Глава 13

1945 год. Январь.

Прорыв в Берлин.

Ее величество Судьба неуклонно и неотвратимо гнала нас с Борькой к столице Третьего рейха.

В суматохе боя мы потеряли ценного пленника. С чем мы приедем к Илье Федоровичу? С каким подарком? Я обещал ему сюрприз, причем, в глобальных масштабах. Ценнее оберштурмбанфюрера СС мог быть только кто-то из верхушки рейха. А вся верхушка засела в подземельях Берлина. Мой младший помощник бессильно пытался отыскать знакомую харю со шрамом — как он любил выражаться. Все было напрасно. Кругом туда и сюда сновало столько солдат, что двоилось в глазах не только от дыма. Кто-то постоянно присаживался на секунду рядом:

— Не ранены? Помощь нужна? — и бежал сразу дальше.

Раз-другой в небе проносились самолеты. Воздушная битва происходила уже над самим городом. Лишившись машины, искореженным хламом разбросанной в рытвинах взрывов, мы решили продвигаться пешком. Колонны наступающих войск шли прямиком на Берлин, и нам было сподручно примкнуть к любой части. Сопроводительные и временные документы нам любезно подготовил полковник Юрасов, отпуская вперед. У Борьки в кармане находилась солдатская книжка, у меня — что-то вроде мандата и пропуска с продовольственным аттестатом. При этом мы оба были в гражданской одежде, в связи с чем нас регулярно останавливали для проверок. В конце концов Борьке это не понравилось.

— Если еще раз остановят, пошлю всех к дьяволу! Или к Гитлеру. Один хрен.

— Ты забываешь, что мы не в военной одежде. Вот и косятся на нас подозрительно.

— Мне что, у себя на роже написать, что я не шпион? Какой раз уже «смершевцы» из контрразведки проверяют мои трусы — не спрятана ли там схема продвижения войск?

— Кипятишься, боец?

— А ты нет? Моя матушка-старушка всегда говорила в колхозе: «Прячь в трусы, Боренька, самое сокровенное…». И не то, что ты подумал.

Он хохотнул, но тотчас стал серьезным.

— Я-то ладно. С меня спросу, как с гуся вода. Охранять тебя и не ломать башку, что делать дальше. А вот с тебя спросят: Куда подевался ваш пленник, товарищ Александр такой-то? Как вы могли упустить столь ценный кадр?

Мне пришлось с ним согласиться. Радостная встреча с Ильей Федоровичем теперь оборачивалась неприятным конфузом. Да, упустили. Да, бежал. Да, не уберегли. Но так это было в пылу боя! Нас ведь тоже упустили караульные фельдмаршала Клейста, когда мы дали деру во время бомбежки берлинского госпиталя. Так неужели легендарный диверсант номер один упустил бы такую возможность?

С такими неутешительными мыслями я понуро шел следом за своим младшим другом. Тот ехидно совал кулак всякому, кто подшучивал над нами по поводу гражданской одежды. Иногда слышалось из проходящей колонны бойцов:

— О! Гляди-ка, Петруха! А эти двое заморышей чего тут делают?

Слышался гогот. Кто-то кричал с сарказмом:

— Небось, от мамкиной юбки только что оторвали. И пороху не нюхали. Автомат бы им в руки…

Солдаты, потешались, двигались дальше, а Борька рвал и метал, оглашая криком вдогонку:

— Я тебе харю намылю, салага! Сам ты пороху не нюхал. Я партизанил, когда ты еще мамкину сиську сосал!

И так далее. Одна колонна заменялась другой. Проходящие войска, хохоча, уступали место следующим колоннам, и все начиналось заново. Пару раз Борька даже бросался в гущу толпы, врезать кому-нибудь в зубы. Потом возвращался, сокрушенно оглядывая свою одежду, превратившуюся после боя с гитлерюгенд в сплошные лохмотья.

— Нет, лишенец, так не пойдет. Ты как хочешь, а я раздену сейчас кого-то из шутников. Зуб даю в натуре, не успеет даже пикнуть. И автомат отберу.

— А свой где дел? — потешался я мысленно.

— В воронку уронил. Не помнишь? Когда тот немецкий молокосос пальнул из фаустпатрона.

Мы уже миновали две штабные машины, когда нас остановили опять для проверки.

— А вот этому майору я точно дам в зубы! — процедил недовольно младший боец.

— А-атставить! — шикнул я. — Не видишь? Особист самый главный.

— Самый главный у них в Кремле сидит…

— Тихо! Сделай приветливой рожу.

К нам подошли. Представились. По бокам выросли два автоматчика в плащ-палатках и касках. На фуражке майора застыли замерзшие капли грязи со снегом. Ласковым взглядом, как мне показалось, осмотрел наше обмундирование.

— Откуда будете?

— Нас уже сто раз проверяли, товарищ майор! — выпалил я, прежде чем Борька сморозит всякую глупость. — Мы продвигаемся к Штабу фронта.

— Ого! Так уж и фронта? А почему не дивизии? Не корпуса? А сразу фронта?

— Нас там ожидают с важным донесением. Говорю же, сто раз проверяли.

— Ничего. Проверим сто первый. Попрошу документы!

Борька напрягся как сокол, готовый накинуться на воробья. Не знаю, питаются ли соколы воробьями, но мой младший боец готов был сожрать майора со всеми его потрохами.

Приняв от нас удостоверения, особист еще раз скептически оглядел нашу одежду.

— В Штаб фронта, говорите?

— Так точно. Мы не военные. Я вот — инженер. А это мой помощник.

— Что ж ваш помощник зубы так скалит? На меня, что ли?

— Никак нет, товарищ майор. Недавно вступили в бой с немецкими гитлерюгенд, вот и остался под впечатлениями.

— Ну-ну. С гитлерюгенд, значит. А это что? — повертел он в руках предписание от полковника Юрасова.

— Там указано, что нам необходимо оказывать всяческую помощь, товарищ майор, чтобы как можно скорее добраться до Штаба фронта.

— Посмотрим, посмотрим…

И тут Борька не выдержал. Прорвало, черт возьми!

— Чего там смотреть, бляха-муха? Надо — звоните Командующему. Он о нас знает. А нет — так и флаг вам в руки. Нам надо спешить.

Секунду помедлил, потом подмигнул:

— Не подкинете до Берлина? На машине своей? Там вам награду дадут. Зуб даю, в натуре…

Я опешил. И это старшему по званию? Особисту СМЕРШа? О, черт!

Майор вытаращил на незнакомца в гражданской одежде ошарашенный взгляд. Пролети сейчас над его головой бомбардировщик, он не заметил бы. У меня затряслись поджилки: Все! Как минимум гауптвахта до выяснения личности. Как максимум — стенка. Расстрел. Шпионы. Военный трибунал прямо на месте.

Майор уставился в лицо нахального типа. Борька ухмылялся своей глупой физиономией. Тракторист бывшего колхоза — что с такого возьмешь?

— Та-ак… — протянул особист. — Шутник, значит? А не боишься такое говорить старшему офицеру?

— Хуже расстрела не будет. А вам награду дадут. Точно говорю! Только доставьте нас к Штабу фронта.

— Мы и ехали туда на машине полковника Юрасова, — поспешил я добавить, пока Борька окончательно не похоронил нас обоих. — Но машина попала под обстрел. Водитель убит. Нас едва не взорвали. Видели три немецких «тигра», вон там, — махнул я рукой.

Майор проследил взглядом, куда я показывал. Хмыкнул. Обратился к нахалу:

— Полковника Юрасова я знаю лично. Если он подтвердит ваши полномочия, возьму вас в машину. Если ты набрехал — сразу к стенке.

— Рад стараться, вашбродие! — вытянулся в струнку младший боец. — Угостите папироской?

От такой наглости даже я слегка очумел. Дернул за рукав. Прошипел, пока майор выходил на связь с полковником:

— С ума сошел? Нас же закопают тут!

— Уже нет, — самодовольно кивнул он на рацию. — Конструкция ничего не напоминает, веселый- интересный? Глянь-ка. Не твоих рук дело?

Только сейчас я успел бросить взгляд на свое детище. Борька был прав. Особист пользовался моей разработкой, введенной в войска накануне нашего плена. Помнится, перед отъездом в штаб, когда нас поймали засадой в лесу, в войска ушла директива с новейшей технологией раций. Павел Данилович Гранин тогда отчитался Власику по телефону, что радисты осваивают новое средство связи. Потом нас взяли в плен, потом были катакомбы Берлина, побег, Герхард с Катей. Штутгарт, снова побег. Поезд, Скорцени. Контакт со штабом мы потеряли. У меня был пробел — ввели ли в войска мои разработки? И вот сейчас я увидел продукт своих собственных рук. Борька расплылся широкой улыбкой:

— А? Узнал свое детище? Помнишь, как вы с Граниным чертили всякие схемы? Потом Илья Федорович отправлял их в КБ, а там инженеры пускали эти коробочки на поток?

Нахлынула бездна воспоминаний. Вот мы сидим в какой-то избе, по-моему, уже в Германии. Или нет? Впрочем, не важно. Сидим под керосиновой лампой. Стол завален бумагами. Комната наполнена дымом махорки. За столом я, Павел Данилович, кто-то из конструкторов Бюро — может, Королёв или Яковлев. Илья Федорович на связи с Кремлем. Я передаю ему схемы раций, приборов ночного видения, оптических прицелов. Потом в войска внедряются разработки дронов, беспилотников, квадрокоптеров. Операция получает название «Красная Заря». Перед этим были и «Красные рои» и «Сталинские шершни» и «Сталинские удары» — что только не перебрали в уме. Остановились на «Красной Заре». Позднее этот код стал нашим, можно сказать, талисманом. Именно с помощью него мы узнали, что нас ищут по всем радиоволнам эфира. Сразу вспомнился Герхард с его аппаратом «Телефункен», когда мы под Новый год поймали закодированный текст, обращенный к нам. Услышав позывной: «Красная Заря», мы с Борькой поняли — нас ищут. О нас не забыли.

У меня навернулась слеза. Господи! Казалось, как давно это было! Сколько случилось всего! Скольких близких мы потеряли!

Майор, между тем, закончил разговаривать с полковником Юрасовым. Отдал рацию помощнику. Рядом стоящий лейтенант в форме СМЕРШа, козырнул:

— Что прикажете, товарищ командир?

— В машину. Обоих. На заднее сиденье. Сядешь с ними. А я на переднем.

И пожал мою руку. Борька оторопел.

— А мне пожать?

— Перебьешься, — пошутил вмиг подобревший чекист. — Уж больно нахальный ты тип.

— Тогда, хотя бы папироску мне в зубы. Чтобы дым пошел.

— В зубы получишь, если будешь пререкаться со старшим по званию. Полковник тоже не лестного мнения о тебе. Слишком развязный ты, как для солдата.

— А вот и мимо. Я партизанил, когда Саня привлек меня в свой штат, — кивнул на меня. — И если бы не я, спасший его из рук нацистов, не видать бы вам теперь вот этой рации, — ткнул пальцем в устройство на портупее майора.

Тот уставился на наглую рожу. Перевел непонимающий взгляд на меня.

— Долгая история, — махнул я рукой. — Не слушайте. Парень тронулся умом, попав под обстрел фаустпатронами.

А сам, толкнув в бок, прошипел:

— Очумел? Хочешь, чтобы меня, как секретного разработчика, знали в лицо?

Младший помощник тотчас понял свой промах.

— Мать моя бесценная старушка! — заорал весело, отвлекая чекиста от подозрительных мыслей. — Мы же снова в Берлин возвращаемся, лишенец! Сколько нас там не было, колхозный трактор мне в задницу? А?

Чекист покрутил пальцем у виска. Машина, взвыв глухим рокотом, двинулась по дороге, огибая колонны войск. На Берлин главным образом двигалась техника. Месила грязь со снегом дальнобойная артиллерия. Кругом раздавались команды, чадили походные кухни, пахло кашей на прожаренном сале. Несколько эшелонов разгружались вдали с железнодорожных платформ. Все кипело, бурлило, двигалось в одном направлении. Как назло, в небе завязался воздушный бой.

— Не везет нам с военным транспортом, лишенец, — заметил Борька, когда, отделившись от группы «мессеров», в нашу сторону устремилась тень самолета. Я успел разглядеть кресты на фюзеляже, а Борька уже что есть мочи орал:

— Вот хрень собачья! Опять подобьют!

И, навалившись на заднем сиденье, прикрыл меня своим телом. А ведь верно, — мелькнуло в мозгу, — как только мы садимся в штабную машину, нас всегда атакуют. Сколько раз уже было? Сначала в Карелии. Потом в Польше. Теперь вот в Германии. И Семена я потерял при атаке из воздуха.

Раздался стремительный свист. Машину швырнуло к канаве. Над крышей промчался вихрь смерти, поливая свинцовым огнем. Майор на переднем сиденье сжался в комок, похожий на позу эмбриона. Водитель лихорадочно выкрутил руль, стараясь выровнять корпус машины. Заработали справа зенитки. Сквозь окно я успел разглядеть, как за «мессером» устремился наш «ишачок» — так называли в быту модель И-16. Но куда ему было тягаться с прославленным асом геринговских «бубновых тузов»? Сразу бросалось в глаза, что наш летчик безнадежно отстал.

— Ща по нам долбанет! — орал Борька, вдавливая меня в сиденье. — Не трепыхайся, лишенец, я за тебя отвечаю!

Трассирующая полоса прошила бок соседней машины. Не знаю, целился ли немецкий пилот в нас, или мишенью был грузовик с отдельным взводом солдат, но очередь скосила всех, кто сидел в кузове. «Мессер» пошел к развороту, когда из воздушной ямы к нему спикировал наш Ла-5. Эту машину я знал хорошо. Конструктор Семен Алексеевич Лавочкин иногда заглядывал к нам в КБ, делясь со мной своими разработками.

— Пригнуться! — крикнул с переднего сиденья майор. — Теперь и я за вас отвечаю, пока не доставлю в Штаб фронта.

Машину несло по разбитой дороге. Откуда взялось звено «юнкерсов» я не заметил. Корпус кидало в разные стороны, на меня навалился Борька, а снаружи слышались взрывы. Еще одно звено немецких асов вывалилось из воздушной ямы, где вели бой сразу несколько эскадрильей противника. Громыхнув впереди, земля вздыбилась, швыряя комья перемешанной грязи со снегом прямо в лобовое стекло. Нас крутануло на месте. Скрежет металла резко полоснул прямо в ухо. Я почти оглох, когда рядом разорвалась авиабомба. Неимоверной силы взрыв подкинул машину, а две «тридцатьчетверки» сбоку полыхнули огнем по броне. Впереди шедший грузовик раскололся на две половины. Плазменный шар, вздувшись, окутал кабину. Сидящие в кузове люди превратились в настоящие факелы. Все произошло за секунды.

— Подбили! — захрипел, отплевываясь, мой младший помощник. — Врезали фрицу по яйцам!

В тот миг, когда машина на долю секунды замерла, я успел разглядеть, как к «юнкерсам» рванули наши Ил-2. Поливая огнем их хвосты, тут же настигли, превращая фюзеляжи с крестами в мясной фарш — ведь в кабинах сидели и летчики. И вся эта перемешанная в мясорубке масса железа с человеческой плотью, исторгая дым, рухнула вниз. Одно крыло «юнкерса», оставляя за собой огненный след, рухнуло прямо на нашу кабину.

ГРА-А-АХХХ! — это отлетели шасси. Самолет врезался носом в снежную грязь. Рвануло взрывом. Нас с Борькой и лейтенантом, помощником майора, швырнуло к дверям. Заднее сиденье превратилось в мочалку, прошитое сразу двумя пулеметными трассами пуль. Обошлось без ранений. Машина застряла.

Прошло пару минут, когда воздушный бой ушел в сторону. Повсюду, внизу, на дорогах, стали расчищать последствия налета. В санитарный транспорт грузили раненых и убитых. Если учесть весь масштаб боя, наша машина отделалась, можно сказать, легким испугом. Двигатель не задело. Две полосы пулеметных трасс прочертили двери салона. Пострадало заднее сиденье, но мы уцелели. Спустя полчаса, оказав друг другу медицинскую помощь, мы снова двигались в потоке наступающих войск. Зенитки утихли. Штурмовики отогнали «бубновый тузов» в сторону захода солнца. Еще полчаса ушло на восстановление нервов. Могло быть и хуже. Пару раз останавливались в общем потоке. Шофер делал осмотр мотора. Чекист с лейтенантом выходили к офицерам, отдать распоряжения. Поврежденную налетом дорогу оставили сзади. Впереди наводили мосты. Когда, подкрепившись солдатским пайком, вновь забрались на заднее сиденье, Борька заявил во весь голос:

— Когда-нибудь стану летчиком, зуб даю в натуре. А чё? Летай себе в воздухе. Надоело пешком ходить.

И мечтательно уставился в окно. Майор, хмыкнул, отвернувшись на переднем сиденье. Отдал приказ выдвигаться.

Таким образом, мы и оказались в машине СМЕРШа. Кто же знал, что этот самый майор три дня назад взял под арест подозрительного незнакомца, тоже в гражданской одежде? Кто же знал, что сейчас этот незнакомец томился в одном из подвалов, ожидая более тщательной проверки? А может, приговора?

И кто же знал, наконец, что этим незнакомцем был тот самый летчик Мурманской авиации, присланный в августе сорок третьего года на Курскую дугу получать новые самолеты. Тот самый Игорь-пилот, побывавший в различных эпохах, начиная от Ледникового периода с неандертальцами и кончая триасом с динозаврами!

Пока мы ехали в машине майора, арестовавшего Игоря, тот томился в подвале. Его маркер искал мою модуляцию по всем фронтам. И волею судьбы, а может быть Провидения, два маркера теперь начали постепенно сближаться. Однако ни я, ни Борька, да и никто другой на планете, разумеется, об этом не знали. Зато одно теперь было точно: барокамера все-таки отыскала мою модуляцию в вихре бушующей войны. Два маркера — мой личный и Игоря — неуклонно и неотвратимо приближались навстречу друг другу. Но ни он, ни я, совершенно не чувствовали никаких изменений в своих организмах.

Все было еще впереди…

Загрузка...