Ворн. Книга третья.

Глава 4

Эта десятина учебки далась Ворну сложно. Ожидание — само по себе бремя тяжкое, а тут еще и палки в колеса ставят как назло — нарываются на ровном месте, а проучить негодяя нельзя — накажут, лишат отпускного дня. И все будто чувствуют, что у него руки связаны, и наседают и борзеют. Трудно, ох как трудно уходить мирными путями от тех, кто явно выпрашивает в морду, но надо.

После нечаянной встречи с Гриней в таверне Ворну так и не удалось нормально пообщаться с другом. Оттащив его невменяемое пьяное тело в одно из прибежищ мальчишек-беспризорников, Ворн почти до утра провозился с Алтаем, оказывая тому посильную медицинскую помощь. И угораздило ему так свезти: грохнуться о стену, затем на острые осколки. В итоге множественные порезы разной тяжести, сотрясение мозга и переломы ребер и ключицы. Серый отделался лишь поврежденными связками на руках. Утром, перед уходом, Ворн попросил Серого рассказать о их встрече Грине, когда тот проспится, и сообщить, что через десять дней, когда наступит время новой увольнительной, он будет ждать друга тут, в этом месте.

Шел седьмой день.

Вечер, после изнурительной тренировки и ужина все отправились в баню. За чистотой тела тут следили строго. Грязь несет с собой дизентерию, гельминтоз, педикулез и многие другие болезни, которые могут лишить империю будущих воинов, в которых уже вложено немало государственных средств.

— Ты чертов везунчик, Ворн, — зло хмыкнув, сказал крепкий чернявый паренек, промывая кровоточащую ссадину на груди. — Если бы я не оступился…

— Это не везение, Шоня. Со зрением у тебя проблемы, и с реакцией тоже — не заметил чертов камень под ногой. Его не глазами надо было видеть, а нутром чувствовать. В реальном бою это стоило бы тебе жизни. А я, заметь, даже ребра тебе не сломал. Так, лишь слегка обозначил удар, — Ворн, подмигнув, хохотнул и принялся намыливаться мочалом.

— Пф, — презрительно стрельнув взглядом в сторону говоривших, влез в разговор блондин с множеством шрамов по всему телу. — Он, может, и камень не увидел, а интересно, что видят твои сестры, когда развязывают кушак своего господина? Они тоже нутром ощущают его «могущество», или только глазами? — рассмеялся своей же шутке Чафа. Но смех этот прозвучал напряженно, натянуто, совершенно не от души. В помывочной повисло напряженное молчание. Только капли воды, казавшиеся в этот момент неприлично громкими, нарушали опасную тишину.

Эти парни в свои четырнадцать — шестнадцать лет не походили на обычных подростков ни видом своим, ни поведением. Во взгляде каждого тенью отображалась смерть, готовая по приказу обрушиться на кого угодно, без мига сомнений. Прокачанные мышцы бугрились по их покрытым шрамами телам, говоря о том, что с этими ребятами связываться — себе дороже. Слабаков на третьем курсе уже не осталось. Выбыли, посмертно. Те, кто выжил — выгрыз право на жизнь зубами, пройдя через все круги ада. И не было тут глупцов. Каждый знал друг друга более чем хорошо. Сестры — самая больная тема для Ворна. Он многое мог стерпеть, сделать вид, что не заметил, не услышал, но прямое оскорбление сестер будило в нем того самого Демона, которого боялись даже глоты. Чафа прекрасно знал это. Он очень не хотел навлекать на себя такую ярость. Простой драки и обычного наказания было бы вполне достаточно для выполнения задания, но уже неделю он провоцировал этого гада, и все без толку. Близился великий всеобщий праздник, в честь которого даже самые последние рабы освобождаются от работ, за исключением тех, кто несет серьезное наказание, ну и дежурные, само собой, так же оставались на своих постах, и следили за порядком. Ему был дан приказ: сделать так, чтобы Ворн остался в стенах школы в то время, как большинство учеников и учителей покинут ее. Зачем и для чего — он даже и спрашивать не желал, и так понятно. Ворн — кость в горле не только однокурсников, преподавателей, но и кое-кому из высшей знати он тоже не давал покоя своим существованием. Особенно после того, как покалечил несколько породистых щенков на годовом экзамене. Этот щенок еще не успел доучиться, а уже умудрился обзавестись такими влиятельными врагами, от которых лучше самому в петлю, сразу, ибо быстрее и не столь мучительно. Хотя и мощными покровителями, видимо, он тоже был не обделен, ведь иначе давным-давно бы кормил червей в земле. И Чафа был совершенно прав в своих догадках. Не только богатый вельможа интересовался судьбой мальчика и просил директора Тарга приглядеть лично за пацаном, но и сами Кардиналы не единожды спрашивали о парне. Наводили справки, сторонне наблюдали. Несколько раз даже приказали именно ему сопроводить пострадавшего ученика на лечение в Тайный город. Встретили приветливо, поили чаем, вели интересные беседы, задавая странные вопросы. Вот и теперь через двор шагал высокий человек в балахоне. Он спешил к директору Таргу, по делу, касаемо непосредственно определенного щенка, тем самым нарушая планы Крама, который уже позаботился о своей внеочередной ступени по карьерной лестнице, да и личном удовлетворении тоже, приказав убрать этого… Ворна.

В кабинет Тарга тревожно постучали.

— Позволите? — Тарг обратился к своему гостю. — Дело, видимо, действительно важное, иначе нас не стали бы беспокоить.

— Войди! — скомандовал твердый как сталь голос из-под капюшона.

Дверь отворилась, и в проеме показался взьерошенного вида ученик. Взглянув мельком на Тарга, он тут же опустился на колени, прижавшись лбом к полу.

— Говори, — приказал Кардинал.

— Драка, Ваше Святейшество.

— Ты из-за этого нас побеспокоил?

— Никак нет, Ваше Святейшество. Смертельно ранен ученик, Ваше Святейшество. Нужна срочная помощь Высшего лекаря.

— Я не Лекарь, но идем, посмотрю, — Кардинал поднялся с кресла, в котором обычно сидел Тарг. — Где?

— В медблоке, Ваше Святейшество.

Кардинал прекрасно знал расположение зданий, и, не мешкая, направился в медблок. За ним поспешил и Тарг, по пути грубо ухватив за шкирку ученика, который все также стоял на коленях, не смея поднять головы.

— Ты что творишь, щенок?! — в ярости зашипел ему в ухо Тарг, чуть приотстав от Кардинала. — Будешь выпорот! На крест, сученыш! — Тарг жесткой поступью вбивал в землю пыль при каждом шаге, и казалось, что от ярости той, что исходила от него, пламенем пылали оставленные следы. Глава школы волочил рядом бледного как мел Гайта. Ноги того путались, едва поспевая за поступью, несмотря на возраст, все еще могучего воина.

— Чафа нарочно спровоцировал Ворна на драку. В бане. Наш медик сказал, что Чафе не жить. Жила жизни перебита. А я Его Святейшество видел, когда он к вам шел, вот и подумал… дерзнул… простите… Но нельзя, чтобы Чафа погиб. Только не от руки Ворна. Вы же сами… — сильная рука директора тряхнула парня, заставив того захлебнуться в словах. — Простите меня, сэр. Я ради Ворна, сэр, — сипя и кашляя от передавленного воротником горла, прохрипел парень, стараясь преданным взглядом заглянуть в глаза Тарга.

Все, кто попадался по пути, едва завидев Кардинала, тут же опускались на колени. Ученики, столпившиеся у дверей медкорпуса, и сам лекарь, что стоял у стола, на котором распростерлось тело раненого, поступили также, соответствуя традиции и закону. Только один парень не упал ниц. Он лишь опустил голову в глубоком почтении, при этом продолжая удерживать свои руки в ране белого от кровопотери мальчишки.

— Как смеешь ты… — замахнулся на него Тарг, но был остановлен коротким движением руки Кардинала.

— Что делаешь ты, отрок? — равнодушным тоном спросил Кардинал.

— Простите меня, Ваше Святейшество, — проговорил парень, не подымая головы. — Не дерзости ради, а спасения для остался я на ногах. Отпущу рану, и он погибнет. Я не желаю ему смерти, хоть и виновен в произошедшем.

Поняв, что происходит, Тарг неосознанно потер шрам на своей шее, вспомнив, как Борг также зажимал его жилу жизни пальцами. Этому они своих учеников не обучали, а этот малый откуда-то знал. Откуда?

— Зачем ты борешься за его жизнь? Он все равно уже покойник, — в голосе Кардинала послышалось любопытство. — Или ты знаешь, как ему помочь?

— Знаю, — уверенно заявил подросток. — Но сам не сумею. Мне нужна помощь.

— Он сумеет тебе помочь? — Кардинал указал на лекаря.

Мальчишка кивнул.

— Помоги ему, — Кардинал легонько пнул лекаря в бок носком сапога, нос которого был окован металлической пластиной. Тот вздрогнул и несмело поднялся на ноги. Во взгляде отчетливо читались страх и непонимание, чего от него хотят.

Ворн же четко знал и понимал, что нужно делать. Не в первый раз он видел такое, да и штопать людей подучился уже изрядно за эти годы. Закончив операцию и наложив повязку, парень обратился к Кардиналу.

— Все, Ваше Святейшество. Если не будет воспаления, то выживет. Мне бы руки помыть, да и вообще, — он виновато пожал плечами, всем своим видом намекая на полную помывку, так как стоял сейчас перед всеми в том, в чем мать родила, практически полностью покрытый местами подсохшей кровью.

— И кто же тебя так врачевать обучил, Ворн? — не обращая на просьбу парня внимания, поинтересовался Кардинал, чуть склонив набок голову.

Ворн почувствовал на себе изучающий, цепкий взгляд. Стало неприятно, по спине пробежали мурашки, отдав холодком в затылок.

— Леший. Он меня учил многому, и лекарничать в том числе.

— Хорошо, — задумчиво произнес Кардинал — Поговорим плотнее, но не тут, — на том он и вышел из лекарни.

— В — в п-порядок себя приведи, — прошипел Тарг, выходя вслед за важным гостем. — И в-вихрем ко мне в кабинет.

Ворн заметил, что директор слегка заикался, что происходило крайне редко, и обычно выдавало в нем большое волнение. Скрипнув от напряжения зубами, Тарг удалился. Ворн же сломя голову помчался мыться и одеваться. Сердце стучало в груди, так и норовя выскочить. Дурные предчувствия рвали душу в лохмотья, словно пес старую фуфайку. Во рту пересохло, несмотря на то, что он только что вылил на себя целую бадью холодной воды. Проклятый Чафа. Все планы коту под хвост! А тут еще и Кардинал этот…

От досады он даже застонал в голос. Хотелось выть, но все эмоции пришлось грубо запихать поглубже, потому что он уже стоял под директорской дверью, занеся руку для стука.

— И разверзлись небесные хляби, и обрушился поток водный на земли грешные, и взмолились люди на девятый день о милости богов, но боги были глухи…

— Ты чего такое бормочешь, дядь Саш?

— Трактат из древнего писания.

— М… Предсказания, чтоль?

— Нет. Скорее, былины прошлого. Так боги наказали людей за дерзость их. Затопили земли, не пожалев ни праведного, ни невинного младенца. Всех под одну гребенку.

— Ну и к чему ты это сейчас?

— Да к тому, малой, что все мы в ответе за деяния ближнего нашего, и, видя непотребства, нельзя пройти мимо, сделав вид, что тебя это не касается. Касается. Еще как касается. За грехи одних все мы понесем кару. И ты, кто прошел мимо, виновен не меньше того, кто сотворил зло.

— Но… я не прошел мимо.

— Да, не прошел. И потому я сейчас тут, валяюсь в телеге и беседую с тобой, а не кормлю мух на обочине дороги. И дети мои не останутся сиротами, а жена вдовой.

— А их дети? Ведь их отцы сегодня не вернутся домой.

— А их дети отвечают за грехи родителей своих. И тем бандитам думать об этом надо было прежде, чем разбоем промышлять, — назидательно сотрясал он указательным пальцем воздух. — Сколько жизней они сгубили? Хлебушек тот, что детки их кушают, кровью орошен, и за прибыль такую дорого платить придется. Не бывает ничего просто так, задаром. Дармовщинка — она сладкая, да ядовитая. Всему есть своя цена. Готов ли ты заплатить эту цену, или шаг сделал, не подумав? Расплата-то, она все равно придет, не к тебе, так к детям твоим.

Хлестнув легонько поводьями ворла, парень задумчиво посмотрел вдаль. Пыльная дорога вилась толстой змеей, уходя и скрываясь за поворотом, казалось, бесконечного зеленого поля, вдоль которого они катились уже, считай, полдня.

— Умный ты, дядь Саш, вот только толку с того? Что твой ум тебе дал? Ты живешь небогато, вкалываешь с утра до ночи, рискуешь жизнью, растишь детей аж двенадцать душ, и все они корке хлебной рады будут, не то, что окороку свежему, или сладости какой.

— И отдадут эту корку другому, если посчитают, что тому она более необходима на данный момент, чем ему. Да, я не смог многого, но я посеял отличное семя, и вложу в них добро, и возможно, когда-то, в далеком будущем, мой труд даст свои плоды, и сделает этот мир лучше, чище, светлее.

— И ты думаешь дожить до этого дня? — скептически подняв бровь, паренек скосил взгляд на лежащего рядом мужика.

— Не думаю. Но было бы хорошо, — тот огладил коротко стриженую бороду и, подумав немного, добавил: — Но мне это не важно. Важнее то, что я знаю, что поступаю верно, делая то, что делаю. А ты? Ты уверен в правильности своих поступков? Ты готов отдать цену за свой выбор?

Парень ничего не ответил. Он лишь тяжело вздохнул и крепко задумался. Так они дальше и ехали — молча. Дядь Саша лежал на соломе, прижимая окровавленную повязку на груди, и морщился от боли при каждой встряске, а парень сидел на козлах, иногда понукая и без того усталого вида понурого ворла.

Интересный разговор затеял этот человек… Вроде и ничего такого, — размышлял паренек, — но тут действительно было над чем подумать. Кто он в этой жизни? Для чего его родили на свет? Чтобы дать миру еще одного раба, который потом даст еще несколько рабов, несчастных, голодных, обозленных на власть и на тех, кто живет немного слаще? Или он годен на нечто большее, великое? Изменить мир? Сделать его немного лучше? И какова будет плата за этот его выбор? Смерть? Да, вполне возможно, его убьют в очередной схватке. Но прежняя жизнь, к чему она приведет? Жизнь родителей, что вынуждены продавать своих детей, дабы прокормиться — она ль не хуже смерти? — парень зло плюнул в сторону, крепче сжав поводья. Пару дней назад он самолично купил у своего отца своих же младших брата и сестру, и отдал их хозяйке в рабство, взамен на свою свободу. Об этом дне, дне своей свободы, он мечтал с того самого часа, как их таверну посетила странная компания, в числе которой был и мальчишка, едва ли старше его самого. Но взрослые, бывалые воины, несмотря на малолетний возраст мальчика, относились к нему с уважением, как к равному. Мальчик-воин. Зависть тогда обуяла его, но зависть не злая, а чистая, добрая. Он тоже хотел, чтобы и с ним так же считались, а не мокрой тряпкой по морде и коршня под зад, как это любила делать управляющая таверной — его хозяйка тетка Галина. В принципе, на нее зла он не держал. Она купила его у родителей тощим оборванцем, одела, обула, откормила. В таверне мелкий поварёнок впервые в жизни попробовал настоящего, хрустящего белого хлеба. А расстегаи тетки Галины чего стоили? За эти расстегаи можно было еще хоть десять раз продаться в такое рабство! — от воспоминаний в желудке парня звучно заурчало. Ворл лениво повернул морду, скосив глаз на «кучера» и, подняв короткий хвост-обрубок, громко испортил воздух. Мухи, которые вились всю дорогу над животным, исчезли. Парень забористо выругался, размахивая руками, а мужик, лишь посмеиваясь, натянул ворот рубахи на лицо и попытался повернуться набок. Отдышавшись и утерев слезившиеся от вони глаза, а может, и не от вони вовсе, бывший поварёнок вновь погрузился в размышления.

Не, тетка она неплохая, добрая даже, иногда. Не жадная, кормила вдосыть. Вот потому-то и пришла ему мысль выкупиться не только деньгами, которые он старательно собирал целых три года, но и людьми. Она теряла помощника, и ей по любому нужны руки, чтобы помогать по хозяйству, и ноги, чтобы бегать по всяким разным поручениям. Она купит нового раба, обязательно, или даже двух. Вот он и подумал, что знает, кто будет очень рад оказаться на его месте, и жить в его каморке, хоть и маленькой, но теплой и сухой, и спать на настоящей кровати, с подушкой и одеялом, и не ходить зимой босиком по снегу…

Паренек передернул плечами, вспомнив, как мерзли его ноги.

Насобирав достаточную сумму, он пришел в отчий дом и купил у отца десятилетних Тину и Павлика. Теперь они будут сыты. И в тепле.

Старая телега, поскрипывая, катилась к столице Великой Империи, к городу Николоту, чьи стены отчетливо прорисовывались в мутной ряби горизонта. Там он отыщет того мальчика-воина. Обязательно отыщет… Тошка мечтательно вздохнул. Да, теперь он точно знал, что готов отдать жизнь за свою цель, но к прежнему существованию он ни за что не вернется.