Ворн. Книга третья.

Глава 7

Первым порывом Кирилла там, на берегу реки, было убить Гриню. Но что-то его остановило. Что-то было не так. Кардинал вдруг передумал и вытянул его из воды.

Странный припадок бил мужчину. Он метался, как рыба на суше, изгибаясь дугой, бился головой о землю, пускал ртом пену. Связав больного ремнями и сунув в рот палку, чтобы тот ненароком не откусил себе язык, Кирилл встал в полный рост, и только сейчас мальчишки, сообразив, кто перед ними, бухнулись на колени. Капюшон досадно хмыкнул, тихо пробурчав нечто неразборчивое.

— Его нужно спрятать в надежное место, такое, откуда не выбраться. Есть? — капюшон смотрел своим мраком на Ворна.

— Алтай? — Ворн с мольбой в глазах обратился к товарищу.

— Есть, — нехотя ответил мальчишка. — Ваше святейшество, заклинаю вас богами, позвольте мне убить этого человека. Он…

— Веди, — коротко прервал его Кардинал, вскинув себе на плечо уже затихшее и обмякшее тело Грини.

— Там пацаны… — несмело, но все же возразил Алтай. — Каждая минутка… может, удастся кого спасти… — блеял он, переминаясь с ноги на ногу.

— Ворн, разберись, — бросил Кардинал уже на ходу, и вскоре скрылся в темноте, прихватив и Алтая за шкирку.

Ночь многое скрыла, в том числе и побоище в доме. Возможно, и были видоки, но кому какое дело до сирот — мелких крысят, которые, если выживут, превратятся в матерых конкурентов.

Гриню определили в одну из подземных комнат — глухой каменный мешок с толстыми дверями и крохотным смотровым оконцем в нем. Пока Алтай бегал за матрацем и одеялом по приказу Кирилла, Гриня пришел в себя. Вид у него был жутко болезненный, капилляры полопались, залив белки глаз кровью, губы потрескались и побелели, руки дрожали, как у больного синдромом Паркинсона.

— Питья горячего, живее, — тихо, но словно железом лязгнул, приказал Кирилл Алтаю.

— Слушаюсь, Ваше Святейшество, — ответил парень, поклонившись, но подумал, что лучше бы яду он этому Грине дал, а не питья горячего. А еще лучше — перо под сердце…

Поговорив с Гриней, Кирилл озадачился — с таким они еще не сталкивались. Тут явное испытание на людях некоего нового медикамента. В городе происходили странные вещи, а Кардиналы об этом ни сном, ни духом — проморгали. Надо бы спросить кое с кого за такое упущение, но прежде — нужна информация. Больше информации.

В клубе Кардинал появился среди ночи, словно черт из табакерки возникнув прямо перед администратором. Тот с перепугу так затрепыхался в своем кресле, что свалился на пол, перевернув на себя и предмет мебели.

— Чем обязан столь высокому вниманию, Ваше Святейшество? — кланялся, отбивая лбом поклоны мужчина. — Благословите, Ваше Святейшество.

— Не благословения для явился я, но для отказа не вижу причин пока что. Про бойцов твоих, что света боятся, хочу знать, про человека по прозвищу Хозяин, и про вечер сегодняшний, когда один из бойцов с ума сошел и, учинив побоище, сбежал. Рассказывай все, что знаешь, без утайки, либо не благословение ты мое получишь, а проклятие.

— Да боги с вами! — испугался управитель. — Все расскажу, все, что знаю, но за это они меня убьют. Хорошо, если только меня, но Милушка моя, детки… — мужик судорожно выдохнул. — За детей, за супругу свою молю, на сносях она…

— Позаботимся. Говори.

— Хозяин — он и есть Хозяин. Как имя его, мне то неведомо. Сурьезный тип, опасный. Он все нос свой сюда совал, к Лаки с предложениями всякими подмазывался, да только шеф наш не дурак и чутье у него на гниль всякую отменное. А как пропал шеф, так и явился, этот, Хозяином назвался, и велел его именно так и кликать. Одно точно знаю: он с Вильямом в сговоре, потому как всем известно кто весь бизнес Лаки под себя заграбастал. Но вот кто из них главнее и кто тут кем крутит — не понять. А странности с бойцами у нас начались именно со смены власти, так сказать… Они зверели, глотам подобно, и сильны становились нечеловечески прям, а после боя тряпочкой полуживые сутки валялись, в поту холодном бредили. А после и вовсе мерли. Недолго такие бойцы жили. Месяц-два, и все. Что там с ними Хозяин делал, отчего такое происходило, я и знать не хотел. Один раз поговорил он со мной — хватило, — управляющий громко сглотнул, пытаясь смочить пересохшее горло.

— Потом Мабуду привезли. Не наш он, пришлый, кожею черен, губищи, что те вареники. Так вот этого парня ничто не брало. И приступов слабости у него я тоже не замечал. Только жрал безмерно, вина пил и девок пользовал жадно. Но со временем он тупеть начал, и еще света дневного на дух не переносил. Вскоре так отупел, что слюна текла, и говорить разучился. Однажды ночью пришли люди Хозяина и увели Мабуду. Пошел слух, что непобедимый боец отправился покорять земли Империи, вроде как турне по клубам. Но я таки думаю, что недалече он доехал. Аккурат под стенами города и прикопали. А после и Ханоса нашего этой гадостью пичкать стали. Уговорили парня, соблазнили благами всякими, вином, девками, монетой золотой. Да только не долго он радовался всему этому. И полугода не прошло, как он тупеть стал, как и прежний боец. Хотя какой тот боец, и не боец то вовсе был, так, чудь непонятная, заморская. Но монету собирали они добрую: что ни бой, то ставки богато лились, рекой прям, что с Мабудой тем, что с Молотом нашим. Так вот, Ханос, он же Человек-молот, в последнее время уже и вовсе пригорюнился. Все как дете малое себя вел — то обоссытся, прости господи, то купай его, то с ложки корми. Не потому, что сам не мог. Мог. Капризничал просто. Я уже ждал, если честно, что и его вскорости в «турне» отправят, да только иначе все вышло. Гриня ушатал бычка нашего, и ухом не моргнул. Ну, тут-то и Хозяин изъявил желание явиться к нему после боя, сам, лично. Понятное дело, зачем. Жалко мне парня стало. Вот ей богу, от души. Да чем я ему помочь-то мог? Хотя… — управляющий чуть помолчал, переводя дыхание. Кардинал внимательно слушал.

— Я этим дуболомам посоветовал мяса копченого окорок принести. Мол, Гриня очень любит его. На сообразительность парня понадеялся. Думал, поймет, сбежит, — вздохнул. — Понять-то понял, но не сумел он от них сбежать, попался на крючок. А сегодня вечером, перед боем как раз, Хозяин Снежку послал в комнату к бойцу, ну, как обычно, гадость эту дать, и тут рев такой раздался, крики, визги, грохот. Гриня обезумел, глаза красные, кровью налитые, рычит, зыркает зверем на всех. Попытались остановить его, не дай боги бы в зал выскочил, беда большая была бы. Бойцов он мне как игрушки раскидал, да к рингу кинулся, а тут Ветер на пути. Я думал, все, конец ему. Ан нет, в гляделки поиграли чуть, и Гриня в окошко-то и сиганул, прочь из клуба. Обошлось. Хотя что обошлось-то… Троих схороним завтра, двое калечные, наверное, останутся и девка та, Снежка, тоже, того, упокоилась. А Хозяин тут бегал потом, всех расспрашивал, что да как. А кто ж его знает, что там у них в комнате случилось и почему его так… мозгом повредило.

— Бойцов раскидал, а Ветра не тронул, говоришь? — задумчиво проговорил Кардинал.

— Не, не тронул, — замотал головой управляющий.

— Тоже боец?

— Не, уборщик. Был боец, да весь вышел. Калечный он, — едва не захлебываясь словами, торопливо пояснил управляющий, трясясь всем телом.

— Видать, не весь, коли Гриню спугнуть сумел. Зови уборщика своего, поглядеть хочу.

Управляющий, кланяясь и пятясь, задом выполз из собственного кабинета. Кирилл скучающим взглядом окинул комнату. Внимание привлекли висевшие на стенах картины. Разные. Сцены боя на ринге, отдельные люди, сам управляющий с мальцом на коленях, молодая румяная толстушка…

— Ваше Святейшество, — вернулся управляющий. — Молю о милости вашей, не гневайтесь, — запинаясь бормотал он. Колотило мужика уже крупной дрожью.

— Ну? — требовательно прервал кардинал раболепный лепет управляющего.

— Нет его нигде. И малец пропал, — срывающимся голосом с трудом выговорил несчастный мужчина, мысленно проклиная весь сегодняшний день.

— Какой малец?

— Йён. Сынишка Ветра. Были с вечеру, а сейчас нет никого. Пусто в комнате. И вещей нет. Сбежали, — зажмурившись от ужаса, он стукнулся лбом об пол ожидая незамедлительной кары. Постояв так немного и не услышав ни звука, мужчина решился поднять голову. Комната была пуста. Ни души.

— Померещился? — прошептал он сухими губами и, все также стоя на четвереньках, пополз к письменному столу, заглянул за него — нет никого. Усевшись на полу, дрожащей рукой отер покрытое холодным потом лицо, и на всякий случай трижды перекрестился, поплевав за левое плечо.

— Чур меня, — с ужасом и облегчением пробормотал перепуганный мужчина, тяжело привалившись спиной к стене.