Воин-Врач VII

Глава 9 Подкупаем новизной. В основном

Глеб прибеднялся зря. Но об этом мы все узнали позже, когда отшумела и разбрелась по своим делам радостная толпа горожан, на все лады перессказывая друг другу события этой судьбоносной, не побоюсь этого слова, встречи. Когда отплясали скоморохи, отыграли гусляры и отпели свои песни менестрели, снова заехавшие в гостеприимный и богатый, очень богатый русский город. Их старший, крепкий мужик с хитрыми глазами, первым делом вручил страже шкатулку, попросив с поклоном передать её воеводе Игнациусу Рыси. Гнатовы не сразу поняли, что за диковинное имя он произнёс, но прозвище, пусть и сказанное с жуткой картавостью, разобрали. В шкатулке было письмо от дамы Алис, которая передавала приветы от тётки и барона де Мортемера, и намекала условными словами, что трубадуры-циркачи ехали через земли фландрийцев, норманнов, фризов и германцев, и всё, что там видели и слышали, будут рады сообщить коллегам.

Два товарища, молодой и старый, Гнат и Ставр, прознав об этом, едва не сорвали всё представление, утянув всех артистов в казематы для задушевных разговоров. Спасла гостей матушка-княгиня, в ультимативно-скандальной форме потребовав освободить звёзд мировой эстрады.

— Вот отыграют — хоть верёвки из них тут вейте, пауки подземные! А пока ну-ка проводили всех наверх, пока я не обозлилась всерьёз!

Спорить с относительно недавно родившими на Руси всегда было плохой приметой, поэтому высшие офицеры секретной службы вежливо и крайне быстро просьбу Дарёны исполнили. А после того, как она вышла за дверь, погрозив напоследок кулаком и протянув многообещающее, но таинственное «у-у-у я вам!», безногий убийца нашарил за пазухой ладанку, а Гнат перекрестился. Воеводина дочь могла быть очень убедительной, а что уж там было у неё в голове, проверять никому из диверсантов не хотелось. Они, не боявшиеся ни чертей, ни Богов, её откровенно опасались. Ведьма же. Да Чародеева жена к тому же.

Лютню ей подарила та самая дама Алис, при первой встрече. Дарёна, хоть и была изначально против приглашения домой всяких иноземных баб с сомнительными профессиями и репутацией, подарок приняла. Подивилась, когда Всеслав взял непривычной формы гитару и, подкрутив с задумчивым видом колки́, заиграл душевный наигрыш, будто всю жизнь только этим и промышлял. Песня из старого фильма про трёх мальчишек, выросших в агронома, хирурга и целого архитектурного академика, ей пришлась по́ сердцу. А я вспомнил, как пел эти слова первой жене, тогда ещё студентом. И потом, в деревенской избе под Смоленском, где зимой наметало снегу под самые окна.

Дарёна довольно быстро освоила заморский инструмент, научившись подбирать на слух не только здешние песни, но и те, что порой, задумавшись, напевал её муж или я. Научила она и Лесю, которой кто-то из Кондратовых состругал вполне приличную гитарку.

Когда они на два голоса, под аккомпанемент наших гуслей, жалеек и рожков, на наших арф, флейт и виел-фиделей, странных толстых скрипок непривычной для меня формы, исполнили песни про то, как тронуло ветром струну, и как хорошо ходить в поле с конём, успех был ошеломительный. Запомнившиеся с самой первой нашей встречи слова подпевал Буривой, гудел Гарасим, удивил знанием их и патриарх. Дружина, особенно та часть, что ходила на Альбу, тоже пела. Душевно было — не передать.

Первый, пожалуй, в истории Руси концерт с участием заморских звёзд и членов правящей династии прошёл великолепно. Франки-менестрели плакали через одного, слушая слова даже в переводе. Сама манера пения, игры, сами мелодии, для этого времени необычные и удивительные, трогали каждого слушателя. Я подумал, что, может, для отдельно взятых симбирских деятелей кино и было важнее прочих. Нам же пока жить и строить продолжали помогать песни.

И уже вечером, в Ставке, узким кругом из сотников, столпов веры, Ставра с неизменным молчуном-Гарасимом, Рыси и нас с сыновьями, сели «подбить бабки».

Пусть чисто визуально заявиться домой так нарядно, как батюшка великий князь, у Ромы и Глеба не получилось, то, что они рассказали и показали, подтверждая и дополняя Гнатов прежний доклад, вполне уверенно позволяло говорить о том, что в самое ближайшее время гро́ши и впрямь станет нема́ куда девать.

Торговля с булгарами, как и со всеми прочими, была значительно выгоднее, чем перманентные взаимные набеги и убийства. Возможность торговли через них напрямую с персами и более дальними народами и вовсе наводила Глеба на возвышенно-мечтательные мысли. Которые он, впрочем, пока озвучивать отказался, попросив времени на то, чтоб всё прикинуть и посчитать вдумчиво, как они с Одаркой любят. На лирический лад наводило его и то, что отец и не подумал гневаться или отказывать, когда он, отчаянно робея, сказал, что готов назвать подругу и помощницу женой. Под одобрительные крики горожан Всеслав и Дарёна обняли их обоих, пожелав совета да любви, предложив не откладывать и сыграть свадьбу ещё до снега. Полоцк, радуясь новому поводу попраздновать и поудивляться, зная княжью семью, предложение горячо поддержал, смутив девушку искренними, но довольно личного характера пожеланиями, для этого времени характерными.

Семейство Контарини, чутко уловив новые тенденции на мировом рынке и политической арене, согласовало график отправки домой, на Русь, выкупленных бывших рабов и компенсации за умерших. Получалось много. Очень много и людей, и золота. Часть Глеб, сделав вид, что это ему крайне невыгодно, согласился принять товарами и специалистами в ремёслах, получив, отчаянно торгуясь за каждого, такой дисконт, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни нарочно выдумать. Венецианские купцы долго упирались, но согласились. Примерно в те дни, когда до тех краёв могли гипотетически известия о том, что от Вильгельма Завоевателя, кошмара и ужаса бриттов и гордости норманнов, вставшего на пути Всеслава Чародея, вместо ожидаемого мокрого места осталась дымящаяся яма.

Наверное, эти гипотетические новости помогли семейству Контарини переверстать бо́льшую часть логистики и грузоперевозок, идеально попадая в план великого князя насчёт торговой блокады фризов и Западной римской империи. Слушая сына и глядя на карту, Всеслав кивал задумчиво. Если папу Александра, царствие ему небесное, хотя вряд ли, конечно, мы по мошне при помощи половцев пнули от души, с оттягом, то у Генриха и Торгового Совета фризских земель начали её оттягивать. Медленно. И мне, как врачу, было противников даже несколько жаль. А ещё мы со Всеславом оба прекрасно понимали, что от людей в подобном положении можно было ожидать чего угодно. И, пожалуй, в самом ближайшем времени. Вряд ли император собрал кучу золота просто так, чтоб посидеть на жёлтом по-богатому. Но дело осложнялось тем, что основная масса европейских наёмников, фризов, швабов, фландрийцев и даже норманнов, тех, кто не упускал случая продать свои меч и копьё подороже, внезапно оказались связаны контрактами. Вот так, прямо случайно вышло. То шарахались по империи, задирая друг друга в тавернах, унижая землепашцев и фермеров, портя баб и криминогенную обстановку, а теперь, как говорил мой младший сын — хоба! И поди сыщи ватагу-отряд для охраны торгового поезда или чтобы наказать зарвавшегося соседа, барона или графа.

Зато, опять же совершенно случайно, стягивались эти ватаги на границы империи с ляхами и чехами, с франками и датчанами. Оставаясь в порубежных городках или вставая лагерями. С внешней стороны имперской границы. И начинали совместные учения с войсками и дружинами этих стран по возможному отражению внешней угрозы. На месте Генриха и его окружения я бы непременно очень напрягся. Тревожная ситуация вырисовывалась в полный рост: вооружённые формирования, способные существенно усилить мощь имперских войск, сваливали за кордон. Поставки от проверенных партсрывались одна за другой. И спросить было не с кого и не у кого. Кроме, пожалуй, тревожного дальнего соседа, дикого князя диких русов. Но запросов от империи не поступало. Видимо, Генрих опасался, что в ответ Всеслав просто разведёт руками. В которых держит его мошну.

Соль, к добыче которой приступили в промышленных масштабах, находила неожиданные рынки сбыта, уходя через третьи руки даже в Византию. Поговаривали, что тамошние солевары были этому не рады совершенно. А наша геологоразведочная партия отправилась дальше, разделившись. Одна половина исследовала берега Северного Донца, пугая местных время от времени громом среди ясного неба. Но в тех краях сейчас жило не так много народу, как в моём времени. Зе́млям только предстояло заселяться и наводняться трудовым народом. А вторая половина вела свою подрывную в прямом смысле слова деятельность под Курском и Римовым. И оттуда уже приходили первые образцы породы, работая с которыми кузнец Свен, ставший главным по металлургии, частенько восхищённо ругался по-шведски, обещая какому-то Ульфбрехту, что тот скоро утрётся со своими тупыми и ржавыми ковырялками.

Яновы, отстрелявшие первую пробную партию новых наконечников для самострельных болтов, привычно обстоятельно доложили, что с сотни саженей все мишени, включая конические и сфероконические шлемы, наши кольчуги и западные хауберки, чешуйчатые и ламеллярные доспехи, включая тяжёлые клибанионы ромейских катафрактов, поражены уверенно, насквозь. Откуда и кем были раздобыты комплекты самых мощных в этом времени бронежилетов элиты римской конницы, Всеслав уточнять не стал, как и спрашивать, куда подевали из того комплекта самого́ катафракта. Это было не очень важно. А вот то, что имевшееся у нас и только нас вооружение позволяло выкашивать просеками вражьи войска на таком расстоянии, было значительно важнее. Потому что птички птичками, громовик громовиком, но везение не нанималось сопутствовать нам вечно. Ветер, осадки, искра плохая в зажигалке, проволоку перебьёт — слишком много неуправляемых факторов. А вот пуля, о которой был невысокого мнения кукарекавший генералиссимус, или её нынешний аналог, арбалетный болт со стальным наконечником — совсем другое дело. Результаты стрельб Яновых ребят оригинальностью не отличались никогда, они не для того столько времени тренировались и упражнялись, чтоб промахиваться.

А тётя Аня не для того присылала в помощь Свену трёх своих мастеров, которые с Кондратовыми понатыкали в верховьях Полоты целую фабрику дымивших печек, важно именовавшихся ими «каталонскими горнами», чтобы у нас и у неё была нехватка металла.

А брат-ручянин, Крут Гривенич, не для того строил здоровенные лодьи на паях с Хагеном Тысячей Черепов, чтобы тот металл приходилось отправлять тёте по суше. Наш тайный коридорчик от Северного моря до Варяжского продолжал набирать популярность, в обе стороны. Нараставший трафик по нему очень печалил саксонцев, фризов и норманнов, конечно. Но ещё больше их печалили мини-баллисты или арбалеты-переростки, что теперь ставились на все корабли союза. Два заточенных и окованных бревна в борт с трёх-четырёх сотен саженей — это очень убедительный аргумент воздержаться от нападения на торговое судно. Тяжело нападать на кого бы то ни было, когда твой корабль тонет. А часть руянских драккаров была оснащена толстостенными бронзовыми трубами на носах, что грозно смотрели в небо. И укладывать из них мины прицельно на дистанции до пары сотен метров морские волки наловчились уже довольно хорошо. Корабль даже на таком расстоянии не самая маленькая мишень, в какую легко промахнуться.

По словам Ставра, внимательно изучавшего все донесения от союзников, фризские пираты-ушкуйники уже почти закончились. Тех, кто ходил под чужими стягами в южные во́ды, там поджидали флибустьеры семьи Контарини, которые, может, и работали по старинке, без мин и брёвен, но их было много, и они были в своих морях и в своём праве.

И уже поздно вечером, почти ночью, заглянувший в снова промолчавшую дверь Вар сообщил, что пришли Шило и Моисей.

— Зови! — велел Всеслав, показывая советникам, что придётся потесниться. И сдвигая в сторону карту и записи, потому что первыми вошли две Домниных лебёдушки с едой. На которую тут же навелись с живым одобрением Рысь и сотники. Действительно, увлеклись мы что-то, ужин пропустили, непорядок.

Перекусив, добрались и до финальных докладов этого дня.

— Наши согласны, княже, — прогудел Моисей первым.

— Чего Абрам сам не пришёл? — уточнил Чародей.

— С друг говорит. С Киев торговцы пришли, там один его старый знать… познакомить? — да, не успел его Стёпка за время пути в совершенстве обучить. Зато лаялся лысый уже как родной, на загляденье. На разгрузке один торопыга-грузчик бочку ему на ногу уронил, тогда Мойша так его обложил, что чуть всю работу не остановил по всему берегу.

— Старый знакомец, — подсказал Всеслав. — Издалека ли?

— Персиан, — со значением, почти шёпотом ответил англо-иудей, наш агент британской разведки.

— Добро, — помолчав, проговорил великий князь, не зная, радоваться или насторожиться такому удачному и крайне своевременному совпадению. Решил, что ничего делать не будет. Настораживаться — Гната со Ставром работа, а радоваться нечему пока.

— Когда готовы начать ваши? — это сейчас было важнее.

— Как только ты подтвердить Абрам дил… договор, — уверенно ответил он.

— Хорошо. Что ещё я должен знать?

— Если получится дать земля моим родич, они начнут работать, не дожидаясь голд… золото.

А вот это было ещё неожиданнее. Эти? Без аванса? В Англии, вроде бы, ещё не появились те самые джентльмены, чтоб научить этих торгашей и менял верить друг другу нА слово.

— Ну, кто-то, может, просить за своё золото маленький гешефт, — едва ли не интимно сообщил Мойша.

А, нет, отбой, ложная тревога. Всё в порядке, всё, как и должно быть. Куда ж без маленького персонального гешефта?

— Те, кому ты помог плавать Париж, и те, кто оставаться Ингланд, они серьёзные люди. Их слово весить много. Они говорить друзьям и родным Византия, что с тобой нельзя обман. Они готовы давать своё золото, — уверял лысый мордоворот с переломанным носом, блестя чёрными глазами. Но в том, что на войну многие были готовы давать золото, Всеслав и я знали и без него. Как и то, что не у всех стоило его брать. Особенно, если своего столько.

— Благодарю тебя за вести, Мойша. Главное я услышал от тебя, а завтра жду старого Абрама. Мне есть, о чём поговорить и с ним, — кивнул великий князь релоцированному кельтскому иудею. И повернулся к Шилу.

— Как протез, не подводит? — тут, в этой комнате, простых людей не было, но с этим уркой нужно было говорить особенно внимательно. То, как он едва ли не на блюдечке принёс Руси порт Батуми, где уже полных ходом шло строительство, наводило на определённые мысли.

— Благодарствую, княже, отменная вещь! Тот, первый, щёлкал так, что к вечеру хоть на стену лезь. Этот шепчет, и с виду от здоровой ноги нипочём не отличить, — вежливо поклонился уголовник. Тоже имевший определённые понятия о разговорах с великими князьями.

— У Ивана как дела? — продолжал, вроде бы, бессодержательный разговор Всеслав.

— Он говорил с… нужными людьми, — с еле уловимой паузой ответил он. — Торговцы северного берега, те, кто должны ему, послушают тебя. От яссов и касогов пришлют тех, кто будет вправе говорить от целых народов. Думаю, седмица-другая, и они будут в Полоцке. Твоим словом лодки доставят их быстрее, чем за наши гривны или угрозы. Иберийцы передали просьбу южным соседям. Пока не было ответа от них.

Чародей задумался. Возможность диктовать условия торговцам на берегах Азовского-Сурожского и Чёрного-Русского морей была очень кстати. Племена касогов и яссов могли здорово помочь в наведении мостов на Хвалынском-Каспийском. За которым жили Хазневиды и Абассиды, с которыми пока не было ни торговли, ни дипломатических отношений. Но это на дальний прицел, на возможное будущее. Пока планов хватало и без взглядов на Персидский залив.

— Хорошо, Антип. Порадовали, братцы. Звону передай, послезавтра в силе всё, — сказал великий князь.

И Шило поклонился в ответ, давая понять, что про операцию главарю всё передаст. Там всё было не в пример проще, чем то, что задумал Всеслав на политической карте мира. Кроить и перекраивать мышцы и сухожилия живому человеку, если умеючи, было значительно легче, чем ломать устоявшиеся десятилетиями торговые пути и международные связи, взаимоотношения между державами и правителями, величие и авторитет которых под сомнение никто и никогда не ставил. До того, как они надумали делать гадости и угрожать семье и земле дикого князя диких русов, оборотня и Чародея. У которого внезапно, пугающе быстро стало получаться всё из перечисленного. Ломать, конечно, не строить, но чтобы за считанные месяцы приблизились к разорению вековые династии фризов? Чтобы сам викарий Христа, старший от христианской церкви по его личному мнению, один из нескольких вторых после Бога, сидел в Риме тихо, как мышь, не решаясь на опрометчивые выходки, сведшие в могилу его предшественника? Чтобы за неполный год на международные рынки вышло столько товаров, приносивших даже по очень скромным подсчётам в казну Руси невообразимые богатства? И это ещё про падение Ордена фальшивых Бенедиктинцев и про полный подрыв авторитета Вильгельма Бастарда вместе с ним самим и толпой высокопоставленных норманнов речь не зашла! Пока всё шло неплохо. Даже, пожалуй, хорошо. И это беспокоило одинаково и меня, и великого князя. Я никогда не носил розовых очков, а он вообще не знал, что это такое. Но та самая волчья чуйка, что будто стала ещё сильнее, после посещения Арконы, расслабляться не давала. И, как выяснилось, не зря.