерками в баночках. Любопытство Юльхе простёрлось даже до шатров с оружием, но в итоге она едва взглянула на изогнутые клинки: «коллекция Ларса краше».

К своему стыду, кроме пряника для мужа, Альда не упомнила всего накупленного, и вечером, когда покупки доставят в Сегне, её ожидает множество открытий. Единственно, отпечаталось в памяти, как Юльхе примеряла на голову причудливое нагромождение из ткани с золотистой тесьмой. В нём она смотрелась настоящей песочной принцессой. Ну, если не принимать во внимание, что графиня Оссори тамошних принцесс никогда не встречала…

— И почему только тебе так интересны книги? — вновь защебетала Юльхе, когда её пальцы, вооружившись ключами, запорхали над замочными скважинами. В опочивальню королевы Хенрики вёл овал одностворчатый двери, выкрашенной в белый, гладкой, с единственным украшением — клювом гарпии на месте ручки. — Ты, как и Хенрика, со всего света собираешь по крупицам знания? Ах, должно быть, граф Оссори привёз тебе из Эскарлоты множество интересненького! Я слышала, еретические книги там лучше, чем где бы то ни было, потому что они еретические и выпущены в подпольных книгопечатнях… Честные, как я слышала, настроены на церковные книжки да грамоты об отпущении грехов…

— Вряд ли я могу отнести Рональда к собирателям книг или любителям чтения…

— Ну конечно, — Юлиана повела глазами из стороны в сторону, вкладывая в это что-то, ведомое лишь ей. — Но это даже хорошо! Помешанные на книгах мужчины — беда для женщины. Вот например Его Злодейшество…

Эта дверь ей поддалась. Из тёмного узенького коридора, что начался сразу после полутайной лестницы, девушки ступили в спальню. Альда прикрыла глаза, памятуя об ослепляющей белизне, но не учла прильнувшего к окнам вечера. Он наложил голубоватые тени на всё белое, до чего смог добраться — на отштукатуренные стены и пол мраморного дерева, совершенно лишённый ковров. Немногочисленная мебель и даже топка камина были завешены тканью. Графиня Оссори не ручалась, но очень может быть, что покои Хенрики Яльте в Элисийском дворце постигла схожая участь. И там, как и здесь, от «жертвы линдворма» остался только слабеющий призрак духов, аромат неких сладко-кислящих ягод.

— Я не поверила своим ушам, когда ты сказала, что Людвик предложил тебе любые книги из той лавочки! Он ведь относится к ней так ревностно, купить там хоть сколь-нибудь стоящее издание немыслимо, он же каждый раз опережает любого! — Не глядя приготавливая ключ во внушительной связке, Юлиана летела в другой конец комнаты — к ложу на ступенчатом приступке. Навес над ним белел мраморным деревом, а под холстом ткани угадывалась богатая резьба по изножью и изголовью. — У меня он вырвал книгу прямо из рук, обронив «Мне нужнее. Не забивай этой чепухой косы своей головки». И я пожаловалась. Моей королеве пожаловалась. Благодаря её вмешательству книга вернулась ко мне, но вместо рокусских текстов на страницах лежала песочная вязь!

— Какой ужас! Это была иллюзия? Иллюзия? Господин Орнёре поигрался с раной Рональда схожим образом.

— О, я приняла вызов, перевела себе книгу и теперь немножечко понимаю вязь. — Юлиана вытянула вперёд руки с растопыренными пальцами и надавила на стену — мизинец пролёг в двух нийях от изголовья ложа. Раздался хлипкий щелчок, и прямоугольник стены отпрыгнул назад и влево. Перед девушками зиял узкий тёмный проход, куда мужчине было не ступить не наклонив голову. Этот фокус нагнал бы страху, если бы Альда не рассмотрела изысканные механические конструкции в Комнате механизмов.

— Особенно я преуспела в мироканском наречии, — Юлиана бегло улыбнулась и взяла Альду за руку. Неужели они пойдут туда без единой свечи? — Оно помогает мне найти общий язык с его милостью.

— Его милость словно принц из стран Восточной петли, — неуверенно пошутила Альда, семеня за подругой. Юльхе ступала по мраку завидной летящей поступью. Их юбки шелестели о стены, сапожки с шуршанием скользили по деревянной поверхности, плавно уходящей вниз. Нюх пытался уловить запахи сырости, но тайный ход содержался в сухости. Впрочем, даже великий Айрон-Кэдоган не смог избавиться от сквозняка.

— Его милость — король из стран Восточной петли, — рассеянно отозвалась Юльхе, останавливаясь и снова выбрасывая руки вперёд. — По праву меча, конечно же.

Снова хлипкое щёлканье. Тьма в образовавшемся овале была менее чёрной, чем вокруг. Юлиана шагнула вперёд с прежним бесстрашием. Сколько же раз статс-дама королевы порхала меж влюблёнными, устраивая тайные свидания… Кэдоган возвёл Сегне за три года, в подобный срок не построили ни один дворец на свете. Для жилья Сегне стал пригоден через год от начала строительства, в 1519, а помолвка блицардской королевы и блаутурского принца состоялась в 1520. Должно быть, самая великая любовь своего века не нуждается в благословении церквей и законов и даже гибнет при его приближении…

Пахнуло дымом и воском. Красные огоньки один за другим прожигали покров темени. У Альды сладко засосало под ложечкой. Нахождение в потайной комнате, о которой знали лишь трое, возвращало её в эпоху безголовиков и делало самым головастым из них. Неторопливо она двинулась по дощатому, в пуху пыли, полу. Ни единая дощечка не откликнулась скрипом. Ну, конечно же, терпеть неполадки в предметах вокруг себя было для Айрона-Кэдогана столь же немыслимо, сколь держать в сырости порох.

Потайная комнатка оказалась чем-то средним между оружейной и мастерской. По низкому, выбеленному потолку вился план дворца Сегне, выполненный грифелем в мельчайших подробностях. При рассматривании закружилась голова. Переднюю и заднюю стены сплошь покрывали броня и оружие, холодное и огнестрельное, его бы хватило, чтобы вооружить целый эскадрон. Графиня Оссори без труда опознала шпаги с затейливыми рукоятками, сабли с тонкими, разной степени изогнутости клинками, кинжалы треугольной формы. Но сдалась, пытаясь выяснить предназначение «монстра» с рукоятью аркебузы и раструбом боевой трубы на месте дула. У подножия боковых стен вперемешку грудились ящики и обитые железом сундуки, на некоторых были свалены огромные свёрнутые в трубы листы, перехваченные шнурами и лентами.

Но едва ли было возможно рассмотреть сами стены: так густо их усеивали стаи желтоватых листов. На одних графиня Оссори различила чертежи каких-то неясных изобретений. Чуть не сгорела со стыда, узнав на других листах себя, нагую. Существование этой работы не стало для неё открытием, но досель она видела только фрагменты. Художник был столь любезен, что подбросил ей, восемнадцатилетней и ничего не подозревающей, ворох листов. Полуанфас лица, изгиб спины, контуры плеч в родинках, кисти рук, отжимающие волосы, влажные завитки на шее, ступни на каменной тверди. Сейчас всё это сложилось в картину: в пол-оборота сидела она на плоском камне в заводи, склонив набок голову и выжимая воду из волос. Как же ей тогда хотелось поведать кому-то об этом бесчестии, попросить защиты! Но герцогиня Оссори уже лишила её своего материнского покровительства, а показать хотя бы один фрагмент Берни или Тони Альда не решилась. Кэдоган же только шепнул ей в тот же день, в который подбросил рисунки: «Милейшие родинки королевства» — и, казалось, потерял к ней всякий интерес.

Но Айрон-Кэдоган умер вместе со своими грешными, дьявольскими проделками, картинка стала делом отзвеневших годин, и Альда свободно выдохнула. Однако сейчас её взгляд упал на целую мозаику обнажённой плоти, обнажённого женского тела. Исполнение грифелем, чёрным по белому, но это не убавляло у изображений стыда и… живости.

— Это Кэди что же… Прямо здесь её… Изображал…

— Возможно… — Юлиана поднесла подсвечник к одному рисунку из сотен. Отсвет пламени затрепетал на изящных, красиво очерченных полукружьях пониже спины, которая тоже была прекрасна. По глубокой линии посередине хотелось водить пальцем. Хенрика Яльте стояла в полный рост, подобная прекраснейшей статуи из парка Элисийского дворца. Если бы эту статую раздели донага. — А что такое? Моя королева и ваш принц очень любили друг друга. Эта любовь взбудоражила весь Полукруг и едва не перекроила все его карты…

— Нет, это неправильно! — Альда повернулась к Юлиане, сжала её запястье в фонарике рукава. — Так нельзя. Ни делать, ни смотреть! Прюмме отрицал такое… Отрицал наготу… Такого нет ни в одной из тысяч книг, картин и статуй, созданных после девятисотого года от Пришествия Блозианской Девы!

— Ваш принц был пролагетелем новых путей, глупенькая, — потешно надув губки, Юлиана упёрла палец в пылающую щёку Альды. Взгляд снова увяз в скоплении греха. — И он понимал, что Мрачновременье опять входит в моду. Нам всё-таки нужно попасть в Библиотеку, я не отпущу тебя не познакомив с последними философскими концепциями и головами мрачновременных чудиков. И не только головами, если хорошо себя поведёшь… Сравним мощь наших мужчин и тех, древненьких.

Пламень свечки с какой-то непристойной медлительностью описал круг по контурам груди королевы Хенрики. Такая бы не сдалась ни корсету, ни туго шнурованному платью. Вернее, обратила бы их ужимки себе на благо. Поистине, Кэдогану находилось, что запечатлеть. Женщина лежала на боку, в облаке смятых простыней вытянув длинные, стройные ноги и подперев рукой голову. Волосы стекали по округлому плечу до бедра и уходили за него, открывая впалый живот и то сокровенное, что располагалось под ним.

— Я… Я просто… Никогда не видела чего-то, что было бы так совершенно… — И вообще не видела людей нагими. Безголовики без рубашек в счёт не шли абсолютно. — Я наблюдала её издали… На балу в честь её прибытия на свадьбу с Айроном-Кэдоганом.

Изображение искупавшейся Альды Уайлс было сделано исподволь, как шалость, дурость, которая легко простится после поспешной молитвы. Рисунки Хенрики Яльте, позирующей в самых немыслимых позах, были восстанием против устоев Прюмме, возведением человеческого тела в новый статус, срыванием покровов и воспеванием грехов. Хенрика Яльте сама казалась божеством, что восстаёт над этим осыпающимся в руины миром. Но что несла она вместе с собою? Зло или благо? Красоту погибели или красоту созидания?

— Если ты упадёшь здесь в обморок… — Прохладные и, в отличие от рук Альды, сухие ладони закрыли ей глаза. — Мне придётся позвать твоего мужа, а уж он отругает меня за то, что я испортила его праведную супругу! Хотя я удивлена, что у Рональда такая… Не важно! — Юльхе хихикнула, окутала сладким запахом, а потом Альда поняла, что её поворачивают в обратную сторону. — На счёт три я уберу ладошки, и ты увидишь чудо!

— Мощь древненьких?!

— Очаровашка! Другое чудо, глупенькая. Раз. Два. Три!

Альде Оссори не полагалось хоть сколь-нибудь разбираться в оружии, но при виде двух тонкоствольных красавцев, приминающих бархатное дно шкатулки, ёкнуло сердце.

Редчайшие рукояти мраморного дерева, увенчанные наконечниками-яблоками. Стволы, покрытые затейливым узором насечек из серебра, латуни и кости. На месте колесцового замка располагался стальной цилиндр с множеством круглых отверстий.

Юльхе показала на него тоненьким пальчиком:

— Многозарядные. Новшество, которое придаёт этим пистолетам особую смертоносность. — Пушистые ресницы веерами теней прикрыли глаза: — Свадебный подарок моей королевы вашему принцу. Неподаренный.

Альда нерешительно протянула к пистолетам руки. В сердце честь, в стволах погибель, вспомнился девиз Неистовых драгун.

— Юльхееееее! — грянуло поблизости пистолетным выстрелом.

Девушки схватили друг друга за руки и обернулись, но проём был пуст. Пока пуст, догадалась Альда, взглянув на подругу, которая с хихиканьем принялась отцеплять от связки ключ.

— Найдёшь в углу боковой стены дверцу. Отопрёшь. Попадёшь в официальные покои Кэдогана, а из них — скорее в объятия мужа!

— Юльхе! Юльхе, где ты?! — выкликал его милость Лауритс I Яноре. Он находился не так и близко, вероятно, у спальни королевы, но звучный голос проникал за стены. — Где мой любимый чтец? Выходи и прочти новую надпись!

Альда вытаращила глаза. Ей с самого дня приезда очень хотелось увидеть короля, но слушать, как он в подпитии зазывает возлюбленную…

— Ну, увидимся, моя милая Альдхен. — Юльхе вложила ей в руку ключик, поцеловала в щёку и упорхнула, заперев дверь, которой они вошли в потайную комнату.

— Чёртова Королева Оазисов! — прорычал его милость, должно быть, при виде возлюбленной. Вдали взвился её радостный визг, переходящий во взрывной хохот.

На язык графине Оссори слетелось множество неприличных вопросов. Где эти надписи, которые должна прочесть Юльхе? Несомненно, это метафора, маскирующая что-то отменно непристойное. Что такое оазис? Наверное, нечто ужасно желанное и достопримечательное для Песочных земель. Какой он, Король Жарких Песков, рождённый Севером и правящий им?

Ключ пощекотал ладонь драконьей чешуйкой. Дары жертвенной девы линдворму. Полюбоваться на прощание!

Когда перед взглядом Альды Оссори вновь разлеглись пистолеты, она неожиданно для себя обрушила на них крышку шкатулки и защёлкнула замочки. Настало время дать очаровашкам хозяина.

[1]Так проходит слава земная — ритуальное выражение, утратившее к описываемому времени авторство. Оно произносится на церемонии вступления в сан Главы Прюммеанской церкви, на церемонии коронации монархов и церемонии посвящения в рыцари. Одновременно с его произнесением единожды сжигают клочок ткани, символизирующей часть рясы св. Прюмме, показывая, как изменчиво и тленно всё земное. Формально имеет ограниченный круг употребления.