Ворн. Книга третья.

Глава 9

Вбежав в дом, Ворн остановился, едва переступив порог. Тошнотворный запах смерти шибанул в нос, заставив все внутренние органы превратиться в один сплошной комок нервов. Кромешная темень ударила по глазам. Пока зрение еще какое-то время привыкало к более мрачному освещению, в спину ему ткнулись запыхавшиеся от бега Серый и Тошка.

Сделав еще шаг, Ворн понял, что вступил в лужу крови — слишком хорошо знакомо было ему это характерное вязкое, скользящее ощущение. Оторванная рука, сжимающая нож, валялась у самого его ботинка. Ворн узнал эту руку даже в полумраке. Чуть дальше нашелся и ее хозяин — Сабир лежал в совершенно неестественной, изломанной позе, словно чьи-то огромные руки скомкали его как лист бумаги и бросили на пол. Следующими на пути озверевшего Грини, судя по трупам, встали Длинный, Гундосый и Косой — тела пацанов разметало по всей комнате.

За спиной Ворна кого-то вырвало. Откуда-то из-под перевернутого старого шкафа выполз рыжий мальчуган и, заскулив на одной ноте, прихрамывая, бросился в объятия Ворна. Малыш, судорожно всхлипывая и дрожа, уткнулся лицом в живот парня и завыл, словно маленький волчонок. Признав вошедших, дети вылезали из своих укрытий, кто откуда. Нашлись и раненые, но серьезных повреждений, не считая пары переломов, ни у кого не было. Тот, кто попал в руки Грини, живым не ушел. А этих, видимо, задело мебелью или посудой, которую расшвыривал безумец.

Ворн не мог поверить, что все это сотворил его друг.

Нашли масляную лампу, чудом не вспыхнувшую, когда ее сшибло со стола, залили топливо, зажгли. Тела ребят сложили в рядок, собрав как сумели, прикрыли сорванными занавесками. Кое-как приладили сбитую с петель дверь. Выбитое окно наглухо закрыли уцелевшими ставнями. Все дети сбились в стайку в самой дальней комнате. Одни кучкой уселись на пол, под стеной, другие с отреченным выражением лица бродили, подбирая и перекладывая с места на место уцелевшие и сломанные вещи. Все молчали.

Алтай вернулся на рассвете. Большинство ребят к тому времени крепко спали там же на полу, под стенкой, полусидя, полулежа, уткнувшись друг в дружку. Зайдя в комнату, Алтай обмер, став белее мела. Ему в свои семнадцать лет уже не раз приходилось терять товарищей, но что бы так, по кускам… Разорванных людей он, в отличие от Ворна, еще не видел. Тошнотные приступы посетили сегодня многих, и Алтай не стал исключением. Нервный стресс, плюс запах… Нет, естественно, не трупный — разорванная брюшина источает миазмы, надолго врезающиеся в память. Собирали покойников в последний путь Ворн, Алтай и, как ни странно, поваренок Тошка.

— Я помогал с забоем и разделкой скота соседям, за это они хорошо уступали в цене мясо тетке Галине. Я привычный, — прогундел паренек, укладывая внутренности на место. Обмыли, как смогли, приодели. Звон колокольчика сообщил о подъехавшей труповозке. Понурая кляча с черной, засаленной лентой на шее, на которой и телепался ржавый колокольчик с довольно мерзким звучанием, сутулый, потрепанного вида извозчик, в птичьей маске чумного доктора и черной широкополой шляпе, скрипучая открытая телега, сколоченная из старых досок — вот и весь похоронный эскорт, который удалось раздобыть в этих местах.

Хоронили ребят на старом кладбище, за стенами города. На новое кладбище трущобное отребье не пускали ни за какие деньги. Покойников из этого района чаще всего просто выкидывали в яму, что открылась несколько лет тому назад недалеко от города, после толчков землетрясения. Алтай заплатил кругленькую сумму могильщику за место на освященной земле. Могилу вырыли одну на всех четверых. Малышня, вроде Рыжика, изредка шмыгая носами, жались кучкой, молча, напыжившись как мокрые воробьи, угрюмо смотрели на замотанные в саван тела. Те, что постарше, по очереди говорили прощальные слова погибшим товарищам, бросая в могилку небольшой подарок. Мелкий, нудный дождик, потихоньку размывая свежевыкопанную землю, прокладывал себе путь тонкими ручейками, скатываясь в яму. Намокшая светлая ткань саванов начала пропускать влагу и изнутри, окрашиваясь в алый цвет. Могильщик стоял в стороне, наблюдая за процессией. Он не мешал беспризорникам, давая время попрощаться с погибшими друзьями, хотя и понимал, что, если заметят стражники, ему придется отдать им часть вырученных сегодня денег за молчание.

Похоронили. Воткнули крест. И тут Ворн увидел надпись, вырезанную на кресте, прочел: «Светлая память Персикею, Ростиславу, Горюне, Арамею».

«Вот оно как… — печально подумал Ворн. — А при жизни и не знал даже их настоящих имен».

Обратно вернулись с закатом.

Алтай объявил своим подопечным о переезде. Собрав небогатые пожитки, пацанята мелкими группками по два-три человека уходили, прихватив скромный багаж. Алтай все это время сидел на перевернутом ящике, хмуро уткнувшись взглядом в пол, задумчиво вертя в пальцах маленький, с резной рукоятью ножичек Косого, тот, который сам же и подарил ему недавно, на десятилетие.

— Мне так много хочется тебе сказать, Ворн, — тихо произнес Алтай, глядя себе под ноги, — но в то же время и нечего говорить. Разве бывает такое? Разве такое возможно? Ворн, ты же опытный, объясни, почему такое дерьмо случается? Были друзья, и нет всех разом. А мы ведь вместе с такого дерьма с ними подымались… Ворн… Как так-то, а? Теперь только мы с Серым и остались…

Серый молча сидел рядом, на полу, скрестив ноги. Он не сводил своего взгляда с бурого пятна — там лежало тело Сабира.

Ворн сидел напротив, на перевернутом ведре. Он тоже молчал. Что тут скажешь? Он и сам терял близких, и не раз, и прекрасно понимал, что никакие слова не помогут. Это горе должно само перегореть и улечься в душе пеплом. Именно об этом он и собирался сейчас сказать, но разговора так и не получилось. Жалобно скрипнув, многострадальная дверь вновь упала, гулко грохнувшись об пол. На пороге стоял Послушник.

Говорят, что это обычные люди, были, раньше когда-то, но по той или иной причине они решили отдать свою жизнь во служение Кардиналам. Отдать в самом что ни на есть прямом смысле — это значит полностью вычеркнуть всю родню, как существующую, так и возможную в будущем. Жениться они не могли, детей плодить — тоже. Чтобы родиться послушником, нужно умереть, очистившись от прошлой жизни. Желающие умирали при посвящении группами до сотни, но рождались послушниками всего десяток, два, а порой и единицы. Дальше у них шло обучение и распределение — кого в храмы, кого в лекарни, кого в разведку или охрану — это уже боевые послушники. Они сильно отличались от гражданских по внешности, поведению и даже речи. Вот один из боевых и стоял сейчас перед Ворном, протягивая ему сложенный треугольником лист бумаги.

— Тебе послание, Ворн. Прочти сейчас и верни мне, — глухо прозвучал бесцветный голос из-за ткани, которой было замотано лицо послушника на манер бедуинов.

Ворн, хмуро взглянув на вошедшего, молча протянул руку и взял послание. Развернув его, внимательно прочел написанное, с каждым словом все больше хмуря брови. Дочитав, задумчиво уставился в стену. Потирая лоб пальцами, прочел еще раз.

Снова свернув записку, протянул ее обратно, не проронив ни слова.

— Мар на улице, — продолжил посыльный сухим тоном, словно робот, принимая прочитанное послание. — Не смей задерживаться, — и, не дожидаясь ответа, вышел.

Алтай поднял голову, вопросительно уставившись на Ворна.

— Очень важное дело, — пояснил он ребятам. — Я вернусь, и мы поговорим, обещаю.

Поднявшись с импровизированного табурета, Ворн кивнул на прощание и вышел. Поваренок Тошка, стоявший все это время в стороне, беспокойно тиская шапку в руках, наблюдал за тем, как Ворн смело подошел к черному имперскому мару, словно сам вырастил это чудовище с жеребенка, и, вскочив в седло, умчал вслед за послушником. Подхватив свой дорожный мешок, и еще раз окинув грустным взглядом разгромленное, теперь уже бывшее жилище беспризорников, Тошка подошел к Алтаю и Серому. Кроме этих двоих и мрякула, которого после возвращения с кладбища никто не видел в доме, больше никого не осталось. А котомышь тем временем тихонько сидел на коньке крыши, следя за подступами к дому и охраняя по просьбе Ворна тех, кто сейчас находился в нем.

— Все ушли, и мне, видимо, тоже пора. Спасибо вам, ребята. За все спасибо. И простите, если что не так.

— Постой, — Алтай поднял на него покрасневшие глаза. — Знаешь, мне нужны толковые люди, а ты парень нормальный. Да и вообще, Ворн с тобой не прощался, а значит, он вернется и обязательно спросит о тебе, и что я ему отвечу? Оставайся, если хочешь, конечно.

— Да и останусь, — порывисто рубанув ребром ладони воздух, как-то сразу согласился Тошка. — Идти мне все равно некуда, если только к дядь Саше в помощники, коли примет. Но я лучше с вами.

— А не страшно с нами? — грустно ухмыльнулся Серый.

— Страшно, — кивнул Тошка, опустив глаза и зачем-то схватившись за карман куцей, изрядно потрепанной куртенки. — Не думал, что когда-то увижу такое… Но я сделал свой выбор.

— Ну что ж, тогда пошли, — Алтай поднялся с ящика тяжело, словно не семнадцать ему, а все семьдесят. — Спасибо этому дому, пойдем к другому, — постоял чуть, видимо, прощаясь, и, ступая прямо по двери, валяющейся на полу, неспешно прошагал вниз по ступеням.

А в это время Ворн уже во весь опор летел на ночном маре в город Богов, с очень важным донесением самому главе Кардиналов. Почему именно он, а не послушники? Потому, что так было задумано Кириллом, и то, что должен был рассказать Ворн, не мог знать более никто, кроме него.