Яблочные дни. Часть I

Глава 15

Блаутур

Григиам

Кларет[1] получился именно таким, каким нужно. Мёд и корица приглушат горечь, если Альда Оссори выберет роман «Хозяйка замка Дрёммен». Имбирь и бадьян внесут терпкости, если её выбор всё же падёт на роман «Прекрасная Незнакомка». Обе книги попали в библиотеку графини Оссори несколько часов назад из книжной лавки «Пуля». Альда съездила туда лично, превозмогая липкий снег с дождём, страх простуды и негласный запрет мужа. Несколько месяцев назад Рональд накричал на неё за то, что она приобрела много книг вместо того, чтобы появиться с ним при дворе, и «попросил» об одолжении — затвориться в библиотеке. Альда так и поступила: заперлась в своей «крепости на дереве», лишь изредка осмеливаясь прикупить книгу-другую на развалах и в лавках у Университетской площади. По заказным изданиям оставалась тоскливо вздыхать, вряд ли графине Оссори суждено собрать завидную коллекцию и превзойти прославленных книголюбов.

Ну что же, да. «Хозяйка замка Дрёммен» и «Прекрасная Незнакомка» не могут порадовать глаз ни наугольниками, ни золочёным обрезом, ни даже гравюрами или модным нынче шрифтом, сделанным под рукописный. Зато они потешат её одинокую душу. В «Хозяйке замка Дрёммен» влюблённые погибли, в «Прекрасной Незнакомке» живы и сполна вознаграждены за свои тяготы. Хотелось светлой любви, но нужно ли ей чужое счастье? В рыцарских романах, подобных «Прекрасной…» героиня окружена почитателями — короли, рыцари, жонглёры, изредка чародеи. И у неё непременно есть наперсница, девица лукавая, но находчивая и самоотверженная, которая выручит мессиру там, где бессильны мужчины с их коронами, мечами, песнями.

Конец эпохи безголовиков отнял у Альды Уайлс право соотносить себя с героинями таких романов. Вокруг не было никого. Рональд — дурак, объявивший своей возлюбленной ратную славу. Его капитаны, бывшие безголовики? Но двое из трёх сдружились с ним на закате безголовичной эпохи, они не окажут даже дружеского внимания той, которой пренебрегает их предводитель и кумир. А третий… Восемь лет назад Энтони Аддерли с беспримерной печалью на породистой физиономии сообщил, что дружить с Альдой Уайлс ему более неприлично, и стремя к стремени с Рональдом Оссори отбыл на полагающиеся юным ветеранам Девятнадцатилетней войны кутежи… Подруги, кто они, где их заводят и как ведут себя с ними, когда безголовики и Дезире — матушка Рональда — были маленькой Альде лучшими друзьями на свете? Конечно, достойная наперсница могла бы выйти из камеристки, но у Дженни не то происхождение и не тот ум… Так «Прекрасная Незнакома», что вызовет зависть по несбыточному, или «Хозяйка замка Дрёммен», что научит мщению мужчинам-изменникам?

— Неужели я опоздал, и вы уже выбрали книгу?

Альда выглянула из-за спинки кресла и глупо заулыбалась. В дверях, в другом конце зала, кланялся он. Её единственный друг, который, всё же, у Альды был, минуту назад она немножко сгустила краски. Капитан королевской охраны, опаснейший слуга короля в Элисийском дворце, исключительный собеседник и единомышленник в библиотеке графини Оссори. Граф Дисгле́йрио Ричард Ре́йнольт. Имя «Ричард» особенно нравилось Альде, но называть им друга она не решалась, разве что во сне… Что и породило для Рональда «мессира Чь»!

Тексис позволял дамам не подниматься навстречу мужчинам, но Альда встала и через зал двинулась к гостю. Ковры поверх плит паркета словно бы отпружинивали её лёгкий спешащий шаг. В застеклённых дверцах книжных шкафов она ловила своё отражение. Ей было далеко до светского блеска. И всё же лента красиво перевивала «корзиночку» на затылке, те волосы, что оставалась распущены, после прогулки завивались волнами, платье серого бархата с вышивкой по лифу и декоративными полосками вместо рукавов отдавало модой Севера. Конечно, она устарела после возвращения на родину невесты принцы Тимрийского, но вряд ли граф Рейнольт придаст тому значение.

— Я действительно чуть было не совершила эту глупость, Дисглейрио, — по мере приближения Альда всё яснее видела своего гостя. Вопреки обыкновению, он пришёл нарядным. Колет искрился от вышивки серебром, его чёрные буфонированные рукава и боковая шнуровка на штанах производили впечатление франтовства, но сапоги из грубой кожи не позволяли переступить черту между достойным и смешным. — Вам незачем стоять в дверях, вы ведь знаете это.

Дисглейрио улыбался ей, смешно потирая кончик длинного, раскрасневшегося от холода носа. Чёрные волосы намокли от снега и завились у лба и висков в причудливые узоры. Альда с собой не справилась — хихикнула, прикрывая ладонью рот.

— Кларет ещё не успел остыть, вас не смутят мёд и корица?

— Доверюсь вашему вкусу, — он прижал к губам протянутую Альдой руку. — Осень радует первым снегом, но меня он, признаться, застал врасплох.

— Вы замёрзли? — Альда обернулась к ждущему на каминной полке кувшину с кларетом, но Дисглейрио не отпустил руки.

— О, я не о себе. Только об этой любопытной вещице.

Из-за расшнурованного ворота колета граф Рейнольт вынул книжицу, совершенно очаровательную. С одну восьмую листа, она приятно пухла от числа страниц и её обтягивал голубой бархат. Вышитые завитки по всем углам обложки и боковые застёжки из серебра влекли коснуться.

— Вы любите сказки, Альда? — Дисглейрио вложил книгу в руки Альде, не сводя с неё глаз. При знакомстве с капитаном королевской охраны в этих серых, хищных глазах ей увиделись враждебность, колючесть, опасность. Но сейчас ими смотрел волк, для всех дикий, но для Альды Оссори ручной и верный. Такой служит деве из баллады, помогая ей сбежать от колдуна, а потом обращается в рыцаря. Альда провела ладонью по тёплому, гладкому переплёту. Да, она любила сказки. — Рукописный иллюстрированный песенник прошлого века. Сюжеты песен… полны чудес. Это был заказ круга дворян, составленный на верхнеблаутурском языке, но я не думаю, что у такой учёной дамы как вы возникнут сложности с пониманием.

— Среднеблаутурский нам с вами, конечно, ближе, но я буду стараться, и потом, у меня ведь есть вы. Почитаем книгу вместе? Сказки любят зрителя. — От радости потеплели щёки. Альда прижала подарок к груди и повела гостя к камину.

На гранитной полке, под сенью барельефа с поднявшимся на задние лапы медведем, дожидался кларет в кувшине с медной чеканкой. В песеннике, верно, найдётся история, где дама и рыцарь испили зелья из одной чаши и… полюбили друг друга. Смелое допущение смутило. Альда доверила винные церемонии гостю и сбежала к книжному колесу по левую сторону от камина. Двухтриттовое чудо из колёс, шестерёнок и деревянных полок использовалось ей не совсем по назначению. Книги за ним она читала лишь изредка, предпочитая хранить на нём «жемчужины» своей скромной коллекции.

— Вижу, колесо оказалось здесь к месту, — подошёл Дисглейрио в расшнурованном колете. Из кубков у него в руках пахло пряно, а от него самого терпко — хвоей и улицей. — Рад, что мой подарок вам нравится. Граф Оссори не был против?

— Что вы, — к удовольствию Альды, кларет не успел остыть. — То, откуда оно взялось, заинтересовало бы его в последнюю очередь. Рональд обозвал его осадным орудием. Но я не поняла, какие действия во время осады можно было бы совершать с его помощью… — Стыдный румянец, зачем он лёг ей на щёки? Рот быстро выговорил: — Но мне и не положено понимать, я просто затворница, довесок к своему славному мужу.

— Альда, вы слишком строги к себе. — Ей очень нравились эти губы. Тонкие, наверное, жёсткие, они одинаково естественно кривились в лёгкой усмешке и улыбались искренне и мягко. Они произносили слова, которые Альда не могла услышать ни от кого другого. И всё же пришлось попросить их сомкнуться.

— Пейте мой кларет, Дисглейрио. Пока он не покрылся коркой льда. Ведь вы стоите вблизи от мессиры Ледышки.

— Пусть отсохнет язык у того, кто сказал о вас такое. — Ей очень нравились его глаза. Они часто моргали, открывая внимательному постороннему взгляду длинные ресницы. Те смягчали жёсткость, хищность лица. И всё же пришлось перестать любоваться ими.

Рональд, если узнает, не простит Альде уже то, что она принимала от его недруга подарки и пускала в дом. Вражда между ними началась до того, как Альда вышла замуж и перебралась в Григиам. Она заставала только проявления этой вражды. Одно из них и свело Альду в знакомстве с графом Рейнольтом. Супруг привёл представлять её ко двору, а капитан королевской охраны перед частной аудиенцией у короля велел графу Оссори сдать оружие и обождать. Приступив к службе на днях, капитан ещё не знал о привилегиях «кузена Берни». В королевской приёмной разразилась суматоха, скандал, Рональд чуть не кинулся на «наглеца» со шпагой. Придворные возмущались, «Оссори пришлось прорываться с боем! Его облаяли! Кто советовал бешеную псину королю?» Альда помнила трагическое лицо Дисглейрио, когда недоразумение разрешилось. Помнила, как, робея от собственной смелости, на мгновение сжала его руку и убежала вслед за супругом. Её выходка положила начало прекрасной дружбе.

— Так какую сказку вы хотите послушать? — Слушать можно было бы что угодно, хоть теорию фортификации по Иоганну Зильцбальду, если это будет рассказано низким голосом Дисглейрио Рейнольта.

— Теперь уже я доверюсь вашему вкусу. — Альда отсалютовала гостю кубком и потянулась за песенником, что замечательно вписался в состав книжного колеса.

Указательным пальцем Дисглейрио насмешливо огладил вычеканенного на кубке медведя, отпил, и вдруг по черноте сорочки плеснуло багрянцем вина и звёздочками бадьяна. Дисглейрио зашипел, пальцы метнулись оттянуть сорочку от кожи. Ахнув, Альда взяла у него кубок, отставила оба на пустую полку в колесе. Платок, нужен платок, но у неё нет платка… Сгодится ли ладонь? Альда поднесла её к пятну на чёрной сорочке, оно растекалось слева от треугольного выреза, стянутого шёлковым шнуром. Словно обожглась, отдёрнула, что она вытворяет? Но оставить гостя без помощи?

— Придумала… — Альда промокнула винный след своим рукавом. От прикосновений к мужчине, Рейнольту, жгло кожу, саму ее бросало в чад, ткань пропитывалась винной влагой. Возня с безголовиками не вызывала у девицы Уайлс и толики нынешних чувств. Она не поняла, как ей в пальцы скользнула шёлковая змейка шнуровки, но не пожелала останавливаться.

— Так ли вы того желаете? — Дисглейрио, часто моргая, перехватил её запястье, заставив разочарованно выдохнуть.

Память прикосновения к месту около его сердца ещё искрилась на кончиках пальцев. Альда подняла на него глаза, не мысля, что делать дальше, бежать ли самой, прогонять ли прочь гостя, но тот всё решил за неё. Она вздрогнула, когда его губы прижались к винным пятнам на её рукаве. Шёлк стал жалкой условностью перед их теплом и напором. Ей стало щекотно, когда Дисглейрио зубами сдвинул ей рукав вверх и когда поцеловал запястье, задев его острием носа. Альда даже хихикнула и тут же судорожно вздохнула. От того, как эти неожиданно мягкие губы двигались по её руке, захватывало дыхание, вскачь мчалось сердце, подрагивали колени. Рональд лишал её не только приятного общения…

— Выше, — Альда не узнала своего голоса, он охрип. Свободная рука поднялась к плечу Дисглейрио, стиснула, под батистом сорочки дышала силой стать атлета. — Вы посмеётесь, но я коснулась вас… это как акколада… рыцарь…

С лёгкой усмешкой, не выпуская запястья Альды, Дисглейрио склонился к ней, так низко, пряди коротких волос щекотнули ей щёку. Альда много раз видела, как его пальцы оглаживали, переворачивали книжные страницы, как игрались с эфесом дремлющей в ножнах шпаги, и теперь они приподняли её подбородок, жёсткие, но становящиеся нежными ради неё. Но смотрел он волком, к которому она попалась во власть, в плен. Приоткрытые губы, конечно же, были мягкими и горячими, довериться им, сию минуту, сейчас! Испуг от собственного желания зажмурил Альде глаза, приподнял на носочки, крепче вжал пальцы в плечо волка-рыцаря. Алчное, пряное дыхание Дисглейрио опалило ей рот.

Сердце зашлось в столь сильном рокоте, что в первые мгновения заглушило стук в двери. В «крепости на дереве» затворницу кто-то настиг.

Кончики оледеневших пальцев саднило от прикосновений к холщовой ткани, из которой одни пошили мешок, а другие положили туда голову её мужа. Сквозь холст проступали очертания открытого, прямого лба, расширяющейся книзу переносицы. А если заставить ткань плотнее прильнуть к голове, то, наверное, можно различить ещё больше… Но это немыслимо, нет. Графиня Оссори едва наскребла смелости на то, чтобы положить это себе на колени и придерживать настолько, чтобы оно хотя бы не упало наземь. Во второй раз.

— Альда, разрешите же мне.

— Нет.

От звуков чужого голоса её затрясло сильнее, она с трудом понимала, как оказалась на краешке кресла в кабинете у капитана Рейнольта. По кислому привкусу на языке вспомнилось, что он пытался дать ей вина, по тяжести мундира на плечах — что он хотел согреть, но какой смысл в этой заботе. Её безголовик, главный безголовик действительно потерял на поле боя голову, славное имя предано бесчестью, а она сидит здесь, у его недруга, и даже не может заплакать. Глаза щипало, но слёзы не появлялись. Голову вело из стороны в сторону от жуткой слабости, но чувств она не лишалась. Неужели и теперь Рональд не получит от неё того, что его по праву? Её слёзы, боль, память. Она не омоет слезами его мёртвого лица, не вложит слов о боли ему в губы. А он всё чувствовал, знал, ещё тогда, когда она вторглась в его Оружейную, в его «крепость на дереве». В шутки о погибели он облёк это предчувствие. Но Альда не услышала, оттолкнула, предала. Когда ветер подвинет Амплиольские горы, ответила она, восхищаясь своей дерзостью, находчивостью. Неприступная дама, вдохновляющая на небывалые подвиги рыцаря? Жалкая трусиха, накликательница беды, дура!

«Вот, до чего вы, наглая выскочка, довели моего кузена», сказал ей король безжалостно и остался прав.

Досель графиня Оссори никогда не получала вызовов во дворец лично, и этот во всех смыслах застигнул её врасплох. Она раздосадовалась, встревожилась, что из-за своего затворничества упустила какие-то важные вести с войны, а то и торжественное возвращение Неистовых драгун. Дисглейрио не нёс сегодня службы и ничего не знал. На всякий случай, Альда набралась духу и надела платье, которое подарил ей Рональд после попрёков в покупке многих книг. В этом виделась насмешка. Пронзительно-синий атлас напоминал о льдах Тикты с миниатюр. Квадратный вырез приоткрывал полукружья грудей и немного плечи. Рукава были узкими от плеча до локтя, но утяжелялись широким воронкообразным манжетом из бархата и свисали с рук нелёгким грузом. Треугольный разрез на юбке открывал серебристый сатин передней юбки, обильно декорированной вышивкой.

Такова придворная мода, объявил Рональд. Но войдя в Приёмную короля, Альда боялась, как бы его величество не поприветствовал её вопросом, явилась ли она в Элисийский дворец или же бордель. Свою неприязнь к ней Лоутеан пронёс через годы, и графиня Оссори даже представить не могла, что королю от неё потребовалось. Не посмел же Рональд открыть Лоутеану, что жена не допускает его до супружеского ложа…

— Ваше величество. — Её реверанс остался незамеченным. Лоутеан Нейдреборн стоял позади письменного стола, спиной к ней, обеими руками взявшись за ромбовидную решётку окна. В детстве Альда считала эти короткие золотые локоны даром ангелов младшему королевскому сыну. Конечно, она ошибалась. И тем не менее, солнце пятернями прочёсывало лёгкие пряди, щёлкало по нашивкам на плечах колета, хваталось за письменные приборы на дубовом столе короля и брызгало Альде в глаза жёлто-красными искрами.

— Не надеялся вас увидеть, графиня Уэйкшор, — отрывисто бросил Нейдреборн через плечо. Пятерня солнца легла на лёгкую щетину, которой прежде на щеках короля никогда не было.

— Вы пожелали меня видеть… — склонила голову Альда. Она не румянила щёк, но, наверное, смущение сделало это за неё.

— С каких это пор вас волнуют чужие желания? — Нейдреборн убрал с ромбов решётки точёные руки, повернулся к графине Оссори. Между распахнутых сторон колета переливался кремовый шёлк сорочки с распущенным воротом, завязки скрутились, словно их теребили, терзали. — Пусть даже королевские?

Придворный опыт истолковал бы намёки и подсказал ответ, но графиня Оссори его не имела. В её книжках мужчины придерживались рыцарского постулата, по которому им не пристало нескромничать, но современность от него отказалась… Рональд пожаловался. Король знает. И она молчала, стараясь не прятать глаз, смотреть на него, осенённого солнечными прикосновениями. Существует закон о консумации брака при свидетелях. Обратится ли к нему Нейдреборн, чтобы проучить дурную жену «кузена Берни»? От возможности подобного непотребства к горлу подступала тошнота.

— В детстве я иногда думал, что вам ведомы чары. Иначе как вам удавалось ослеплять всех вокруг так, что бедняги не видели всей вашей хитрости и злобы? — Нейдреборн рассеянно обернулся к окну, хмыкнул: — О! Снег. Как я и думал. Решили замести мой дворец?

Альда покачала головой, сцепила похолодевшие руки под тоннелями рукавов. Солнце в самом деле забрало лучи, и кабинет, обставленный тяжёлой мебелью из дуба, погрузился в сумрак.

— Вы сгубили моего кузена, Альда Уайлс, — на пониженных тонах произнёс Нейдреборн, отчеканивая каждое слово, — хотя не думаю, что для вас это новость. Или нет? Не чаяли, что чары подействуют так скоро? — Окно от стола отделяла несколько гранитных плит, но военные сапоги придали шагу короля неожиданно широкий размах.

— Я никогда не желала Рональду ничего ду…

— Вы желали ему смерти, всегда, так что можете радоваться! — закричал Нейдреборн, с годами его крик набрал звучность, обидные слова стали отточеннее, злее.

Почему она может радоваться? Зачем он так говорит? Альда закусила задрожавшие губы, подняла подёрнувшийся пеленой взгляд к плафону, расписанному очередной сценой из жизни королевы Филис. С ней умерло всё доброе, что было в Лоутеане Нейдреборне. Возможно, было.

— Вот до чего вы, наглая выскочка, довели моего кузена! — Графиня Оссори не поняла, когда король оказался так близко и схватил её за запястье, размыкая тоннели рукавов, толкая ей в руки грубый холщовый мешок, перетянутый шнуром из кожи. От короля тяжело пахло лилиями, и Альда наперёд знала, дома у неё заболит голова. Как только она приняла странную, тяжёлую кладь, Лоутеан за локоть притянул Альду к себе и прошептал на ухо: — Пляшите под луной во славу дьявола. Голова вашему мужу больше не понадобится.

И хотя страшный король остался наверху, в своих покоях, а графиня Оссори, не помня как, спустилась в кабинет капитана Рейнольта с ним под руку, ужас пережитого не уходил, лип к сердцу дурным сном наяву. Уютный древесный аромат не заглушал душного запаха лилий, у кресла на столике сверкали гранями хрусталя два забытых бокала — в глазах Лоутеана она ловила столь же холодный блеск.

Не разрушить перед ним образ «мессиры Ледышки» стоило ей невероятных сил. Она молчала, пытаясь удержаться на ногах. Обутые в туфли чудовищного фасона, ходить в таких особый труд, они моги предать её, подкоситься. Упасть на глазах Лоутеана Нейдреборна стало бы самым ужасным позором из всего того, что ей уже пришлось вытерпеть. Обе руки стискивали мешок повыше шнурка, нити холста больно скреблись о ладони. Страшный груз тянул вниз, но выпустить, его уронить? Невозможно! Как он мог? Альда никогда не верила, что Берни может погибнуть. Всегда такой живой, словно бессмертный, он излучал саму жизнь, был ей, и как поверить, что всё, что конец? Это его голова в мешке, со всех сторон стиснутая грубым холстом вместо шлема. И это она, девица Уайлс, вложила туда его голову. Лоутеан прав, снег, она вошла в дом Оссори и замела его снегом, а Берни замерзал в нём и рвался на войну, греться, дышать, жить! А она так привыкла, что он дёргает смерть за хвост, где здесь прислушаться к его предчувствию? Сама она ничего не почувствовала, ну ещё бы, только влюбленным дан такой дар — чтобы один на расстоянии ощущал беду другого, летел отвести её, принять удар на себя.

— Вы и впрямь ледяная, — Лоутеан всегда презирал её, и верно поступал. Она правда выскочка, провинциалка, не Оссори и никогда не была ею, никогда уже не станет. Это она сгубила Берни. — В Блаутуре не сжигают за колдовство, но вы же не думаете, что я оставлю ваши игры без наказания?

Альда вздрогнула, теснее прижала к животу голову мужа. Нейдреборн стал страшен, опасен, на выпуклом лбу вздулась жилка, голубоватая, как мерцание палаческой стали. Казалось, он сейчас велит заключить её под стражу и отрубить голову.

— За кузена ответите, только посмейте выглянуть из своей библиотеки. — Лоутеан всмотрелся ей в глаза, совсем как в детстве вздёрнул нос, отвернулся. — Убирайтесь с моих глаз, девица Уайлс, и заберите снег.

За задёрнутыми шторами, расшитыми фигурками бескрылого линдворма, графиня Оссори не видела, утих ли снег на улице, но снег её рук начал таять. Таять под огнём крови Берни! Она вскрикнула, дёрнулась, но напрасно, это лишь Дисглейрио Рейнольт присел на корточки и грел её руки своими, обеспокоенно смотря на неё. Сколько лишнего он сегодня увидел! Уместно ли подвергать друга таким испытаниям, ведь он дружил с книжницей, «учёной дамой», а не наглой выскочкой, плаксой, что даже не в силах как должно оплакать мужа…

— Да ради бога, Альда, что вы себе напридумывали! — Дисглейрио резко отнял её руки от мешка с родной головой безголовика и раскрыл.

Альда зажмурилась, спрятала в ладонях лицо, ресницы в конце концов намокли, сердце понеслось в лихорадочном беге, отдалось в налившихся болью висках. Она не готова, нет!

— Вы всерьёз подумали, что ваш супруг пал вместе со своим полком?

Сморгнув слёзы, графиня Оссори чуть развела ладони. В щели показался и исчез поникший нос капитана Рейнольта, слово затупился кинжал. Последовал стальной высверк — и Альда уронила руки себе на колени. Недруг Рональда держал перед ней его шлем, знаменитый драгунский кабассет, а его слова значили только то, что безголовик живой. Живой!

Она выхватила кабассет из рук Рейнольта, он не драгун, он не должен касаться! Поднесла к носу, ловя терпкие запахи гари, железа… крови? Медвежьи мордочки скалились на неё, затенённые тёмным налётом. Да, кровь, но вражья, чужая! Альда прижала шлем к сердцу, чудилось, удары гулко отдаются в железо, оживляют, спешат выстучать Рональду, что она здесь, рядом. Кончики пальцев касались бессчетного количества царапин и вмятинок, немыслимо пропустить хотя бы одну! Она гладила кабассет, как в эпоху безголовиков, а может, и ныне, украдкой гладила непокорные кудряшки Берни. Это всего лишь шлем, и только Лоутеан Нейдреборн, этот позёр, этот «любитель красивых телодвижений», как на пару обозвали его Берни и Тони, мог передать его в форме подлинного эпоса. Глупый, вечный Мышиный хвост! Но искренность его тревоги о Берни не ставилась под сомнение… Где муж и что с ним? Жив, но тяжело ранен? В плену эскарлотцев? Что же это такое!

На мгновение прижавшись к кабассету лбом, графиня Оссори поставила его на колени, придержала за погнутые поля и обратила к капитану Рейнольту вопрошающий взгляд.

— Мессир, вам что-то известно. Говорите, коль скоро назвались моим другом.

Рейнольт поднялся на ноги, влажно скрипнув кожей жёсткого сапога. Его лицо заострилось, сделалось режущим, словно клинок. Досель Альде не доводилось наблюдать, как сердито заломляются его брови, как напрягаются скулы, как до бледности сжимаются губы, и у них прорезается складка. Он отошёл к камину с высоким, обрамлённым «змеиным» барельефом порталом, заложил за спину руки и словно бы доложил сухо и с издёвкой:

— Оссори наконец получил по рогам и подрастерял гонор, но всё-таки он жив, о чём с прискорбием вам и сообщаю.

Движением плеч графиня Оссори скинула с них капитанский мундир, соблюла осанку, вложила во взгляд весь лёд, что успела собрать по осколкам:

— Если вы желаете остаться мне другом, не используйте подобных слов, говоря о моём муже. Иначе, если он по возвращении пожелает бросить вам вызов, я не стану препятствовать и не приду зажать вам раны.

— По возвращении ему не сносить головы, — эти слова пробили сердце навылет, а вдогонку к ним в Альду устремился разящий взгляд из-под зло заломленных бровей. — Отдам Оссори должное. Он уцелел. Вышел из стычки победителем, о чём я сообщаю всё с тем же прискорбием. — Дисглейрио склонил голову к правому плечу и тут же выпрямил, жёсткие губы искривила усмешка: — Право, не знаю, на что он надеялся, но славные песни ему впредь не услышать. Только злые. Вы знали, что этот жанр сложился на заре основания Блаутура и представлял настоящую опасность для чести рыцаря? Хронисты пишут, что некоторые предпочитали скорее погибнуть, чем услышать, как о них сложили злые песни. Я уверен, в том песеннике, что я подарил вам, найдётся парочка образцовых. Хотите прочесть их вместе?

Альда обессилено привалилась к жёсткой спинке кресла, подвинула к животу шлем. Из символа неуязвимости Рональда тот превратился в символ краха его славы и, скорее всего, заката эпохи Неистовых драгун. Её дружба тоже кончилась сегодня. Единственный, кому она доверяла, кого считала другом, кому была готова дать поцелуй и больше, умолчал о беде Берни, умолчал себе в угоду, предал её доверие. Рональд в изгнании. Ей приказано затвориться дома. Кто попросит за них? Кто защитит её, если Лоутеан даст своей неприязни волю?

— Вы знали, что Рональд в опале, знали и пришли ко мне… — ресницы отяжелели от слёз, и образ Рейнольта разнесло на серебряно-чёрные мазки. — Ничего не сказали! Вы целовали меня, вы желали… А я… Как же… Рональд в беде, а я… — Альда обняла себя за озябшие плечи и забралась бы в кресло с ногами, сжимаясь в клубок, но Дисглейрио шагнул к ней, заставил встать, бережно взял за локти.

— Я могу позаботиться о вас, — в глаза заглядывал прежний приручённый волк, а может быть, вовсе пёс. — Вы позволите мне защитить вас от позора, что обрушил на эти хрупкие плечи ваш муж?

— Вам? — Альда попыталась выставить между ними шлем. — Защитить меня?

Дисглейрио обнял её, мягкие горячие губы коснулись её лба, виска, щеки. Альда больше не сопротивлялась, сама прижалась к нему. Пусть защитит, пусть спрячет от всего этого. Он единственный, кто у неё остался, кому можно в её «крепость на дереве»…

[1]Кларет — горячее красное вино со специями, названное так по сорту вина, которое производится в герцогстве Монжуа.