Военный инженер товарища Сталина 3

Глава 16

1945 год. Январь.

У стен Берлина. Первый контакт двух модуляций.

— Когда-нибудь стану летчиком, зуб даю в натуре. А чё? Летай себе в воздухе. Надоело пешком ходить.

Борька мечтательно уставился в окно. Майор, хмыкнул, отвернувшись на переднем сиденье. Отдал приказ выдвигаться. Машина тронулась, виляя по военной рокаде внутри идущих к Берлину колонн. Двигалась техника, следом полки из различных дивизий. Здесь, почти у стен столицы Третьего рейха, смешались почти все подразделения войск. Отдельными батальонами и бригадами продвигались к Берлину саперы, артиллеристы, пехота. Танки везли на платформах и тотчас разгружали на узловых железнодорожных ветках. Пакгаузы пригородов Берлина были заполнены пушками, «катюшами» и другой бронетехникой. За авангардом наступающих армий шли санитарные части, обозы с продуктами, военные кухни. Замыкали наступательный эшелон подразделения НКВД с контрразведкой, или попросту СМЕРШ.

Никто из нас, по ясным причинам, не знал, что где-то там, в арьергарде «пятой колонны», к столице рейха двигается и наш общий знакомый — пилот Игорь с Курской дуги. Мы с Борькой давно забыли этого парня в теплом обмундировании, когда он появился у костра, показывая нам свою фотографию с семьей. Помнится, рассказывал, что прилетел с двумя экипажами, получать новые самолеты для Северной дислокации Мурманска. И все. Дальше мы о нем с Борькой забыли. И никто из нас, разумеется, не знал, какую важную роль он играет в нашей судьбе. Тут, если посудить, было сразу несколько пересечений. К примеру, сидящий сейчас на переднем сиденье майор, был именно тем офицером, что арестовал пилота с подозрением в шпионаже. А сам же летчик Мурманской авиации искал меня по всем советским фронтам, чтобы два наших маркера пришли в соприкосновение друг с другом. Тогда бы произошла модуляция, и старший лейтенант остался здесь, а я бы вернулся в свое родное реальное время.

Но мы с Борькой об этом не знали. Передав пленника своему заместителю, майор СМЕРШа вез нас сейчас в расположение Генерального штаба фронта, имея указания от Ильи Федоровича, который, в свою очередь, заручился поддержкой Николая Сидоровича Власика — там, в Кремле.

Двигалась техника. Шли колонны пехоты. Громыхали, съезжающие с платформ танки. В небе тут и там возникал воздушный бой с немецкими асами.

— Во, наши молотят по фрицу! — азартно радовался Борька, слыша окно машины непрерывную канонаду дальнобойных орудий. — Так ни одной немки не останется в городе.

— Зачем тебе немка? — подозрительно обернулся майор, когда водитель направил машину на мост. Впереди была переправа.

— Я бы с ней шпигель-дригель зафигачил! — мечтательно откликнулся младший боец.

— Чего-о? — выкатил глаза офицер. — Какой еще шпиге…

— Шпигель-дригель, это значит интимная связь, вашбродие! Вон, Саня меня научил таким словам, — толкнул меня в бок.

Майор перевел взгляд на меня. Сидящий рядом с нами на заднем сиденье помощник майора приготовился записать что-то в блокнот.

— Я слышал ваш позывной по рации: «Красная Заря». Что он означает?

— Простите, товарищ командир, не могу вам ответить. Этот код согласован с верховным командованием фронта. Если у вас будет доступ к секретному шифру, тогда вам дозволят узнать.

— Даже мне? Офицеру контрразведки?

— Даже вам. Прошу понять меня правильно. К этому позывному имеет доступ только «верхушка» Кремля.

— Ничего себе! — присвистнул майор. — Так что ж вы за птицы такие? Двое гражданских, один из которых утверждает, что был в партизанских отрядах. Второй, вообще непонятно какой…

— И был! — взвился Борька. — Раны на жопе имею. Желаете посмотреть?

Майор, бессильно махнув рукой на рубаху-парня, отвернулся к лобовому стеклу. А я зашептал в ухо нерадивому другу:

— С ума съехал? Как позволяешь себе разговаривать с офицером контрразведки?

— А что он нам сделает? — расплылся в нахальной улыбке боец. — Просто я подумал…

— Что просто? Просто пассатижами пиво открывать, балбес! А тут у нас фронт, трибунал и все прочее. Раз — ошибка — и к стенке! Забыл?

— У меня ща сердце в трусы упадет, — хохотнул тот. — Опять запугать изволишь, лишенец?

— Не опять, а снова, неуч бездарный. Русский язык изучал в школе?

— Я машинистом комбайна в колхозе работал, трактор мне в задницу! — вспылил он. — Когда, прикажешь, учиться? От тебя вот только и нахватался разных наречий…

Спорить было бессмысленно. Выражаясь формально, Борька был прав. Не окончив и семи классов, сразу в колхоз. Потом война, разруха. Когда мог бывший тракторист учиться грамоте? Но надо отдать ему должное. Находясь эти два года рядом со мной, бравый боец успевал постигать все, чем я владел сам. А это уже, на секундочку, делает честь любому бойцу того времени. Борька мог сейчас теоретично засунуть за пояс любых командиров среднего звена, окончивших офицерскую академию.

— Ну? Веселый интересный? Готов к встрече с нашим любимым КБ?

— Эх! — мечтательно закатил я глаза, пока машина прорывалась сквозь поток техники к наведенному на реке мосту. — Павел Данилович Гранин, Илья Фёдорович, Сергей Павлович Королёв… Соскучился за всеми до жути.

— Помнишь, как Гранин сожрал твои документы на глазах у эсэсовца? — загоготал младший боец.

— Не сожрал, а ликвидировал. Имей уважение. Выхода тогда не было. Проглотил, заел снегом. Иначе бы все чертежи моих разработок попали бы к немцам.

— А я вас с отрядом вызволил из плена. Потом, вот, в задницу ранило, — полез он расстегивать штаны, желая показать геройскую отметину рядом сидящему лейтенанту. — Не верите? А ща покажу…

— А-атставить! — рявкнул я, дергая назад его руки. — Ты уже всему фронту глаза намозолил своими подштанниками.

Как раз в этот момент машина въехала на мост, наведенный понтонами. Следом за нами двигались грузовики с пехотой. За ними шли танки. Понтоны расширяли, удлиняли — вся техника двигалась сплошным потоком на ту сторону реки. Там уже закрепились зенитчики. Десятка два дальнобойных орудий молотили канонадой по пригородам. Сам Берлин постепенно и неумолимо вырастал у нас на глазах.

И вдруг…

— Ох! — выдохнул я. — Что за черт?

В области сердца кольнуло острой иглой. Внутри, казалось, заработал мощный холодильник — настолько долбануло ознобом. По коже пробежали мурашки. В глазах потемнело.

— Эй, лишенец? Ты че? — озабоченно толкнул в бок мой помощник. — На, вот! Спирта хлебни на халяву. Зуб даю — полегчает, в натуре!

Я принудительно сделал глоток. Из глаз брызнули слезы. Кашляя, хватая воздух ртом, давясь, прохрипел:

— Блин, вот так садануло!

— Ты о чем? Гляжу — зеленым стал. Как те человечки, что ты рассказывал, на чайных блюдцах у вас там летают. В твоем времени.

Майор подозрительно прислушался. Скосил взгляд на меня, но его отвлекли крики на мосту: кто-то решительно командовал машине съехать в сторону, пропуская колонну танков. Офицер СМЕРШа вышел уладить конфликт. Помощник-лейтенант поспешил следом. Водитель вылез, проверить мотор.

— Че за хрень с тобой? — озаботился Борька, когда остались в салоне одни.

— А черт его знает, хры-ыы… — прохрипел я. — Вот опять подступило. Погоди…

Распахнув дверь, я едва успел вывернуть желудок наружу. Нахлынувшая тошнота опорожнила все внутренние органы. Давясь и отплевываясь, я просипел, глотая поджелудочный сок:

— Воды! Дай скорее воды!

Несколько позывов рвоты хлынули разом. На землю под колеса потекли остатки ужина с завтраком. Проходящие мимо солдаты, ржали, выкрикивая:

— Шнапса немецкого перепил!

— Ща в зубы врежу! — огрызался Борька, держа меня на весу, пока, перегнувшись через сиденье, я опустошал желудок.

По телу прошло онемение. Пальцы рук и ног потеряли чувствительность. В голове, ниоткуда, будто из пустоты, возник механический голос, отдающий металлом:

Модуляция обнаружена. Вектор соприкосновения двух полярностей активирован. Дозволение вступить в контакт подтверждено…

Помехи. Электромагнитные возмущения.

Я выкатил на Борьку глаза. У меня? Помехи магнитных бурь? В голове? В бинарных полушариях мозга?

Садануло так, что давлением едва не выдавило наружу глаза.

— Че-ерт! — почти заорал я. — Что… что со мной происходит?

Держа в руках на весу, Борька перевалил меня через сиденье к себе. Пока майор отдавал приказание какому-то офицеру пехоты, пока водитель возился с мотором, а колонны войск проходили по мосту, меня посетил второй приступ. Металлический голос возник в голове ниоткуда:

Дозволение вступить в контакт получено. Модуляция-икс и модуляция-игрек войдут в соприкосновение через сорок восемь часов тридцать шесть минут восемнадцать секунд…

Семнадцать секунд…

Шестнадцать секунд…

Пятнадцать…

— Да что же такое? — заорал я во всю глотку, теряя контроль над собой. — К-кто эт-то? — теперь я еще стал заикаться. — К-кто говорит во мне?

Борька уставился на мое, искаженное испугом, лицо:

— Ну, ты это… веселый интересный. Ты чего?

— Слышу какие-то голоса внутри себя, — вынужден был я признаться. — Ты не слышишь?

— Ну, слышу. Орет майор, орет капитан пехоты. Солдаты ржут, увидев тебя, как ты блевал под колеса.

— Я не о внешних звуках, балбес! — отплевываясь, стал ловить воздух ртом. — Я о внутреннем голосе.

— А как я могу услышать твой внутренний голос? — осклабился тот глупой улыбкой. — Он же твой, а не мой.

И то верно. Рассудок постепенно приходил в норму. Странный механический голос исчез. Тошнота ушла куда-то в поджелудочную железу. Стало легче дышать. В глазах прояснилось. Насильно глотнув еще спирта, сразу запил водой. Полегчало.

Итак…

Что со мной только что было?

…Тут необходимо краткое отступление, чтобы все «расставить по полочкам».

Первое: Надо признать, я совершенно не подозревал о присутствии в моей судьбе какого-то летчика. Все происходило и текло своим ходом без моего участия. Их встречи со Степаном Сергеевичем, руководителем моего Института технических разработок — они происходили в другом параллельном измерении, и я о них, по понятным причинам, не знал.

Второе: Все переброски пилота в различные исторические эпохи планеты происходили без моего участия, и я тоже о них не имел никаких представлений.

Третье: То, что барокамера, бросившая меня в сорок третьем году на Курской дуге, продолжала вести мои поиски — я тоже не знал: ни я, ни Борька, никто другой на всем белом свете этого, в данном случае, сорок пятого года, января-месяца.

И четвертое: Посетившие меня только что приступы едва ли не потери сознания, были ничем иным, как побочным эффектом соприкосновения двух модуляций — пилота сорок третьего года и моей — в данном случае, пришельца двадцать первого века. Об этом я тоже, по понятным причинам, не знал.

Отсюда и вывод: Мне было совершенно невдомек, какая такая хренотень навалилась на меня в автомобиле майора СМЕРШа.

Глотая душившие горло спазмы, я орал Борьке прямо в лицо от испуга:

— Понимаешь, боец? Голос! Записанный автоматикой цифровым алгоритмом!

— Чего –о? — выпучил он глаза, совершенно сбитый с толку.

Сказать по чести, я тоже был на грани помешательства рассудка. В моей голове голос самописца барокамеры? Я уже узнал его, когда прошел первый шок. Барокамера ищет меня! Тот саркофаг, что выкинул в воронку Курской Дуги при выходе из строя автоматики в моей лаборатории Института, нашел мой вектор. Нашел, отыскал, не прошло и два года — с этим все ясно. Но, причем тут две модуляции? Причем здесь обе полярности? Выходит, я не один в этом промежутке пространств? Кто-то еще блуждает меж двух измерений? Кого-то еще носит по отрезкам эпох? Ведь я представления не имел о летчике Мурманской авиации. Ну, встретил, положим, два года назад какого-то пилота в теплой одежде в сентябре месяце. Ну, повторюсь, посидели у костра, познакомились. Посмотрели его фотографию с дочуркой и супругой. Поспали. Потом был налет немецкой авиации. И все! Конец фильму, как сказал бы герой комедий Леонида Гайдая. Ни пилота, ни воспоминаний о нем. Он просто исчез из памяти в той круговерти событий, что нахлынула на меня с момента переброски червоточины времени. Баста! Финита ля комедия. Кто? Откуда? Когда? Почему именно с моим маркером ищет соприкосновения модуляций?

…Я не знал.

И теперь, сидя в машине на заднем сиденье, отходя от шока — иными словами, от побочной реакции вступления в контакт — я, узнав голос самописца барокамеры, пришел в настоящую оторопь:

— Борька! Милый друг! — вскричал я от радости. — Мне все понятно!

— Чего понятно, лишенец? Ты меня не пугай, а то подштанники уже пришлось намочить.

— Я понял! Это был голос автоматики моей барокамеры. Помнишь, я тебе все время рассказывал о ней? Тот саркофаг, что перенес меня к вам сюда, в ваше время — он… он вернулся за мной!

— Как, вернулся?

— Не знаю. Нашел. Отыскал. Вступил в контакт с моим световым маркером.

— Опять физикой чешешь, умник? Контакт, маркер, саркофаг… Откуда я знаю эти значения? Ты еще эволюцию сюда приплети.

— Модуляцию, идиот, а не эволюцию.

— А мне один хрен. Мы институтов не кончали. Подумаешь, саркофаг какой-то…

— Ты так ни черта и не понял?

— А что я должен понять?

— Балбес! Саркофаг отыскал меня, спустя почти два года! Ты помнишь нашу первую встречу, когда вы с Лешкой вытаскивали меня из воронки? Я тогда еще в первый раз услышал от тебя «лишенец» и «веселый интересный».

— Ну, и что? Было дело. Столько времени утекло. Меня, вот, успели в задницу ранить…

— Да погоди ты о своей заднице! Понимаешь? Я уже два года в твоем времени. Два года не видел ни дочь, ни жену, ни прежнюю жизнь, в том, своем, двадцать первом веке. Усекаешь, бездарь?

— Па-апрашу не оскорблять, а то и в харю заеду.

— Теперь уясняешь? Моя модуляция готова вступить с кем-то в контакт. Отсюда и два этих приступа рвоты. Видимо, такие побочные явления возникают всегда, когда два разных вектора вот-вот должны войти в соприкосновение. Мой самописец барокамеры отсчитал сорок восемь с половиной часов до контакта. И часы продолжают тикать, братец мой!

— Двое суток, что ли?

— Вот именно! Через сорок восемь часов произойдет нечто такое, чего я еще не имел чести знать. Иными словами, должен состояться контакт… — я оборвался. Глянул в окно. Майор с помощником возвращались к машине. Водитель захлопнул капот.

— С кем должен состояться контакт? — быстро шепнул Борька, пока офицеры отбивали снег от подошв.

— А вот этот вопрос я теперь буду задавать себе все эти сорок восемь часов, — шепнул я в ответ.

Водитель, майор и помощник, залезая в салон, разместились по своим местам. Вскоре наш транспорт двинулся дальше.

Обернувшись, особист с подозрением глянул на мое, сияющее восторгом, лицо. Еще не успев отойти от позывов рвоты, я, тем не менее, едва держался в салоне, чтобы не выскочить на улицу, заорав во все горло: «Братцы! Меня ищут! Найдут! Отправят домо-ой!»

Весь переезд до первых пригородов столицы Третьего рейха я почти ни о чем не думал, кроме, как произойдет встреча с тем, кто ищет меня своей модуляцией. Кем он окажется? С кем состоится контакт? С кем-то из лаборантов моего Института, посланным искать мой вектор по всем фронтам сорок пятого года? А может, сам Степан Сергеевич — мой руководитель Цеха технических разработок — изъявил желание «пошататься» в иных измерениях? И главным образом возникал вопрос: как?

Как произойдет обмен пространствами? Какие магнитные и гравитационные силы смогут соприкоснуться двумя измерениями?

Борька искоса поглядывал на мою сияющую физиономию, отмечая: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!». Жаль, что этот фильм он, если останется жив на войне, увидит только в своей глубокой старости. Глубокой, но почетной — смею надеяться. А пока же, переправившись через понтоны, машина несла нас к Берлину.

Сорок восемь часов. Двое суток. Вот то время, которое отведено двум червоточинам, чтобы они окончательно соприкоснулись своими полярностями. Уже мысленно присутствуя при обмене пространств, я, как ни странно, стал немного грустить. Если через сорок восемь часов барокамера заберет мое тело в мой родной мир, то ни Гранина Павла Даниловича, ни Илью Федоровича, ни Власика Николая Степановича, ни самого Сталина и его сына Василия, я больше никогда не увижу. Но и не это самое главное. Я никогда больше не встречу своего самого лучшего друга, которого обрел здесь, на войне, в его собственном времени. Борька будет мне недоступен.

А он продолжал пялиться в окно из машины майора, примечая каждую деталь нашей поездки. Вот, начались первые пригороды Берлина. Громыхала артиллерия. Двигались танки. Шли колонны пехоты. В небе рвались взрывы воздушного боя. Косили очередями зенитки.

Мы въезжали на окраины столицы рейха, в которой по-прежнему заседали нацистские бонзы. В суматохе боя мы потеряли ценного пленника. С чем мы приедем к Илье Федоровичу? С каким подарком? Я обещал ему сюрприз, причем, в глобальных масштабах. Ценнее оберштурмбанфюрера СС мог быть только кто-то из верхушки рейха. А вся верхушка засела в подземельях Берлина. Мой младший помощник бессильно пытался отыскать знакомую харю со шрамом — как он любил выражаться. Все было напрасно. Скорцени увильнул от нас навсегда.

Сорок восемь часов. Столько мне еще предстояло побыть в этом времени…