Военный инженер товарища Сталина 3

Глава 10

1945 год. 12 января.

На подступах к Берлину.

Радостный хохот Борьки, дерганье паровоза — состав тронулся. Спустя час или два, сквозь прорехи сознания, я услышал бой церковных часов. Мы въехали в какой-то населенный пункт. Дальше только черная бездна. Я провалился в небытие.

… Прошло три дня с момента нашей поездки на поезде. В тот день меня привели в чувство сразу, как только состав остановился на перроне. Название городка по-немецки не помню, но в памяти остались его церкви с колокольным звоном. Еще почему-то всплывала в сознании отощавшая собака, которую подкармливали советские солдаты. После стольких дней мытарств среди немецких войск, родная русская речь настолько врезалась мне в память в эти первые дни вызволения из плена, что на глазах выступали слезы. Мой юный друг реагировал по-своему.

— Я Борька! — орал он от радости, хлопая солдат по плечу. — Был партизаном. Потом видел Бормана — вот как тебя сейчас! — тискал в объятьях бойца. — Зуб даю, в натуре! Не веришь?

Колонны русских войск шли на Берлин. Кто-то останавливался, слушал геройского парня. Кто-то хмыкал и крутил у виска. Кто-то делился махоркой. А Борька орал во весь голос:

— Бежали от фельдмаршала Клейста вон с тем Саней! — махал рукой на меня. — Затем спали у белого рояля в Берлине. Подобрали подпольщики. А вот этот — показывал на Скорцени, держа под локоть как лучшего друга, — примкнул к нам в Штутгарте. Переводчик, короче. Не веришь, бродяга? — тащил зазевавшегося солдата к себе. — Я, чтоб тебе ногу в печенку, между прочим, и Гиммлера видел. Нас в рейхсканцелярию в тот день затащили. Дай спирта хлебнуть! — и, сделав глоток из фляги оторопевшего солдата, мчался к другому. И к третьему. К пятому. Повсюду, где его окружали наступающие бойцы, он представлял человека со шрамом как своего переводчика. Давясь хохотом, я наблюдал, как Скорцени покорно, словно домашний питомец, плетется за Борькой. Мне импонировала его честность. Немец ни разу не сделал попытки сбежать. Да, собственно, и бежать было некуда. Прорыв линии обороны немецкого защитного эшелона все больше расширялся, захватывая все новые и новые области Германии. Кругом дымила и ревела техника. Обоз шел за обозом. Штабные машины, пушки, лазареты, «катюши» под брезентом на железнодорожных платформах — вся эта грандиозная масса шла на Берлин. Танки, бронетранспортеры, грузовики с пехотой, кони, люди — все смешалось как в том стихотворении «Бородино». В небе проносились эскадрильи самолетов. Один раз мне показалось, как под днищем промчавшегося вверху штурмовика, была прикреплена корзина. Та самая моя разработка, что мы из своего КБ вводили в войска. Помнится, Борька тоже заметил. Свистнул во все горло:

— Саня! Лишенец! Смотри — твои «сталинские шершни» пошли на Берлин!

Скорцени при этом бросил на меня незаметный внимательный взгляд. Он давно уже понял, что я и есть тот секретный конструктор Советского фронта, которого скрывало командование от глаз противника. Мало того, обо мне пока еще не знали и наши союзники. Уже два раза за эти три дня я выходил на связь со штабом фронта. Принявший меня полковник Юрасов сразу смекнул, что его солдаты освободили из поезда каких-то важных птиц высокого полета. Предоставил нам походную палатку. Дал двух караульных. Прикрепил помощника-гида и поставил на довольствие. С его частью мы должны были подойти к стенам Берлина через два дня. Там уже нас поджидал Илья Федорович.

— Здорова, Данилович! — орал в микрофон от радости Борька, приветствуя, наконец, своего закадычного друга — майора Гранина. Павел Данилович на том конце связи всхлипывал:

— Ох, и чертяка ты! Как твоя задница? — имел он ввиду героическое ранение Борьки. — Не отморозил там, в руинах Берлина?

— Мы уток жарили и под белым роялем спали, — взахлеб рассказывал младший боец свои впечатления. — Мать моя, бесценная старушка! Видел бы ты, как нас с Саней таскали туда-сюда по Берлину. А я, как колобок — и от Клейста ушел, и от Бормана, и от Гиммлера. Вот, мой веселый интересный не даст соврать, — пихал он меня к рации.

— Саша, вы как? — прослезился на том конце связи Гранин. — Мы тут без вас столько дел натворили! — и всхлипывал по-детски.

У меня самого выступали слезы. Родной мой майор! Милый Павел Данилович! Это же он съел тогда документы, когда, упав с парашютами на землю из подбитого самолета, мы оказались в плену у нацистов. А Борька, воевавший тогда в партизанах, как раз спас нас от неминуемой смерти.

— Ну-ну, — успокаивал я Гранина, — скоро увидимся, Павел Данилович. — Полковник Юрасов обещал довести нас со своими войсками прямо к стенам столицы. Там и встретимся. Как там Илья Федорович?

— Да вот он, рядом со мной. Вырывает у меня микрофон.

— Саша… — послышался голос куратора проекта. — Как здорово, что мы вас нашли. Наконец-то! И это после стольких недель! — голос моего начальника дрожал от избытка чувств.

— А мы не одни, товарищ член Военного совета фронта, — после взаимных приветствий решил я огорошить его невероятной новостью. — Имеем для вас несказанный подарок! Как встретимся, вы обомлеете!

— Что может меня удивить больше, как ни вы — здоровые и живые?

— Погодите. Увидите! — загадочно намекнул я. — Такая птица к вам в руки еще не попадала. Это будет настоящим сюрпризом.

Рядом стоящий Скорцени, подтянулся, выпрямив осанку благородного офицера. Речь шла о нем, разумеется.

— Что передать товарищу Власику? — напоследок спросил Илья Федорович, имея в виду, что мой добрый и верный ангел-хранитель по-прежнему печется о нас с Борькой. В лице сурового начальника личной охраны Сталина мы обрели настоящего друга-защитника. Именно он первым поверил в меня, когда я впервые был представлен вождю. Именно Власик спас от рук вездесущего Берии. Именно он познакомил с сыном вождя — Василием. И только он мог сделать все возможное, чтобы я продолжал работать и дальше.

Господи! А как хотелось домой! Уже третий год я застрял в этом, чужеродном для меня измерении. В том, моем собственном времени, подрастает дочурка. Жена продолжает ходить на работу, по вечерам украдкой стирая слезу — куда же пропал ее муж в момент испытания барокамеры в его Институте?

— Передайте Николаю Сидоровичу, что мы с Борисом бескрайне ценим его заботу. Как только вернемся, я в полном его распоряжении.

— Он спрашивал, как там обстановка в Имперской канцелярии, когда вас приводили туда?

— Эвакуируются, паршивцы! — хохотнув, вставил Борька, толкнув в бок Скорцени. — Выносят картины, бюсты фюрера, даже люстры снимают. Гитлер капут, одним словом.

— Ясно. А сам Борман? Он как?

— Держится, — это уже я ответил. — Как, впрочем, и Гиммлер. Но нас потом сразу вывели. Усадили в машину фельдмаршала Клейста.

— А мы дали дёру! — вставил радостно Борька. Потом погрустнел. — Нас приютили подпольщики. И Катя погибла на вокзале в Штутгарте, — бросил злобный взгляд на Скорцени.

Надо отдать должное оберштурмбаннфюреру. Он смирился с участью пленника, как это подобает настоящему офицеру. Во время сеанса связи ни разу не дал повода усомниться в своих, как мне казалось, благородных побуждениях. Но ведь это Скорцени, черт возьми! Лучший диверсант всех времен и народов. Любимец всесильного фюрера! Если он и вел двойную игру, то, надо полагать, весьма и весьма успешно. Время покажет. Сейчас в наших руках был такой сногсшибательный козырь, что ему мог позавидовать любой диктатор. И сюрприз для Ильи Федоровича и подарок Власику в одном лице.

— Будем ждать вас в штабе фронта, — закончил связь куратор проекта «Красная Заря», прощаясь с нами. — Передайте полковнику Юрасову особую благодарность от всего штаба фронта.

Благодарность мы передали. А уже на следующий день катили в штабной машине к Берлину. Повсюду с разных сторон гремели взрывы обеих артиллерий противников. Ночью особенно ярко светились трассирующими стрелами снаряды «катюш». С воем и грохотом, сплошной канонадой, летящие огненные смерчи оглашали окрестности, закладывая уши. Скрипели повозки. Наводили мосты. Пылали жаром походные кухни. Лазареты отправляли в тыл раненых бойцов. Все ближе и ближе мы ощущали дыхание глобального масштабного боя. Все чаще вздымались в небо ракеты атак наступлений. Все ближе чувствовалось дыхание грандиозной битвы у стен столицы. Особенно радовался Борька. Толкал все время немца в бок:

— А? Паршивец со шрамом? Это тебе не твоя канцелярия. Тут наши бойцы уже колошматят вашу столицу! Всего январь сорок пятого на носу, а мы уже у вас в гостях. А вы где, спросишь ты? А я отвечу — в полной и безоговорочной… жопе!

Радости молодого бойца не было предела. И если бы не тактичная выдержка немца, Борька уже давно получил бы в зубы. Но Скорцени держался. Он понимал, что только своим усердием, а, возможно, и тесным сотрудничеством, сможет завоевать доверие советского командования.

…И вот он — грозный, суровый горизонт событий! Выехав рано утром из пригородной деревни, мы уже к полудню увидели стелющийся дым. Канонада настолько усилилась, что впору было обращаться к врачу. Закладывало грохотом барабанные перепонки. Дрожала земля. К вечеру, когда штабная машина миновала очередную переправу над рекой, в составе наступающих колонн мы въехали в последнюю деревню, граничащую с пригородами столицы. Отсюда красное пылающее зарево взрывов было особенно ярко. Советские танки уже прорвали внешний эшелон обороны. Мы с Борькой, по ясным причинам, разумеется, не знали, что два дня назад, в одном из районов пригорода, Илья Федорович с майором Граниным едва не впечатались машиной в немецкого «тигра». В тот день они слегка испугались, но вернулись назад. Зато удалось увидеть белые флаги на окнах домов.

Сейчас, подъезжая к столице Тысячелетнего рейха, я все больше ощущал ее предсмертное дыхание. С запада на Берлин шли союзники. При разговоре с Ильей Федоровичем я узнал, что старшим по защите города выдвинут Геббельс. Настроив рацию на волну немцев, мы услышали его пропаганду. Скорцени, сидящий рядом и куривший египетский табак из своего знаменитого портсигара, любезно переводил:

«Доблестные защитники германской нации! Знайте, великий фюрер не покинул столицу — он с нами! С нашим народом! Скоро к нам на помощь придет армия Венка. Завтра мы применим секретное оружие Возмездия! Такого триумфа еще не видала история! Мы вернем себе всю доблесть германской нации! С нами фюрер! Он не скрылся, как где-то просачиваются слухи. Он поставил меня дать отпор нашим противникам. Да здравствует Великая Германия! Хайль Гитлер!».

Скорцени закончил переводить.

— Вот заливает, мерзавец, — хохотнул Борька, бесцеремонно запустив пальцы в портсигар обер-диверсанта. — Кто ж ему поверит, что Гитлер остался в Берлине?

— Все верят, — пожал тот плечами. — Точнее, хотят верить.

— Так ты мне так и не сказал, харя твоя со шрамом, — подмигнул младший боец, — где все же скрывается фюрер? В Аргентине? В Перу? В Антарктиде?

Я грозно глянул на друга. Если он подумал, что мы уже на своей территории и теперь можно болтать что угодно, то глубоко ошибался. Скорцени не тот человек, чтобы забывать промашки противника. Он уже достаточно ясно определил для себя: мы по каким-то причинам твердо убеждены, что фюрер сбежал в Антарктиду. Именно туда, а не на Южноамериканский континент. Откуда нам стала известна утечка информации? Вот, по всей видимости, он и ломал сейчас голову, не показывая вида.

А Борька продолжал разглагольствовать:

— Ты нас хотел отвезти своему боссу, а сам стал нашим пленником. О чем это говорит, хрен моржовый? О том, что…

— Борь, прекрати оскорблять нашего гостя, — оборвал я.

— Ну, ты веселый интересный! Какой он гость, к чертям собачьим? Наши солдаты захватили поезд, на котором он нас вез. Теперь он не гость, а самый натуральный пленник. Зуб даю.

Чем ближе приближались к столице рейха, тем явственнее я ощущал, насколько Берлин огромен. Прошлый раз нас доставили внутрь города на самолете, и я не ощутил всей грандиозности. Теперь же нам приходилось петлять на машине по бесконечным пригородам и прилегающим районам. А когда нам предстоит въехать в жилые кварталы, там вообще могли потеряться. Усугубляло еще и то, что за каждую деревушку, за каждый пригород огромного города, за каждый домик, холмик, сад, огород, шли бои. То тут, то там вспыхивали столкновения с разрозненными группами эсэсовцев. Повсюду возникала стрельба. Грохали минометы. Из заброшенных выбитых окон нас поливали свинцом. Я сидел на переднем сиденье рядом с водителем. Борька толкался сзади плечами с нашим пленным немцем, всякий раз, когда машину подбрасывало от взрывов. Сопровождающие сзади на такой же машине автоматчики группы охраны уже давно затерялись где-то в лабиринтах поселков. Отстали. Весь корпус «эмки» был иссечен пулями. Иногда рикошетило, иногда пробивало обшивку. Со всех сторон поливали огнем. Громыхали танки. Шофер лихорадочно выворачивал руль, когда при очередном поворот, объезжая воронку, наш транспорт бросило вправо.

— Ох, мать тебя! — швырнуло Борьку на немца. Оба вцепились в дверца кабины. Водитель врезался носом в рулевую панель. Меня подкинуло так, что затылок едва не впечатался в крышу салона. Грохнуло неимоверной мощностью взрыва: БА-ААММ!

Машина пошла юзом, завизжали колеса. Дым валил из окон домов. Три танка «Т-34» вели за околицей бой с тремя «тиграми». Из окна соседнего дома, затерявшегося в сумятице извилистых лабиринтов, высунулся фаустпатрон. Я успел краем глаза заметить, как совсем юный мальчишка направил орудие прямо на нас. Чем ему приглянулась машина среди танков и стрелявшей друг в друга пехоты, одному богу известно. Но целился он явно в нас.

— Рви в сторону! — заорал я водителю.

Тот лихорадочно вцепился в руль. Вторично грохнуло взрывом. Подчиняясь воздушной волне, корпус опрокинуло набок. Машина вхолостую завращала колесами. Кругом гудело, дыбилось, стонало от взрывов. Красное зарево обрамляло черное небо, в котором еще продолжался воздушный бой над Берлином. Особой силы удар опрокинул меня, вышвырнул сквозь лобовое стекло прямо наружу. Все окна машины разлетелись вдребезги. Рядом присел пробегающий мимо автоматчик.

— Жив? — окинул взглядом мою гражданскую одежду. И, не дождавшись ответа, помчался куда-то вперед.

И тут я увидел…

Два немецких юнца, почти еще школьника, в форме «Гитлерюгенд», тащили в руках два фаустпатрона. Секунда, и снаряд был наведен на нашу «тридцатьчетверку». Та продолжала обстреливать «тигра». Еще полсекунды, и орудие полыхнуло огнем. Я ничего не успел предпринять. А когда бросился к ним, наш танк уже пылал черным дымом.

— Ах вы щ-щенки! — опередил меня Борька. — Сосунки малолетние!

Помню только, что меня удивило, как у него оказался в руках автомат? Подобрал? Или обезоружил кого-то? Все произошло настолько стремительно, что еще не успели остановиться колеса, вращаясь на сваленной на бок машине. Раз! — и Борька уже врезал кулаком первому в челюсть. Два! — и второй гитлерюгенд скорчился на мерзлой земле.

— Получайте, паскуды! — взревел мой младший боец.

Из углов соседнего здания высыпали еще человек пять юнцов. Как потом я вспоминал, каждому было не больше двенадцати лет. Совсем еще дети. Но каждый из них тащил за собой фаустпатрон. Вот уж, действительно, для каких наивных ушей работала пропаганда доктора Геббельса. Эти мальцы еще не понимали цены собственной жизни. Каждый норовил всадить снаряд в танк противника, а потом гордо умереть за своего прославленного фюрера.

— Брось их! — крикнул я Борьке. — Ими займутся. — Сквозь копоти дыма я видел, как к нам бегут бойцы наступления. Безжалостно огревая прикладами немецких мальчишек, солдаты сгоняли их в кучу. Те рвали зубами одежду, визжали, плевались. Но вскоре целый отряд из тридцати пацанов школьного возраста был согнан в один общий двор. Отобрали гранаты. Посадили на землю. Дальнейшая их судьба мне неизвестна. Только сейчас, когда дым немного рассеялся, между двумя канонадами, я крикнул Борьке в самое ухо:

— Как тебя угораздило найти автомат?

— Водителя убило, — с горечью отозвался он. — Когда взорвало машину. А автомат я нашел под его сиденьем.

Мы на миг посмотрели друг другу в глаза. И почти в унисон заорали:

— Скорцени!

Только тут нас озарила догадка. Где диверсант? В суматохе ближнего боя, взрывов и катастрофы с машиной, мы умудрились потерять нашего пленника.

— Ох, бля-яя… — бессильно привалился плечом к ступеням Борька. Ступени вели в разнесенную взрывом избу. Или как там у них называется, у немцев. Усадьба? Неважно. Важно другое: главный наш козырь утерян. Мы потеряли столь ценного пленника. С чем мы приедем к Илье Федоровичу? С каким подарком? Я обещал ему сюрприз, причем, в глобальных масштабах. Ценнее оберштурмбанфюрера СС мог быть только кто-то из верхушки рейха. А вся верхушка засела в подземельях Берлина. Только сейчас, в эти секунды, мы с Борькой осознали весь грандиозный масштаб нашего промаха. Мне сразу вспомнился наш с ним побег из стен лазарета. Тогда тоже, пользуясь суматохой во время налета, мы ускользнули из рук фельдмаршала Клейста. Тем же случаем воспользовался пленник. Видя, что Борька схватил автомат, помчавшись к мальцам, тот сразу дал деру. Благо был в гражданской одежде и мог говорить по-русски не хуже наших бойцов.

Мой младший помощник бессильно пытался отыскать в дыму знакомую харю со шрамом — как он любил выражаться. Все было напрасно. Кругом туда и сюда сновало столько солдат, что двоилось в глазах не только от дыма. Кто-то постоянно присаживался на секунду рядом:

— Не ранены? Помощь нужна? — и бежал сразу дальше.

…Бой продолжался.