Володарь железного града

Глава 2

Елецкое княжество. Окрестности реки Снова.

Солнце заходило за горизонт, озаряя золотистый ковыль рубиновым светом. Накатанная колея извивалась меж балками и малыми, скрученными в три погибели деревцами и, казалось, будто она идёт прямо на небо, к алому Солнцу. Борис, ехавший в кресле на передке телеги, отвлёкся на степные красоты и не сразу сообразил, что уже начался тягунок. Вовремя. Неспешно, с оттяжкой хлестнул кобылу.

— Тяни, тяни, родимая. Понимаю, тяжко тебе. Но и кормят тута не абы как, от пуза! Нашим то, смоленским, столь жита разве что во сне привидится. Немного осталось, ужо скоро вниз гостинец пойдёт. Потерпи.

Телеги ехали и позади, и спереди Богдана, сплошным потоком. Поддерживать равное расстояние меж собою для погонщика наиважнейшее дело, коли зазевался мигом пробку создашь, за что координаторы по голове не погладят, ешо и баллов штрафных начислят. Пробка. Хм. Совсем недавно, буквально несколько месяцев он и слов таких не ведал, но за прошедшее время его словарный запас здорово обогатился. На кошт Борис был поставлен при третьем отряде, второе южное управление, осьмнадцатое звено. Тако писано на табличке из уклада, висевшей груди, как и то, что он отныне холоп князя Мстислава Сергеевича.

В верховьях Серебрянки стояла черпалка щебня. Мужики сказывали, что не лошади ей цепь крутят, а бесы князем заговорённые там сидят. Хрен его знает. Может правда, а может и нет. Сам он ту черпалку не видел, но уже ничему не удивлялся. Столько чудин как тут Борис и за всю свою жизнь не видал. Щебень, то бишь каменья малые прежде через сито железное пропущенные, спускали по реке к дороге на плотах в мешках. Журавлём грузили в телеги, опосля развозили по участкам пути на юг али к нам, на север. И щебня того страсть как много уходило. Тысячи, десятки тысяч пудов каждый божий день! Отчего погонщики, в отличии от прочих, работали и день, и ночь. И то, не хватало. Камень маленько ешо из острожка свозили. Говорю же, страсть сколько камня уходит.

Ну куды больше сыплют на гостинец землицы. Вона, насыпь справа уже выше дерев, а через версту две сотни батраков холм крутой срывают. Ровный гостинец делают и гладкий, аки скатерть. Зачем сие никто не разумеет. Циклопед, он и не на такую кручу осилит. По мне, сие дурь несусветная. Блажит князь, злато в землю зазря закапывает. А землицу то не обычную кладут, особливую искусникам его подавай. Рассыпчатую, а коли таковой нет глину укладывают, её тута много. Вона ямы и справа и слева копаны. Правда под неё прежде обычную землицу подкладывают и укатывают огромадными бочками из уклада.

Мальцов повсюду полно с треногами и нитями. По ним, значится те вымеряют насыпь. То и дело словами чудными сыплют: «кавальер», «нулевое место», «резерв», «контр-банкет»… Сам то я понял, что к чему, всё же в те места каменья свожу. А прочие пальцы у виска крутят. Нет бы по-нашему сказывали. Стенка подпорная, ров, вал малый. Ан нет, токмо мозги люду пудрят.

Больше часа ехал Борис к своему участку и повсюду сотни, тысячи работающих людей. Истинно муравейник! Не на всяком торге узришь. Телеги таяли. То один, то другой возница сворачивал к щитам, уложенным вдоль насыпи, к крану-журавлю. Глазом моргнуть не успеешь, а мешок подхватили и карман отворив, ссыпали каменья. Обмолвиться с мужиками не успеешь, разворачивайся и шуруй взад. План то у каждого свой, зависит от участка. Кому-то везти ближе, кому-то дольше. У меня вот осмь поездок за смену, опосля Трофим меняет. Телеги наши всегда в деле, укладом колёса окованы, оси железны. Рессоры, полосы особы из уклада и спереди и сзади. Не трясёшься каждый камень спиною перебирая, а словно по реке плывешь. Главное же, по сорок пудов они тянут, куда до них нашим. И место для возницы справное. Спинка откидная со штырём под разные углы, ларь под жопой с подушкой из скоры, для воды и снеди. Над головою же тряпица. От солнца али дождя справная защита, не промокает. Одно плохо маловато таких справных телег, оттого и в ночь работаем. С фонарями! Вон, крюк для него сбоку торчит.

Служебная дорога в дюжину локтей ширины, телеги в любом месте разъезжаются. И не по землице уложена, подсыпаем кое-где щебнем. Ежели ручей какой, по низу обязательно трубуиз бела-камня пускают. С краёв, канавы для водицы устроены. Совсем худую землицу супесью с мелким камнем пересыпают, укатывают, опосля водою с известью проливают из бочек, для крепости. По болотам же завсегда фашины укладывают. Правда тута их почти нет, Дикое Поле округ. На мостах же гостинец с дорогую железною вместе идут. Ширше те мосты делают, ибо сказывали искусники, что в следующее лето начнём под второй путь отсыпать землицу.

Говорю же, по уму сделано! Я таковых гостинцев прежде и не видал. У нас то как, в Смоленске, ладят — просеку пробили, пару пней сковырнули да в ямы древ накидали. Езжай с ветерком. Ага, добро коли по такому непотребству три поприща в день осилишь. Весною же и вовсе только на лодке плыть потому как дренажа нет. А тута не забалуешь. Качество, во! Слово заморское, означает работу ладную. Ходят то и дело мальцы, в пузо дышат, все как один с линейками, шаблонами и рулетками. Ешо и землю трубками тыкают. Меряют, крепка ли! А иной раз завернут: «На пятом участке пути, сеть второстепенных дорог недостаточно развита». Хоть стой, хоть падай. Нет, ежели подумать усё ясно. Одни звенья лес валят, вторые пни корчуют, третьи вал для гостинца насыпают.

Есть и такие, что ставят столбы с нитями железными, телеграфом сие обзывают. Возил как-то те нити на бочку намотанные и видал как укладчики работают, справно. Друг за дружкою идут. Сперва воротом бурят яму, опосля копр осмолённые дубки забивает в землицу сыру, следом же на пасынок скобами большое древо с горшками стеклянными крепят. Самыми последними едут телеги с вышками и лестницами, с тех то нити железные и цепляют на столбы, две штуки. Правда говорят иногда ту нить ешо и в землю закапывают, но я того не видел.

При каждом отряде грибки стоят, с ларями малыми. Искусники туда подходят и в дуду чегой-то шепчут, а оттудова голоса! Шуршат, хрипят… страсть! По первой, мы когда глас услыхали едва в штаны не надули. Думали леший, али умрун балует, морок наводит. Ан нет, искусник растолковал, что сие телефон, удумка гишпанцев. Глас человека через эти самые нити передаёт. Видал при штабе и другие механикусы. Пищать аки мыши амбарные, а из рта лезет грамотка с закорючками тайными — точками и тире.

Борис подъехал к точке выгрузки и, ожидая очереди на разгрузку, любовался работой укладчика. Подцепив звено большими клещами, батраки, кинув веревку вниз, протянули по выдвинутому вперёд «носу» звено с рельсом и начали через блок веревку травить. Потихоньку. А мужики внизу значит, звено то направляют.

Уложили.

Молотом подбили и в стыки костыли загнали, а поверх ешо и полосу молотами забили. Дорога хоть из древа, но полоса, что поверх идёт, из уклада кована, в палец толщиною! Это же сколь серебра ушло, а ну как поганые уворуют. Было ужо такое. Один холоп полную суму гвоздей набрал и перелесками хотел уйти. Дурак и есть! Нас пять десятков конных сторожат и этот ешо, Борис опасливо посмотрел на небо.

Где-то под облаками, висел пилот на Змие Горыныче. Борис понимал, никакой не змей. Всего лишь набор из тряпок и реек. Но сделать с собою ничего не мог и, видя висящего в небе отрока, каждый раз крестился. Хотя однажды сам видал как «пилота» с дороги запускали. Трос к циклопеду подцепили и тот «газу». А мы стоим рты раскрывши, смотрим, как десяток крыльев раскрываясь уходит в небеса, вытянув, словно репку, подвешенного в корзине паренька. Говорят, у того труба подзорная в суме, та, что волшбою дальние земли показывает да телефон на главе. Поди, уйди от такого.

— Не зевай! — Вторак, крановщик, окрикнул его. — Цепляй крюк то. Хорош ужо ворон считать!

Ох, и не заметил, как очередь подошла.

На обратном пути к Борису споро подскочил отрок-логист и сунул в руки горшок медный с горячими щами, тушеным с гречою маргачем[i] и ароматным хлебом. Только и крикнул:

— Порожний иди.

Хитро сделан горшок то. Крышка в нём заместо тарелки, хлебово и мясо разделены. Ложки и вилки упрятаны, сбоку. Удобно, что ни говори. Трапезничаю завсегда на обратном пути. Кукушка умная кобыла, без указки идёт. Хотя и не всегда без груза возвращаюсь. Бывает грузят мешки с известью, уклад, трубы каменные для мостов. Логист сказывает, где надобно груз скинуть на платформы промежуточные, цифирью подписанные. Откуда его другие возницы забирают.

Борис потянул ноздрями ароматный запах из котелка. Добре! Зря всё же на князя наговариваю. У кого ешо так добро хлопов кормить будут? Когда в Яузских Мытищах слух пошёл, что полон купил князь Глуховский многие перекрестились, вот и у меня камень с души упал. Уже лучше к своим князьям холопом кабальным, чем к басурманам в услужение. От Москвы, насадами да ладьями малыми свезли до Коломны, а оттудова пошли на вёслах вверх по Оке-реке, после по Зуше, до самого Новосиля. На пристани посадили полон в телеги, кои те самые циклопеды, по лежням из древа повезли в лагерь из юрт, да палат ветошных. Князь туда вскорости приехал, речи говаривал красные. Мол, работайте добро и через три лета из кабалы освобожу. Посажу на землях своих и будете аки сыр в масле кататься. А пока же гостинец надобно ладить, ибо поистратился на вас.

Оно и понятно. Мужики с соседнего отряда сказывали, что видали как лари с медью таскали поганым и ларей тех, без счёту. Говорят и то, будто князь полон Смоленский увесь выкупил, даже в Орду за кем-то гости поехали. Слухи идут. Осьм-на-дцать тысяч гривен отдал! Ежели так, поклон ему земной. А гостинец всё же добрый. Быстро ладим, а всё потому, что мосты загодя ставят и полоса железна не дурь, как усе поначалу думали. Потребна она, дабы по ней телег тянуть больше и быстрее. Не сразу наши мужики сие уразумели. Вона, по первой спор старшине артельному, Никифору продули. Сказывали: «Зачем, мол, уклад переводить на лежни, ужель древо хуже?» Дык, что думаете. Показал нам, не поленился. По рельсу лошадь утянула десяток вагонов с глиною, а по лежням вполовину меньше и то, едва не надорвалась. Чудно!

Живём покуда, в тех же шатрах. За работу нама каких-то баллов начисляют. Мужики Новосельские, что с нами работают, сказывают, в лавке при острожке на каждый бал можно добра взять аки на два или три резана. Правда нас тута штрафуют нещадно, особливо за гигиену. Не больно много их остаётся. Только попробуй кучу у дороги наложить! Считай день зазря работал. Воду пить только кипячёную, руки мыть мылом по три раз в день. А зато прочие заботы с нас сняли.

Бабы порты стирают и хлебово варят, отроки прочую мелкую работу ладят. Чад малых держат в саду каком-то, порою и баб туда пускают, проведать. Усех холопов по прибытию расспросили кто, да из какого погоста родом и в книжицу писали сие. Многие своих сродственников нашли, а седмицу назад и меня обрадовали. Жинка нашлась, при седьмом отряде! И брат старшой, но тот далече, где-то под Лужею гостинец ладит.

Вечерами же буквицу и цифирь латинскую учим. Лучшим баллы щедро отсыпают, а лентяям батогов и штрафу. Бают, тех кто осилит и весточку лично напишет сродственникам, отправят ту без мзды по всей Руси, хоть в земли Смоленские с зачиткой. А я что хуже, других? Али мало у меня родичей осталось? Чай не лопатой машу, учить буквицу в дороге сподручней. А мудрёного там нет ничего. Вона, буквица «К», а рядом с нею корова выведена, «О» — озерцо и облачко рядом рисованы. «К» и «О» прибавить, выйдет слог «КО». Енто каким увальнем надо быть чтобы сие не разуметь? Зазря меня токмо попы пугали, зазря.

Палаты московских князей с незапамятных времён рубили на самом высоком месте Боровицкого холма. Вслед за стенами, завершалась и стройка великокняжеских хором. Палаты не только занимали местоположение, господствующее над всей видимой окрестностью. Ещё окутанные лесами они уже выделялись красотой резного орнамента, подчеркивающего мощь и величие новой власти. Сложная, вычурная резьба с приподнятым рельефом и причудливыми узорами из переплетений трав, зверей и птиц дополнялась изображениями фантастических существ: сирен — полуженщин-полурыб, сиринов — птиц с женской головой, львов и более древних элементов из дохристианской Руси. Резчики старались. Где как не здесь можно показать лицо — вершину своей профессии. Аккуратно резали косицы и прямчи, зубчики, городцы и киотцы. С любовью выводили желобки и звёздки, огневики, маковицы, грибки и кляпыши.

Правда с полётом фантазии уже было строго. Гайки крутили потихоньку и зазевавшегося мастера, режущего бесов али травы не по византийскому канону, порой ждали плети от служек митрополита. Последний и сам частенько бывал на стройке. Следил, дабы чего лишнего не сваяли в княжеском доме. И тем не менее век XIV, далеко не XVI. Черт традиционной русской культуры выхолощенной, выродившейся в более позднем каменном строительстве, хватало. А ещё всюду царила раскраска яркими, сочными красками — резные столбы и ставни окон, ворота, фронтоны, подшивка свесов крыш, мезонины, балконы, ставни наличников.

В палатах Великого Князя Владимирского Семёна Ивановича пахло свежим деревом, маслом и красками. Давно уж разрешились дела в Орде, удержал он за собою ярлык, но на душе было неспокойно, гадко. Огромный кусок рязанской земли, выскочивший словно чёрт из табакерки глуховский княжич, выдернул у него из-под носу. Не досталось князю и Смоленского полона, а на него столько было надежд. Москва, подобно Римской империи цвела и пахла только при регулярном притоке населения, любая стагнация тут же вызывала откат. Но самое хреновое, вдвое упали цены на дорогое железо, лишив княжеский дом Даниловичей внушительной доли дохода от перепродажи персидского уклада. Весной ещё куда не шло, а летом бах и всё, словно отрезало. Глуховское железо в широких полосах, полуподпольно расползавшееся по Руси, оказалось дешевле и куда лучше качеством.

Н-да. Больно много этого князя округ стало, даже тут, в его палатах. Князь осмотрелся. Резные стулья из черна дуба из мягкой, обитой замшей лосиной кожи. Ларь для книг со стеклянными дверцами, зеркала, лампы, светившие словно сотни свечей, яркие и недорогие краски, бумага и даже цветной сургуч… Помимо его слов и воли эта ржа перла со всех щелей, вытесняя прежний уклад и он, Великий князь, ничего с этим не мог поделать, оттого и злился.

До заката Солнца в палатах собралась элита, официальная и не очень власть всей Северо-Восточной Руси. Боярин Василий Протасевич от старых, бояре Остафий Олексич и Алексей Петрович хвост Босоволков от служилых, Порей Лукинич от, скажем так, нейтральных, Братья великого князья Иван и Андрей Ивановичи, митрополит. Узкий, очень узкий круг. Из гостей разве что Колыван Вышатич, боярин, перебравшийся в Москву после провала «миссии» в Новгороде и тарусский князь, Юрий Всеволодович. Эдакая коллективная Бабая-Яга вышла, играющая против одного всем ненавистного персонажа.

Сыновья Калиты несмотря на богатые подарки Мстислава Сергеевича не приняли, посчитав этого молодого князя виновником, хоть и невольным смерти отца. К личному добавилась экономика, обиды бояр лишившихся обещанных волостей и так уж вышло большую часть времени эта «команда У» неудобному князю косточки перемывала, но так и не пришла к общему решению. Официальным поводом для сбора послужила ябеда Юрия Всеволодовича. Князь в разгар страды попытался отстоять интересы своих бояр привычным способом, но был бит воеводой Мстислава Радимом Пронским и довольно жёстко. Более того, вои несносного князя подрезали с юга его волости по реке Дубна, а на другом конце, забрали все волости на северном берегу Протвы. Ну прочие непотребства. В Вереи, Боровске и прочих бывших рязанских городах князь сразу выкупил долги городов и городовых воинских корпораций, лишив московских бояр рычагов влияния. И дороги эти, железные, напрягали. Серпуховской воевода локти кусал, так как рядом строили не только пристань каких-то невероятных размеров, но разбили военный лагерь. Тем самым полностью перекрыв какое-либо сообщение с тарусскими землями, попавшими при Калите в зависимость от Москвы. Выходила нехорошая история. Клиентов «главного шерифа» Руси нахлобучили без ведома хозяина и все вассалы, набрав «чипсов» наблюдали как поступит Симеон.

Спорили долго, истошно. Ещё и митрополит маслица в огонь то и дело подливал. Он ведь уже узнал про назначение священников из конкурирующей епархии и пришёл от этого в неистовство, едва контроль не терял. Одно дело потерять земли, а за ними епархии. Другое, терпеть непотребство под самым носом.

Юрий Всеволодович требовал немедленно собрать рать и наказать «татя», митрополит его поддерживал. Бояре склонялись решить вопрос через отзыв ярыка, через царя Озбека. Дошла очередь и до Порея.

— Сколько говоришь у него воев под Лужею стоит? — обратился он к Тарусскому князю.

— Сотня, не больше. Пешцев ешо учат, а сколько тех не ведаю. В лагерь тот моим гостям хода нет. Говорю же, тысячи две конных собрать, вдарить и сметём его. Аки муху со стекла.

— Спору нет, может разобьём. А может и нет.

— Он в Луже, Боровске и Верее ужо пищали поставил. Большие и малые. С наскока, на копьё, эти грады не взять. У вас трубы волшбою земли дальние показывающие есть? То-то же. А него есть. Нити он от Легощи он уже протянул к Оке и потому, о набеге проведает в тот же день. Гостинец до Дедославля уже сладили, а значит седмицы не пройдёт — будет князь за Окою. И сколь пешцев он приведёт? Бог его знает.

— Получил по щам и чернь убоялся! — крикнул на Порея Василий Протасевич.

— Чернь на поле али нет, тебе не всё ли равно. Поставят рожны по осмь локтей, а с боков огненным прахом вдарят, посмотрю тогда, как кудахтать будешь, — огрызнулся Порей. — В зиму идти не след, воев только зазря положим, — обратился он к великому князю.

— Верно Порей глаголит, — поддержал его младший брат князя Иван Иванович. — Лично видал тот бой огненный и пешцев в бронях. Справные и ладные.

— Да нет у него тех пешцев уже! — добавил митрополит. — На Бело-озеро отослали.

— Зато посохи и полона без счёта, а железа у него как у дурака глины. Новых наберёт, — парировал Порей.

— Из пустого, в порожнее переливаем, бояре. Что делать то будем? — вопросил великий князь и спор разгорелся с новой силой.

— Володарь! — вкрадчиво начал Колыван и отвёл Симеона в сторонку. — Ерунду ведь ближники несут. Переяслав, Онего, Дубна. Мстислав на тогда чужой земле был и битвы сии не затеивал, а ныне, уже будь уверен он подготовился куда лучше.

— Подготовится али нет, поруху Тарусского князя я ему спустить не могу! Да и бояре мои как вишь крови требуют.

— Потерпят, не переломятся. О чём поведать то хочу, Наримонт на князя Мстислава не меньше твоего зуб имеет, а Гедимин при смерти. Старик без памяти ужо, даже родичей не узнаёт.

— Не врешь?

— У меня в Литве знакомец добрый, Лукомский боярин Иван Василькович. Вхож он к князю в палаты. Не обманывал прежде.

— И что хошь?

— Подожди. Войско у Мстислава хоть и крепкое, но малое. А земли велики, и в том его слабость. По весне надо бить. Разом! Со всех сторон, аки медведя после спячки. Малые и быстрые уколы. Людишек брать, земли зорить, опосля ужо и на острожек идти. Большое войско в поход собирать смысла нет, побьёт.

— Вас, — Семён презрительно хмыкнул, — побьёт, не моих!

— Так- то оно так, князь. Вои твои крепче, спору нет. Только не в дурости воевод дело, не в худой броне. Лично на Онего видал как вышло. Не дошли наши дружины до его копейщиков, не дошли. Понимаешь? Побил князь их огненным боем. И при чём тута доблесть, коли он лжою и волхованием воюет? У Александра Глебовича дружина не хуже твоей была, и где она? Червей кормит!

— Колыван не юли. То, что ты Новгород и Литву подбил на Мстислава напасть помню, как и то, что обещался тебе за сие дело праведное.

— Волости, оно конечно хорошо. Но ежели сил у тебя не будет толку от них, как от козла молока. Мстислав на меня зуб давно точит. Не простит.

— Может грамоту на гостинец и волок в Ламе отозвать? Озбеку ябеду отпишу. Князь с тамгою не только у вас, в Новгороде крутит.

— Не след того делать князь. Лучше покажи дружбу покуда. Гостинец, он тебе самому пригодится. А с Ордою попробуй, конечно. Но по мне — пустое. Озбек занемог. Покуда сыновья ханский трон делить будут прочее, отодвинут.

— Может и прав ты. В Сарае ныне не до дрязг наших.

— И я об том. Напиши письмо и тамгу малую дай, поеду в Вильну. Наримунта уговаривать не придётся, а вот Ольгерду Рогачев пообещай.

— Рогачев!

— Авось не обеднеешь, всё одно ныне под тобою и Брянск, и Смоленск. Сил на их защиту тебе не хватит, а Литва сильна. Али думаешь проглотят? Нет, им Карачева мало будет. Главное ныне Новгород под твою руку вернуть, опосля о прочем думать. Господа в Совете разделились. Одни в сторону шведов смотрят, вторые же, к Мстиславу послов сватают. Только архиепископ за тебя и остался.

Делегацию Новгорода встречал в переговорной которая располагалась на втором ярусе и выходила на балкон, развернутый в сторону Неручи. Вид на реу великолепный — заросли лещины у берега свели и полным ходом переносили на осводившееся место аттракционы и зону отдыха, заодно пересаживая кустарники и небольшие ели. Заодно разбивали общественный парк в лесном стиле с беседками, каменными дорожками, гротами и небольшими каналами. Главной изюминкой приемной была витражная стена отделяющая зону балкона. Пескоструйная обработка, круглые окна и «автоматические» двери открывающиеся перед каждым гостем добавляли перца. Не подкачали и другие элементы интерьера.

Стены облицованы белоснежными гипсовыми 3D панелями имитирующую волну, с подсветкой. Потолочное перекрытие затянуто тканью саржевого плетения из отбелённой, пропитанной латексом конопли искусно вышитой золотой канителью. Половая доска из морёного дуба. Большой Т-образный стол из него же. Стиль а-ля минимализм — кованые торшеры из черной бронзы, фигуры слонов и жирафов. Кадки и прочие мелочи собраны из того же дуба и украшены серебром. Часы, чернильницы, кресла на колёсиках и даже, поворотно-передвижная доска были исполненыны в сочетании серебро, чёрное, белое.

Шесть больших световодов с рассевающими линзами обеспечивали освещение, не уступающее естественному, даже в пасмурную погоду. За счёт того что на чердаке имелись резервные калильные лампы. Во всяком случае кипарисам, привезенным из Крыма света хватало за глаза. Световоды регулировались вручную. Их было возможно отключать или наооборот, подключать, менять цветные фильтры подсветки стен, ставить светорассеивающие пластины имитирующие звёздное небо. Не забыли и про встроенные в пол «лампы». Картины «Звёздная ночь» а-ля Ван Гог и местный шедевр, «Цветок папоротника», плоды совместного творчества с артелью «художников» (мои наброски, их раскраски) дополняли круглые панно из стабилизированного глицерином мха.

Сугубо деловой стиль, никакой вызывающей роскоши и как вишенка на торте — большой аквариум за креслом. Ну вот захотелось и всё тут! Заодно реноме друга водяного решил поддержать если уж так молва сложилась. Помимо той же подсветки в аквариуме объёмом далеко за тысячу литров разместился подводный дворец с узнаваемыми в народном фольклоре обитателями. В сочетании с непривычно высокими, под четыре метра, потолками и площадью за триста квадратов, это производило на гостей эффект разорвавшейся бомбы. Впрочем, сюда далеко не всех пускали. Для большинства торговцев хватало и торгового зала по соседству, где были представлены все образцы нашей продукции.

После дежурного приветствия одетые в шубы до пят и высокие собольи шапки бояре первое время чувствовали себя словно рыбы, вынутые на землю, только глаза пучили, дивясь на чудеса. Если бы не холодный воздух, что пускали как раз в таких случаях точно бы сомлели. Ведь обычай находиться в шубах не от хорошей жизни появился. Не умели встарь протапливать большие помещения потому и бывало там порой немногим теплей чем за бортом. На столы поставили легкие напитки: квас, медовуху, сбитни и минералку. Она уже потихоньку начинала набирать популярность. Высшие слои общества зачастую проявляли неумеренность в еде и питии, что сказывалось на общем состоянии.

— Ну, бояре, сказывайте. Пошто за тридевять земель приехали.

— Выведали мы, что ты в Волоке Ламском грамоту мытную получил от воеводы. И сказывают, будто не только волок как Немчинов гостинц ладить будешь, а потянешь от Забереги туда гостинец из уклада.

— Тайны в том нет, а вам какое до сего дело?

— Наш тот град и, — говоривший умолк под красноречивым взглядом Путислава Носовича.

После чего тот перехватил инициативу:

— Мстислав Сергеевич, господин Великий Новгород челом бьёт. В прошлый раз обещался в паи с нами вступить, коли надумаем волоки по твоему подобию ладить в Вышнем Волоке.

— Надумали?

— Не только, уже и ряд составили и грамоты выправили. Осталось лишь доли обсудить.

Я взял бумаги, внимательно несколько раз прочёл и от бросив свиток откинулся на спинку.

— Эх, бояре, поздно. Следовало ковать железо пока горячо было. Ныне мне и без вашего волока дел хватает. Коли слыхали, сам эмир Сархан в долю со мню вступил. Переволоку у Сари-цына на Волгу тянуть буду! — среди бояр прошёл удивленный ропот. — Коли захотите, по весне могу продать вам полосу для гостинца и телеги железные для ладей. За шесть тысяч рублей…

Путислав сник:

— Не сладим сами, не осилим. Мудрёно.

— Есть и другой вариант.

По моему знаку повесели большую карту русских княжеств, где была отмечена уже построенная дорога и прерывистой, планируемое продолжение на Можайск-Волок-Ламский-Микулин-Торжок и далее на Новгород с выходом на границы княжества в районе реки Нарва.

Бояре кряхтели, пыхтели, выскочив из-за стола подбежали к карте, смотрели на пунктирную линию не верящим взглядом. Карты моего изготовления были многим знакомы с зимы и неплохо продавались. Во всяком случае бояре и богатые торговцы могли позволить себе по нормальному комплекту. Всего десять рублей то. Немного. Понятно, содержание геодезистов так не окупить, но хоть что-то.

— То-то твоих гостей в Микулине приметили.

— А куда?

— А зачем?

— А што там такого на Чудском озере?

Вопросы посыпались как из рога изобилия. На что я лишь ухмылялся.

— С Тверским и Микулинским князями вопросы уладил. По гостинцу сему пуд груза от Дона до Новгорода в сорок резан обойдётся. Езды же не более седмицы, может и пять дней, — в переговорной наступила тишина, а я продолжил. — Условия те-же что и с гостинцем Онежским. Никакой мзды с гостей не брать. За воровство нитей железных в холопство отдаёте люд. Посоха и жито с вас, с меня остальное.

— Как же так, княже! Под корень рубишь.

— В пределах моей дороги и торга само собой, — добавил я. — У себя в Новгороде, что хотите делайте. Коли устроит, обсудим волоки на Цну, а нет. На нет и суда нет, со Пскова ко мне уже бояре едут. Мне то без разницы, — я хищно улыбнулся, — по каким землям нити и дорогу укладывать.

— Пахом! — окликнул я главу торговых представителей. — Гостям дорогим покажи, что к чему, и почём. Путислав Носович, а вас я попрошу пройти с мной.

С доверенным боярином разговор продолжили в более приватной обстановке, в моей так сказать резиденции. И первым делом я показал Путиславу продолжение дороги, она упиралась в Балтийское море в районе залива Мууга. Выражение лица собеседника несколько раз поменялась. От возбуждённого, к задумчивому. Носович сразу понял, что к чему, сообразительный мужик.

— Вот значит, что задумал. Колывань[ii] взять хочешь.

— Отчего взять то, может я купить её хочу.

— Даны слабы, — он усмехнулся. — Как только об сим прознают Ливонцы, жди гостей. Они и так, и сяк тама без пяти минут хозяева. И Магнус в стороне такое не оставит. Он на эти земли давно зуб точит. Не обижайся, Мстислав Сергеевич, но тебе супротив них не сдюжить.

— А вот это, мой друг, уже не тебе решать. Когда у меня железная дорога за спиною будет, ничего они не сделают.

— Ну чем тебе Котлин не угодил то? Да и в Копорье гавань не хуже будет.

— А то ты не знаешь, отчего три четверти товара Новгород и Псков через Колывань возят?

— Выходит хочешь и в зиму торговать.

— Хочу, и порт хочу ставить морской, для чего мне твоя помощь потребна.

— Псков?

— Да, Псков, часть дороги через его земли пойдёт, но это не главное. Найди мне людей что с эстами в ладах….

Идею взять под контроль Датскую Эстонию обдумывал с зимы. Незамерзающий порт, как конечная точка хорды Воронеж-Тула-Лужа — лучшее решение, какое только может быть. Ещё и историческая обстановка благоприятствовала. Буквально через год-другой произойдёт восстание Юрьевой ночи. Местные племена захватывали и жгли города и замки, где беспощадно истребляли датских и немецких «хозяев», а также католических священников. Ревельский епископ и спасшиеся датчане укрылись в Ревеле. Город был окружен и осажден огромной повстанческой армией. Датчане и ревельцы, не сумевшие подавить народное восстание, обратились за помощью к ливонскому магистру Бурхарду фон Дрейлебену. Ну а к кому ещё то? Магистр согласился оказать помощь датчанам, а взамен потребовал согласия на захват Эстонии. В дальнейшем этот мудрый человек «обязался» вернуть Северную Эстонию датской короне лишь после выплаты большой денежной компенсации за военные издержки. И эта сумма оказалась больше бюджета Дании. Собственно, после такого хода конём магистром и произошла продажа. Восстания там и сейчас цветут и пахнут. Датчане очень жёстко эстов прессуют. За Псков же я не опасался, им некуда деваться, так как по уши завязли в войне с Ливонским орденом, а Новгород в помощи им отказал. Сейчас они любого, кто им союз предложит на руках носит будут. Тем более там сейчас сидит тверской князь Всеволод Александрович Холмский, родной брат спасенного мною Фёдора Александровича.

Кстати, история с опальным тверским князем завершилась благополучно. Радим всё сделал четко. От десятка охраны и самих бояр следов не осталось. Так что на меня если будут думать, то в последнюю очередь. Фёдора с женой, малость подержав в тайном лагере, в конце лет отправил от греха подальше, представителем в Венецию, выделив определённую сумму на корм. И это решение уже начало окупаться. Его братья, Константин Михайлович и Василий в знак своей зависимости от него отослали в Москву из Твери большой Соборный колокол, которым тверитяне очень гордились. Несмотря на то, что ярлык он получил, удар по репутации был страшный. На этом фоне письмо их матери, княжне Анастасии, что её сын с невесткой и внуком жив здоров открыло моим представителям зелёный свет. Братьям я ничего не сообщал. Фиг его знает, как В Твери дело обстоит на самом деле. Всё же Фёдора свои бояре похитили, не московские.

Нарождающаяся экономика требовал оборотных средств, а на дворе у стоял безмонетный период. Страшен он вовсе не отсутствуем монет, хотя с ними были огромадные проблемы, а тем, что основной функцией денег стала функция средства накопления: монеты тезаврируются и оседают в кладах, уходя из оборота. Крупные расчёты идут с помощью крупного рогатого скота, зерна и гривен, для мелких расчётов использовался мех, стеклянные браслеты, бусы, янтарь, жемчуг, пряслица и другие стандартные изделия народных промыслов. В какой-то мере функции денег исполняли батожки, прокованные полосы железа эквивалентные по весу гривне. И в этот дышавший на ладан зоопарк влез слон — дядюшка Прохор с чудовищными объёмами металла и стекла. Немудрено, рынок стало лихорадить, что сразу же сказалось на продажах не в лучшую сторону. Ситуацию спасали талоны учёта рабочего времени, некий суррогат денег, который я выдавал батракам. Однако они были именными, обменивались на «стандартные валюты» и были привязаны к собственному производству. Векселя и расписки, выдаваемые под залог товара крупным торговцам, особо ситуацию не спасали, так как услуга не пользовалась популярностью. Грубо говоря, бумагам особо не доверяли, и процесс этот требовал длительного времени.

Как ни странно, помогла собственная интервенция меди. Металл, выданный за пленных, начал мгновенно расходиться по рукам, а стоимость купрума одномоментно просела в два раза, что позволило мне оперативно выкупить (путём обмена на свои ходовые товары) до половины отданного металла. Расходов было много, монет не хватало и что самое обидное начеканить я их не мог, от слова совсем.

Орда ревностно смотрела, чтобы данники не имели собственной денежной системы. Был у Узбека такой пунктик. Собственная монета, данг, появился совсем недавно в 1310 году. Зачем ей конкуренты? Та же история с медью. Пуло[iii] чеканили на тех же монетных дворах самым примитивным образом на заготовках из разрубленных частей прута, откованного до определённого диаметра. Прут разрубался по меткам и полученные заготовки плющились и отжигались перед наложением штемпеля. При таком способе толщина заготовки оказывалась неодинаковой. Один конец, на который приходился обруб толще, противоположный, на который приходились более сильные удары молотка, тоньше. На примитивную технологию накладывалась идиотская политика. Стоимость меди в пулах была ниже их номинальной стоимости, то есть имел место их принудительный курс. В провинциальных городах Золотой Орды этот курс устанавливался местными властями и действовал только в нём. Соответственно монеты не выходили в массовых количествах за пределы города. Оно и понятно. Люди не дураки чтобы куда-то на сторону отдавать монету что вдвое ДЕШЕВЛЕ, затраченной на её чеканку меди.

На Руси такая же Петрушка. Калите за попытку чеканить союственную денгу сразу по шапке прилетело. Узбек даже не выдал ярлык на монетный дворр. А вот его внук, «святой» Дмитрий такое право получил, но в итоге сглупил. Первые деньги этого известного князя были анонимные, то бишь с изображением вооруженного воина и круговой надписью «Печать князя великого» на одной стороне монеты и с арабской надписью, прославляющей хана Тохтамыша на другой. По канонам жанра Дмитрий Иванович выступал как один из многочисленных чеканных дворов, что клепали данги кто во что горазд. Главное, не забыть упомянуть сюзерена. После Куликовской битвы князь Дмитрий I решается на важный политический шаг — приступает к чеканке данг с изображением вооруженного князя-воина, а также с изображением человека, держащего за язык змею. И что важно, на монетах к великокняжескому титулу на аверсе добавляется имя князя — «Дмитрий». И это не все, на реверсе некоторых именных московских денег с изображением князя-воина с топором и саблей вместо имени правящего хана Тохтамыша появляется искаженное, но все же угадываемое имя давно умершего хана Узбека. И что это выходит? В Орде ещё не получили требуемую дань, а тут нарисовался отказ от помещения имени суверена — золотоордынского хана Тохтамыша. Это был открытый вызов Орде. Небольшая фатальная ошибка в чеканке привела к полному разгрому. Тохтамыш решил наказать московского князя и совершил карательный поход и в конце лета 1382 года сжег Москву и другие города княжества. Финита ля комедия, наступает акт третий. Дмитрий собирает тяжелейшую дань, изымает под страхом смерти монеты со своим именем и возобновляет печать анонимных данг с изображением петуха и маленького четвероногого существа над ним. На обратной стороне всё как положено — султан Тохтамыш хан, да продлится его жизнь. Наступила эра анонимных денег которая закончилась только при Дмитрии Юрьевиче Шемяке, он начал ставить на монетах своё имя, а полностью убрали арабскую вязь на чеканах аж при Иване III, после стояния на Угре.

Что прилетит удельному князю за попытку чеканить собственные монеты при куда более жёстком Узбеке, я не представляю и в лотерею с огнём играть не намерен. Поэтому мои монеты будут не только анонимными, но и вымышленными. Никаких упоминаний правителей, изображений лиц и прочей чепухи. Арабские цифры, десятичная система и жесткая привязка к существующей корзине металлов. Естественно, все наши монеты обмениваются выше себестоимости, а иначе зачем затеивать то? Чтобы как в Орде, всё в землю? Хотя, если и начнут закапывать не обидно будет. Своё я уже с них получу.

За спрос не боюсь. Его обеспечат Hi-технологии — сплавы, очистка и качество металлов, ультравысокое качество штепселей, гурт, стандартный вес, биметаллические монеты и химическая обработка. Благо, всем этим хозяйством потихоньку занимался и за год довёл до ума процессы, устроил и секретный цех штамповки монет под который отвели «подземный» цех залегендированный под лесопилку, вне острожка само собой. Надёжные люди, отдельное подразделение охраны… Единственная ниточка что шла к нам — появление монет в Беломорске. Новый острожек на месте одноимённого города был важным связующим звеном плана легализации. Именно туда должны будут приходить мифические корабли везущие монеты. Мои корабли, которые якобы уходили торговать на легендарный остров Туле. Миф этот давнишний и всем известный, более того никем не подвергаемый сомнению. Проверить невозможно, придраться очень сложно. По-моему замечательно!

Из оборудования: пружинные молоты вырубки, мини-прокатный стан, винтовые и ударные прессы для чеканки монет, гуртильная машина с разъёмном кольцом. Здесь же и штемпели резали, и травление. Всего до полусотни батраков непосредственно, в теме, Остальное «закопано» в наших техпроцессах, где сам чёрт ногу сломит. Соотношение по весу сталь-бронза-серебро-алюминий-золото 3000/1500/12/6/1. Вес монет в граммах привязал к номиналу и от этого уже плясал.

Стальные монеты — безникелевый нержавеющий сплав акмонитал с процентным содержанием железа и хрома 82/18 и некоторыми добавками. Хорошая качественная сталь ещё долго будет в цене, особенно блестящая и нержавеющая, с гуртом. Номиналы 1, 2, 5, 10, 15. Наименование — эпсилон. Запасы хрома разведанные на Ладоге позволяли, а технология его обогащения одна из самах дешёвых поэтому на стали планирую основные денюжки зашибать.

Следующая серия, алюминиевая бронза. Выбор сплава определили несколько причин. Крылатого металла у нас куда больше, чем того же цинка. Цвет алюминиевой бронзы соломенно-жёлтый, с красноватым оттенком похож на золото, а значит будет пользоваться хорошим спросом. Номиналы 5/10/15/30, наименование дельта. С названиями особо не мудрили и я взял именования греческого алфавата, по возрастающей. Всё равно их будут называть по рисункам на реверсах- мышами, медведями, журавлями…

Гамма, серебряные монеты из стерлингового серебра с добавкой германия. А что? Твёрдое, не тускнеет, медленно стирается. По номиналам дублируют бронзу. Бетты были представлены ограниченной серией из «лёгкого» серебра. Внезапно выяснилось что цена (в серебре) на наши подарочные спицы втрое выше их веса. Металл обозвал в лоб, алюминием, хотя на самом дело это был алюминиево-магниевый сплав с добавками хрома куда более подходящий для чеканки.

И наконец верша топа, альфа. Золотые монеты штамповали номиналами ⅖/10/30. На двушки шло червонное золото, а вот высшие номиналы были реализованы как биметаллические монеты и большая часть веса приходилась на белое золото. Учитывая что в его составе (в процентах) 15 частей никеля и наценку за «красоту» рассчитываю на твердых двадцать пять процентов прибыли. По серебру понятное дело навар поменьше, десятка. По алюминиевой бронзе уже полтиник, металлы свои всё же. «Алюминий» давал как миниум семьсот процентов навара и наконец сталь…. там-тара-рам, тысяча двести! Но опять же, это пока планируемые цифры. Как там эти монеты народ примет неизвестно. Если вести агрессивную рекламу и накачивать люд небылицами цифрв легко поднять, но а если не пойдёт в любои случае в минусе не останусь. Это что касается драгметаллов, по мелочевке никаких сомнений не было.

На аверсе каждой серии отображался номинал цифрами, под ним название денежной единицы на латыни, по краю выбито империя Туле и отношение стоимости денежной единицы к другим. Присутствовала руна Fehu означающая скот, или имущество в более широком смысле. Например для золотой десятки выбитая по краю монеты надпись выглядела так: Aurum* Imperium Tule × 10 Аlpha= 60 Betta=240 Gamma = 3000 Delta= 6000 Еpsilon

Реверс монеты отражал логичный, по смыслу со всей серией, рисунок. Под центральным изображением чеканили знак весов, сбоку его дополняли подходящие к конкретной композиции элементы (ветки, звёзды, предметы). Стальная серия, животная. Звери шли по размеру и «значимости» — мышь, горностай, волк, медведь, мамонт. Животные, хорошо жителям Северного полушария. Бронзовая, морская — рыбы: осьминог, осётр, акула-молот, нарвал. Часть номиналов стальных и бронзовых шла с дырками по центру, вариант для дикарских рынков. Серебро — растения: баобаб, лист клёна, ландыш, папоротник. Алюминий представлял стихию воздуха: колибри, сова, журавль, сокол. Только золото выбивалось из общего смыслового ряда. Аналог флорина получил на реверс герб СССР. Высокие же номиналы посвятил кораблям, торговым прежде всего, с вполне узнаваемыми атрибутами. Пятёрка — египетское судно с гребцами, червончик трирема. Тридцатка же была с хорошо развитым чайным клиппером на фоне символа сторон света и зрительной трубы. Более того, начиная с пятачка золотые альфы шли в капсуле из орг-стекла, а гурт у них был наборный — серия из двух букв и уникальный номер. Причём выбито было не символами, а штрихами, кодом Морзе. Эдакий водяной знак, ведь на утолщённые полоски гурта никто внимания обращать не станет, поди сообрази что здесь скрыта тайная метка.

Монеты выходили качественные. Никакого сравнения с кривыми, обрезанными, истёршимися денге и арабскими дирхемами. Земля и небо! Например, в серебряной серии использовали чернение[iv], полировку и двойной удар штемпелем. Для больших номиналов золота и алюминия — золочение, чернение, удары полированных штемпелей на полированных заготовках. Цифры на монетых крупные и чёткие, в стиле советских монет военного периода.

Первую партию весом за две тонны уже пустили в оборот на Бадожском торге. Отзывы гостей самые восторженные, кругляшки разошлись по рукам за полдня. Подождём малость, а после ещё пару интервенций вбросим. Главное, дождаться когда сарафанное радио весть о острове Туле за льдами Студёного моря разнесёт. Пусть поищут ха-ха-ха.

[i] Сайгак

[ii] Таллин

[iii] Медная монета Золотой Орды чеканившаяся со времён Бату. Весом два грамма.

[iv] ГГ вёл чернение золотых монет спёком сульфидов меди, серебра и свинца с добавкой хлорида золота. Операцию по чернению провели разом для всей партии. Монеты нагревали и опускали в протраву, после вынимали, сушили и промывали в растворе соды. Повторяем так пять раз. Флюсовали бурой с борной кислотой и промываем в растворе соляной кислоты. Наносим пульверизатором через трафарет лак для защиты и покрываем золото чернью через буру. Чернили и кое какие номиналы алюминия.

Анонимная денга Дмитрия Ивановича

https://www.monetnik.ru/monety/drevnyaja-rus/dmitrij-ivanovich-donskoj/velikoe-knyazhestvo-165958/

Эволюция станков для чеканки (будет заклёпка)

https://smolbattle.ru/threads/%D0%AD%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D0%BE%D0%B2-%D0%B4%D0%BB%D1%8F-%D1%87%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D0%B8-%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B5%D1%82.34247/

Для чеканки монет были реализованы микро-линии с пневмо-автоматами. Ниже стоночек накатки гурта.

Остров Туле наверху, возможно за него принимали Шпицберген.