Володарь железного града

Глава 8

Бухэдей судорожно повернулся, попытался вздохнуть полной грудью, но вместо воздуха в рот посыпалась пыль. Воин попытался кричать, принялся судорожно разгребать землю и, о чудо! Пробился рукою почувствовав кожей порыв ветра.

Тяжело дыша, старик сидел на земле и ничего не понимал. Было ранее утро и вроде тоже самое поле. Прибитый местами ковыль, приметная рябина усыпанная крупным кроваво-красными плодами. Но куда делись павшие нукеры? Где вал из меринов тяжёлых всадников Дауна. Огромные воронки в конце концов. Ничего… Лишь мертвенная тишина. Штуки Эрлага? Или он в уже в мире мёртвых, или ему снится дурной сон! Взвыв от страха Бухедей сломя голову рванул в сторону леса, повалился в сугроб отдышался и немного успокоился. В него не стреляли, урусов поблизости не было.

Что-то в пейзаже было неправильно, цепляло взгляд, и он не мог понять, что именно. Пройдя по краю, заметил пятно крови, затем нашёл обломанный наконечник стрелы, крохотный. Следы волочения чего-то тяжелого. Цепкий взгляд зацепился и за травяной покров. Носком сапога Бухедей легко приподнял нарезанный пласт и всё стало ясно. Выпавший снежок припорошил следы подчистки, очень хорошей подчистки. Но разве таким обманешь его, старого охотника?

Урусы хотят спрятать бой? Это как раз ему было понятно. Лишь безумец мог противиться посланнику с золотой пайцзой. А ещё это значит, что все нойоны дерюги мертвы. Что же делать? Без коня, без еды. Сколько дней он протянет в холодной и голодной степи.

Хорошенько подумав, Бухэдей решил не испытывать судьбу и повернул на север, в Рязанское княжество, так как оно было ближе всего. Скажет декханам, что выживший охранник из ограбленного каравана, такое бывает. Поверят. Несколько слов на языке урусов он знает, сможет объясниться. Главное выйти на Ногайский тракт и добраться до баскака в Переяславе. За такие сведения его могут щедро наградить… Очень щедро.

Узбека мучил кошмар. Ему казалось, что тело наполнилось тяжестью, он попытался встать, позвать слуг, но не смог и лишь бессильно сжимал пальцы. Неожиданно чьи-то сухие, сильные ладони вдруг сжали ему горло, и он рванулся всем телом, пытаясь освободиться от них. Рот его открылся в крике, но из горла вырвался только страшный, сдавленный хрип.

От этого хрипа хан и проснулся. Глаза его лихорадочно шарили вокруг, пытаясь увидеть врага. Тело тряслось, а рука искала кинжал, спрятанный под ковром у изголовья. Но во дворце никого не было. В тонких, как стрелы, лучиках солнца, падающих сквозь отверстие в своде, клубились золотистые пылинки, и слышно было, как за тонкими стенами перемещались туленгиты, охраняющие покой великого хана Золотой Орды.

Узбек вытер выступивший на лбу пот, шепотом прочитал молитву и провел по лицу сложенными ладонями. Проклятый сон уже не первую ночь мучал самого могущественного правителя на планете.

Ему удалось сохранить и славу, и богатство, и мощь Золотой Орды. Но где-то подспудно хан чувствовал, как надвигается на Орду невидимая постороннему глазу опасность. Все меньше настоящих, чистокровных монголов оставалось в его окружении, все меньше придерживались люди законов, оставленных великим Чингиз-ханом. К трону незаметно подползала, окружала его знать из местных, когда-то покоренных родов. Теперь при дворе можно было встретить кипчаков и алшинцев, урусов, кереев и найманов. Не было больше улуса Джучи, где единственными правителями и хозяевами жизни были монголы-чингизиды. За местной знатью стояла большая сила — племена и народы, населяющие Дешт-и-Кипчак. Оттого она все чаще стала вмешиваться в дела хана, безболезненно подавать советы.

— Мой повелитель, — в покои боком протиснулся визирь. — Войска ожидают вашего напутствия….

Хан вышел на балкон и сердце его наполнила радость. На площадь дворца Сарай ал-Махруса уже упали первые хлопья снега. Впервые за много лет он собрал воистину огромную армию, шесть тюменов! Извиваясь по узким, кривым улочкам Сарая и растянувшись от одного конца города до другого, мимо его золотых коней ползла огромная змея, поблескивая на Солнце, словно чешуйками, остриями отточенных копий.

Длиннохвостые, короткогривые кони, привыкшие к дальним походам, шли неутомимой рысью, а сидящие на них всадники были веселы и беззаботны — впереди их ждали победы, богатая добыча и красавицы из Ташкента и Бухары. Никто не сомневался в успехе, потому что вел своих бесстрашных воинов его сын Тенибек, что ехал впереди на гнедом длинношеем скакуне, и ветер играл над его головой белым знаменем. Сын остановился, коротко кивнул и отсалютовал.

Справа у пояса висел подаренный ханом меч из дамасской стали в ножнах, украшенных золотой арабской вязью, слева — длинный нож с рукоятью из желтоватой слоновой кости. Седло все в золотых драконах и серебряных бляхах. Слева к нему был приторочен железный щит, а за спиной висел саадак, полный красных стрел с оперением, сделанным из соколиных перьев. Крепкое тело облегала кольчужная рубашка с накидкой из черного соболя, голову украшал черный железный шлем с золотыми насечками и тамгой Чингизидов. Хан прослезился и помахал наследнику, пожелал доброго пути и победы…

В поход на Чагатайский улус шли его самые преданные эмиры, нойоны, батыры. У каждого второго воина хорошее оружие, выданное из ханской казны, кольчужные нагрудники поверх одежды, заводной конь. Что может остановить таких воинов — бесстрашных и быстрых, готовых повиноваться каждому жесту, каждому слову его любимого сына?

А ведь такие доспехи могли быть у каждого! Если бы не некоторые поганые темники, такие как Берди! Узбек злостно сплюнул. Его палачи наконец развязали язык этой отрыжке Орды-Ежена и опальный темник соловьём заливался о том, ЧТО утаил от своего хана. Почему же нет вестей от верного сотника и этого жирдяя Октая. Где обещанные дерюгой караваны с железом, как кровь, необходимые его тюменам?

Сейчас, именно сейчас, когда одним ударом можно преломить хребет его злейшим врагам Чагатаям они ему особенно нужны. Чёрная смерть и грызня за ханский престол превратили беспокойного соседа, раскинувшегося от пустыни Гоби до Кабула и широкой Амударьи в лоскутное одеяло ханств. Самое время откусить жирный кусок от этого пирога и осуществить давнюю мечту. Из медленно текущего ручейка вновь превратить Великий Шёлковый путь в полноводную, широкую реку.

Войска хана ещё не скрылись на бескрайних просторах Дешт-и-Кипчак, а в лагерях невольников, тех, что стояли на восточном берегу Итиля начали происходить странные события.

На базарных площадях Укека и Сарая можно было купить невольников из всех земель, куда только ступало копыто монгольского коня. Здесь продавали рыжебородых орусутов и чернобородых кипчаков, дехкан Мавераннахра в пестрых тюбетейках и туркменских аламанов в высоких лохматых шапках… Отсюда живой товар перепродавался в Китай и Египет, в Индию и Венецию. В этот год из-за слухов о чёрной смерти не приехали за живым товаром купцы из Египта, Персии и Генуи. Китайские «товарищи» отобрали немного молодых мужчин и красивых девушек, но это так, капля в море. Техже на кого не нашелся покупатель, хозяева держали впроголодь. Держать невольников в столице, вне «сезона», выходило накладно и несчастных сгоняли в лагеря на берегу Итиля где вчерашние ремесленники, дехкане, воины десятками, сотнями умирали от голода и болезней. Число не проданных в зиму невольников достигло внушительной цифры, шестнадцати тысяч. Некоторые из них настолько обессилели, что уже не могли самостоятельно подняться с земли. Лишь тем, кого возили в города и кочевья на подработки выпадал счастливый билет. Если повезёт, наниматель их мог досыта накормить. Жаль это не касалось лихих людей, ушкуйников. Из-за скверного норова брали их неохотно, а зимой работы на соляных озёрах прекращались. В скверных погодных условиях и сырости даже самые крепкие и выносливые мёрли словно мухи.

Рядом с одним таких лагерей со стороны Итиля глубокой ночью появились огни. Сквозь снежные буруны они были плохо видны, но из лагеря их заметили и сразу же отправили десяток. Мало ли что? Может наниматели заплутали.

Лёд у берегов жалобно трещал. Молодые батыры раскрыли глаза от удивления. Корабль похожий на большой плот его ломал! На парусах горел демоническим огнём знак заключенный в красный треугольник. Нос судна украшала голова дракона и его глаза тоже горели! Всадники испугались, отошли назад и наложив стрелы на тетиву замерли в ожидании. В окрестностях столицы грабителей давно не встречалось, но уж больно необычное судно.

С носа на лёд откинули трап и навстречу вышли люди в цветных халатах с широким рукавами, а на их головах были малые, чудные шапки, подвязанные под подбородком. Вышедшие смеялись, приветливо махали и что-то лепетали на ломаном кыпчакском, активно жестикулируя и показывая ларцы с бусами. Само радушие.

— Фу-у-х, — десятник расслабился. — Гучуд, убери саадак. Это китайские торговцы.

— Наверное заблудились?

— Может быть.

— Никогда таких кораблей не видел.

Огни, освещавшие берег, переместились на всадников. Люди невольно подняли руки и прищурились.

— Ей! А ну-ка быстро убрали факелы!

Нукеры, щурясь и ругаясь подошли ближе. Любопытно же, да и торговцы дали понять не прочь вручить взятки. А вот дальше события понеслись галопом. Улыбающиеся, усатые лжекупцы откинули шкатулки, под которым оказались компактные арбалеты. Взвизгнула струна, выпуская вперёд смертоносные подарки. Одновременно, по татарам ударили с борта, в том числе картечью из пневмомортирки. За несколько мгновений десяток утыкали тяжелыми болтами превратив в ежей. Доспехов то ладных у них сроду не водилось, а ватники, арбалеты с усилием сто двадцать килограмм не держали, от слова вообще. Болты легко прошивали тела насквозь, шпиговали нукеров, словно шпажки гурмана нежные грибы.

Тем временем с борта парохода спускали пневмо-мотособаки с карбидными прожекторами. К ним то и цепляли легкие, раскладные сани с дружинниками и с мортирками на круговом лафете. Пневматическими, с глушителями и парой баллонов чтобы хватило на десяток залпов. Взлетела зелёная ракета, сигнализируя что второй отряд с «Енисея» успешно высадился и обошел лагерь с невольниками с тыла.

— Пошли! Пошли! Пошли! Не зевай робяты! Опосля отоспимся.

Связисты взялись разматывать катушку с кабелем. Десятки одни за другим исчезали в темноте двойным кольцом окружая лагерь. А с кем им там сражаться? Бойцы в охране хреновые, доспехи тряпочные, настоявшее отребье, собранное по сусекам. Несколько десятков, в лучшем случае сотня бойцов. Надсмотрщики не в счёт. Тотальное численное, техническое и тактическое преимущество на было нашей стороне. Любое движение гасили арбалеты, сбившихся в отряды отрабатывали мортирками, старясь не доводить до прямого столкновения. Попытки прорыва встречали алебардами или слитным залпами арбалетов. Хлипкие плетни лагерной ограды валили лебёдками. Фонари и плотные загонные цепи, двойное кольцо оцепления сводили шансы на прорыв к нолю.

И сами рабы, поняв куда идёт дело, не зевали. Истощенные, босые, в грязных лохмотьях они не знали пощады. Долго же эти ребята ждали своего шанса. Они набрасывались на мучителей, рвали их зубами и голыми руками. Дружинники тащили напильники, кузнечные клещи, ножи. Освободившись от цепей и колодок, невольники воспрянули, снова почувствовали себя людьми. В измученных голодом и болезнями телах горячо заструилась кровь, и им вновь захотелось жить. Что могло остановить, преградить путь тем, кто после долгой ночи увидел перед собой свет?

Ревущая, вопящая толпа, вооруженная палками, обрывками цепей, отобранным оружием зачищала лагерь куда лучше карательной команды. Люди, которые еще вчера мечтали о смерти, как об избавлении от мук и страданий, вновь обрели свободу. Они не знали, что будет с ними в скором времени и удастся ли им встретить восход солнца, но радость переполняла сердце каждого, и пленники ради свободы готовы были жертвовать жизнью. Резне мы не препятствовали, но и освобождённых невольников не выпускали. С пароходов им споро подвозили горячую еду, теплую одежду, дрова, ножи и топоры.

— Русичи есм⁈ — по лагерю ходил громадный воин, закованный в черную броню. Зазывал, заглядывал к кострам, кого-то искал. — С Новгорода, али Вятки⁈

— С Рославля мы. Осьм мужиков, — отозвались от одного из костров. Всё же русские, как прочие народы старались держаться друг друга.

— C Нижнего.

— С Перунова погоста, тот что под Клином.

— С Ярополча азм.

— Горын?

Гигант обернулся к кучке оборванных, худых словно скелеты мужиков, от коих осталась кожа да кости. Пленники в окровавленных рубахах чего-то усердно наворачивали хотя ещё были в кандалах. Видно очередь на расковку ещё не дошла. Неверующим взглядом великан всмотрелся в лик окликнувшего и наклонился ближе.

— Пе-ре-свет?

— Не признал, да! А-а-а. Вижу что не признал. Звиняй, Горын. Мы тута на невольных харчах сидели.

— Пересвет!!! — Горын схватил, словно пушинку, мослатого мужика по видимости ранее не уступавшим ему в габаритах и сжал в объятьях. — Нашёл. Нашёл-таки!

— Полегче, брат, полегче. А то сжал аки медведь.

Горын увидел поднимающихся ушкуйников.

— Крив, Истома, Лад, Некрас, Ратко! Живы бродяги!

— А што нама сделается то? Ждали братов и как вишь, дождалися.

— Где же остальные. Храбр, Первак, — на лицо Пересвета набежала тень. Горын замолчал

— Никого не осталось, брат. В прошлую зиму многие богу душу отдали. Десяток Первака как и твой бежал… Пытался. Счастья спытать хотел, да видно удача стороной обошла. Поймали их татары. Лютой смертью казнили. Ратко вон один в живых остался, но ему за то в пятки конского волоса напихали и в колоду посадили. Ходить тапереча не может, косолапит.

— Горын, а ты никак воеводой заделался, а? И что с тобой за вои, все в тряпках замотаны и не по-нашему разговаривают, — спросил Истома.

— Об сим позже, а то, что косолапит, ништо. Медикусы княза и не такое лечат. Да что это я! — Горын хлопнул себя по лбу. — Братки, минута, я за кузнецом.

— Что за минута то, а, Пересвет?

— Не ведаю. Странный он какой-то стал. Не тот что ранее.

Не один лишь Горын по лагерю ходил. Агитаторы на разных языках выспрашивали кто и откуда, в целях конспирации. Отчаявшихся людей подкармливали, давали денгэ, одевали вооружались и предлагали действовать по обстоятельствам. Кое-кого перевозили на другой берег, другие самостоятельно захватывали мелкие стойбища, перехватывали и грабили санные и речные караваны. Зима выдалась тёплой и Волгу в низовьях едва прихватило льдом, так что захваченные суда ордынцев работали на нас по полной программе. Никто восстание Спартака устраивать не планировал, но дать людям больше шансов мы имели возможность, и давали. С собой забирали русичей, литву, чудь и поляков. Их оказалось немного, в лучшем случае шестая часть от невольников. Эвакуировать несчастных в Воронеж задача посильная, а там уже по накатной схеме. На Севере месте всем хватит, спрячем.