Восстать из Холодных Углей

Глава 18

Все больше и больше людей прибывало в мой маленький город. Некоторые из них выжили в Яме, каким-то образом найдя альтернативные пути к поверхности или нескольких дней проплавали в темноте, схваченные поднимавшейся водой. Я не могу себе представить это испытание, и все же несколько человек прошли его, продемонстрировав волю к выживанию. Другие хотели начать все сначала и думали, что мой город каким-то образом является ключом к благополучной жизни, которую они не смогли найти в другом месте. Третьи же были преступниками, скрывавшимися от правосудия и нашедшими убежище в городе, полном преступников. Я позволяла другим заставлять их работать, у меня не было к этому никакого желания. Я никогда не хотела управлять ничем, кроме самой себя, и я достаточно часто с этим боролась.

Я погружалась все глубже и глубже в руины под нами, что-то ища, хотя и не мог сказать, что именно. Я думаю, что, возможно, я хотела убежать. Ответственность никогда не давалась мне легко, и люди обращались ко мне за советами и указаниями. Там, внизу, во мраке, было уютно. Несмотря на монстров и тяжесть камня наверху, я чувствовала себя в бо́льшей безопасности в этом разрушенном городе, чем на свободе на поверхности. Меня поражает мысль о том, насколько все изменилось. Будучи узником в Яме, я жаждала свободы, жаждала снова увидеть небо. Теперь я тосковала по темноте, по тесным каменным границам вокруг меня, по стенам, которые я могла видеть и чувствовать. Возможно, это было влияние Сссеракиса, но, думаю, это было глубже. Я убегала. Опять.

Хорралейн всегда сопровождал меня, был своего рода второй тенью и неутомимым защитником. Он никогда не жаловался, не задавал вопросов и редко отходил от меня. Однажды Иштар последовала за мной во тьму, и я была рада ее веселой компании. Ее насмешки неизменно вызывали у меня улыбку, но вовсе не мое общество заставило ее последовать за мной туда.

Терреланская империя всегда отличалась большой ксенофобией. Люди в ней нетерпимы к другим народам, и это истина нашей культуры, которую правители взращивали на протяжении сотен лет. Я не видела ни пахта, ни тарена, когда Орран еще существовал, и гарны были еще более загадочными. Да. Земляне, в целом, не очень-то приветствуют других. Может быть, в Полазии они немного более развиты, но это империя, основанная и процветающая за счет торговли, и она не может позволить себе дискриминацию. Не сомневайтесь, другие народы Оваэриса не так уж сильно отличаются от землян. Я бывала в Уренгаре, городе таренов, построенном в пещерах потухшего вулкана, и я видела джунгли, которые пахты называют своей родиной. Знаете, скольких землян я повидал за время своего пребывания там? Не много. Так мало, что меня сочли диковинкой. Правда в том, что ни один из наших народов не настолько космополитичен. Они не любят смешиваться, если их к этому не принуждают, как, например, в Полазии или Ро'шане. И все же разнообразие делает нас лучше. Вскоре Иштар почувствовала на себе пристальные взгляды и перешептывания присоединившихся к нам землян, и это было для нее невыносимо. Не раз мне приходилось останавливать ее, чтобы она не использовала мечи в ответ на нетерпимость. Я делала это ради мира, но я спрашиваю себя, не лучше ли было позволить ей преподать дуракам последний урок.

Имико последовала за мной туда всего один раз. Воровка все еще не избавилась от своей меланхолии, и даже ринглет перестал пытаться растормошить ее, предпочтя более веселых людей. Она молчала так долго, пока мы бродили по этим коридорам, что я почти забыла о ее присутствии.

— Ты скучаешь по Ро'шану? — внезапно спросила она. Я повернулась к ней лицом, приказав одной из харкских гончих продолжать работу в качестве разведчика. — Кажется, это было так давно, правда? — Я поймала себя на том, что вынуждена поднять глаза на Имико. Я не могу сказать, когда она стала такой высокой, но она, казалось, возвышалась надо мной, как башня. — Я оставила там много вещей. Деньги, еду. Друзей. — В ее словах была глубокая печаль и что-то еще, нотка мольбы.

Однажды Сильва сказала мне, что во мне есть печаль, к которой она никогда не сможет прикоснуться. Иштар сказала, что мой гнев — это неугасимый огонь, который сожжет все мосты, которые я пытаюсь навести, и меня вместе с ними. Люди всегда будут пытаться объяснить тебе, кто ты, из чего сделана, где твое место и что ты должна делать. Пошли они все к черту! Я сама прокладываю свой путь. Я не позволю другим указывать мне, кто я такая. Я расскажу им сама. Я расскажу об этом всему миру. Я прокричу о своем неповиновении в лицо каждому человеку в этом мире, прежде чем позволю им распоряжаться моей судьбой. Я всегда поступала так. Но не Имико. Она нуждалась в утешении.

Без предупреждения я рванулась вперед и обняла воровку. Она напряглась и вскрикнула. Признаюсь, это было немного больно, как будто она не доверяла мне, не была уверена, что я не собираюсь причинять ей боль. Несколько мгновений я крепко прижимал Имико к себе, и в конце концов она расслабилась и обняла меня в ответ. Когда мы отстранились, в ее глазах стояли слезы, а на лице сияла благодарная улыбка. У меня не было слов, которые могли бы развеять ее печаль, и я не могла вернуть то, что она потеряла. Хуже того, я знала, что она потеряла это из-за меня. Поэтому я предложила ей все, что могла. Себя. В этом кратком объятии я заверила Имико, что буду той скалой, на которую она сможет опереться, несмотря ни на что. Иногда действия нужны людям гораздо больше, чем слова.

— Спасибо, — сказала Имико, вытирая слезы. Я улыбнулась ей, надеясь, что это не выглядело коварно. Сверкающие глаза, бледный цвет лица и постоянная тень на нем могли придать любому немного омерзительный вид, а мои шрамы только усугубляли ситуацию.

Когда со мной пошел Тамура, он с удивлением глядел на темные глубины. Я думаю, что это место, должно быть, показалось ему странно знакомым, но его затуманенный разум не мог вспомнить, когда он был там в последний раз. В тот день мы встретили несколько бесов, и сумасшедший старый Аспект продолжал бормотать что-то о грибах, но все, что он говорил, не имело смысла ни для кого, кроме него самого. Мне пришлось встать между харкской гончей и сбившимися в кучу бесами, чтобы не дать ей напасть на них, и Сссеракису потребовалось еще раз продемонстрировать наши крылья, чтобы убедить монстра отступить.

В углу большой комнаты жалась дюжина бесов. Они были грязные, испуганные и окровавленные. И они поклонились мне, подняв руки, точно так же как в прошлый раз, когда я была там. Я прикоснулась пальцем к каждой из поднятых ладоней, и бесы возбужденно защебетали. Мы оставили их там, уверенные, что они безвредны. Бесы могут быть кошмарами, как и все обитатели Другого Мира, но не все кошмары опасны. Некоторых просто неправильно понимают.

В конце концов, даже Хардт отважился заглянуть в глубины вместе со мной. Он долгое время жил за городом, отказываясь заходить в залы, даже в те, что теперь были над землей. На его лице отразилось новое горе. Ему потребовалось немало усилий, чтобы еще раз отважиться войти в разрушенный город Джиннов. Я всегда чувствовала себя такой маленьким между Хардтом и Хорралейном. Оба считались гигантами из-за своего роста, но дело было не только в физическом росте и телосложении. Они были больше, чем жизнь.

— Тебе не кажется странным, что я чувствую себя маленьким рядом с тобой? — спросил меня Хардт, когда мы шли по коридорам из битого камня.

С каждой вылазкой я находила там все больше Про́клятых, наводнявших нижние залы в хаосе и насилии. Мое сотрясение города пробудило их всех от долгого сна, в который они были погружены. Конечно, даже полчище Про́клятых не могло сравниться с парой выпущенных на волю харкских гончих. В тот день со мной были двое из этих зверей, и они не отставали от нас ни на шаг.

— Да, кажется, — ответила я, не задумываясь. — Потребовалось бы трое таких, как я, чтобы заполнить одного тебя, Хардт. Кроме того, ты не можешь сказать, что чувствуешь себя маленьким, когда мне приходится поднимать голову, чтобы увидеть твой подбородок. Не то чтобы я вообще могла что-то разглядеть за этими зарослями.

Хардт почесал свою пышную бороду. Я не понимаю, почему он решил перестать бриться, но мужчины часто чрезмерно гордятся своей способностью отращивать волосы на лице.

— Я хочу сказать, Эска, что чувствую себя бесполезным. Враги, с которыми ты сейчас сражаешься. Джинны и Ранд, Железный легион, Аспекты, Хранители Источников. Я не могу помочь тебе в борьбе с ними. Железный легион доказал это достаточно хорошо. Задушил меня одним взглядом, и мне было нужно, чтобы ты меня спасла.

Я пожала плечами:

— Тебе никогда не нравилось драться.

— Но я мог бы, если бы это было необходимо. Здесь, внизу, я сражался с Про́клятыми. Защищал всех. Но что я могу сделать сейчас? Какая от меня теперь польза? Я больше не могу тебя защитить.

Все это показалось мне таким глупым.

— Ты чертов идиот.

— Что? — Хардт казался искренне обиженным.

— Ты думаешь, я нуждаюсь в твоей защите? — Я набросилась на него, пылая гневом. — Бедный маленький Хардт. Всегда готов защитить Эску, когда она попадает в беду. Неужели это плохо, что теперь я могу сама выпутываться из неприятностей?

— Это не совсем...

— Тебе, должно быть, тяжело видеть, что я на самом деле стою на ногах перед всем миром вместо того, чтобы прятаться за твоей тушей. — Это было грубо, и я возненавидела себя за эти слова.

Даже в полумраке я увидела, как он скрипит зубами.

— Ага, до сих пор ты проделала отличную работу.

— И что, черт возьми, это значит?

Какое-то время никто из нас не произносил ни слова, хотя, по правде говоря, мы не столько разговаривали друг с другом, сколько кричали.

— Ты только посмотри на себя, Эска. Посмотри, что ты с собой сделала. Во что ты превратилась. — Он сделал большой шаг вперед и протянул руку. Я не отшатнулась. Хардт сжал мой теневой капюшон большим и указательным пальцами, поморщившись, когда холод тени укусил его кожу. — Ты прячешься в этой... тени. Твои глаза больше не глаза землянина. Они… Я не знаю. Как у Джинна или что-то в этом роде. Ты превратила свою проклятую руку в камень, Эска! И не думай, что я не заметил, как ты разговариваешь сама с собой, споришь сама с собой. Нормальные люди так не поступают!

Гнев порождает гнев. Я думаю, это защитная тактика. Когда мы сталкиваемся с неприятными истинами, нам гораздо легче указывать на неприятные истины в других, чем посмотреть на свои. Незначительные проблемы раздуваются до неузнаваемости, и мнимые обиды выходят на первый план в виде резких обвинений и оскорблений. В других случаях нерушимая дружба может быть разрушена из-за несвоевременной ссоры. Поверь мне в этом. Я потеряла слишком много друзей из-за того, что позволила управлять собой своей гордости.

Он не понимает.

— Ты прав, Хардт. Я ненормальная! — Слова теперь лились потоком, который невозможно было остановить, и вместе с ними лились гнев и злоба, и, возможно, немного обиды. Лучше бы я ничего этого не говорила. — Я чудовище.

— Я не говорил...

— Но все, что я сделала с собой — цена за силу. — Темнота окутала меня, как осязаемый туман, затемняя свет факелов. — И ни на секунду не думай, что ты и остальные мои друзья не извлекли пользу из моих жертв. — Я не хотела говорить эти слова, но не могла их остановить. Лучше бы я остановилась. Лучше бы я никогда не начинала. Все это было ложью. Гнев, направленный не по назначению, выплеснутый на человека, который этого не заслуживал. — Ты ползешь за мной по пятам, наслаждаясь моими достижениями, потому что ты чертовски боишься найти свою собственную гребаную жизнь! Если бы не я, ты бы до сих пор валялся в Яме и целовал задницу Пригу в надежде, что он позволит тебе прожить еще один день!

— Извлекли пользу? — Слезы покатились по морщинистым щекам Хардта, и он внезапно стал выглядеть старым и усталым, словно из-за этого потока гнева его покинули жизненные силы. — Ты думаешь, я извлек пользу из твоего крестового похода? Какую Изен извлек из этого пользу? Какую Кенто извлекла пользу? — Эти слова ранили. Не только меня, они ранили нас обоих. Моя дочь была трещиной между нами, которая так и не зажила, и он орудовал ее судьбой как ножом, вонзая его мне в грудь. Я почувствовала, как у меня сдавило горло и заболела грудь. Слезы навернулись мне на глаза, отражая молнии в них, как осколки рассеянного света. Но я не позволила этим слезам пролиться.

Он нам не нужен. «Ты прав, Хардт, ты мне не нужен!» Мы его переросли. «Ты остался в прошлом». Ему следует просто уйти. «Так почему бы тебе просто не вытащить свою гребаную задницу-переросток на поверхность, пока я не стала пинать ее всю дорогу наружу?»

Я не знаю, как долго мы стояли там в тишине, глядя друг на друга, забыв о Хорралейне и харкских гончих. Это могли быть секунды, а могли и часы, время потеряло смысл в этом напряженном противостоянии. Челюсть Хардта задвигалась, словно он собирался сказать что-то еще, но затем его лицо исказила гримаса, и он, покачав головой, пронесся мимо меня обратно тем же путем, которым мы пришли.

Я ждала столько, сколько могла. Моя левая рука, как и правая, была сжата в кулак, и я не понимала, насколько это странно. Как только шаги Хардта затихли, я ринулась вперед, в темноту, слезы все еще наворачивались на глаза и грозили пролиться в любой момент. Хорралейн попытался последовать за мной, но я кинемантическим толчком сбила его с ног. Как только темнота сгустилась, я глубоко вздохнула. И я, блядь, закричала. У меня не было слов. Это был крик чистых эмоций, опустошивший меня так, как не смогли бы слова. Стены, пол и потолок туннеля треснули от силы кинемантической ударной волны, которую я не собиралась выпускать на волю. И я заплакала. Громкие, душераздирающие рыдания боли, гнева, сожаления.

Я слышала, как говорят, что у жизни есть привычка пинать человека, когда он падает духом. Это чушь собачья. Жизнь — не какой-то разумный, бессердечный властелин, стремящийся усилить нашу боль. В жизни каждого из нас полно друзей и врагов, часто таких, о существовании которых мы даже не подозревали, и они всегда начеку, когда ты ошеломлен и испытываешь душевную боль. Друзья, конечно, поспешат тебе на помощь, при условии, что ты их не оттолкнул. Враги, с другой стороны, набросятся на тебя, когда ты будешь наиболее уязвим. Не жизнь пинает нас, когда мы падаем духом. Чаще всего наши собственные решения делают свое дело, завершая полный круг и указывая нам на наши ошибки в пути.

После стычки с Хардтом у меня не было желания исследовать окрестности. Какое-то время мы бродили по темным коридорам, но, по правде говоря, это было просто для того, чтобы дать моему другу время выбраться наружу. Я не хотела встречаться с ним, когда выходила на поверхность. В конце концов, я отослала собак поохотиться и повернула назад, с каждым шагом все труднее передвигая ноги. Гнев все еще кипел во мне, но мной овладела усталость. Какая-то часть меня хотела рухнуть прямо здесь и сейчас, прижаться к стене и плакать, пока не перестану. По правде говоря, это была довольно большая часть меня. Я продолжала двигаться, еле волоча ноги, а Хорралейн следовал за мной по пятам. Несмотря на то, что я сбила его с ног, он не оставил меня и даже не пожаловался.

— Люди следуют за силой. — Как всегда, Хорралейн произносил слова медленно, как будто каждое из них взвешивалось со всех сторон, прежде чем сорваться с его губ. Он не мог видеть моих призраков, но Деко рассмеялся над этими словами. Странно, что большинство моих призраков были серьезными существами, почти лишенными эмоций, за исключением меланхолии. Деко, с другой стороны, даже после смерти так же ненавидел меня, как и при жизни. Он усмехнулся и угрожающе двинулся на меня, как будто бессильный призрак мог напугать того, кто носит в себе воплощение страха. — Такова природа. Нельзя винить человека за то, что он встает позади другого, у которого есть то, чего у него нет. Так мы выживаем. Вместе.

Этот человек был более проницателен, чем мы думали.

К тому времени, как мы добрались до поверхности, я разрывалась между яростью и отчаянием. Я хотела возненавидеть Хардта за его предположение, что я когда-либо нуждалась в защите, но в то же время я хотела возненавидеть себя за слова, которые извергала в адрес своего друга. Я не это имела в виду, во всяком случае, не все из этого. Я все еще нуждалась в Хардте, но не как в защитнике, а как в чем-то гораздо более важном. Его дружба и руководство помогали мне сосредоточиться, и я привыкла полагаться на его силу. Я имею в виду не силу его рук, а его внутреннюю силу. Возможно, я и возглавляла эту разношерстную компанию солдат, заключенных и неудачников, но Хардт был рядом с самого начала, поддерживал меня, придавал сил идти дальше. Вот что я должна был сказать своему другу. Я должна была сказать ему, как сильно он мне нужен, и сделать это гораздо более наглядным способом, чем быть парой кулаков. Вместо этого я оскорбила его и прогнала прочь. Иштар была права насчет меня. Я огонь, который умеет только сжигать мосты.

Я была так погружена в свою нарастающую меланхолию, что едва заметила женщину, ожидавшую у входа в городские глубины. Она называла себя Ник и была потрясающей. Слишком красивой, чтобы провести какое-то время в Яме. Блестящие черные волосы и безупречная кожа цвета оникса, глаза, полные злобы, гибкое тело, напряженное, как тетива лука. Я прошла мимо женщины, как будто ее там и не было. Меня спасло только яростное стремление Хорралейна сохранить мне жизнь.

Я узнала о предательстве, когда Хорралейн громко заворчал, и каменный пол под моими ногами превратился в груду щебня. Я изо всех сил старалась удержаться на ногах, споткнувшись, когда поворачивалась. Ник была там, на ее лице была ненависть, а в руках — клинок. Нож был любопытной вещью, длиной с мое предплечье и с зазубренным лезвием, которое скорее порвало бы, чем порезало. Она не сводила с меня глаз, даже когда Хорралейн, встав между нами, занес свой молот для следующего удара.

Хорралейн был быстр, намного быстрее, чем подобает мужчине его комплекции, но она была быстрее. Как раз в тот момент, когда мой защитник занес свой молот, Ник бросилась вперед, скользнув внутрь его защиты, и трижды вонзила свой нож в грудь Хорралейна. Ее глаза не отрывались от меня, устремленные на свою истинную цель. Хорралейн застонал от удивления и боли, из его ран хлынула кровь, а затем Ник отшвырнула его в сторону, как будто он ничего не весил, и здоровяк врезался в ближайшую стену. Он не поднялся.

Именно тогда я узнала истинную личность нападавшего. Я должна была догадаться об этом раньше, должна была распознать ложь.

— Что ж, неделя проникновения потрачена впустую. — Ее голос сочился ненавистью. — По крайней мере, так я смогу увидеть, как ты умираешь, а не воткнуть нож в спину.

— Коби! — Я выплюнула ее имя с так же злобно. Бросив взгляд на Хорралейна, я поняла, что он не собирается вставать в ближайшее время. Его тело дернулось, и большая рука схватилась за грудь. Было много крови, слишком много даже для человека его комплекции. Слишком много крови. Слишком много смертей. Слишком много потерь. У меня отняли еще одного моего союзника, одного из моих друзей. Весь гнев, вся боль, вся ненависть, которые я испытывала под землей, нахлынули на меня, и я закричала в животной ярости.

Это существо опасно. В нем нет страха. Ярость затмевает все остальное.

Не задумываясь, я сформировала в правой руке источникоклинок. Это было длинное и изящное оружие, подходящее для того, чтобы держать противника с ножом на расстоянии. Я обхватила рукоять обеими руками. В то время мне даже в голову не приходило, насколько это странно, но ведь это был не первый раз, когда мне удавалось пошевелить своими каменными пальцами.

Я моргнула, и Коби изменилась. Женщина с волосами цвета воронова крыла и кожей исчезла. Передо мной стояла Сильва, такая же сияющая, какой была всегда. Ее волосы сияли в свете угасающего дня, а глаза были бесконечной, переливающейся синевой сапфира. Я хотела верить. Клянусь лунами, я хотела верить, что это была она. Я хотела бросить меч, подбежать к ней, обнять ее. Мне было бы все равно, даже если бы она пришла отомстить. Если бы это была Сильва… Если бы это действительно была Сильва, я бы обняла ее и никогда бы не отпустила. Мне хотелось верить, что это была она. Я разорвала бы мир на части — и себя вместе с ним, — чтобы это стало действительностью. Но это было не так. Я не могла поверить. Это не могла быть она. Я знала, что это не могла быть она, потому что я ее убила. Потому что ненависть, которую я испытывала к себе, была постоянным напоминанием о том, что Сильва мертва, из-за меня.

— Ты не заслуживаешь носить ее образ, Коби, — крикнула я.

Лицо Сильвы исказилось от ярости, которая казалась такой чуждой на ее лице. «А ты не заслуживаешь ее!» — прорычала Коби. Сильва никогда так не рычала. Она никогда не была похожа на кошку, готовую к прыжку. Она никогда не держала в руках нож, с которого капала кровь моих друзей. Коби выставила на посмешище женщину, которую я любила. Отвратительный, извращенный образ женщины, которая всегда хотела только помогать другим. И видеть ее такой — все равно, что повернуть нож у меня в животе.

Крики привлекли бы людей. Хотя я знала, что подкрепление было бы кстати, я также знала, что ни у кого не было шансов противостоять Коби. Все, кто прибежал бы сюда, привлеченный криками, стал бы следующей жертвой, и никто другой не заслуживал смерти за мои прегрешения. Коби была тут из-за меня, и она уже убила одного из моих друзей. Я не позволю ей убить другого!

Между мной и Коби не могло быть примирения. Никогда. Она невзлюбила меня с самого начала, ревнуя к тому вниманию, которое уделяла мне ее сестра-близнец. Ревнуя к нашей любви. До'шан разбередил рану и позволил ей загноиться, и теперь между нами не было ничего, кроме ненависти и ярости.

— Почему ты убила ее? — У меня было чувство, что этот вопрос выжег Коби изнутри, разъедая остатки ее рассудка. Желание узнать, что пошло не так.

— А это имеет значение? — Я хотела выплеснуть свой гнев. — Ты знала, что она умрет. Твоя гребаная мать отправила ее туда умирать!

— По причине. По важной причине! — выплюнула Коби, все еще с лицом Сильвы. Она не заслуживала носить это лицо. —Чтобы избавить мир от Джиннов. Из-за тебя она погибла ни за что. Ты ее предала!

Только дурак спорит с правдой, потому что, даже если ты победишь, ты все равно дурак. «Я не хотела, чтобы она умерла, Коби. Я...» Бессмысленные слова. Оправдания, не имеющие смысла. Пустая трата времени. Ни один из нас не заботился о намерениях. Сильва была мертва, и нам обеим было больно. Мы обе испытывали только боль. Возможно, если бы между нами все сложилось по-другому, мы смогли бы пережить это горе вместе, но Коби была воплощением злобы, коварства и ревности. И я не уверена, что я была другой.

Никакие слова не могли бы разрешить конфликт между нами, но иногда острый клинок может проникнуть прямо в суть дела.

За эти годы у меня было много врагов и много боев, но мало какой мог сравниться с жестокой яростью этой короткой схватки. У меня было преимущество в мастерстве. Не часто я могу сказать такое о дуэли, но Коби не была хорошо обучена искусству владения клинком. Конечно, ее скорость и сила превосходили все, на что мог надеяться даже самый могущественный землянин, и часто я могла только не давать ей приблизиться и одолеть меня. Я сдерживала ее своевременными ударами и вспышками пламени. Каждый раз, когда я моргала или теряла Коби из виду, хотя бы на мгновение, она менялась. Только что я дралась с Сильвой, а в следующую секунду это был мужчина из Полазии с руками, как у Хардта, и челюстью, как гранит. В следующий раз, когда наши клинки встретились, она была ребенком, едва доходившим мне до пояса, и рычала с такой яростью, какую можно ожидать только от малыша, который еще не научился сдерживаться. Это было неприятно, но в этом-то и был смысл. Коби полагалась не только на свою физическую силу и скорость, но и на силу, данную ей Мезулой. Она умело использовала ее, и не раз я была застигнут врасплох этим превращением. Когда я моргнула и увидела перед собой Тамуру, признаюсь, я заколебалась. Увидев Сильву, я сразу поняла, что это не может быть действительностью, как бы сильно я этого ни желала. Я сама убила ее. Но когда я на краткий миг увидела Тамуру, мой разум спросил: что, если это на самом деле? Колебание едва не стоило мне жизни. Так бы и случилось, если бы не вмешательство Сссеракиса, который взмахнул моей тенью так быстро, что чуть не отрубил Коби руку. Аспект отпрыгнула назад, хитро прищурив глаза. Второй раз это бы не сработало. Коби была бы ничто, если бы не умела приспосабливаться. И все это время Хорралейн истекал кровью, привалившись к стене у входа в глубины. Умирал.

Пока мы сражались, вокруг нас разрастался шторм. Моя тоска отступила, гнев усилился, ярость подпитывала мою молнию. Она обрушивалась на нас обеих, когда мы обменивались ударами, но шторм был моим, и не мог причинить мне вреда. Коби, с другой стороны, казалось, было просто все равно. Молния прожигала ее кожу, и мой клинок часто следовал за ней, прочерчивая на ней красные линии. Но каждый раз, когда я моргала, каждый раз, когда ее образ менялся, раны исчезали. Тогда я поняла, что не смогу победить. Как я могла надеяться победить существо, которое не понимала. Мои удары ничего для нее не значили. Моя магия была практически бесполезна. Не раз я пыталась ударить ее кинемантическим разрядом, который превратил бы человека такого роста, как Хардт, в кровавое месиво, но Коби безболезненно принимала на себя всю тяжесть этих ударов.

Была только одна хорошая новость. Несмотря на то, что я не могла победить Коби, она не могла преодолеть мои защитные барьеры. С помощью моих клинков, моей магии и моего ужаса я держала ее на расстоянии достаточно долго, чтобы люди смогли прийти и разобраться, что за шум. Вскоре у нас появились зрители, а с ними и те, кому я могла доверять. Иштар и Тамура изменили ситуацию. Какой бы сильной и быстрой ни была Аспект, даже она понимала, что ее шансы справиться со всеми нами тремя невелики.

— Ты не сможешь вечно прятаться за спинами своих миньонов, Эска, — прорычала Коби, уже выходя из боя. — Рано или поздно я застану тебя одну. Ты знаешь, что я это сделаю. — И прежде, чем я успела ее остановить, Коби бросилась в сторону, пробив каменную стену, как будто та для нее ничего не значила. Она скользнула в толпу, а я попыталась ее преследовать.

— Не потеряйте ее! — крикнула я. — Не спускайте с нее глаз. — Это, конечно, было бесполезно. Коби, спрятавшаяся в толпе, всего на мгновение скрылась от всех глаз и стала кем-то другим. Кем угодно. Тем не менее, я некоторое время прокладывала себе путь в толпе, расталкивая людей своей каменной рукой и бросая взгляды во все стороны, пытаясь хоть мельком увидеть Аспект, когда она убегала. Бесполезно. На данный момент она ушла. Коби не смогла убить меня, но она сделала кое-что почти столь же ужасное. Она лишила меня самого верного защитника.

Мой телохранитель лежал при смерти с огромными рваными ранами на теле, кровь лилась из него рекой. Я называю Хорралейна своим телохранителем. Раньше я назвала его монстром, головорезом, лакеем, чудовищем. Пока он был жив, я никогда не называла его другом. Но я называю его другом сейчас. Он не был ни добрым, ни достойным человеком. Но он был моим другом, и я скучаю по нему, как и по всем тем, кого потеряла. По всем тем, кого у меня отняли.

Я отправила Имико на поиски Хардта. Кто-то заметил, как он вылетел из глубин несколькими часами ранее, но с тех пор никто его не видел. Тамура осмотрел раны Хорралейна и сказал, что только живые могут умереть. Говоря это, он посмотрел на меня, и я поняла, что он имел в виду. Джозеф был биомантом, обладавшим способностью исцелять, сращивать плоть и возвращать хорошие гуморы. Я была некромантом, и моя магия заключалась не в исцелении живых, а в сохранении мертвых.

Мы все наблюдали, как Хорралейн умирал. Он уже не мог вымолвить ни слова, но по-прежнему не боялся. Я чувствовала это до самого конца, но ничего не могла сделать. Я была там, наблюдала за ним и держала его за руку в то мгновение, когда он умер. У меня украли еще одного друга. Я увидела, как что-то покинуло его, сгусток энергии, слабый голубой свет, который принадлежал только ему. В моей некромантии была одна странность — я могла видеть момент, когда дух покидает тело. И я с ужасающей уверенностью поняла, что смогу это остановить. Но я также знала, что на самом деле это будет не он. Что бы я ни вложила обратно в его тело, это не будет Хорралейном. Это будет его частичка, привязанная ко мне, к моей магии. Отвратительная насмешка над этим человеком. Я никогда не поступлю так с моим другом. Я не поступлю так ни с кем. Вместо этого я отвернулась и увидела призрака Деко, смеющегося над трупом Хорралейна. Что ж, это было уже слишком. Честно говоря, я позволила своему гневу взять надо мной верх.

Я протянула здоровую руку и схватила призрака за шею. Удивление на жирной физиономии Деко того стоило. Призрак думал, что находится за пределами мира смертных. Он ошибался. Некромантия, моя врожденная магия, вызывала призраков вокруг меня, напоминая о моей вине в их смерти. Что ж, пришло время перестать чувствовать вину за смерть Деко. Редко кто заслуживал этого больше. Некромантия создала моих призраков, и я могла использовать магию, чтобы их уничтожить. Я услышала вздохи, несколько приглушенных шепотков. Призрак Деко, зажатый в моей руке, стал виден всем. Большинство членов нашего маленького сообщества узнали маленького короля Ямы. Они также заметили страх на его лице, когда я расправлялась с его призраком. Вокруг меня засверкали молнии, вызванные моим гневом и ненавистью. Деко метался, но у него не было формы, и он ничего не мог сделать, кроме как бояться конца, когда я раздавила его во второй раз. Я могла бы сделать это в одно мгновение, но я этого не сделала. Я оттягивала вторую смерть Деко достаточно долго, чтобы почувствовать удовлетворение от этого. Достаточно долго, чтобы удовлетворение сменилось чувством вины и отвращения. В конце концов, я позволила ему кануть в лету. По правде говоря, я жалею, что это сделала. Я вызвала у призрака Деко несколько мгновений ужаса, а потом ничего. Гораздо большим наказанием было бы навечно привязать его к миру, заставить быть свидетелем всего и никогда больше ни на что не влиять.

Когда все было сделано, люди вернулись к своей работе, а мои друзья подошли, чтобы утешить меня. Для виновных нет утешения. Никто из них не мог видеть, как Хорралейн уставился на свое тело, и на его грубом лице отразилось замешательство. Никто из них не мог видеть печали в глазах его призрака.