Где-то вне времени. Вне пространства.
…А Игоря, пилота советской авиации сорок третьего года, барокамера портала времени продолжала носить по эпохам. Вектор модуляции Александра, инженера Института технических разработок из будущего, так по-прежнему и не был найден автоматикой саркофага. Альтернативный исход Революции сделал поворот в совершенно ином направлении. В том измерении, которое покинуло безвольное тело Игоря, вместо Ленина лидером большевиков остался Калинин. Залп «Авроры» не был холостым. Умчавшийся к Зимнему дворцу снаряд имел вполне реальный боевой заряд. Пробив крышу дворца, взорвался, разметав на куски охрану оцепления юнкеров. С этого краткого мига колесо истории пошло прямо противоположным путём. Октябрьская революция свершилась, но она произошла не по тому плану, привычному истории человечества. Гражданская война, начавшаяся вскоре после захвата большевиками власти, потекла абсолютно иным руслом. Колчак не стал единым верховным правителем державы. Вся история молодого советского государства пошла совершенно иным путем, оставив за собой иные знаменательные даты, сражения и события.
Когда Игорь пришел в себя, сознание возвратилось назад. На этот раз лейтенанту не пришлось ночевать в том измерении, куда забросила его червоточина. Барокамера вернулась за ним через три с половиной часа — его тело даже не успело замерзнуть на мокрой земле: спас комбинезон, подаренный главным руководителем Института из будущего.
Летчик сел, озираясь. В голове еще мелькали картины «Смольного», образы Калинина, Троцкого.
Между тем, где-то совсем близко от него, почти за холмами, у берега незнакомого озера, происходило следующее…
Разделенная на части армия Чингисхана, пользуясь ущельями и козьими тропами, двигалась вперед, огибая водную гладь с обеих сторон. У берегов остановилась конница. При ночлеге караульные видели непонятные сполохи в небе, к которым из дна устремились волны флуоресцентного свечения. В шатрах не гасили огни. На кончиках копий можно было различить светящиеся точки, похожие на огни Святого Эльма.
— Господь нас покинул! — причитали испуганные воины.
Лагерь был гигантским, паника назревала нешуточная. Конники, пешие, лучники и кочевники, не раз покорявшие другие народы, оказались бессильны перед страшным явлением природы. Озеро издавало зеленый свет, а где-то на его поверхности образовалась внушительная дыра, из которой расползалось свечение.
— Простит Всевышний нам все беды! — причитали другие, молясь на коленях, воздевая руки к светящемуся небу. Молились конники, пехотинцы, молились военачальники и сам Чингисхан, всемогущий победитель, властелин Азии и всего ближнего Света. Перекатываясь по водной глади, по утесам и обрывам, обволакивая знамена, войско, шатры и костры, зеленоватая пелена, как туман, клубилась по всему лагерю. Из раскрытой воронки выплеснулся мощный поток лучей, вслед за которым вода буквально вскипела. Пузырясь и раздуваясь пеной, водные ручьи хлынули в прибрежные скалы.
— О, всемогущий! — молили Господа воины, генералы, сам Великий хан. Потрясение было настолько паническим, что грозное войско, державшее в страхе половину Востока, готово было повернуть назад. Ржали испуганные кони, трещали от натиска телеги, обозы. Стрелки бросали луки, наездники лошадей. Все устремленные взгляды пересекались в одной точке. И точкой этой был саркофаг барокамеры. Проткнув пространство, червоточина издавала то самое свечение, которого пугался весь воинственный лагерь. Игорь не видел всей ужасающей паники. Он только начинал приходить в себя, еще не сознавая, куда его занесло в этот раз.
— Пройти к озеру, что ли? — по обыкновению спросил он вслух сам себя. — А что я теряю?
Проводил глазами исчезнувший в пустоте саркофаг. Немного посмотрел на зеленое свечение. Оно ему было привычным. Сказал напоследок:
— Ну, что, барокамера? Пошла снова гулять по эпохам? А меня как всегда бросила одного, черти где?
Махнул безнадежно рукой.
— А, ну тебя к бесовой матери. Все равно вернешься за мной.
И стал спускаться к озеру. Прямо под ногами начиналась прибрежная отмель, но сразу обрывалась в какую-то черную бездну. Контраст был настолько резким, что навевало мысль о каком-то подводном гроте гигантских размеров.
Игорь присвистнул. Откуда такая бездонная котловина, да еще у самого берега?
Под ногами к камышам прибивались волнами какие-то сгустки зеленоватой пены. Не водоросли, не планктон — откуда тут планктон? — не тина, не мох. Тогда что? И пена, будто вздувается прямо на глазах. Бурлит, пузырится. Как перебродивший компот.
Игорь осмотрел горизонт. Солнце давно село. По обоим берегам — что вправо, что влево — ни души. Лагерь Чингисхана он не видел за дальностью: его скрывали холмы.
— Прелестно… — пробормотал старший лейтенант, не решаясь напиться из озера. Мешал этот зеленый странный ил. А может, пена — черт ее знает!
Но было еще что-то. То, что он поначалу не заметил. Тихий, далекий, но неуклонно приближающийся гул. Неотвратимый далекий рокот чего-то громадного, чрезвычайно опасного и неведомого. Он катился на летчика, словно лавина с гор. Приближался. Обволакивал все пространство. Спускался в долины, растекаясь по скалам. Вся гладь озера покрылась дрожащей рябью. Пилот Мурманской авиации сорок третьего года бросил взгляд к далеким холмам. Бросил и… обомлел.
Весь берег дрожащей водной глади был усеян тысячами призрачных отблесков. Как огни Святого Эльма, они сверкали повсюду. От правого берега до левого, от скал до ущелий, от холмов до впадин — они заполняли всю территорию прибрежной линии озера. Куда только не проникал взгляд старлея, повсюду мерцали отблески невероятного количества костров. В их свете виднелись шатры, знамена, телеги, сотни отрядов конницы. По всему берегу, до дальних холмов, горели тысячи огней. Зрелище было до того жутким в наступающем рассвете, что Игорь не знал, как себя вести, не выдав своего присутствия. Один громадный шатер особенно выделялся своими размерами. По сторонам от шатра стояли часовые в доспехах.
Он присмотрелся к знаменам. Они были голубыми, треугольными, с красными кистями. Но самым удивительным оказался рисунок летящего сокола. Символ империи…
— О, черт побери! — вырвалось у него. Всмотрелся еще пристальнее. — Летящий сокол. А может, и ястреб. Это же символ империи Чингисхана!
О том, что стремительно летящая птица олицетворяла могущественную империю Чингисхана, он знал еще со школьных уроков истории. Совсем недавно, перед войной, он читал о Великом хане в учебниках офицерской академии. Память живо извлекла из сознания три этих символа: голубой фон, красные окантовки, парящий охотник.
— Господи, да куда ж меня занесло?
И как бы подтверждая его потрясение, к берегу озера стал спускаться туман. Такой же зеленый, как сама гладь водоема. Конница лагеря пришла в движение. По холмам со всех сторон устремились обозы, телеги. Крики незнакомых слов, ругань неизвестного ему языка, храп лошадей, испуганные всхлипы, молитвы — все смешалось в один сплошной гул десятка тысяч голосов. Внезапно из-за ближайшей возвышенности на всем скаку, в седлах, с луками в руках, выскочили несколько всадников.
— Ай-а-аа! — огласилась долина протяжным визгом.
— У-л-а-аа! Ай-а-аа!
Игорь отпрянул. Два всадника неслись прямо на него. Пыль из-под копыт лошадей клубилась вместе с туманом. Соприкасаясь с ним, она еще долго висела стеной, пока вся кавалькада мчалась мимо незваного гостя. Неловко припадая на заднюю ногу, последней ковыляла кобыла, груженная тюками. В седле восседал азиат с узкими глазами монгола. В испуге стегая лошадь кнутом, всадник смотрел на пилота. Точнее, сквозь него. Лошадь буквально наткнулась на Игоря, и если бы он не отпрянул, промчалась бы через его оболочку. Он был невидим для обитателей этого времени. Червоточина портала перемещения оставила здесь только его аватар. Силуэт. Миражный фантом. Само тело — безвольная плоть, замороженное в криогенном растворе — продолжало покоиться в барокамере. В этом измерении было только сознание.
Монгол, не замечая путника из другого времени, вращал испуганными глазами, пытаясь осадить старую лошадь. От клубов зловещего тумана животное пыталось скрыться в ближайших холмах. Кругом доносились крики паники. Зеленый туман стал окутывать озеро.
А дальше все завертелось кувырком. Время, казалось, понеслось вскачь, обгоняя себя.
Панорама ночного лагеря — эта грандиозная картина могучего войска — вдруг стала стремительно расплываться прямо на глазах. Меняли очертания шатры, костры, телеги, знамена. Расползались в пустоте воины и лошади, доспехи и прочая амуниция, лица и копья, луки и щиты. Вся масса колышущихся голов и знамен стала таять. Игорь наблюдал, как вокруг меняется картина окружающего мироздания. Пропали кони, шатры, костры. Скалы и камыши озера — вся береговая линия — вернулась на место. Все происходило на глазах путешественника из Курской дуги. Минуту спустя, территория озера осталась в привычном состоянии.
Потрясенный грандиозностью восхитительной метаморфозы матушки-природы, старший лейтенант авиации зачарованно провожал глазами последние пейзажи исчезающих пространств.
И как бы в подтверждение, внезапно небо огласилось криками птиц. Над водной гладью пронеслись первые скопы, где-то в камышах вспорхнули утки, а из-за скал на пилота уставился глупый взгляд болотной цапли.
Поверхность озера закачалась рябью. Где-то вдалеке вспучился гейзер воды. А потом началось что-то странное. Казалось, в глубине озера смешались все звуки — клокотание пузырей, шелестение водорослей. Под водой скользнула гигантская тень. Из глубин озера, где к небу вздыбился водяной тромб, начала подниматься колоссальная масса чего-то бесформенного, похожего на огромное чернильное пятно. По бокам высвободились гейзеры внушительных размеров. Пузырь, или что-то похожее на куполообразную шапку гриба, в несколько секунд набух, разрастаясь до километра в поперечнике, потом: ГРР-ААХ! — оглушительный хлопок, и пузырь разметал брызги в радиусе километра.
«Животное? — мелькнуло в мыслях у Игоря. — Но, черт возьми, каких оно должно быть размеров?»
Спустя секунду все стихло. Гигантская тень, мелькнувшая под водой озера, издав взрыв пузыря, так же стремительно ушла в глубину.
— Ничего не понимаю, — потрясенно прошептал летчик сам себе.
Какое-то время из глубины ничего не доносилось. Укрывшись в камышах цапля, продолжала следить за незнакомцем.
Еще несколько минут тишины. И еще. И еще…
Он оглох?
Игорь потряс головой. Набрал воздуха в легкие, задержал, в себе. Зажал пальцами нос, продувая барабанные перепонки. Цапля продолжала глазеть бессмысленным взглядом. Под ногами квакнула лягушка. За ней вторая, третья, десятая. Гладь озера огласилась настоящим лягушачьим концертом. Слава богу, не пострадал слуховой аппарат.
Он обернулся на звук. Что-то свистящее пронеслось мимо озера. Воздух вокруг уплотнился. Летчик, а точнее, его сознание, впервые ощутило прибытие назад барокамеры. Телесная оболочка пилота сорок третьего года колыхнулась в пространстве, поднялась над землей и, следуя закону гравитации, всосалась расплывчатой каплей в утробу саркофага. Зажужжал зуммер автоматики. Люк капсулы закрылся щелчком. Заработали агрегаты насоса, закачивая внутрь барокамеры чистый кислород. Фантомная оболочка лейтенанта вошла в соприкосновение с телом. Включился таймер отсчета. Вектор модуляции нащупал сканером конечную точку переброски.
— Алгоритм протокола соблюден, — выдал в динамики механический голос самописца. Включился вентилятор обдува. — Определена точка прибытия.
Игорь лежал в капсуле. Время правления Чингисхана для него пронеслось в один миг. Эпоха двенадцатого века канула в вечность. Вместе с ней исчезло и озеро. Пропал тот чудовищный монстр, что стал выплывать из недр подводных пучин. Растворились в пространстве холмы, цапли, лягушки.
— Три. Два. Один… — отсчитал самописец. — Пуск!
И, окутавшись зеленым туманом, барокамера понеслась прочь из этого времени. Понеслась сквозь пространство, сквозь время.
А когда Игорь открыл глаза, в лицо ему ударил искусственный свет.
— Ну, слава нашей автоматике! — услышал он голос.
Поморгал. Свет нестерпимо слепил глаза. Или ему это только казалось. Так или иначе, отчаянно хотелось пить. Сколько он пролежал без сознания? Память урывками бросала в мозг чехарду мельтешащих картинок:
Вот он в штабе маршала Нея при походе Наполеона в Россию. Вот вдруг уже в лесу, когда славный офицер гренадеров Мишель провожает его, попав под шальное ядро партизан.
Картинка молниеносно сменяется шикарным дворцом Екатерины Великой, и он, Игорь, у ног государыни.
Секунда, и — бац! Тело Игоря в гостях у Устиньи, девушки Средневековой Руси.
Вспышка света в мозгу — и он в пещерах Ледникового периода. На него бросается саблезубый леопард, но спасает самка гоминидов.
Еще миг, вспышка, доля секунды, и он в… мезозое. Огромная сколопендра впрыскивает яд. Дальше сознание уносит его пустоту.
Предпоследним видением мелькают картины Октябрьской революции: Ленин, Троцкий, Калинин. Выстрел «Авроры». Зимний дворец.
И вот, наконец, последние проблески разума: его оболочка у берега озера. Зеленый туман. Орда Чингисхана. Монгол на коне. Подводный монстр глубин. Цапля, лягушки. Барокамера. Всполох сияния. Автомат самописца. Небытие и…
Открытие глаз. Жажда. Слепящий неоновый свет.
— С прибытием! — кто-то трясет его за плечо.
— Игорь! Привет!
Извлекают тело из капсулы. Отключают присоски электродов. Самописец отсчитывает секунды в обратном порядке. Все мелькает как в том детском калейдоскопе. Дают в руки сифон с прохладной водой. Губы пилота с жадностью припадают к живительной влаге. Только теперь, вдоволь напившись, он начинает крутить головой.
Черт побери — знакомый экран, знакомые стены. А вот и лицо. Где-то он его уже видел.
— Привет путешественнику! — склонился над ним Степан Сергеевич, главный руководитель Института технических разработок. — С прибытием, говорю, чертяка такой! Мы тебя искали по всем измерениям.
Игорь сел на кушетке. Обступили вокруг. Много белых халатов. Кто-то сунул в руку чашку горячего кофе. Накинули одеяло на плечи.
— Как самочувствие? — Степан Сергеевич щупал пульс, сверялся с датчиками. — Пока можешь молчать. Приходи в себя. А я расскажу.
Старший научный сотрудник принялся рассказывать, как они всем Институтом ловили его, Игоря-летчика, по разным эпохам. Ловили, но безуспешно. Автоматика барокамеры с самого начала дала непростительный сбой, как это, впрочем, бывало и раньше.
Игорь пил кофе, озирался, приходил в себя и, собственно, слушал.
— Понимаешь? — горячился глава Института. — Мы закинули твой саркофаг, чтобы его автоматика нашла вектор модуляции нашего Александра. Ну, ты помнишь, инженера-конструктора из нашего времени. Ты встречался с ним один раз на Курской дуге — сам рассказывал. По расчетам моих аналитиков, если бы барокамера доставила тебя именно в тот день Курской битвы сорок третьего года, откуда она тебя забрала вместо нашего Саши, то его вектор модуляции должен был притянуться как бы магнитом к твоему вектору. Прошлый раз я тебе объяснял. Помнишь?
Летчик кивнул.
— И вот на тебе! Очередной сбой. Когда твоя барокамера швырнула капсулу времени в восемнадцатый век, наши сотрудники поняли, что она снова пошла гулять по эпохам. Сканировала датчиками обнаружение вектора Саши. Пока все ясно? Я тебе объясняю, почему ты оказался там-то и там-то, вместо Курской дуги.
Игорь вторично кивнул, прижимая к губам чашку с кофе. В глазах прояснилось. Мелькавшие картины эпох покинули мозг. Он начинал кое-что улавливать из рассказа Степана Сергеевича.
— И вот, когда мы обнаружили тебя во временах Наполеона, автоматика капсулы снова дала сбой. Дубликат саркофага, отправленный нами за тобой, чтобы вернуть назад, не успел застать тебя там буквально за секунду, как ты растворился в пустоте. Дублирующий саркофаг успел запечатлеть только твоего француза Мишеля, погибшего в лесу от ядра партизан генерала Платова.
— А дальше? — впервые выдавил из себя старший лейтенант. Стоящие вокруг сотрудники облегченно выдохнули. Разговаривает — значит, все в порядке: кризис переброски прошел.
— Дальше мы гонялись за тобой по всем эпохам. Не успели пересечься в годах правления Екатерины Второй. Барокамера ускользнула от нас, отправившись искать вектор Александра по другим столетиям. Так ты попал в век двенадцатый — век Древней Руси. И в Императорский Рим. Потом тебя швырнуло к неандертальцам в Ледниковый период. Затем вообще к черту на кулички — в мезозойскую эру. Мы тут все обомлели, когда автоматика самописца показала нам, что тебя забросило к самим динозаврам! — хлопнул он по плечу. — Особенно, когда на тебя напала гигантская сколопендра.
— Понимаю. А дальше? Мне показалось, что во времена Революции и последнего перемещения в правление Чингисхана, там был уже не сам я. Там был мой фантом.
— Как хочешь это назови. Раздвоением личности, или просто банальным порталом, скажем… — глава Института лукаво прищурился, — скажем, отлетанием души. Твое тело оставалось в капсуле барокамеры замороженным, а червоточина времени бросала в эпохи твое подсознание. Для обитателей тех эпох ты был недоступен. Невидим. Но сам мог ощущать, видеть все, что там происходило в момент твоей переброски.
Игорь задумался:
— В той Революции, где я побывал, большевиками руководит не Ленин. Великий Октябрь свершил Калинин.
— Все верно. Эволюция пошла другим витком развития. Благодаря Александру, который остался вместо тебя в твоем времени, история сделала скачок в совершенно ином направлении. Но… ты, впрочем, не физик, вряд ли поймешь мои объяснения. Скажу одно, чтобы ты уяснил хотя бы суть. Помнишь зеленый туман над озером, где стоял лагерь Чингисхана? Тебя занесло туда барокамерой.
— Так я вроде как раз сейчас оттуда.
— Вот именно! Нам удалось! Понимаешь! Мы настигли твой саркофаг, когда он уже собирался швырнуть твое тело в какую-то новую эпоху.
— Куда?
— А черт его знает. Самописец показывает, что барокамера могла искать вектор Александра и во времена правления, скажем, Александра Македонского. Или искала бы модуляцию нашего инженера где-нибудь у Ивана Грозного. А может, чем черт не шутит, автоматика сканировала бы эпоху, когда распяли Христа. Она непредсказуема.
Степан Сергеевич поднялся, похлопав вернувшегося путешественника по плечу.
— Но, повторяю, нам удалось, наконец-то, захватить тебя в последнем прыжке барокамеры. Тот зеленый туман — наша последняя разработка Института. Фигурально выражаясь, он позволил нам притянуть магнитом твой саркофаг. Мы успели. Иначе, тебя бы опять швырнуло за горизонты событий — в жерло черной дыры. Теперь дело техники. Ты вернулся хоть и не в свой сорок третий год, но зато к нам назад. А это уже победа.
Игорь откашлялся. Он понял все. Сознание вернулось, а вместе с ним и реальность. Он снова в двадцать первом веке. Снова в стенах той лаборатории, из стен которой его отправляли в свой собственный тысяча девятьсот сорок третий год.
— С этим все ясно, — слабый голос еще выдавал его переброску. — А дальше-то что? Я ведь так по-прежнему и не попал в свое время. Сколько я тут отсутствовал?
— Ровно пять дней. Твой организм истощен. Все пять дней мы носились за тобой по эпохам. Сейчас отдыхай. Два — три дня тебе на восстановление сил.
— А потом?
— Если согласишься, попытаемся заново бросить тебя сквозь пространства в твой год. В разгар событий на Курской дуге.
— И снова автоматика даст сбой? И меня по-прежнему будет швырять по задворкам истории Земли?
— На этот раз мы позаботимся, чтобы автоматика сработала на вектор Александра. За эти пять дней, что тебя не было, моими сотрудниками были разработаны новые методы. Об этом не беспокойся. В этот раз модуляция должна найти Александра.
— И если найдет, я останусь в своем времени, а…
— А барокамера заберет Сашу сюда, — закончил Степан Сергеевич.
Собственно, для Игоря-летчика с этого мига наступили каникулы. Сотрудники Института принялись разбирать барокамеру по винтикам, ища причину столь нелепых сбоев автоматики.
Впереди старшего лейтенанта Мурманской авиации ждали дни отдыха.