Ворн. Книга третья.

Глава 19

Массивный деревянный стол, грубо сколоченный из неотесанных досок, потемнел от времени. Тихо оплывала воском свеча. Огонек танцевал от легкого сквозняка, отбрасывая мистического вида тени на стены. Ворн сидел поодаль от говоривших. Ему было не очень интересно слушать то, о чем говорили эти двое. Свои мысли кружились в голове. О том, что ждет его на неизвестной земле, как ТАМ настроили быт, и насколько продвинулась цивилизация. О том, что они найдут в бункере и справится ли он с поставленной задачей. А еще он вспомнил отца, того, своего родного, из далекого детства, который стоял за сетчатым забором и наблюдал за ним. Зачем, почему именно сейчас всплыло это воспоминание? Мысль мелькнула и ушла в вереницу других, смешавшись, потерявшись среди множества другой информации, хранившейся в подсознании. Души? Мозга? Нет, явно не мозга. Ведь этот мозг принадлежит именно этому телу. А то воспоминание вообще из далекой, сейчас уже кажется и не его жизни. Как такое возможно? Важно ли это понять? Что есть мысли и воспоминания? Информация. А откуда она берется, если она не записана, не прожита этим телом?

…Странные мысли кружили в голове парня, хаотично перескакивая с одной на другую. Боковым зрением он заметил движение на верхней балке, над потолком. Короткое, еле заметное, но натренированное тело, а может и разум успели засечь, что в этой комнате они не одни. Кто-то прячется там, под потолком. Не показывая того, что он понял, Ворн слегка сменил положение тела, чтобы увеличить себе обзор. Ладонь сама собой коснулась рукояти кукри. Теплая. Ага, этого и следовало ожидать. Легкий холодок пробежал по позвоночнику.

— Нет, Ким, ты слишком много просишь в этот раз, — вальяжно откинувшись на спинку кресла с резными подлокотниками и лениво ковыряясь в зубах заточенной лучиной, заявил Капитан.

— Но друг мой, это не простой груз, — развел руками узкоглазый. — Ты хоть понимаешь, во что меня втягиваешь? Я, и только я видел его. И если… — Ким потянулся к кружке с напитком и, сделав несколько жадных глотков, вернул ее на стол, задумчиво покрутил, а после продолжил: — И если найдутся те, кто об этом знает, не встречать мне новой весны. Понимаешь? Покойнику нет дела до золота. А человек не идеален, он совершает ошибки. Я же желаю прожить еще как минимум лет двадцать на этом свете. Выдать дочку замуж, понянчить внуков, — узкоглазый вздохнул. — Это мое последнее дело. Дай то, чего я прошу, и мы оба получим то, чего желаем.

— И чего же желаешь ты, жадный хитрый лис? — усмехнулся Капитан.

— Покоя, — но тут же поправился: — Но не того, что в землице даруется да на свете том, — вознес он указательный перст вверх, — а человеческого, семейного. Уйти хочу. От дел всех своих. Понимаешь? Устал я. А ты вот все бороздишь и бороздишь просторы морские, и нет тебе покоя.

— Успею, — хмыкнул Кэп. Волченка вон обучить еще, — кивнул он в сторону Ворна. — Как будет кому передать свое, так и отойду на покой. Надеюсь, при жизни, — оскалился он улыбкой хищной акулы.

— Ладно. Твоя правда. Раз дело последнее, да товар знатный, так уж и быть, половину от того, что просишь, дам тебе сейчас, а другую по возвращении.

— Э, неее, — запротестовал Ким, подперев пузом стол. — Так дела не делаются. А ежели ты не вернешься?

— Ну коли не вернусь, не судьба, значит, тебе на покой уходить, — рассмеялся Капитан и вгрызся в кусок зажаренного мяса, ловко наколов его своим ножом. — Да ты не боись, мимо твоего острова мне все одно ходу нету. Вернусь. А если нет, поставишь свечу богу своему за душу мою грешную.

— Еще чего, — скривился Ким. — Крестись для начала, потом по тебе и свечи ставить буду. Нехристь.

— Вот за то ты мне и нравишься, Ким, — ткнув в сторону собеседника обглоданной косточкой, с прищуром заявил Капитан. — За душонку свою гнилую печешься, пред богом своим страхом колотишься, не о жизни больше думаешь, а том, что тебя ждет там, — указал он костяшкой вверх, — после смерти.

— Каждому по вере его — нахохлился Ким, скрестив на груди руки. — Нет души в тебе, дикарь. Поэтому веры тебе у меня нету. Или плати полную сумму здесь и сейчас, или продам информацию тому, кто посговорчивей тебя и понимает ценность того, что на корабле том везут.

— Не зарывайся, Ким, — подался вперед, и тихо, сверля взглядом собеседника прорычал капитан почти в самое его лицо. — Я ведь могу быть и не столь добродушен. А ты не столь здоровьем наделен, и до внуков своих рискуешь не дожить.

— Не угрожай, — отмахнулся Ким. — И не с такими дела вел. Как видишь, жив до сих пор, да здоров. Бог с тобой, капитан. Давай восемь десятков сейчас, а остальное по возвращению.

— Семь — и по рукам!

— Ай, черт с тобой!

— Так Бог или Черт? — усмехнулся Кэп. — Ты уж определись, дружище.

— Бандит ты и есть бандит. Грабишь меня средь бела дня, — примирительно улыбнулся Ким. — А что это у нас юноша хмурый такой? Не ест ничего, не пьет

.— Спасибо. Не голоден, — буркнул Ворн.

— Да он к морю не привычен еще. Обветриться пока не успел, — пояснил Капитан. — Ты это, добро своим пока дай на выдачу, пускай погрузку начинают, а то время, сам понимаешь. Кораблик-то плывет по волнам, плывет, пока мы тут лясы точим.

— Да и верно, — спохватился Ким. — А вы обедайте пока, обедайте, — выскользнул он из-за стола и скрылся за дверью.

— А действительно, чего это ты хмурый такой? Поговорить не хочешь?

— А есть о чем?

— Не дерзи, малой. Не стоит.

— Даже не думал. Если серьезное чего, то на воздух пошли. Душно мне тут. Да и остров посмотреть хочу.

Кэп прищурился, сверля Ворна заинтересованным взглядом.

Ворн глазами указал на верхнюю балку.

— Ну, коли остров посмотреть, тогда пошли, — тут же сообразил Кэп и поднялся.

Как понял парень, этот пронырливый китаец был тут большим начальником, заботился о местных жителях, ну и о своем кармане в особенности. Торговал припасами, водой, занимался перекупом товара, в том числе и живого. И за отдельную плату своим постоянным клиентам сливал различную информацию для грабежей, и не только. Наживался на всем, на чем только мог. Портовый бордель являлся отличным местом для сбора порой бесценных сведений. Расслабленные, охмелевшие моряки под чарами и умелыми действиями жриц любви рассказывали все, о чем спрашивали их шалуньи, и даже больше. Девушки тут были мастерицы не только кроватных утех, но и развязать языки. Вся добытая информация сливалась Мамуле, а та в свою очередь, похвалив монеткой девушку, спешила к Киму на чашечку чая, возвращаясь от него порой с очень увесистым кошелем.

— Может, к Мамуле в Белый лотос заглянем? — предложил капитан парнишке хитро на него взглянув. — Там такие девицы-красавицы! Ты-то как, уже опыт имеешь или…

— Или, — пресек его Ворн. — Не до девиц мне как-то было. Да и с дома того я ушел не для того, чтобы новые уши греть. Ты что, не заметил, что нас в комнате не трое было, а как минимум четверо. Может, и пятеро. Этот твой Ким хорошо себя охраняет, и я думаю, что там, под крышей, сидел его охранник. Скорее всего, и за ширмой той, что картина большая, тоже.

Капитан был доволен. Мальчишка и впрямь его радовал. Телохранители Кима давно не были для него тайной. Он выкупил этого старого лиса много лет назад. Но вот далеко не все были столь прозорливы и наблюдательны.

— Ну так о чем ты поговорить хотел? — перебил Ворн его размышления.

— Да все о том же. Оставайся, мальчик, с нами…

— Будешь нашим королем, — усмехнулся Ворн, вновь перебив капитана.

— Чего? — не понял тот.

— Да песенка есть такая: «Оставайся мальчик с нами, будешь нашим королем…»

— Не слышал. Но слова хорошие. А кто такой этот король?

— Вроде Императора, — пояснил паренек.

— О как. Не, королем ты не будешь, это точно, — усмехнулся мужчина. — Но золота у тебя будет достаточно. Может, даже и поболее, чем у вашего императора.

— Ты же меня просто так не отпустишь, верно я думаю? — после небольшой паузы продолжил беседу Ворн.

Они медленно шли по берегу. Туда-сюда сновали местные жители, таскали различные грузы, тянули мешки, катили бочки, ехали телеги, груженые клетями и фруктами. Песок мешал движению деревянных колес, и сзади, натужно кряхтя, их толкали мальчишки.

— Дяденька, купите выпечку, — подошла с огромным блюдом на голове маленькая девочка. «И как только шея ее выдерживает такую тяжесть», — подумал Ворн, взглянув на нее.

— Вкусная выпечка, — продолжала девочка — Всего три монетки.

Ворн достал серебряный рубль и протянул малышке. Глаза у той округлились.

— У меня нет сдачи, дяденька, — пролепетала она. — Это очень много.

— Я так возьму, без сдачи.

— Спасибо, дяденька. Храни тебя всевышний, — сказала она и, сунув монету куда-то запазуху, боязливо огляделась по сторонам.

Ворн взял две ароматно пахнущие, еще теплые булки и одну протянул рядом стоявшему капитану.

— Зря. Все равно отберут, — хмыкнул тот.

— Это уже не мое дело, — парировал Ворн и с наслаждением впился зубами в одурманивающе пахнущую булку. Какое-то время они шли молча, поедая сдобу, разглядывая местные красоты и размышляя каждый о своем. Первым начал Ворн.

— Допустим, я откажусь. Что дальше? — не глядя на капитана произнёс парень, словно размышлял вслух, а не вел решающую в его жизни беседу с человеком, способным повернуть его, и не только его судьбу по иному пути. — У тебя мои друзья и власть над нами. Ты можешь их убить, продать, тем самым или заставив меня согласиться с твоим предложением или же упокоить меня. Но ты хорошо читаешь людей, и думаю, уже просчитал, что страхом меня не заставить. Силой тоже. Моя жизнь тебе на данный момент интересней моей смерти. А смерть моя, и ненависть в том числе, тебе совершенно ни к чему. Шах и мат, — парень смотрел вдаль, подставляя теплому и ласковому ветру лицо. Дышал он ровно, глубоко, и внешне совершенно не походил на человека, который именно в эту самую секунду решает свою дальнейшую судьбу. Свою и еще нескольких людей.

— Хорошая игра. Молодец. Тоже все просчитал, — казалось бы по-отечески добро улыбнулся взрослый мужчина, неспешно шагающий рядом с совсем еще молодым отроком. Но помыслы этого мужчины не были столь добрыми. Он немного опешил от наглости и рассуждений подростка. Он ожидал чего угодно: мольбы, уговоров, но только не столь холодного умозаключения, коего нисколечко не ожидал от столь юного паренька. Он все больше и больше проникался симпатией к этому парню и удивлялся, насколько его помыслы и суждения точны. И вновь еще раз убеждался в том, что его глаз наметан четко. Не зря еще тогда, в кабаке, этот нахальный отпрыск приглянулся и заинтересовал его. «Кем бы он ни был, его светлая голова точно должна быть в моем распоряжении, — думал мужчина. — Уж больно ладно и глубоко он мыслит. А выдержка какая… Не всяк мой воин сможет сохранить столь холодное самообладание, понимая, по какой кромке идет». А в том, что этот еще сопляк прекрасно понимал всю серьезность своего положения, он не сомневался. Размышляя, он не перебивал паренька и внимательно слушал его дальнейшие рассуждения.

— Грабить суда и убивать кого-то ради наживы — сомнительная романтика, — продолжал юноша. — Мне это не интересно, — пожал он плечами. — К тому же я тебе не родич.

Эти слова словно припечатали капитана к земле. Сердце сбилось с ритма, и на миг он потерял самообладание. Остановился, внимательно посмотрев на парня, не шутит ли тот. Нет, не шутит. Парень был спокоен. Он уверенно и без толики страха смотрел на капитана.

Изогнул бровь и дав своим видом понять, чтобы парень продолжал, капитан продолжил неспешную прогулку по берегу, углубляясь в дебри острова.

— Гриня хотел меня защитить, — продолжал парень. — Он не думал, что ты воспылаешь идеей о наследнике и все получит такой оборот.

— Он вообще мало думает, — с ноткой презрения фыркнул капитан, глядя себе под ноги. — Кто он тебе?

— Друг. Названный брат, наставник. Мы многое вместе прошли, и от этого он мне не чужой. Я, да и он тоже — мы действительно относимся друг к другу по-родственному. Но именно по крови мы чужие.

— А остальные? Эти, которые с тобой? Наемник тот, кто он тебе?

— Тоже друзья.

— И этот, в капюшоне? — взглянув с прищуром, словно хотел ввинтиться в самую душу, спросил он.

— Да.

— Хм… Капюшон, бывший пират, наемник и сопливый мальчишка… — задумчиво постукивая пальцами по рукояти своего клинка вслух размышлял капитан, пнув носком сапога валявшийся подгнивший фрукт. — Интересная у вас компания.

— Есть такое, — кивнул Ворн.

Еще какое-то время они шли молча, размышляя каждый о своем. Ворн больше разглядывал невысокие хижины, покрытые большими ветвями каких-то растений и голожопых чумазых малышей, которые увлеченно тягали за веревку привязанного зверька и, кажется, дрессировали его. Он краем глаза заметил промелькнувшую тень и повернул в ту сторону голову. На соседнее дерево присел его мрякул. В лапе он держал огромную кукурузину. Ворн усмехнулся. Уже спер где то, плут. Никогда голодным не останется, это точно.

— Я бы не дожил до этих лет, будь я глупцом, — медленно и тихо заговорил капитан. — Мне, конечно, очень жаль, что в тебе течет не моя кровь, — вздохнул он. — Я думал, надеялся, что этот олух все же сумел породить на свет нечто достойное нашего рода… Жаль… Я правда обрадовался, что хоть ему удалось то, что не удалось мне. Но теперь ты порушил все мои надежды. Наш род умрет вместе с ним и со мной. Великий род. И нет никого, кто смог бы его продолжить. Печально. Ты знаешь, мальчик, в другой раз я бы уже лишил тебя жизни… Но сейчас отчего-то мне столь горько, что даже этого делать не хочется. Мне не удалось породить достойного наследника. А Гринольф… не знаю… Может, он и сумеет когда-нибудь, но я до того дня уже точно не доживу, — капитан остановился, погружённый в какие-то свои мысли. Потер переносицу. — А знаешь, — после недолгой паузы продолжил он. — Останься со мной, и я сделаю тебя своим наследником. И черт с ним, что ты мне не кровный. Породнимся! Проведем ритуал!

— Не хочу, — тихо, но твердо сказал парень.

— Так чего же ты хочешь? — зло взглянул на него капитан, явно теряя самообладание.

— Помочь друзьям, — спокойно ответил парень, выдержав его давящий взгляд. — Решить проблему, в которую мы попали. Вернуться домой… Мне нравится море. Но пиратом я быть не хочу. Понимаешь?

— Странный ты, отрок, — возразил капитан. — В свое время я шел по трупам своих родичей, чтобы добиться того, чем обладаю сейчас. А тебе дают добровольно, но ты отказываешься. Здоров ли головой ты, Ворн?

— Здоров, — усмехнулся юноша. — И именно поэтому и отказываюсь. Ну так что? — он вопросительно посмотрел в глаза капитану. — Каково твое решение?

Капитан со вздохом запустил пятерню в бороду и, сжав свой подбородок, задумчиво вздохнул, но не ответил. Он пошел по направлению к длинному двухэтажному строению, на котором была вывеска с огромным белым цветком.

— Моих прошлых лет история покрыта мраком. Я более не человек. Зло я. И как совладать с этой сущностью своей — не знаю, — ответил молодой седой длинноволосый мужчина на заданный старцем вопрос о том, зачем он пожелал побеспокоить его.

Шаман, тело которого все было сплошь покрыто рунами, а на лице темнела маска, тонкими кожаными ремешками скрывающая лик, сидел у костра и, мерно покачиваясь, тихо напевал странные слова. Он остановился, замер. Выслушал просящего. Провел сухонькими узловатыми пальцами по лицу мужчины, ощупал его, после чего его пальцы принялись совершать непонятные движения, словно он что-то плел в воздухе, схватив невидимую простому человеку нить, закрутил ее, наматывая, раскидывал и вновь захватывал. Гриня сидел, ошарашенно наблюдая за движениями старика. Действия шамана его немного пугали.

Костер потрескивал, выкидывая в небо яркие искры. Шаман мычал, рычал, подвывал и все также продолжал что-то плести. Грине казалось, что всполохи огня плясали, повинуясь движениям рук шамана. Они закручивались вихрем, вытягивались, растягиваясь, и вновь собирались то в малый шар, то закручиваясь воронкой. Наконец все стихло, и шаман протянул мужчине черный камень, непонятно откуда взявшийся в руке старца.

— Дом, — прохрипел старик. — Посмотри мне в глаза и наполни себя. Ты пуст. Ты умер. Давно. Не сейчас. Кровь. Лужа крови, и в ней ты. Ты мал. Твой зверь сохранил тебя. Твой зверь встал на защиту. Родовой зверь. Волк. Зеленый волк за твоей спиной. Он голоден. Безумен, — старик поднялся и принялся ходить вокруг мужчины, кружа над ним костлявыми руками. — Прими его. Прими и обуздай. Он — это ты. Покой. Обретешь ты себя. Подымайся ввысь. Обретешь ты себя. Таким как ты рады. Рады… — все кружил он и кружил в трансе, размахивая руками. — Носитель родового тотема! Обрети жизнь! Жизни дорога твоя не проста. Зверя угомони. Угомони. Прими его! Слышь его! — старик бубнил речитативом, тыкая узловатым пальцем.

— Прими сущность свою. Себя. Звезды, луна, мир и небо наполнят пустоты души твоей. Пыль и грязь, нечистоты покинут разум твой, — все бормотал он и бормотал, иногда шепотом, иногда переходя на крик. Скакал вокруг Грини, хватал его то за голову, то за плечи, тряс и заглядывал в глаза своими невидящими, белёсыми зрачками. — Ввысь и вверх, и я твой путь. Услышь! Услышь меня! — орал он, обращаясь уже не к человеку, а к той сущности, с которой ему удалось наладить контакт. — Яркий пламенный бог я! И я! И за седьмым перевалом вспыхнет свежим, как ветра глоток!!! Возьми! Приди! — с этими словами он вынул из недр своих одеяний небольшую зверюшку и резким движением рук разорвал ее напополам, окропляя Гриню теплой кровью.

И вновь шаман скакал вокруг костра, выкручивая немыслимые пируэты, размахивая трупиком, и руки его крутили вихрь из цветной светящейся нити, которую глаза Грини уже четко видели. Нить опутывала тело мужчины коконом, просачивалась сквозь кожу, выжигая на ней руны.

Почти сутки Гриня находился у шамана. Корабль стоял у берегов острова.

Когда Ворн вместе с капитаном вернулись на корабль, им стало известно, что у Грини случился очередной приступ неконтролируемой ярости, в порыве которой он голыми руками умудрился упокоить двоих моряков и знатно помять пятерых, в том числе и своих же друзей, пока Кардинал не применил свое средство. Недовольные, обозленные моряки связали буйного, и до решения капитана бросили Гриню в трюм. Никакие объяснения о том, что этот человек болен и после лекарства, которое ему ввел Кардинал он более не представляет угрозы, они и слушать не желали.

— Кеп прибудет — с ним и говорите! — хмуро отвечал оставленный за старшего на судне.

На закате прибыл капитан. И паренек вместе с ним. А после он и его гости долго беседовали на камбузе. Гриню выпустили.

— К шаману его надо, — хмурился капитан. — Не пойду я в море с одержимым. Сумеет шаман помочь — хорошо. А нет… — капитан поднял тяжелый взгляд и вперился им в сидящего напротив родича. — Тут останешься, — сказал, словно припечатал. — И никаких возражений! — окинул он холодным взглядом всех присутствующих.

— Он мне нужен, — жестко заявил Кардинал. — И не тебе, человече, в мои дела вмешиваться.

— Вы, господин Кардинал, — с плохо скрываемой пренебрежительностью произнес капитан, — свои законы на своей земле держите. А здесь, — ткнул он пальцем себе под ноги, в корабельные доски, — моя вотчина! И ни вы, капюшоны, ни ваш Император здесь мне не указ! Я сказал, не место одержимому на моем судне, значит, не место! И если бы он не был моим последним родичем, то уже бы вплавь до острова добирался. А мы бы шли своим путем. А кому не по душе такой уклад законов, милости просим, — картинно указал он на выход. — Я никого не держу.

Шумно выдохнув и отхлебнув из кружки напиток, капитан, уже более спокойным тоном продолжил:

— Ходил я к Туяки. Хороший шаман. Если он не поможет… не знаю, кто еще сможет. Собирайся, брат. Я сам с тобой пойду.

На исходе следующего дня к судну пришвартовалась лодка, и из нее вытянули бессознательное тело мужчины.

— Жив, — буркнул мужчина, помогающий нести тело. — Шаман сказал до рассвета не трогать.

Подняв якоря, корабль тихо отдалялся от берега острова, уходя в алый закат, набирая скорость. Они потеряли слишком много времени, и капитан нервничал: успеть бы…

Почему он задержался из за Волчонка, рискуя упустить столь лакомый кусок добычи, он и сам не мог понять. Задумался. Может все же чувствовал свою вину перед ним за то, что лишил его родителей? Детства? Не спас тогда, в шторм? Не отправился на поиски поутру? Бросил… Возможно. Чувство вины, угрызения совести — нет, не испытывал ранее он подобного. Как и чувства любви. У него вообще была большая проблема с чувствами. Все эмоции и проявления чувств он умело копировал, выдавая именно то, что требовалось в той или иной ситуации для того, что бы достичь свои цели. Восторг от боя, от ощущения близко прогуливающей смерти, от ужаса на лицах своих противников — вот что было настоящим, не поддельным. Еще ему нравилось чувство власти. И море. Море его успокаивало, баюкало как мать. Строгая мать, которая в гневе была жуть как прекрасна, которая могла взять жертву, наказать. Море он уважал. Возможно даже любил. Хотя к людям он никогда подобных чувств не испытывал. Все люди для него были лишь инструментами.

Но в этот раз что-то пошло не так. И это заставило замереть, задуматься. Мальчишка — он вроде бы такой же, холодный разумом и сердцем, расчетлив, умен, но почему тогда он считает всех этих людей своими друзьями и поступается своими интересами ради них? Это не рационально. Чувства переживания и заботы о близких? Когда узнал, что у его Волчонка неприятности, что-то колыхнулось в груди, сдавило. И его цель плавно заступила на второй план, на первый выдвинув судьбу Волчонка.

Пока шаман скакал вокруг Грини, Рауд сидел в сторонке и думал, думал, думал. Вернувшись на корабль, он вскоре заперся в своей каюте и вновь погрузился в размышления.

Ему нужно было понять, что с ним. Найти ответ на свой вопрос казалось ему очень важным.