Военный инженер товарища Сталина 3

Глава 11

1945 год. Январь.

— Ясно, — вздохнул Игорь. — Ясно, что ни черта не ясно. Ладно, мне не впервой. Бывал и в Древнем Риме и в Ледниковом периоде. Общался с неандертальцами и даже с самой Екатериной Великой! Так что вашему Сане скажу все, что вы передали.

— Тогда, что? — смахнул вторично слезу добродушный Степан Сергеевич. — Тогда, вперед?

Вспышка. Круговерть. Мигание сенсоров. Прокол пространства. Вихри магнитных бурь. Обрыв сознания. Пилот сорок третьего года провалился в пустоту. Ноль в квадрате. Его атомы понеслись сквозь червоточину времени.

Занавес…

А потом была пустота. Как выбрался из черной дыры — не помнил. Вся обшивка барокамеры подверглась налету какой-то непонятной субстанции. Где носило капсулу, в каких магнитных полях побывала, старшему лейтенанту было неизвестно. Автоматика, включив режим самописца, доложила механическим голосом:

— Точка прибытия согласована с протоколом. Год тысяча девятьсот сорок пятый. Январь-месяц.

На дисплее высветилась дата, час прибытия, минуты, секунды. Дальше шла характеристика состояния воздуха, плотность, содержание кислорода и прочие наружные показатели атмосферы. По боковым панелям змеились неоновые графики температуры тела, давления, сердцебиения. Игорь открыл глаза. Первой внятной мыслью сразу нахлынуло: «Черт возьми! Все-таки сорок пятый год. Почему не сорок третий, куда он должен был вернуться по расчетам Степана Сергеевича? Опять сбой автопилота? Снова попал не туда, куда требуется?».

Пилот Мурманской авиации сел в ложементе, протирая глаза. И куда теперь? Его должно было выбросить среди костров спящего лагеря, в разгар ночи. А сейчас что, позвольте?

Откинулся автоматикой люк. Игорь выбрался наружу, сразу отступив в сторону от греха подальше. Тотчас портал времени окутался мезонным облаком, вспыхнул, заставив зажмуриться. А когда Игорь, уже по привычке, открыл глаза — барокамеры не было. Мигнула точка сингулярности: червоточина пошла гулять по эпохам. Так, во всяком случае, представлял положение вещей летчик сорок третьего года. Если все будет происходить как и прежде, то саркофаг вернется за ним. Непременно вернется — ведь такое бывало всегда.

Обвел взглядом местность. Итак…

Год сорок пятый, судя по данным самописца. И куда, в какую локацию его занесло в этот раз?

Обводя взглядом горизонт, подмечая малейшие детали, старлей с сарказмом вспомнил слова Степана Сергеевича. Тот уверял на прощанье, что автоматика в этот раз сработает безотказно — ведь работала же на крысах с собаками? Его, летчика, должно забросить ровно в тот день, откуда он прибыл. Почти в ту же минуту. Ни Борис с Алексеем, ни Александр, ни другие бойцы у костра, ничего не должны были заметить. Отлучился по нужде — вернулся назад. Продолжали курить, спать, готовиться к завтрашнему походу на Запад, выходя из Курской области. А вместо этого — год сорок пятый…

— Черт бы вас всех побрал с вашей автоматикой! — обозлился Игорь.

Проверил карманы, портупею, планшетку. Все сохранилось на месте. Даже фотография с женой и дочуркой не пострадала при переброске. Спички, фонарик. Не сохранились лишь сувениры из прежних эпох. Табакерка от Императрицы, портсигар от Василия Джугашвили…

Такие реликтовые вещи червоточина, вероятно, поглощала в своей черной дыре.

— И куда нам теперь? — по обыкновению спросил сам себя. Он уже давно привык разговаривать сам с собой — еще с тех пор, как попал в одиночестве к неандертальцам в Ледниковый период.

Перед ним простирались поля. Судя по почве — европейской части России. Чуть в стороне, за леском, виднелись крыши деревни. Из труб шел дым. Бил ощутимо морозец, ведь самописец за бортом показал январь-месяц. Хорошо, что на нем сохранилась его прежняя амуниция — та, в которой он прибыл на Курскую дугу сорок третьего года. Его новый знакомый Борька тогда потешался: сентябрь — а старший лейтенант с его эскадрильей, прибывшей из Мурманска, одеты в теплые меховые куртки. На ногах унты. На головах шлемофоны.

Сейчас, в этой одежде, он прибыл сюда.

Сюда. Но, куда?

Часов не было. Компаса тоже. Задрав голову, взглянул в небо. Оно было хмурым, без солнца. Идти предстояло в деревню. Если барокамера по каким-то причинам забросила его в сорок пятый год, настроенная на вектор Александра, то, вероятно, тот тоже находится уже в этом году.

— И что же выходит? — спросил сам себя Игорь. — Тот Саня из будущего, которого я оставил в сорок третьем году, обитает в моем времени уже почти два года?

Летчику внезапно стало жалко инженера Института технических разработок. Там, в двадцать первом веке, у него осталась семья, быт, работа, налаженная жизнь и друзья. А он застрял в нынешнем времени. Портал червоточины никак не мог отыскать среди бездны эпох его вектор модуляции. Каждый маркер был уникальным. Каждый вектор — персональным. Поэтому их были миллиарды и миллиарды. Если судить по расчетам аналитиков Степана Сергеевича, то за ВСЮ историю эволюции человека разумного Homo Sapiens, на планете сменилось около ста сорока тысяч поколений. Иными словами, на Земле во все времена, начиная от первого Человека разумного, жило, обитало и умирало примерно 109 миллиардов людей! Игорь даже ужаснулся от такой цифры. Сто девять миллиардов! Рождалось, жило, размножалось, умирало, кануло в Лету. И у всех и у каждого были свои персональные маркеры. Тут, как объяснял Степан Сергеевич, дело уже обстояло в области физики. Игорь тогда ни черта не понял. Судя по всему, старик Эйнштейн тоже бы запутался в таких модуляциях. Сейчас выяснилось одно. Кратко. В двух словах. Если червоточина закинула его в сорок пятый год, настроенная на вектор Александра, то и он, сам хозяин маркера, должен теперь быть в этом году.

— Видишь, как просто? — спросил сам себя. — И не надо никаких Эйнштейнов. Будем искать и спрашивать. Наводить справки. Прежде всего — в какую часть страны я попал?

Он уже вышел из леса на утоптанную лошадями колею. Несколько домиков с соломенными крышами выстроились в своей захудалой нищете. Кругом тихо, словно в гробу.

Неужели так далеко ушел фронт в сорок пятом? — мелькнуло в мозгу. — Похоже, здесь давно уже никто не бомбил, не разрушал. Все девственно чисто, словно и не коснулась война.

Под ногами действительно не было воронок от взрывов. Деревья стояли нетронутыми. Пахло морозцем — но не гарью сражений. Подойдя к первому забору, решительно стукнул кулаком. Легкий снег под унтами не выдал своим скрипом, так как собака только сейчас издала глухой лай. Старый облезлый пес вылез из будки. Гавкнул. Зевнул. Опустил сморщенный хвост.

— Хозяева! Есть кто? Мне бы водицы напиться.

Сарай, за ним изба. Крыльцо прохудившееся. Красный флаг свисает с карниза. Окна закрыты ставнями. Скрипнула дверь. На крыльцо вышел старик. Старик как старик — таких всегда много в поселках. Явно тут колхозом не пахнет, — мысленно сделала вывод пилот. Старик уставился на форму советского летчика. Поморгал глазами. Нерешительно цыкнул псу. Тот притих, забравшись обратно в конуру.

— Тебе чего, сынок?

— Водицы бы мне, отец.

Как спросить у древнего деда, куда его, Игоря, сейчас занесло? В какую часть страны? Судя по деревьям и избам — вроде бы в европейскую часть. Не за Урал же! Не в Алтай или Хабаровск на Дальнем Востоке?

Покряхтывая, озираясь на форму пилота, старик пригласил жестом внутрь избы.

— Ты сам будешь? Или с этим… как его… экипажем?

Игорь понял, что придется врать напропалую. Чем убедительнее, тем легче будет ввести в заблуждение.

— Экипаж остался у самолета. Горючее закончилось, вот и вынуждены были совершить посадку.

— Где?

— А вон, за твоим лесом — вон там, — махнул рукой. — Лес-то твой, поди?

— Наш. Общий.

Провел гостя внутрь. В горнице — стол, лавка, шкаф с посудой. На бревенчатых стенах иконы. На столе самовар. Окна закрыты снаружи ставнями, но сумрачный свет пробивался сквозь щели. Из комнаты вышла старуха, вытирая о платок руки. Бросила любопытный взгляд на одежду пилота. Ни страха, ни паники, ни смятения — лишь любопытство. При взгляде на самовар у Игоря заработал в груди холодильник — жутко захотелось чего-то горячего.

Усадили на лавку. Разувать унты не пришлось. Поставили чашку чая. Краюха хлеба с сыром. Варенье. Завязался разговор. Хозяйка с удивлением узнала, что пилот советской авиации совершил здесь вынужденную посадку. Слово за слово, подливая чай, ответила:

— Давно у нас самолеты тут не летали. Поди, с год уже. Как войска ушли гнать немца на запад, так, почитай, и не было тут никого. Ты первый, сынок. Год уже, как не видели военных в форме.

— А что за место-то, матушка? — следовало соблюдать осторожность, чтобы крестьянский люд не посадил тебя на вилы.

— Место-то? А ты что, не знаешь, поди? У вас же всякие приборы есть, карты…

— Сбились мы с курса. Приборы сломались. А карта показывает, что приземлились мы в…

Игорь в ожидании сделал паузу, притворяясь, что подыскивает слова.

— В…

— В Смоленской области, — пришел на выручку дед. — Ты, сынок, считай, у границы с Белоруссией. Дальше идет Могилевская область.

Сразу как камень с души. Так вот, куда его занесло! Почти в Беловежскую пущу! И год сорок пятый. Понятно, что немца погнали на Запад, и в этом захудалом селе уже целый год не видели форму солдат. Все войска, очевидно, уже где-то в Венгрии. А может, в Германии — чем черт не шутит?

Игорь, разумеется, не знал, что Советский фронт в эти дни уже вплотную окружил кольцом столицу Третьего рейха. И где-то там, в том плотном кольце, находится предмет его поисков. То есть не сам предмет, а вполне живой человек: Александр. Саня. Инженер двадцать первого века.

Еще немного посидели. Игорь стал торопиться. Узнал, что в селе телефона нет, но в районный центр как раз сегодня должна поехать полуторка. Старик вывел гостя на улицу. К летчику тотчас сбежалась вся ребятня деревушки. Из окон выглядывал люд. Объяснив хозяевам, что срочно едет в районный центр за запчастями, он попрощался. Водитель оказался почти мальчишкой — лет семнадцати. Остальных, старших по возрасту, поглотила война.

— Партизанил? — сразу спросил Игорь, влезая в кабину.

— Бывало. А вы из какой эскадрильи?

Тут надо быть еще осторожнее, — мысленно подготовил летчик себя. — Если пацан был в партизанах, это тебе не дед с бабкой. Впрочем, а отчего не сказать правду? Он, ведь, старший лейтенант авиации, действительно прибыл тогда, в сорок третьем году на Курскую дугу, получать новые самолеты.

Так и сказал:

— Мы, братец, мой, из Мурманской авиации. Дублирующий, так сказать, состав. Осваиваем новые машины, чтобы пополнить фронт. Кстати, как у вас тут слухи в деревне? Далеко продвинулась линия фронта? Что говорят соседи?

— А что говорят? У нас радиоточка есть в клубе. Слушаем репродуктор. Наши войска на днях возьмут Берлин.

Значит, фронт уже в Германии! — поздравил Игорь себя.

Дальше разговор шел по душам. Парня устроило, что летчик был из Северной дислокации. Курили, делились воспоминаниями. Водителем он оказался отменным. Рассказал, как партизанил в лесах под Смоленском. Дорога вела прямо в центр. Вскоре показались двухэтажные кирпичные строения. Попрощавшись, Игорь направился в здание райцентра. Полуторка поехала получать пустую тару для дойных коров. Больше старлей парня не видел. Здесь, у границ с Белоруссией, Игорь начал свою долгую, полную приключений эпопею, которая должна была закончиться соприкосновением двух маркеров — его и инженера двадцать первого века. Оформив необходимые сопроводительные путевки — благо документы у него сохранились в офицерской планшетке — спустя два дня, Игорь уже летел самолетом к рубежам своей Родины.

Начиналась Польша…

Что тянуло пилота в сторону фронта, кроме чувства долга и веры в Победу, он стал подозревать еще в гостях у деревенских жителей. Что-то зыбкое, до конца неосознанное, но расчетливое до математической точности, постоянно внушало своим подсознанием: «Тебе надо туда. Только туда. Нигде не задерживайся, не уходи в сторону. Только к Берлину…».

Голос, казалось, шептал. Был настойчив и непреклонен. Советский летчик не верил в мистическую силу, какая бывает на уровне детских сказок. Но эта сила, обходя все физические законы, тянула и тянула к себе. Маркер то был или модуляция Саши — того инженера из будущего — Игорь не знал. Разумеется, он стремился как можно быстрее попасть на фронт, объявиться, получить самолет и начать расправляться с нацистами. Разумеется, его тянул патриотический позыв за свою Родину, но тут было еще что-то другое — неуловимое, странное…

Почему именно в том направлении он просил лететь своих коллег по эскадрильи? Почему бессознательно выбрал именно этот маршрут? Его будто притягивало магнитом к какой-то определенной точке — тянуло, манило, настойчиво звало.

Пролетев за сутки до границы с Германией, он высадился на запасном аэродроме, где уже давно хозяйничали советские войска. Везде, где возникала возможность, наводил справки о своей летной части.

— Ваш авиаполк, номер такой-то, давно переформирован в новое воздушное соединение под номером таким-то, — отвечали ему с удивлением, что командир звена не знает, где его экипажи. Приходилось ограничиваться лаконичным:

— Был в госпитале. Потерял связь. Теперь догоняю.

Несколько раз его подвергали проверкам. Не обошлось без вездесущего СМЕРШа. Любопытный майор, пристально изучал документы. Игорь не учел одного: он выпал из своего времени почти на два года. Сейчас был январь сорок пятого. В его карточках продуктового довольствия был пробел явный пробел. Плюс отсутствовали санитарные выписки. Плюс… да много чего не хватало. Если посудить, то перед майором сейчас возник человек ниоткуда. Последние штампы с печатями датировались сентябрем сорок третьего года. На картах в планшетке были обозначены военные действия Курской битвы. Отдельной локацией обозначались маршруты полетов над Прохоровкой.

— А она у нас, милейший, закончилась двадцать третьего августа, — хитро сверлил его глазами особист. — Мы проверили вашу фамилию, звание, номер части. Все сходится. И фотография есть — мы сличали. И сослуживцев вы пофамильно перечислили, и цель переброски в Курскую область в сентябре сорок третьего. Все верно, кроме одного.

Майор приблизил лицо, отчего воздух пропитался густым перегаром. Игорь сидел на стуле, в глаза светила лампа, за спиной стояли два караульных. Это был первый допрос.

— Все сходится, — повторил майор контрразведки. — Кроме главной детали. — И отчеканил зловеще, переходя на устрашающий шепот. — Где вы все это время пропадали?

Фразу «все это время» он выделил голосовым ударением. Ткнул пальцем в командирскую книжку, где после дат сорок третьего года ничего не прописано. Вперил пытливый взгляд в летчика. Игоря смущали погоны — он к ним еще не привык. В его сорок третьем году их только начинали вводить в обиход. Когда он прибыл в расположение армий Воронежского фронта, половина воинских частей только принимало погоны. Но дело даже не в этом. Майор ему просто не верил. Перед особистом сидел здоровый во всех отношениях офицер авиации, без всяких ранений, утверждающий, что провалялся в госпитале почти два года.

— Сейчас вы должны предъявить доказательства, — почти заискивающе настаивал майор. — Где ваши зажившие швы? Где следы ранений? Где шрамы от операций?

Игорь с прискорбием понял, что попал в ловушку. Когда он был под Прохоровкой, когда сидел у костра с Борисом, Саней и Лешкой, он еще не слышал о зверствах особых отделов. Они шли за войсками сзади, создавая «пятую колонну». Но когда Игорь попал в Институт к Степану Сергеевичу и познакомился с интернетом, он узнал много чего. Ох, как много! Почти везде с термином «Особый отдел» фигурировали допросы, пытки, насилия, а в конце еще и расстрелы. И теперь, понимая, что оказался в той самой ловушке, он — пилот советской авиации — стал ждать расправы.

И она наступила…

Первый допрос прошел без побоев. Его еще не пытали. Но слово «шпион» уже прочно закрепилось за неизвестным никому летчиком. По документам, если быть точным, он, разумеется, числился в авиации сорок третьего года. Но там стояла пометка: «Пропал без вести в сентябре близ боевых действий под Прохоровкой». Все предельно ясно и точно. Потом его часть была расформирована и вошла в другое соединение наступающего эшелона. Нити оборвались. Где сейчас его сослуживцы, кто остался в живых? — он не имел представления. А искать по наступающим фронтам майор не счел нужным. Как пить дать, перед ним самый настоящий шпион абвера.

— В камеру его! — приказал майор на второй день допросов.

Это происходило уже на территории освобожденной Германии. В арьергарде наступающих на Берлин эшелонов Игорь впервые столкнулся с камерами заключения. Формально выражаясь, это были и не камеры вовсе. Части русских и союзных войск постоянно двигались, так что СМЕРШу приходилось довольствоваться разными помещениями. В этот раз его бросили в подвал какой-то немецкой усадьбы, где когда-то хранилось бочковое вино. Запах стоял тошнотворный. Вина, как и следовало ожидать, уже давно не было, зато под ногами шмыгали крысы.

Как ни странно, но Игоря могло спасти теперь только одно. А именно…

Возвращение за ним барокамеры.