Яблочные дни. Часть I

Глава 17

Блаутур

Григиам

Капитан королевской охраны постыдно топтался перед дверью в покои Лоутеана I Нейдреборна. Он даже отпустил стражу, лишь бы не пялилась. Правая рука норовила врасти в эфес шпаги, левая не желала оставить в покое распухшую губу. Ранка не просто болела — немного кровила. Стоило сказаться больным и выиграть хотя бы немного времени, но Дисглейрио Рейнольт слишком хорошо знал своего короля — Лоутеан поспешит проведать друга. Вдох, решительный выдох. Дисглейрио облизнул укушенную губу и толкнул дверь.

Лоутеан Нейдреборн полулежал в кресле под витражным окном, перекинув ноги через подлокотник. Значит, сейчас он не король — друг. Он часто бывал в своих покоях совершено один, недостигаемый как для придворных, ищущих милостей или жаждущих влияния над ним, так и для сановников, желающих его участия в делах государства. И он часто сидел вот так, по-деревенски закатав рукава сорочки до локтя и отбросив колет за спинку кресла, и держал в руках медный лист, тронутый первыми резцовыми отметинами.

Нейдреборн давно увлекался гравюрой. Но брался за новую работу обычно тогда, когда на душе у него было неспокойно. Стало быть, есть срочность в вызове капитана королевской охраны?

Лоутеан не глядя махнул Дисглейрио резцом, давая знак подойти. Тот по обыкновению остановился за спиной короля. Лоутеан поправил гравюру на подставке, наверное, чтобы последняя не давила на живот, и посторонился, показывая своему капитану намечающуюся картину. Рейнольт подавил вздох: если на медном листе погружалась в танец королева Филис, тучи в душе короля притащат за собой грозу.

— Это Филис, в дубовой роще. Наша вторая встреча… Что скажешь? — Лоутеан платком смахнул с гравюры железную пыль, Дисглейрио чуть не чихнул.

— Она прекрасна, ваше величество, — склонил он голову. Пасмурный свет удачно падал ему на спину, лицо в тени. Комнаты короля вообще являли собой скопление теней, столько массивных дубовых предметов они вмещали. Даже ковёр на полу скрадывал шаги, чтобы ничто не потревожило тенистого покоя королевской спальни.

Лоутеан провёл резцом у лица королевы, порождая непослушную змейку пряди.

— Нет, не хочу, — он обернулся, недовольно морща лоб. Дисглейрио чуть опустил голову. — Отбрось это сейчас. Пусть я и позвал тебя, чтобы дать поручение, но…

Король замер на полуслове. Вглядевшись в лицо капитана, изумлённо распахнул глаза. От него не укрылось, что его пса кто-то потрепал…

— Это что? — Нейдреборн взглядом указал на губу Рейнольта.

Тот невольно облизнул её, дотронулся рукой. Это было последствием некоторой поспешности, несдержанности, страсти, ожогом от закипевшего льда. Это было напоминанием о том, как та, на которую он три года боялся слишком долго смотреть, показала себя настоящую, сбросив маску скромницы. Дисглейрио прикрыл глаза. Пережитое всё ещё не находило покоя в мыслях, но Лоутеану этого видеть не следует.

— Ваше величество… Лоутеан. Я держу кошку. Иной раз она… не знает меры. — Никакой лжи. Кошку королевский пёс действительно держал, вот только нравом Грёза отличалась кротким.

Король с сомнением всмотрелся в его распухшую губу, покачал головой. Затем отставил гравюру, стряхнул с платка стружку и подошёл. Рейнольта обдало цветочным запахом. Лилии.

— Считаешь меня дурачком? — Лоутеан коснулся его губы кончиком платка, показал след от капли крови. — Это надо обеззаразить, в ротике этой… кошки таятся зубы нейдидры[1]. Так что, у позабывшей меру кошки есть имя?

— Грёза.

— Я о женщине, Рейнольт.

Дисглейрио склонил голову. Лоутеан хотел доверия, такая малость, но разве откроешь правду? Как потерял голову. Не видел и не слышал ничего вокруг. Забылся в собственном желании. Как впервые получил ту, в которую был влюблён… Лоутеан бы не понял. Сам Дисглейрио ещё пару часов назад не понял бы, не поверил. Она играла им, и как! Изображала затворницу всё это время! И только сейчас позволила целовать, дала понять, что согласна. А он верил как мальчишка, и только от укушенной губы очнулся, увидел истинное лицо той напускной невинности. Три года он подбирал к ней ключик, был другом, но теперь всё изменилось, за какие-то минуты она стала ему совсем другим человеком… Раскрытая книга, теперь Рейнольт наконец мог читать её.

— Ты тонешь в мыслях, Дисглейрио. Молчи, если так хочешь, но поумерь-ка пыл, капитан королевской охраны не должен сиять вот этим. — Лоутеан коснулся своей нижней губы.

После этого он с сомнением посмотрел на оставленную гравюру, убрал её на пол и сел в кресло сам. Мучимый чем-то, вперил внимательный взгляд в Дисглейрио, подперев рукой подбородок:

— Почему у меня не получается? Как у него. Лучшие люди вокруг меня готовы рвать глотки друг другу. Или мне.

Капитан королевской охраны едва успевал следить за движениями своего короля. Айрон-Кэдоган. Тот, кто во всём превосходил младшего брата. Тот, кто в мыслях увенчивал короной свой драгунский шлем. Рейнольт более достойным трона считал младшего, но сам Лоутеан… Тень старшего брата повсюду следовала за ним, и он, конечно же, видел это. На миг запустив пальцы в волосы и взлохматив светлые пряди, Лоутеан уже упирался локтями в колени, опускал на руки голову.

— Я поручаю тебе поймать Оссори. И я всё чувствую, уйми свою радость хотя бы на время!

Улыбка причиняла боль, но сдержать её было выше сил Рейнольта.

— Мне очень плохо от этого, но он не оставил мне выбора. Кузен Берни не исправился, он в подчинении только у своих гордыни и сумасбродства. Уничтожил полк, испугался наказания и пустился в бега. — Отняв руки, Лоутеан упал на спинку кресла. Глаза красны, или это всё железная пыль? — Поймай его. Я прекрасно знаю о вашей вражде, о «псине», но Дисглейрио, я надеюсь на твою разумность. Не обгладывай его кости.

Принимая военную осанку, Рейнольт отдал честь двумя пальцами от виска, вспорол носом воздух.

— Значит ли это, что по возвращении Оссори…

— Ждёт наказание, всё верно, — Нейдреборн сжал подлокотники кресла, отвернулся к окну. Будто сам убеждал себя в правильности этого решения. — Поезжай сначала к Аддерли, в его особняк, здесь, в Григиаме, потом загляни в Оссорийское герцогство… Рональд исчез прямо из лагеря, следов не видели, а те, кто видел, конечно, молчат.

— Не думаю, что Энтони Аддерли укажет дорогу, даже если знает.

Лоутеан с внезапной усмешкой покачал головой:

— Теперь скажет. В лагере безголовиков небывалый раскол. Должно быть, потому что голова главного безголовика действительно на волоске.

— Безголовики?

— Не важно. Так Альда называла компанию маленького графа Оссори и принца Тимрийского.

Дисглейрио коснулся губы. Лоутеан, будто почувствовав его мысль, отвлёкся от окна и кивнул, разрешая вопрос. Другом он был в самом деле внимательным, хотя и наивно полагал, что хорошо знает Рейнольта.

— Об Альде Оссори, графине Уэйкшор…

— Уайлс, — поправил Лоутеан. — Она была у меня, эта леденящая душу особа.

— Девица Уайлс вольна выйти замуж во второй раз? — Дисглейрио спросил на одном дыхании.

Но Лоутеан не заметил волнения, только скривился и зачем-то расправил платок со следами крови Дисглейрио.

— Лишь бы исчезла с моих глаз. А что тебе до неё? У тебя же есть… кошка?

Дисглейрио напрягся. Лоутеан скомкал платок, отбросил, вскочил с кресла.

— Кошка Уайлс?!

— Я бы хотел, чтобы она стала Рейнольт.

Лоутеан схватил его за плечи, заглянул в лицо. Такого гнева в глазах короля Рейнольт давно не видел. Казалось, они посерели, утратили голубизну. Внутренний разбойник боролся с верным подданным, за «кошку Уайлс» сжались кулаки, но подданный не поднимет руки на короля, пусть тот и зовётся другом…

— Я слишком хорошо знаю Альду и прекрасно понимаю, что вот это она оставила тебе не в порыве страсти! — Король указал на губу капитана, досадливо заломил брови, — Дисглейрио! — Оттолкнув его, нервно зашагал по ковру. Не укрылось, как бы король хотел, чтобы шаги гремели, но они шептали. Вечное проклятие «мышиного хвостика», как сейчас пошутили бы мертвецы. — Что ты сделал, что?!

— Ничего, что бы причинило вред мессире Уайлс… — Она глядела ему в глаза не отрываясь, замирала под ним, извивалась, то в остатках стыдливости пыталась оправить лиф, то забывала о скомкавшихся юбках… Как алело её лицо, блестели глаза. Как на её тонкой коже вспыхивали огнём отпечатки его рук. Как рвался с розовых губ затаившийся крик, срывалось дыхание…

— То, что я не выношу её, не значит, что до неё можно домогаться! — Дисглейрио облизнул с новой силой занывшую губу. Оправдываться нет смысла, как открыть королю такую правду? Правду о ней, той, что три года обманывала Дисглейрио игрой в затворницу? — Мой кузен всё ещё жив, и это его жена! Я не узнаю тебя, как ты мог… — Лоутеан вдруг затих, его взгляд зацепился за гравюру. Королева Филис кружилась на камне, вокруг готовилась прорасти дубовая роща. — Я откажу тебе.

Рейнольт выпрямился, сложил руки за спину, чуть опустил голову. Лоутеан волен не любить Альду Уайлс, но встать между ними Дисглейрио ему не позволит. Отказ? Что ж, разбойник ему разве что посмеётся.

— Во-первых, эта женщина очаровывает лучших людей моего королевства и губит их. Во-вторых, это ради неё самой. — Лоутеан поднял на Дисглейрио взгляд, быстро отвёл, покачал головой, не осуждая, скорее сожалея. — Ночи супругов не должны быть насилием, Дисглейрио. Я не могу обречь Альду Уайлс на такое… Она не далась тебе, так что оставь её. Не смей. Если увижу её с тобой, она отправится в монастырь. Или на плаху, вслед за законным супругом. Ты понял меня?

— Да, ваше величество, — Рейнольт не помнил, чтобы подчинялся так. Не подчиняясь. Он действительно швырнёт Оссори к ногам короля, но Альда…

— Отправляйся за Оссори завтрашним утром.

Лоутеан рассеянно оглянулся, провёл рукой по волосам, покрасневшие глаза утратили гневную серость. Снова потухли. Король взял гравюру, сел с ней в кресло, осторожно провёл рукой по фигурке жены. Заговорил срывающимся шёпотом, не отрывая взгляда от картины:

— Она говорила, я приручил зверя в тебе. Дикого пса. Так докажи это. Не встань на путь обезглавленного дракона.

Рейнольт кивнул, отдал честь. Дикий пёс щёлкнул на хозяина клыками.

Натянуто скрипнув, дверь поддалась. Сколько не ходили этим коридором, не тревожили пыль на ступенях? Этим тайным ходом драгуны пользовались редко даже при жизни Айрона-Кэдогана, но Берни хорошо помнил каждый поворот. Кэди задумал этот ход, насмотревшись на норы, подземные тоннели в каком-то блицардском городе. Начинаясь в подземелье Птичьего замка, ход тянулся под землёй и сообщался с ходами Кэди в Элисийском дворце. Проникнуть в Птичий оказалось несложно. При жизни Кэдогана в Птичьем, бывшем королевском замке, размещался драгунский полк, и пусть после гибели предводителя замок затопило, и пришлось выстроить казармы, в уцелевших покоях жил с семьей комендант. Он отлично знал прежнего Рональда Оссори, предводителя Неистовых драгун, «кузена Берни», и, похоже, ещё не слышал о ничтожном дезертире.

Открыв дверь плечом, граф Оссори вошёл в маленькую потайную комнатку. Факел пришлось погасить ещё в тоннеле, свет и запах дыма не были ему союзниками, так что сейчас Берни очутился в полной темноте. Ощупью он продвинулся к противоположной стене, пошарил руками, почти сразу наткнулся на зазор между стеной и скрытой дверью в королевские покои. Впервые Берни порадовался, что со смерти Филис король не смотрел на других женщин. Справиться сразу с двумя визжащими людьми было бы сложнее.

Дверь в спальню Лоутеана отворилась неслышно. В угоду Берни комнату голубоватым светом заливала луна. По стенам тянулись беспокойные тени, огонь в камине потух, только угольки слабо тлели красными точками. Шорохи и попискивание нарушали тишину ночи. Это, конечно, мыши возились в своей клетке-дворце. Прокравшись по устланному коврами полу, Берни приблизился к приступку кровати под собранным балдахином. Рука легла на резную колону, под пальцами проступил цветочный виток. Оссори закусил губу. Он не знал сомнений, когда бежал из-под носа Роксбура и гнал коня в Григиам, когда, обманув, коменданта Птичьего замка, пробирался тайным тоннелем сюда, но сейчас… Он проник к королю как убийца. Так что сказать королю?

Лоутеан крепко спал. Из-под одеяла с меховой опушкой виднелись только голова и беспокойно вскинутая на подушку рука. Кружевной ворот сорочки перекрутился, явно мешая Лотти спокойно дышать. Решившись, Берни подступил ближе, к изголовью.

— Лоутеан, — немного подождав, Берни коснулся руки Лотти. Тот сжал её в кулак, но не проснулся. Как глупо, что ему, целовать короля как околдованную сном принцессу? — Лотти, проснись. Лотти!

Вздрогнув, Лоутеан приоткрыл глаза, приподнял на Берни голову. Берни вздрогнул, в последние дни ему часто снилось, как он будит. Мертвых. Мертвенно-бледное от лунного света лицо, сонный, недовольный взгляд. Но кошмар отступил, взор Лотти прояснился. Король распахнул глаза и вдруг отпрянул.

— Кэдоган? Это ты? — сминая одеяло, он пятился к изголовью кровати, пытался нащупать за воротом сорочки прюммеанский диск. Тени ветвей деревьев царапнули лицо короля, блеснул серебристым отсветом знак веры.

— Святой Прюмме, изгони демона! Ты мне уже не навредишь, ты…

— Что? Лоутеан, это же я. — Оссори зажёг свечу в одиночном подсвечнике стоявшем в изголовье кровати, поднёс к лицу. — Рональд.

Лотти принял его за покойного брата! Впрочем, неудивительно, сложением они были похожи, да и кудри топорщились одинаково. Оссори не сдержал нервной усмешки, наблюдая, как ужас на лице короля сменялся замешательством. Как бы то ни было, а покойники в пришедших ночью чудятся от нечистой совести. Кому, как не Оссори, знать это?

— Берни? Мёртв?! — Лотти подался вперёд, всё ещё сжимая лунный диск. Он никогда не слыл примерным божьим почитателем, но увидев Дьявола, уверовал сполна.

— Нет, к сожалению. — Берни отстранил огонёк от лица, вернул подсвечник на прикроватную тумбу. Энтони говорил верно, всем было бы проще, погибни Берни с полком, но его наказали жизнью. Оссори хотел умереть, прямо там, перед ущельем, но верный пистолет пошутил осечкой. Стало быть, оставалось принять наказание жизнью. Хотя бы попытаться сразиться за собственную голову. Сбежать прямо из армии, дезертировать, и ради чего? Ради того, что уже обратилось призраком… Битвы не переиграть, ему самому не стать прежним. Оссори себя ненавидел.

— Ты прокрался, ты… убить хочешь? — Лоутеан, сощурившись, посмотрел на правую руку Берни. Он и не заметил, как всё это время сжимал эфес сабли.

— Нет, скорее верноподданнически склонить голову. — Оссори отпустил эфес, шагнул в пятно от света свечи, чтобы король лучше видел каждое его движение. Выдержать взгляд короля оказалось не просто, ведь он не мог смотреть в глаза даже собственному отражению. Счастливчик по воле рока, важнее ли твоя жизнь жизни Эрика Геклейна? Нет.

— Для этого не обязательно пробираться ко мне ночным убийцей, я бы дождался твоей верноподданнически склонённой головы на эшафоте! Там — склоняй, сколько вздумается.

— Лоутеан, только выслушай. Я… — стиснуть зубы, отбросить гордыню. Берни опустился перед королём на одно колено. Слова давались тяжело, окостеневший язык едва ворочался. — Я совершил страшное. Непоправимое. Мой полк, полк Айрона-Кэдогана погиб. Это моя… только моя вина, я заслуживаю казни. Но не как провинившаяся шавка, не под конвоем Роксбура!

Красный сапог на теле драгуна, брошенный мертвецам насмешливый клич. Когда Оссори прибыл в лагерь, генерал не скрывал торжества. Берни тогда не пристрелил его на месте только потому, что убийство стало бы для Роксбура благом, венцом мученика, и сам Роксбур бы остался в людской памяти жертвой взбесившегося полковника мёртвого полка. Злость подтолкнула, Берни вскочил с колена, одним шагом оказался рядом с Лотти. Король отпрянул, в испуге вскинул руку перед собой. Неужели граф Оссори дал ему повод сомневаться?…

— Казни меня, но пусть и он ответит. Это правда, я ослушался приказа, принял бой и отказывался трубить подмогу. Но подполковник Аддерли отправил порученца с приказом, а эта краснолапая сволочь посиживала в лагере, зная, что мы гибнем и нужно подкрепление! — Берни с силой ударил по столбику кровати, дерево беспокойно скрипнуло.

— По-твоему, из-за твоей самонадеянности генерал должен был обречь на гибель ещё больше солдат? — Лотти накинул на плечи одеяло, встал с кровати. Взлохмаченные волосы, щетина не одного дня. Король снова терзался душевными муками.

— Дьявольщина, Лотти, это была не разведка, насмешка, в неё отправили полк в полном составе! В случае нападения нас бы перебили прежде, чем мы смогли отступить, в ущелье не спрячешься! — В голове загудело, уши сдавило от гулкого крика, скрежета стали. Лавеснор не остался в прошлом, он жил с ним, давил на плечи, шептал в уши. — Я не дорожу своей жизнью, — голос осип. Берни всмотрелся в тусклые глаза короля. — Умереть для меня было бы благом, но я не могу, не сейчас. Роксбур сказал, что он знал о нашем разговоре. Ты совершаешь ошибку, окружая себя подобными людьми, предавая мою тебе верность.

Лоутеан молчал, часто дыша и не сводя с Берни глаз. Берни сделал шаг назад. Неужели он слишком грозен в своих речах? У Лоутеана есть повод его бояться, но какой?

— Что… что ты от меня хочешь, кузен? — Лотти совладал с голосом, свёл брови, белые пальцы стиснули у горла края сползающего одеяла. Так сжимают эфес сабли, рукоять пистолета. — Чтобы я взял назад своё слово, слово короля, обещавшего наказать клятвопреступника? Казнил генерала, приказа которого ослушались и теперь оспаривают другие его решения? Пока что я вижу лишь испугавшегося за свою головушку кузена, который вдруг понял, что смертен, и теперь боится разделить свою участь с другими. Я не прав?

Лоутеан медленно приблизился к Берни, полы одеяла легли у его ног мантией. Всклоченный ото сна, король всё равно оставался «любителем красивых телодвижений», как сейчас назвал бы его Энтони. Лотти смотрел внимательно, даже пытливо. Игрался? Пусть, лишь бы услышал!

Оссори покачал головой.

— Ты слеп и наивен. Твой брат собрал людей, готовых отдать за короля жизни. Я не прошу помилования, казни меня, только сначала позволь исправить… Пойми, я должен искупить вину! Восстановить честь дома, честь Оссори… Умерев, я этого не смогу, я прошу лишь об отсрочке… Прошу о жизни для полка. — Упившаяся кровью земля, багряные камни, жар солнца, на скалы падает небо, и ворон раскатисто хохочет в нём. — Не отстраняй драгун, Лотти! Я могу восстановить полк. Казнив же меня сейчас, ты лишишься единственных верных тебе людей.

Лоутеан вдруг рассмеялся. В ночной тиши его звонкий смех звучал обречённо, наиграно. Кэдоган смеялся от души, запрокидывая голову. Его брата смех подобно кашлю. Берни сглотнул, обернулся к дверям, но нынче ночью стража не знала бдительности.

— Неужели? А мне казалось, я наоборот избавляюсь от заразы, которая даже не старается делать вид, что уважает меня. — Лотти утёр выступившие от нервного смеха слёзы, ткнул Берни пальцем в грудь. — Ты хочешь искупить вину не передо мной, перед покойным побратимом. Возродить его дело для него, не для меня. Так кому ты верен, кузен Берни? Я дал тебе шанс показать послушание, верность, и ты сам выбрал смерть.

Сердце вздрогнуло, шумно ударило в виски. «Избавляюсь от заразы». Королёк до сих пор боролся с памятью Кэдогана. А Роксбур был рад помочь «избавляться»… Не сжать эфес сабли стоило Берни больших усилий. В голове прояснилось, лёгкая, стремительная злость пронзила скорбь. Ах, Мышиный хвостик хочет его жизнь?

— Ты совершаешь ошибку, — Берни склонил голову, силясь скрыть гнев. Не сорваться, не сейчас, вытерпеть.

— У меня есть верная мне армия, не забывайся!

— Тебе ли?

— Намекаешь на бунт?

— Ни в коем случае…

— Прикуси язык, Оссори, — процедил Лотти.

Берни слышал собственное дыхание, но Лоутеан не замечал его злости. Он наслаждался тем, что наконец может дёрнуть медведя за цепь. Вот только звенья той цепи давно заржавели, и зверь сидел на ней добровольно…

— Уважать тень короля невозможно, но быть верным короне — да, что и делали драгуны. — Оссори вскинул глаза на Нейдреборна. Самодовольная ухмылка медленно сползла у того с лица, Лоутеан мотнул головой.

— Убил их не я — ты, — едва слышно прошуршал Мышиный хвостик.

— Так позволь возродить полк! — Оссори едва не сорвался на рык, но опомнился и продолжил уже спокойнее: — Это будут новые, верные тебе люди.

— Я услышал тебя. Полк, честь рода Оссори… Это хорошая мысль. Полк возродят. — Лотти вдруг снова прищурился, ухмыльнулся, пугающе напоминая Кэди. — Но как туловище дракона может жить с мёртвой головой? — Лотти неспешно двинулся вокруг Берни. Повернуться на голос королька — немыслимо. — Тебя легко заменить, кузен Берни. Полковником станет Аддерли. На месте моей правой руки — Рейнольт. Он заменит тебя во всех отношениях, ведь сегодня днём Дисглейрио просил у меня дозволения взять в жёны вдову Альду Оссори.

— Альда… — выдохнул Берни холодное как никогда имя. Ветер не подвинет Амплиольских гор, графята уже никогда не появятся…

— Жаль, ты так и не оставил после себя наследников. — Лотти прицокнул языком, остановился на лунной дорожке. — Это бы побороло и вторую твою беду — потерянную честь рода. Я лично бы воспитал истинного Оссори! Преданного мне до последнего вздоха, всей душой, не знающего мертвеца в сюзеренах! Может, займёшься этим? Я отложу казнь до беременности твоей жены. Уверяю, если этого не сделаешь ты, до неё доберётся кое-кто другой…

— Ты, не смей! — Не помня себя, Оссори развернулся, схватил Лоутеана за ворот сорочки. — Жалкое подобие короля, ты сдираешь шкуру с ещё не убитого медведя!

Лотти замер в его хватке, слабо дёрнулся. Опомнившись, Берни разжал кулаки. Лоутеан отпрянул, одеяло упало ему за спину, открывая беззащитное, сокрытое лишь тонкой сорочкой тело. Оссори — цареубийца? Нет.

— Король Лоутеан Нейдреборн, мертвец! — вскричал Мышиный хвостик, отступая к той двери спальни, что выходила в коридор. — Я не оставлю, слышишь, не позволю выжить и части тени брата, а ты её живое воплощение! Тебя казнят, немедля, пресечётся твой проклятый род, пресечётся наконец жизнь моего брата! Я всё сказал. Стража! В моей спальне убийца! Стража!!!

[1]Нейдидра — мифическое создание с женским телом до пояса и змеиным хвостом. Помимо нижней части тела у нейдидры от змеи клыки, ядовитая слюна и вертикальные зрачки.