Воин-Врач VII

Глава 11 … но не над нами

— Я, уважаемый Абу, двух вещей не люблю сильнее прочих, — решил чуть отойти от кулинарии великий князь. — Лжи и страха. И в себе, и в остальных. Себе, семье и друзьям я их запрещаю или, по крайней мере, стараюсь запрещать. Скажи, Гнат, дружище, когда мы стояли напротив лагеря Вильгельма Бастарда на том поле, кто боялся?

— Они, — хмуро, но быстро и честно ответил друг. — Нам некогда было. Такую чёртову кучу народу к праотцам наладить — когда уж там бояться?

— Позволь представить тебе, дорогой друг, Гната по прозванию Рысь. Мой верный воевода и крёстный отец моего первенца, Романа. Воин исключительной храбрости и редкого благоразумия, — не обращая внимания на подозрительный взгляд Гнатки, отрекомендовал его Всеслав.

Вероятный посланник великого визиря раскланялся с молодым нетопырём под пристальным взглядом старого.

— Другим же я запрещать лгать и бояться не могу. Кому-то хватает личного примера, моего, семьи, дружины. Кому-то нужно больше времени, чтобы увидеть очевидные преимущества. Для того, чтобы убедить людей, я не стесняюсь просить о помощи уважаемых отца Ивана и Буривоя, — продолжал протокольные мероприятия Чародей. — Они, заставив моё сердце радоваться и петь, отринули прежние споры и вражду, бросили выяснять, чей Бог сильнее и главнее, вняв голосу разума.

Звездочёт поручкался с патриархом и волхвом. Я только хмыкнул удивлённо, предположив, что на следующей встрече примут участие Будда и Конфуций, если живы ещё, или кто-то из их учеников. Кто там постоянным был? Далай-лама? Вот он. А папу Римского не позовём. Имеем же мы право на некоторые предубеждения?

— В границах союза держав, что ты мог видеть на площади, не принято задирать тех, кто верит в других Богов, называет одних и тех же разными именами. Не принято спорить, на каких языках возносить хвалу Им. Я, по скудоумию своему, в вопросах богословия не очень силён, но полагаю, что Вечный Огонь услышит слова, идущие к нему от сердца, не разбирая наречий, на которых те слова будут произнесены. Для беседы с Богом, по моему мнению, вовсе нет нужды тревожить тишину разговорами.

Перс напряжённо глянул на волхва с патриархом. Те согласно кивнули, торжественно и значительно.

— Твоя мудрость — услада для моих ушей, Всеслав, — осторожно начал он. — Я знаком с несколькими правителями, но ни один из них не позволил бы себе сказать подобного. Для властителя бывает удобнее, если весь народ страны верит в одного Бога. Уважаемые и важные люди могут поклоняться Тем, кому привыкли, но жители должны быть едины со Всевышним и властителем, что несёт слова Его.

— Боюсь, это может стать лишней бедой, достопочтенный Абу. Но я не вправе советовать ни тебе, ни правителям далёких земель. Скажу лишь, что на Руси жить стало проще и свободнее, когда одни люди по указу греков перестали жечь и резать других. Те, другие, чтившие веру наших предков, перестали прятаться по чащам и пещерам. На земле стало меньше лжи и меньше страха, — ответил Чародей уверенно и многозначительно. — Но позволь мне вернуться к разговору о кушаньях. Знаешь, бывает так, что Всевышний даёт щедрое угощение достойному. Но одному человеку не под силу совладать с таким даром, много слишком для одного. Скареды и жадины пытаются сохранить полученное, коптят, солят, сушат. Но часть всё равно испортится, загниёт и станет ядовитой. Другие же люди, и их подход мне ближе, созывают в свой дом друзей и соседей, устраивая великий пир. Всевышний радуется, слыша, что хвалит его так много счастливых, сытых и довольных людей. А те, кто сидел за одним столом на празднике, становятся ближе, почти родичами. Что ты думаешь об этом, уважаемый Абу?

На перса разом посмотрели все. Было понятно, что речь шла вовсе не про еду. И каждый ждал ответа гостя, от которого зависело, продолжится ли беседа дальше. А прерывать её никто не хотел, очень уж занимательная выходила.

— На моей Родине, княже, очень высоко ценят дружбу, доброе соседство, мир меж родичами. Говорят, иногда сосед бывает ближе родственника. Мне тоже больше по душе второй подход. Откусить больше, чем раскрывается рот, невозможно, — с прежней неторопливой сдержанностью ответил звездочёт, покачивая кружку с давно остывшим взваром.

— Ты наверняка знаешь, что в ожидании высоких гостей рачительный хозяин готовится, чтобы подать каждому из пришедших его любимое блюдо. И не обидеть невзначай незнанием, подав то, от чего гостю будет худо. Некоторым нельзя мёд, у других пятна по всему телу от ягод или рыбы. Поэтому, направляя верного слугу на базар, хозяин строго наказывает тому, чего и сколько необходимо купить, не так ли? — голос Всеслава, ровный и спокойный, от обстановки за столом отличался разительно. Советники впились глазами в старого перса, а Ставр и вовсе навалился грудью на стол, будто вскочить собирался.

— Ты снова прав, мой дорогой друг, и вновь явил себя дальновидным, как беркут, и мудрым, как Симург, — чуть склонил голову старик, не сводя глаз с великого князя.

— Мне было бы гораздо проще составить перечень блюд для пира, если бы я точно знал, кто именно сможет их отведать, уважаемый Абу. И я хочу быть уверен в том, что могу обсуждать с тобой вкусовые пристрастия этих достопочтенных людей, — не меняя позы и тона, не прибегая к гипнозу Всеслав каким-то необъяснимым образом подчеркнул особую важность этого момента. Которую в зале, кажется, и так ощущали все. И некоторым от неё становилось даже как-то неуютно. Абрам достал из рукава чистую тряпицу и промокнул высокий лоб, покрытый крупными каплями пота.

Старый персидский маг наконец-то моргнул, перестал буравить князя чёрными глазами. И кивнул, будто бы самому себе. А после осторожно поднёс обе руки к груди и залез одной за пазуху.

— Направившие меня с интересом следят за тем, что происходит по эту сторону Хвалынского и Русского морей, — начал он медленно и до отвращения протокольно, как передовицу старой «Правды» читая. — Твои действия пока не расцениваются, как угрожающие безопасности империи Сельджукидов Великих, а грозный султан Алп-Арслан не раз упоминал о том, что твои, Всеслав, удачливость и способность убеждать ему очень по душе. Им получены послания, отправленные через иберийцев, но для беседы о том, что там было написано, сам величайший и его великий визирь соблаговолили направить меня, их недостойного слугу. Здесь знаки, что подтверждают мои полномочия. Но я не уверен, что в далёкой земле Рус найдутся те, кто сможет проверить их подлинность.

С этими словами он развернул на столе небольшой свёрток, оказавшийся шёлковым платком, покрытым письменами. С несколькими занятными вещицами на нём.

Рысь фыркнул было привычно, но тут же сделал постное и чуть виноватое лицо. Потому что на него с одинаковым неодобрением посмотрели и перс, и Ставр Черниговский. Которым протянул руку к платку и, дождавшись кивка от Абу, поднял с него золотой кругляш с изящной глубокой чеканкой.

— В походах Ярослава Мудрого приходилось много где бывать и много с кем встречаться, княже, — пояснил безногий то ли Всеславу, то ли всем сразу. — Эти знаки я помню. Тот, кто приходил говорить от имени Тогрул-бека, показывал точно такие же. Они говорили о чудесных доспехах и оружии персиян, и о возможной поддержке, союзе против печенегов. Не очень ладно вышло тогда у них. Ярослав был, может, и Мудрый, но уж больно жадный. И смотрел больше на Запад, чем на Восток. Потому и взяли нас половцы за… — и старый убийца промолчал, давая всем желающим возможность лично подставить недостающее слово.

— Достопочтенный Абу, если мне будет позволено так обратиться к тебе, — поднял он глаза от жёлтого кружочка с половину кулака размером. Дождался милостивого лёгкого кивка и продолжил, — Не напомнишь ли ты мне, беспамятному старику, кто был старшим в посольстве, что пришло на Русь в тот год, когда сиятельный Тогрул-бек захватил Тебриз?

— Великий воин и полководец Ибрахим Инал был в то время в этих землях, собирая сведения и ища возможных союзников против Византии и их иберийских данников, — широко раскрыв глаза, ответил звездочёт. Вряд ли ждавший подобного экскурса в историю от калеки.

— Я своим словом подтверждаю сказанное уважаемым Абу и призываю верить ему, — произнёс ветеран с неожиданной торжественностью.

После него подобным образом выступил и отец Иван, нахмурившись дальнозорко всмотревшийся в серебряную палочку-сваечку с хитрой резьбой. Он коротко упомянул о горном монастыре в Византии, куда приезжал с обзорной экскурсией один из известных персидских путешественников несколько десятков лет тому назад. И снова удовлетворился названным именем, подтвердив и со своей стороны полномочия посланника. Который, кажется, не удивился бы больше, даже если бы в дверь вошли султан и великий визирь лично со словами: «Да будет вам, ребята, мучить дедушку! Мы его послали, мы!». Точно так же он выглядел, когда я обратился к нему на фарси.

Поставил точку Гнат, доложив, что по полученной от Байгара информации в плавании и путешествии по землям кыпчаков уважаемого Абу сопровождали лица, представлявшие в тех краях официальную позицию Тегерана. То есть Рея, который провозгласил столицей тот самый Тогрул-бек, дядя Смелого Льва, великого султана Алп-Арслана. Доверяя донесениям братских кыпчакских спецслужб, признать полномочия посланника рекомендовал и воевода.

Абрама, который хрипя, откашливаясь и заикаясь, поведал историю своего знакомства с достопочтенным Абу Мухаммедом в одном из городов западной Европы, где сам он служил раввином, а перс входил в состав высокой торговой делегации, никто особенно, кажется, и не слушал.

— Я верю твоим словам, уважаемый Абу, и словам моих советников, людей, как ты сам видишь, опытных и знающих. И рад принять послание от самого́ сиятельного султана. Мы непременно изложим в ответном письме то, о чём договоримся. А я почему-то уверен в том, что ссориться мы не станем. Нам незачем. Я знаю, что ромеи готовят гадость на ваших восточных границах. Я знаю и о том, что папа и император Западной Римской империи собирались в ближайшие несколько лет освободить Святую землю от засилья сарацин. Не думаю, что султан будет очень рад этому их визиту. Богам угодно было сделать так, что вот конкретно сейчас ни папе Григорию, ни императору Генриху вообще не до походов в такую даль. Генрих не так давно обнёс Христова викария, здо́рово облегчив тому закрома́. Хотел наёмников у себя и у соседей собрать побольше. А вышло, что только золото собрал. В одном месте. Много. К нам поближе. Как это любезно с его стороны.

И Всеслав позволил себе ту, старую улыбку, которая была у них с Гнатом очень похожа. Как умудрялся Рысь улыбаться настолько по-волчьи, было уму непостижимо, но у него как-то получалось. Спецпосланник вздрогнул.

— Продолжая говорить о том, что нам, мне и моим людям, есть, чем заняться помимо того, чтобы задумывать козни и плести интриги против светлейшего султана, я хочу показать тебе основное блюдо будущего пиршества. И заодно порезать его. Гарась, карту!

Медведь, двигавшийся быстро и тихо, невероятно для своей комплекции и габаритов, звездочёта не удивил. Вероятно, потому что запас всего доступного старику удивления мы вычерпали досуха, и продолжали, говоря метафорически, со скрипом скрести черпаками по самому дну.

Карта, расправленная здоровущими Гарасимовыми ручищами бережно, как пелёнка для первенца, тоже посла не шокировала. Но то, как он едва сдерживался, чтоб не сморщиться, мы со Всеславом видели отчётливо. И оставалось только гадать, чем это было вызвано? То ли съел что-то не то, то ли сравнение площадей его империи и нашего союза не радовало, то ли границы, населённые пункты и подъездные пути к державе Великих Сельджукидов выглядели чересчур достоверно. Ну, так мы их не пальцем тыкали, за каждой точкой стояла работа Ставра и Гната, а они «на отстань» не работали никогда.

— Может, по лафитничку? — не выдержал старый убийца, поглядывая на великого князя так умильно, будто на паперти побирался по старой памяти.

— Отчего же, можно. Если гость не против, — перевёл стрелки Всеслав.

— Я боюсь, то, что я сейчас услышу и буду должен передать пославшим меня, будет много сильнее вашей потрясающей тинктуры-настойки, которая к великому сожалению очень редко доходит до земель султана, — устал он там удивляться или нет, работать старому переговорщику это не мешало никак.

— Гнат, напомни мне, чтоб с Глебом решили. Это не сложно, уважаемый Абу. Если Вечному Огню будет угодно, я с радостью и лёгким сердцем вручу тебе на обратную дорогу запас, а после, думаю, твои земляки смогут покупать у иберийцев. В порту Батуми будет дешевле всего, — сделав вид, что выдаёт страшнейшую тайну, сообщил Чародей. И продолжил, еле уловимо мигнув кивнувшему в ответ Рыси, — а мне почему-то кажется, что Вечное Пламя не будет против. Оно обогревает наши дома долгими снежными зимами, помогает нам готовить вкусные яства, убивает наших врагов. Мне кажется, мы, русские, по сердцу Ему. В наших жилах тоже есть огонь…

И с этой боярской фразой из старого кино великий князь плеснул из лафитничка себе на ладонь, над которой провёл другой, в которой скрывалась невидимая, скрытая от чужих глаз зажигалка.

Нет, перехвалили деда, решив, что колодец его удивления показал дно. Дно старик пробил вот сейчас, вскочив и заголосив что-то на родном. И лишь движение левой ладони Всеслава, не горевшей синим пламенем, удержало Гната и Гарасима от сведения на ноль или, скорее в глубокий минус зарождавшихся дипломатических отношений, а самого́ Абу в могилу. Они убрали ножи, появившиеся в руках обоих совершенно нежданно, причём, у медведя опять изделие больше напоминало малый меч, и уселись на места.

Наверняка персидский маг повидал за долгую жизнь немало. И пожирателей огня, по-моему, как раз откуда-то из тех краёв и появившихся. И шпагоглотателей, или чего они в эту пору глотали? Ятаганы? Бедолаги… Но вот чтоб властитель необъятных земель, тот, о ком по всему миру ходили слухи, один хуже другого, взял и голыми руками развёл призрачно-голубоватый, но совершенно точно настоящий жаркий огонь⁈ Продолжая что-то говорить спокойным голосом! Осадив своих людей, что наверняка зарезали бы посланника.

Руку начинало подпекать. Несколько секунд, отведённых на цирковой номер, подходили к концу, да и эффект был налицо. На персидское, что продолжало навзрыд голосить что-то напротив. «Шабаш, друже. Попалишь ладонь, ожоги долго заживают», — напомнил я князю. «Не учи бабушку», — сосредоточенно отозвался он. И, поднеся ладонь к лицу, сдул пламя, полыхнувшее перед тем, как исчезнуть, ещё жарче.

Спецпосланник всесильного султана, старый воин, шпион и чёрт его знает кто ещё, прижимал ладони к губам. Глядя на сжатый кулак заморского князя-оборотня, князя Чародея. С прозорливой мудростью чувствуя, что в этом кулаке не только огонь, что появляется и исчезает по воле этого великого мага. В этом кулаке — он сам, достопочтенный Абу Муха́ммед ибн Джабир ар-Рави́. И лишь в его, недостойного посланца великого визиря и самого́ султана, силах сделать всё возможное для того, чтобы вместе с ним не оказалась в этом кулаке со старым белым шрамом вся империя Великих Сельждукидов. Страшные сказки о могучем колдуне с дикой северной земли, что взлетел на великокняжеский престол из-под земли, что наказал примерно всех, кто злоумышлял против него, что с невообразимой скоростью избавил от усобиц и вражды свою землю и наказал всех, Всех своих врагов, даже на другом конце мира, перестали быть сказками только что. На глазах старого Абу, одного из немногих наследников поклонявшихся Вечному Огню на землях, осенённых благодатью Аллаха.