Восстать из Холодных Углей

Глава 10

Я никогда не пыталась справиться с испытаниями Джозефа. Даже до того, как мы расстались, до того, как я оттолкнула его в Яме, у него были свои трудности. Тогда я отказывалась их замечать. Я не могла смотреть сквозь мои собственные страдания. Когда ты тонешь в боли и лишениях, становится легко смотреть на все только с одной точки зрения. Ты становишься настолько замкнутым, что перестаешь понимать, что другие тоже борются с разными демонами. Это особенно актуально для молодежи. Внизу, в Яме, Джозеф был в ужасе не только за себя, но и за меня. Мы оба подвергались жестокому обращению, нас избивали мелкие бандиты только для того, чтобы нас сломить. Управляющий пытал нас обоих, только пытки Джозефа часто были скорее физическими. Я должна отдать должное управляющему, этот человек знал, как сломать Джозефа. И он это сделал. Я бы хотела сказать, что не виню Джозефа за это. Что это была не его вина, и любой бы сломался. Хотя я не сломалась. Ну, не до конца. Возраст несколько умерил мою ярость, и, хотя я все еще его виню, я также его простила.

Но, как я уже сказала, его испытания были далеки от завершения. Я не могу сказать, были ли его страдания от рук Железного легиона тяжелее моих. По сравнению с тем, что я пережила, Яма казалась легким летним сном. Но у Джозефа было доброе сердце. Он мог быть жестоким и беспощадным, когда это было необходимо, но он всегда был добрым. Он никогда не хотел, чтобы чьи-то смерти были на его совести. Возможно, именно в этом мы с ним такие разные. Он был вынужден отнимать жизни.

Это одно из воспоминаний Джозефа.

— Ты знаешь, сколько стоит жизнь? — спрашивает Лоран. Джозеф ненавидит звук голоса этого человека почти так же сильно, как и любит его.

Джозеф пожимает плечами. Он уже пытался найти выход. Пытался и потерпел неудачу. Он застрял там. Захвачен. Он один, если не считать заключенных и сумасшедшего, который их держит. Стены сначала выгибаются наружу, а затем снова внутрь, точно так же как это было в разрушенном городе рядом с Ямой. Он обошел все коридоры и исследовал каждую комнату, но выхода нет. Железный легион использовал геомантию, чтобы запечатать их внутри.

— Я задал вам вопрос, Йенхельм, — резко говорит Лоран. Джозеф бросает на него полный ненависти взгляд. Лоран занят за своим столом — он толчет что-то в маленькой глиняной ступке. В воздухе стоит резкий запах, как будто уксус слишком долго настаивался.

Джозеф отводит взгляд, чтобы Лоран не увидел ненависть в его глазах. Лучше не злить его. Как и тогда, в Яме, лучше не высовываться, постараться, чтобы его не заметили:

— Я не думал, что вы ждете ответа. Вы уже знаете, что у меня его нет.

— Невежливо игнорировать человека. Особенно, когда он пытается научить вас чему-нибудь. — Джозеф не просил, чтобы его учили. Он не хочет, чтобы его учили. Лорану все равно.

— Жизнь бесценна, — говорит Джозеф. Как кто-то может определять цену, ценность жизни? Он ходит взад-вперед, украдкой поглядывая на стол через плечо Лорана. В темной комнате почти ничего нет, кроме нескольких потрескивающих факелов и бесконечных книжных шкафов. — Невозможно оценить ее ценность, потому что это субъективно. Ваша жизнь ничего не значит для большинства жителей Оваэриса, но вы цените ее намного больше, чем все остальное. Жизнь аббана стоит целого состояния для фермера, еще дороже для голодающего, но ничего для короля.

— Я не спрашивал вас о философии, Йенхельм. Я спрашивал вас о математике. Я следил за вашими успехами в академии и знаю, что вы преуспели и в буквах, и в цифрах. А ваши познания в биомантии превосходят любые, кроме моих собственных. Итак, я спрашиваю вас еще раз. Вы знаете, сколько стоит жизнь? — Лоран оглядывается через плечо, и в его глазах появляется жесткий блеск. В этом мимолетном взгляде сквозит скрытая угроза. Джозеф вздрагивает и отводит взгляд.

Он делает глубокий вдох и выдыхает. «Тринадцать». Легкомысленный ответ. Он только разозлит Лорана. Ему не следовало этого говорить.

— Правильный ответ, Йенхельм, нет. Вы не можете знать цену жизни, поскольку не производили расчетов. — Лоран сердито толчет пестиком в ступке.

Джозеф заглядывает внутрь себя в сотый раз с тех пор, как его забрали из До'шана. Он чувствует в себе биомантию, что-то мощное и врожденное. Это школа магии, которая чаще всего используется для исцеления, восстановления организма и придания новой энергии пациенту. Но у биомантии есть и темная сторона. Ее можно использовать не только для исцеления, но и для причинения вреда. Можно убедить плоть пораниться. Можно посеять семена разложения и гнили. Можно взрастить болезнь, чтобы она расцвела. Лоран стоит к нему спиной. Джозеф протягивает руку, его пальцы совсем близко. Он пытается пустить в ход свою врожденную биомантию, направить ее силу во вред, на разрушение. Но она ускользает от него, сопротивляясь его командам. Он не может контролировать ее, не так, как когда у него есть Источник внутри.

— Как биоманта, посвятившего себя науке исцеления, меня удивляет, что вы не интересуетесь больше математикой, Йенхельм. — Железный легион продолжает, не обращая внимания на попытку Джозефа покончить с ним. Джозеф ненавидит этого человека. Джозеф ненавидит Лорана за все, что тот сделал и что пытается сделать.

Рядом лежит стеклянная бутылка. Пустая бутылка из-под вина, которую давно осушили. Лоран иногда сильно пьет, хотя никогда не рассказывает, почему. Джозеф обхватывает пальцами горлышко бутылки, пробуя ее на вес. Достаточно ли она тяжелая, чтобы убить? Он не знает. Он никогда раньше никого не бил. Он крадется вперед, подняв руки, они дрожат.

— Например, сколько стоит жизнь с точки зрения сырых материалов? Сколько стоит жизнь с точки зрения энергии или духа? Как насчет потенциала? Все это актуальные вопросы, на которые необходимо ответить для развития науки. До сих пор ни у кого не было необходимого сочетания мастерства и воли.

Джозеф колеблется. Он действительно может это сделать? Он действительно может убить такого человека? Используя грубую силу и кровь. Чтобы спасти свою жизнь. Чтобы спасти жизни всех тех, кто заперт в клетках. Одного удара может оказаться недостаточно. Что, если бутылка разобьется? Тогда он мог бы ударить ею Лорана.

— Но, конечно, это еще не все, — продолжает Лоран, продолжая работать за своим столом, стоя спиной к Джозефу. — Например, задумывались ли вы о том, что жизнь землянина может быть не равна жизни...

Джозеф наносит удар.

Бутылка разбивается вдребезги в руке Джозефа, натыкаясь на невидимый кинемантический щит, о существовании которого Джозеф даже не подозревал. Он отступает, одни осколки стекла падают на пол, а другие остаются торчать из его руки. Он смотрит на стекло в своей руке. Боли нет. Значит, она есть! Джозеф стискивает зубы и хватается за запястье, шипя от жгучей боли, пронзающей его руку.

— Я разочарован, Йенхельм, — говорит Лоран, не оборачиваясь. — Но не удивлен. Я надеялся, что вы поймете важность того, что я пытаюсь сделать, и добровольно поможете мне. — Железный легион поворачивается, и на его древнем лице появляются жесткие, непреклонные морщины. — Но добровольное сотрудничество может быть принудительным.

Щелкнув пальцами, Железный легион открывает портал. Он просовывает руку в портал и вытаскивает из него человека. Портал захлопывается за ним. Человек грязный и худой, как жердь, слишком старый, чтобы работать, и слишком слабый, чтобы защитить себя. Он всхлипывает в узловатой хватке Железного легиона, дрожа от страха. Железный легион, схватив дрожащего человека за плечо, держит его перед Джозефом.

— Что вы делаете? — спрашивает Джозеф. Его рука нестерпимо болит, но он уже видит, как некоторые из порезов заживают, поскольку его врожденная биомантия восстанавливает повреждения. Он никогда не видел такого мощного исцеления.

Железный легион сжимает плечо мужчины, и тот оседает от боли. В Лоране Орране чувствуется несгибаемая сила. Джозеф дрожит; как он мог надеяться причинить вред этому титану? «Как тебя зовут?» — спрашивает Железный легион.

— Шен Омерон. — Голос иссохшего человека дрожит так же сильно, как и его тело.

Лоран сжимает его чуть крепче, и мужчина хнычет от боли в плече.

— Расскажи нам о себе, Шен.

— У меня есть семья! — Шен выпаливает эти слова так, словно они могут его защитить. Никто не хочет убивать семейного человека. Никто не хочет, чтобы дети остались сиротами, а жена — вдовой. Джозеф просит Лорана отпустить этого человека. Освободить его и дать возможность вернуться к своей семье.

— Что это? — спрашивает Джозеф. Он слышит панику в собственном голосе.

Железный легион удерживает взгляд Джозефа собственным ясным взглядом. И затем его рука начинает светиться: сначала мягкий белый свет, который сменяется ослепительным сиянием. Шен оседает, его ноги подкашиваются, и дрожь прекращается. Только железная хватка Лорана Оррана удерживает мужчину в вертикальном положении, когда с его перепачканного грязью лица сходят последние краски. Когда сияние спадает, Железный легион отпускает его. Иссохший труп Шена падает на пол. В этом теле не осталось жизни, даже проблеска. Даже призрака.

Лоран Орран вытирает руку о халат, отчего серый цвет становится немного темнее, затем возвращается к своему столу и продолжает растирать ингредиенты в ступке.

— Вы знаете, что я сделал, Йенхельм?

— Это была биомантия, — говорит Джозеф. Он знает, что это правда. Каким-то образом он это знает. Но это не похоже ни на что, что он когда-либо видел раньше. Это извращение, ужасное искажение силы, которая предназначена для исцеления, а не для причинения вреда. — Вы использовали ее, чтобы брать, а не отдавать. Как?

Железный легион кивает, улыбка растягивает его морщинистые щеки.

— У меня сотни заключенных, таких же, как Шен. Вы видели только малую часть моей лаборатории. Внизу у меня есть подземелья, которые полны. Они невиновны. Это не преступники. Никто из них не заслуживает смерти. Но они умрут. Каждый раз, когда вы не будете меня слушаться, я буду убивать одного из них. Если вы снова попытаетесь меня убить, я убью десятерых. Их жизни ничего не значат в моем грандиозном замысле. Мир разрушен, Йенхельм, и, если мне придется убить половину людей, чтобы все исправить, пусть будет так.

— Ты гребаный монстр! — шепчет Джозеф. Он не может произнести это громче, слова с трудом вырываются из-за охватившего его ужаса. Он не может отвести глаз от скрюченного тела Шена. Его семья больше никогда его не увидит, они даже не узнают, жив ли он или мертв.

— Никчемное прозвище. Я тот, кто нужен миру. — Лоран протягивает ему ступку. — Выпейте это.

— Что это? — спрашивает Джозеф тихим голосом. В углублении миски остается густая серая паста, которая пахнет болотной водой.

— А это имеет значение? Вы выпьете это, хотите вы того или нет.

Джозеф хватает ступку и подносит ее к губам. Он не хочет пить. Он уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет, но он не может нести ответственность за еще одну невинную смерть. Он не позволит Железному легиону убить кого-либо еще, чтобы принудить его. От запаха его тошнит, а вкус отвратительный, но он проглатывает содержимое ступки. Дискомфорт стоит жизни, которую он спасает, подчинившись. Когда он заканчивает, на него накатывает волна головокружения и что-то отнимает. Он не совсем уверен, что именно у него отняли, но тело у его ног, кажется, больше не имеет значения. Он даже не может вспомнить, почему его это когда-то волновало.

— Вот так. — Железный легион улыбается своей отеческой улыбкой. — Это сделает вас более податливым. Сладкую тишину не очень-то просто сделать и ингредиенты достаточно дороги, но оно того стоит. Моя угроза применения насилия к другим может удержать вас от попыток сбежать или причинить мне еще больший вред, но я чувствую, что вы будете противиться тому, чему я хочу вас научить.

Джозеф чувствует, как его качает, как мир мягко покачивается. «Ч-ч-ч-т-о?» Слова выходят медленными, тягучими. Он с трудом выговаривает их, пытаясь вспомнить, как говорить. Это не имеет значения. Почему это вообще имело значение? Гораздо проще просто расслабиться в тумане.

Железный легион снова улыбается.

— Мне нужно, чтобы вы научились это делать. — Он указывает на тело. Когда-то у трупа было имя. Какое? Это не имеет значения. Это никогда не имело значения. — Мне нужно, чтобы вы точно поняли, сколько стоит жизнь.

Испытания Джозефа были далеки от завершения. Пока я пыталась превратить себя в монстра, он стал им против своей воли.