Воин-Врач VII

Глава 4 Яблочки от яблоньки

Читая стенограмму переговоров с деморализованным полностью балтаваром, Всеслав трижды уточял у сиявшего весенним Солнышком Гната, а не было ли на переговорах Глеба? Тот уверенно говорил, что второй сын в это самое время работал по другим задачам и в другом месте. Но казалось, что торговался с булгарами именно он.

Это были даже не переговоры. Говоря метафорически, Ромка связал эмиру руки, а потом оторвал их и засунул… ну, или просто с собой забрал. Невозмутимый княжич объяснил правителю и его министрам или визирям, кто там эмирам полагался по должности, что обычно Русь освобождает от податей на три года. Но это тех, кто своей волей приходит под руку, к кому не надо переться через полмира, а потом уговаривать принять мир и добрососедские взаимовыгодные отношения при помощи ифритов и самого́ Сатаны, отвлекая нечистого по пустякам. Здесь же дело обстояло иначе. Поэтому два дня потратили на обсуждение деталей, которые — восток дело тонкое — подробно и скрупулёзно изложили на здоровенной шёлковой портянке, хотя скорее даже рушнике. От крючков и загогулин тамошнего письма рябило в глазах и едва не начало укачивать, а ещё сразу вспомнился Кабул, письмена на вывесках и в старых мечетях. Но для наших текст был изложен и русскими буквами, чёрным по белому, как мы любим, и даже апостиль внизу проставлен, что, дескать, корректность изложенного и тождественность переводов заверяет лично Сырчан Шаруканович Половцев. И ещё внизу стояла печать Глеба, значившая, видимо, что он с циркуляром ознакомлен и принял к исполнению в части касающейся.

— Если коротко, Гнат? — отодвинув от себя шёлк, бересту, шкуру с картой и едва не сняв великокняжеские полномочия, спросил Всеслав, утомившись чтением.

— Коняшки знатные у них, пришли уже. Алесь верещал, как старая сводня, аж трясся весь. Говорит, через зим десять-двадцать лучше наших, Полоцких, коней на целом свете не сыскать будет.

— Хорошее дело! Кстати, а от фризов что? — порадовавшись за энтузиаста промышленного конного спаривания, вспомнил князь.

— Там давно всё хорошо. Нам хорошо, не им, понятное дело, — оторвался от копания в бересте воевода. — Вернулись наши, пять семей с работниками привезли ткачей тамошних. Под разговор подвернулись ещё каких-то несколько душ, их тоже взяли. Один хитрый какой-то, краски смешивать учён из камней да песка, вроде как. Он как с Фенькой нашим через толмача парой слов перекинулся, аж икать начал. Теперь вместе в той Фенькиной зловонной каморке торчат, — с привычным военным скепсисом и пренебрежением к науке помянул он нашего Ферапонта и его лабораторию.

— Краски — это очень хорошо, это дорого, — задумчиво протянул Чародей.

— Глебка слово в слово так и сказал, и глаза у него такие же мутные стали, как у тебя сейчас. Будто тоже с кем-то внутри на счётах щёлкать взялся, — кивнул Рысь. — Вы бы проверили там по-свойски, по-родственному, вдруг в нём тоже завёлся кто?

— Это вряд ли, — покачал головой Всеслав. Но от темы не отошёл, чувствуя, что новости заканчиваться и не собирались. — А каким, говоришь, боком этот хитрый к нам затесался?

— Да его там плешивые на берегу спалить хотели. А мои не смогли мимо пройти, — смутился было Гнат, но тут же принялся защищать своих лиходеев. — Столпились, главное, вокруг столба, к какому тот доходяга прикручен был, и стоят, поют: «До мине́, до мине́». Ну, парни не стали разбираться, до кого именно из них было надо. Всем разом и выдали. А тощего с собой забрали. Про краски-то потом только узнали, на ходу уже.

Всеслав широко улыбнулся, представив изумление святых отцов, собравшихся самонадеянно вершить Божий суд именем Господа, взывая к Нему на латыни, когда откуда-то ни возьмись появились незримые черти и испортили им всю обедню.

— Ткачи уже и с теми, кто лён растит, говорили, и поля́ ходили глядеть. Говорят, старенький самый из них, кривой весь, слепой почти, плакал и землицу целовал. Тут, сказывал, такой лён можно вырастить, что все, кто шёлком-парчой торгуют, по́ миру пойдут Христа ради побираться, — продолжал Рысь, убедившись, что друг не злится на отклонение от плана.

— И это тоже хорошо, — кивнул довольно Всеслав. — Ну как там дела теперь, в Тильбурге и Утрехте?

— Теперь гораздо лучше, — искренне признался Рысь, делая до отвращения невинное лицо. — Раньше-то сильно хуже было, а теперь уж вполне себе хорошо. Только пустовато малость кое-где.

Понимая, что и этой байки не миновать, Чародей поудобнее устроился на лавке и почти по-дирижёрски взмахнул руками, давая старт очередной увертюре.

Всё вышло точно так, как прикидывали вот на этом же самом месте. Добрались, забросили две группы, поработали с местными, подали сигнал и эвакуировались. Но Гнат не был бы Гнатом, если б не рассказал историю во всех красках. А там было, что разукрасить.

— Утрехт, парни говорили, богатый город! Одних срамных домов — две улицы, да с переулочком. Корчма на корчме, складов-лабазов не счесть, народу уйма, ходят все, обувкой своей деревянной по камням уличным цокают, как кони. А дом, дом у Винченцо какой, а? Каменный снизу доверху, в три поверха, да с пристройками! — пел Гнат.

— Был? — уточнил грустно Всеслав.

— Был, — вздохнув, признался Рысь.

Сперва бабахнуло в соборе. Половина города побежала смотреть и ужасаться, мешая друг дружке, что за чёрный столб дыма взметнулся в небеса из провалившейся крыши. В этот миг жахнуло на причалах. Три кнорра семьи Винченцо разом полыхнули на ветру. Зеваки побежали туда, где горестно вопили на берегу родичи Скупого Винни. А когда дом его опустел — тогда и сложился в кучу щебня и камней покрупнее. Похоронив под обломками драгоценную мебель, картины, золото, камни, ткани, стекло и все богатства старой торговой фамилии. Многие — безвозвратно. Не зря там что-то дымилось тревожно, выпуская белые, серые и чёрные струйки в радостно-голубое небо. Вслед за огромным столбом дыма от собора и трёх поменьше, от кораблей в бухте.

— Мы ребят ночью с воды подобрали, далеко, ты не думай! Про то, что там кто из наших был, и мысли быть не может! — неубедительно горячился Гнат.

— Ага, это Христос их, жадин, наказал. На всю страну один дом и три лодки спалил, потому что исключительно на семью Винченцо ополчился вдруг, — покачал головой великий князь.

— Почему это всего один дом? — начал было Рысь, но тут же прикусил язык, поняв, что проболтался.

— Всё, пёс с ними, с фризами, ничего знать про них пока не хочу больше, кроме того, что ни единого их торгаша в наших краях нет, — отмахнулся Всеслав.

— Как и было гово́рено, — с готовностью согласился воевода. — Два всего корабля у Юрьева Русского в бухте утопили, что не послушались и за тот плотик с указателем пошли. И три ещё у пристаней оставили. Они под шведскими значками пришли, за дураков нас держать вздумали. А там как раз ребята Рыжего были, давай выяснять, кто кому родня, с каких таких бухт и островов. А на тех корабликах по-шведски никто и не умеет. Очень они этим Хагеновых парней расстроили, до слёз аж. До своих, понятное дело.

— Живы хоть? — без особой надежды спросил великий князь.

— А то как же? Там народ с понятием, добрый сплошь и ласковый, — заверил Рысь. — Остался. Мы-то все тут… Улицы они метут, на причалах помогают. Там через какое-то время пришла ещё одна лодка с тех краёв, мимоходом. Встали возле Ульфовой памятки и ну орать оттуда чаечками. Витень выждал, пока охрипнут посильнее, отправил своих узнать, чего им, сиплым, надо. Те просили соплеменников домой забрать.

— Дорого? — крепостной старшина Юрьева хоть и был из Гнатовых, но ложку мимо рта сроду не проносил, потому и считался не только воеводой справным, но и хозяином рачительным.

— По-божески. По паре сотен гривен с носа всего. Наших, ясное дело, русских. Те — в крик. Ну, в хрип.

— А наши чего?

— А наши говорят: если что не по нраву — милости просим в порт. За тех придурков дюжину тыщ должны уж хозяева их, да ещё с полдюжины за вас попросим. Та лодья побольше была, — пояснил Гнат.

— Резонно. Остались? — ухмыльнулся Всеслав.

— Да куда там! Так на вёсла налегли, что враз за мысом скрылись. Верно ты говорил, каждого надо по больному бить, а у этих мошна — самое чуткое место.

— Погоди-ка, три кнорра, говоришь? Так там и стоят? — остановил его князь.

— Нет, там один только остался. Два других, не поверишь, стянули у Витеня с-под носу ловкачи какие-то! Ночью, Слав, как черти, вот те крест! Утром хватились — где кнорры? Нет кнорров! Хоть бы кто на причалах услыхал чего! Демоны, ясное дело, весь город то подтвердит!

— Прям весь? — улыбаясь, уточнил Чародей.

— Поголовно! Даже те фризы, что, по-моему, в гробу видали домой плыть, да ещё за долгом в двести гривен золотом, — подтвердил Гнат.

— И куда демоны стянули кораблики?

— Один на Ладогу купили, второй к Шарукану идёт, нам с иберийцами, с грузинами, как ты говоришь, возить-не перевозить.

— Твои?

— А то чьи же.

— Молодцы, порадовали. Отсыпь золотишка им тоже.

— Уже. Сразу, — любимая присказка Гната всегда была к месту.

— Про Глебову задумку знал? — почти без перехода спросил Всеслав.

— Да ни сном, ни духом, ни мыслишки… — начал было отпираться Рысь. Насквозь фальшиво.

— Гнат, — имя, произнесённое жёстче обычного трёп лишний как обрубило. Они по-прежнему знали друг друга лучше всех.

— Знал, конечно. Зря что ли я у тебя хлеб свой ем?

— Почему мне не сказал?

— А ты б дозволил?

— Ну-у-у, — задумался великий князь.

— Гну-у-у, — передразнил друга воевода. — Потому и не сказал. Ставр знал, отцы и Третьяк. Ставровы да Буривоевы ему дорожку ровную протянули-постелили, со всеми тамошними сговорившись. Там, на юге, Старых Богов крепко чтут, даром, что падлы ромейские под каждым кустом норовят если не церкву, то скит свой воткнуть, аббатство это. А я с недавних пор терпеть не могу аббатства…

— Ну, тогда-то ты не знал про них ничего, — не дал отвлечься на духовную лирику Чародей.

— Это ты так думаешь, — даже обиделся Рысь. — А я не думал, а точно знал, сколько их там будет по пути, сколько в каждом плешивых рыл обретается, и ещё чёртову кучу всего.

— Прости, друже, перебил. Продолжай, — снова перебил князь. И снова сработало, друг продолжил, как ни в чём не бывало.

— Из наших с ним Ждан с Алесем были со своими. Из моих две сотни лучших, из тех, что остались. Их наши молчальники подземные так наловчили с громовиком работать, что они теперь и муху на лету подорвут. По пути взяли древлян, волынян, бужан. После ещё от тётки твоей, с Эстергома такая ватага прибилась, что на месте ромеев я б стал узлы вязать да на пристани очередь занял. К Диррахию тому тыщ семь пришло, не меньше!

— А дом кто стеречь остался? — нахмурился Всеслав.

Думать о том, что Полоцк, а в нём Дарёна, Рогволд и Юрка, хоть миг были без присмотра не хотелось совершенно. И это было заметно и чувствовалось.

— От кого, Слав? — удивился Гнат. — Кроме новгородцев ни одной заразы ни слова, ни мысли поперёк тебя не имеет! Да и там уже спокойно вполне, что на Ильмень-озере, что на Ладоге. А тут мои ещё оставались, Ставровых по окрУге несчитано, никому лихому не подойти. А коли и подошёл бы? Сам же видел: стены и башни во все стороны скалятся баллистами, да там к ним брёвнышки непростые, не те, какими мы в Кентербери бросались. Прилетит полешко такое — и всё, никого целого на дюжину саженей во все стороны. И народ тутошний непрост, сам знаешь. Случись что, каждый бы вилы-косы взял.

— Ладно, успокоил. Так чего там Глебка устроил ромеям? — спросил великий князь.

— А это вот тут у меня, сейчас, погОдь-ка, — зарылся снова в записи воевода. — Во! Гляди!

Глеб вышел из Полоцка чуть ли не на следующий день после того, как проводил город волчьим воем великого князя в западный поход. Войска шли ходко, иногда даже ночами, когда луна позволяла, освещая путь, помогая факелам и большим масляным лампам с круглыми стёклами, что горели над повозками. Они здорово пугали поначалу местных, решавших, что из Пекла вырвался Змей и пополз по русским землям к югу. Но опасение проходило, едва узнавали, что это княжич Полоцкий к родне в гости собрался. Угощали, помогали, давали коней и советовали лучшие пути-дорожки. Иногда и вправду оказывавшиеся лучшими, и походники выбирали их, отступая от Ставрова маршрута.

Перебравшись через Карпаты, дошли до Тисы-реки, где уже дожидались лодьи, подготовленные Шоломоном-Сашей. Тиса донесла до Дуная, там по одному из притоков поднялись, докуда смогли. И вышли к Диррахию, где уже ожидали гостей делегаты от Югославии: Петар Крешимир, Михайло Воиславлевич и Георгий Войтех. С войсками, разумеется. Пожалуй, приди охота — этими силами вполне можно было бы подвинуть южную границу союза ещё южнее. Но Глеб на провокационные и азартные подначки болгар и сербов не поддался, следуя собственному плану.

— Вот тут. Вот на этом месте повесим, — задумчиво проговорил княжич, остановившись меж зубцов высокой крепостной стены.

— Чего повесим? — уточнил Войтех. Он от Чародеева сына ни на шаг не отходил.

— Кого. Среди посольства будет один, что лаяться начнёт, гадости говорить. Вот его. Вот тут. За ногу. Лучше за левую, — не убирая задумчивости с лица, пояснил Глеб.

— А который из них? — поражённо переспросил болгарский олигарх. Явно обеспокоенный тревожным пророчеством дорогого гостя.

— Я кивну, — успокоил его княжич. — Вавила, надо передвинуть будет камнемёты, вон тот и этот вот. Пусть стрельнут по разу. Чтоб заряды точно во-о-он в ту ложбинку попали.

Жданов громила, на которого с опаской и уважением смотрели все воины союзников, всегда был при нём. И молча кивнул. Он вообще редко говорил, от низкого гула его голоса, случалось, стены дрожали. Даже каменные.

— А это на что? — спросил болгарин.

— Когда ромейские конники ломанутся снимать этого, что будет отсюда верещать, за ногу подвешенный, от лесочков вон тех, поскачут этим путём, — пояснил Глеб, щурясь против Солнца.

— Нападут? — напрягся Георгий.

— Неа. Не успеют. Сгорят, — легко ответил княжич.

— Как? — ахнул олигарх, чуя, что в семье Чародеевой ухо востро нужно было держать с каждым, не только со Всеславом.

— Дотла, — пожал плечами Глеб. И пошёл договариваться с Николо Контарини о сроках и порядке передачи выкупа за тех русов, кто не дожил до этого дня. Когда власть, воля и слово княжье дотянулись до этих земель и воцарились на них. Венецианский купец дожидался княжича терпеливо и спокойно. Про то, как в одночасье сгорели корабли и дом Скупого Винни, он уже знал.

— А на море что было? — спросил Всеслав воеводу, откладывая очередной лист.

— Буря, Слав. Жуть кошмарная. Чудища лютые полезли из пучины! И как давай топить кораблики! — вытаращил глаза Рысь. Но, увидев знакомый жест, экспрессию сбавил. — Ромеи дождались, пока все наши лодьи из устья Дуная выберутся и выстроятся в походный порядок в сторону Днепра. Загудели трубы, застучали их бубны здоровые, и посыпали из ближних дунайских рукавов эти, как их… Дромоны!

Он заглянул в берестяной листок, освежая в памяти незнакомое название. Или сделал вид.

— Полсотни корыт, каждое с общинный дом на Арконе. Народищу тьма. Некоторые дымили даже, будто им в паруса черти да драконы дули! Ну и давай окружать наших.

— А наши чего? — заинтересованно спросил Чародей.

— Наши в круг встали, как ромашка, как на учениях. Да разом и ахнули по тем дромонам бочонками с громовиком, — пожал плечами Рысь.

— Удачно отстрелялись?

— Не то слово. Оказалось, что дымились те ромейские лодки потому, что на них котлы курились с «греческим огнём». А он, как выяснилось, с громовиком вместе страшные вещи творить может. Надо нам тоже было так придумать в Кентербери, чтоб разом и тем, и другим швыряться, а не по очереди, — с досадой потёр шею Гнат.

— Да кто ж знал-то тогда, — вздохнул Всеслав.

— Это да. Но теперь знаем. Когда малый бочонок громовика в котёл с их бесовскми варевом попадает — на перестрел вокруг всё вспыхивает, больше даже. Вода, говорят, горела. Те, кто кожаными вёдрами пробовал на соседних дромонах долетевшие горящие капли тушить, только хуже делал — сильнее вспыхивало.

— И чего, впрямь всех до единого острогАми? — уточнил великий князь.

— Вот ещё, валандаться там с ними, — отмахнулся Рысь. — Выловили десятка два-три, чтоб поговорить душевно, узнать, кто такой умный там у них догадался на сына твоего охоту устроить… Рыбалку, то есть. А остальные там так и купались, когда лодьи наши ушли. До берега-то, говорят, сотни три саженей было. Может, и доплыл кто даже.

— И чего наговорили душевно?

— А вот тут странное дело, Слав, — стал серьёзным воевода. Подобрался и Чародей.

— Собирали корабли, гребцов и воинов не ромеи. Напасть на наших велели два известных тамошних полководца. Старшие над отрядами норманнов на службе у Романа Диогена.