Военный инженер товарища Сталина 3

Глава 24

1945 год. 29 января.

Последний день в ином измерении.

Скорцени задумался. Пока пили чай в ожидании Гитлера, он еще раз вспомнил, какое сегодня число. Бросил взгляд на календарь в мастерской. Сегодня 29 января. Отчего-то на ум пришли два русских пленных, которых он вез в столицу из Штутгарта. Один телохранитель, а вот второй…

Что-то должно было произойти в конце января? Нет, не взятие города. Нет, не приход каравана в Антарктиду. И не крах всей Германии — это было предречено еще за год до событий.

Скорцени еще раз глянул на дату: 29 января. По понятным причинам он, оберштурмбаннфюрер, конечно, не мог знать, что случилось прошлым днем, 28 января, в 23 часа 50 минут по берлинскому времени. Не мог знать и не знал, что две полярности пересеклись между собой на запасном аэродроме уже освобожденного Берлина. Перед глазами отчего-то настойчиво маячил тот самый Александр, тайный и секретный инженер, которого русское командование прятало по всем фронтам. Пока он размышлял, чем же на самом деле встревожило его число 28 января, в салон вошел фюрер. Все разом встали из-за стола, вскинув руки в привычном жесте:

«Хайль, Гитлер»! Бывший владыка половины Европы, а нынешний герр Кролль обреченно махнул рукой. За время, пока известие о крахе Германии распространилось по всей Новой Швабии, он как-то обмяк, постарел. Осунувшееся лицо превратилось в апатичную маску.

— Вы слышали, господа? — спросил он потускневшим от безразличия голосом. — Нам с вами больше нечего делать на том континенте. Европа отныне для нас закрыта. И сел к столу. Адъютант фон Белов подвинул тарелку. Налил сок в стакан. Доктор Морелль незаметно кинул туда порошок для успокоения нервов. Нет, Гитлер не был сейчас агрессивен. Просто личный врач фюрера знал, в какие моменты у его пациента наступали припадки. Вот и сейчас, как только присел к столу, глаза фюрера заблестели лихорадочным взором.

— С Третьим рейхом покончено, — обвел он всех взглядом. — Но не покончено с новой возрождающейся нацией! Наш генетический фонд, замороженный в анабиозных саркофагах, способен воспроизвести молодое поколение арийцев. Да-да, господа! Отсюда, и только отсюда, из ледяных покровов Антарктиды, мы пойдем новым шествием по всему старому миру. Американцы, англичане и русские еще падут к нашим ногам! Секретное оружие возмездия даст о себе знать!

Гитлера понесло как всегда фонтаном его красноречия. Скоро азарт пыла иссякнет, но сейчас он красноречиво излагал гостям свое видение будущего раздела Европы. Слушали молча, потупив взоры в тарелки.

— Вижу, у нас появился новый гость? — обратился он к конструктору Шаубергеру. — Это же ваши летающие диски способны вылетать из воды, наводя ужас на конвои противника?

— Так и есть, мой фюрер, — поклонился ученый.

— Вот они, эти «блюдца» и станут у нас в качестве оружия возмездия. Фон Брауна с его «Фау-3» мы уже потеряли. Отсюда, из Новой Швабии, на Европу хлынут стаи и тучи ваших дисколетов.

— Простите, мой господин, — замялся Шаубергер, — но «диски Белонце», как мы их называем, еще только в стадии разработок.

— А что мешает запустить их в серийное производство?

— Нехватка материалов, урановых сплавов, прочих деталей. Их полет основан на ядерной реакции, а тяжелой воды для расщепления атома у нас крайне мало. Последним караваном, с которым прибыла наша замечательная Лени Рифеншталь и герр Скорцени, была доставлена всего лишь треть материалов от общей части, что мы заказывали. Исходя из этого, мы будем вынуждены искать альтернативное топливо.

— И потребуется много времени — вы на это намекаете?

— Яволь, мой фюрер. Так точно. Потребуется время для переоборудования ангаров.

Дальше Скорцени слушать не стал. Фюрер снова стал разглагольствовать о темпах развития Новой Швабии. А когда подействовал препарат, добавленный доктором Мореллем в сок, оратор в лице Гитлера сразу обмяк. Опустился в кресло. Сжался в комок. Приступ шизофрении посетил пациента в точно установленный срок. Гости постепенно расходились по своим, отведенным им помещениям.

— Разрешите вас проводить до каюты? — пошутил Скорцени, беря фрау Рифеншталь под локоть.

— О, милый Отто! Вы не представляете, как мне было нудно слушать эту болтовню! Спасибо, что вырвали меня из лап политики. Прогуляемся?

— Как вам будет угодно, чудесная Лени.

Они миновали тоннели, поднялись на эскалаторе к поверхности, подойдя к внешнему форпосту системы безопасности. Облачились в теплые куртки. Прошли парапет ограждения. Автоматика просканировала их личные коды, пропустив наружу. Огромные двери ангара разъехались в стороны. Сразу дунуло потоком морозного воздуха.

— Пожалуй, надо нацепить капюшон, — морщась от ветра, предложила фрау Рифеншталь, накидывая меховой воротник. — Поглядите, Отто, как красиво небо в летней Антарктике! Сейчас же здесь, в январе, лето? Я правильно понимаю?

— Увы, да, моя госпожа.

— Почему, увы?

— Полярной ночью здесь гораздо прекраснее!

— Зато, вероятно, и холоднее?

— Вы правы. Но звездное ночное небо Антарктиды ни с чем не может сравниться по своей красоте! Здесь бы вы увидели созвездия, которые не украшают наше небо в Европе. Сейчас, из-за полярного дня их не видно. Беседуя и держась, как влюбленная пара за руки, они вышли на обширную смотровую площадку. Отсюда можно было проникнуть взглядом до самого горизонта. Стояли, созерцали, молчали. Огромное тяжелое небо давило на них с высоты. Положив голову на плечо отважному диверсанту, Лени с горечью прошептала:

— Где-то там, во льдах, сейчас лежит моя подруга Ханна Райч.

Скорцени хмуро кивнул. Он и сам думал о том же. Где-то у границ горизонта, куда они сейчас смотрели, в снегах вечной мерзлоты, упокоились сразу две экспедиции. Не вернулись, пропав без вести, полковник Штраус, водитель Эрих Кемпка, профессор и прочие участники похода. Что нашли они там, у цветущей долины оазиса Ширмахера? Какая, или точнее, чья сила могла их заморозить в вековых льдах Антарктиды? Что за всесильный чужеродный конгломерат отправил сигнал предупреждения на Базу-211, обесточив ее и лишив всей энергии? Чей всемогущий Разум обездвижил всех операторов, принявших сигнал предупреждения, который гласил:

«Проникновение в запретную зону будет пресечено любым способом вплоть до полного истребления вашей цивилизации!».

Вашей цивилизации! Вот так! Ни больше, ни меньше. Сразу всей цивилизации в целом!

— Кто они, Отто? — сделала ударение на слове «они» знаменитая актриса и оператор.

Скорцени надолго задумался, обводя взглядом снега горизонта.

— Вы знаете, Лени, я задаю себе этот вопрос с тех самых пор, как прибыл впервые сюда, в Антарктиду. Есть кто-то еще в этих льдах. Кто-то помимо нас, человечества.

Пряча лицо в капюшон от ветра, Лени посмотрела на него потрясенным взглядом.

— Вы думаете…

— Да, моя дорогая. Кроме нас в Антарктиде живет и развивается еще какая-то

неизвестная нам форма жизни.

Он махнул рукой в сторону далеких ледяных торосов.

— Цивилизация, опередившая нас в технологии на многие столетия вперед.

Потом помолчал, обнял рукой за плечи, закончив:

— И цивилизация эта вскоре даст о себе знать. Не нам, так нашим потомкам.

Над их головами пронесся какой-то тихий шелест. Дунуло теплым порывом ветра с цветущей долины оазиса. Услышал ли кто-то их слова? Дошел ли смысл сказанного до неизвестных ушей в зеленой теплой долине? Они не имели понятия. Обнявшись, двое влюбленных смотрели в дальние очертания горизонта. Смотрели туда, где царил Разум, неподвластной человечеству, силы.

У них еще было все впереди. Война завершилась. Они поженятся. Возможно, уедут в Европу, прихватив часть своих сокровищ. Что будет с золотыми запасами Гиммлера, закопанными на острове, бывший оберштурмбанфюрер не желал знать — им с Лени хватит и своей части. Возвративший в обновленную Германию, они построят маленький домик вдали от суетливой столицы. Начнется новая для Лени и Отто Скорцени счастливая жизнь.

…А пока они стояли, обнявшись, на смотровой площадке Базы-211. Стояли и смотрели на снега Антарктиды.

И понеслось время — быстрее, чем звуковая скорость. Для меня — уж точно. Почти два года в альтернативном витке истории уместились в один промчавшийся месяц моего реального времени. Здесь, в инородном пространстве я начинал свою одиссею на Курской дуге сорок третьего года. Первыми моими друзьями стали Борис с Алексеем. Потом был долгий путь к штабу дивизии. Арест. Штаб армии. Позднее и фронта. Гибель Алексея в лапах гестапо. Знакомство с Ильей Федоровичем. Лежа и смотря в потолок, по которому блуждают огни фейерверков, сейчас я прокручиваю все в голове до мельчайших подробностей. После ужина члены нашего КБ разошлись отдыхать. Берлин по-прежнему бурлит праздничными салютами по поводу сдачи союзным войскам. Сегодня 29 января, раннее-раннее утро. Борька спит рядом. Павел Данилович Гранин свернулся под шинелью у печки. Илья Федорович спит в соседней комнате. Там же спит и мой новый соратник по червоточине, Игорь, волею судьбы заброшенный в мое время вместо меня, побывавший в различных эпохах планеты. Бодрствую только я. Жду барокамеру. Лежу. Вспоминаю.

Что было дальше? Куда бросала судьба?

Милый наш Алексей, отважный и добрый товарищ! Как не хватало тебя, когда я впервые был брошен за линию фронта! Тебя, геройского парня, замучили в подвалах гестапо. Потом был Семен. Надежный и скромный товарищ, погибший под налетом немецких «бубновых тузов». Помнится, я тогда первый раз ехал в машине к штабу фронта. Затем был плен у немцев. Или нет?

Все перемешалось в голове. Снова нахлынуло чувство, будто из пустоты возникает далекий, едва различимый голос самописца:

Вектор перемещения определен. До точки отсчета два часа тринадцать минут сорок секунд…

Тридцать девять секунд…

Тридцать восемь…

Тридцать семь…

Мысли помчались сами собой с бешеной скоростью. Значит, все! Значит, таким будет способ моей переброски в реальное, родное мне время. Два часа. Пусть друзья еще поспят. Я успею попрощаться. А пока мне важно было вспомнить все детали моего пребывания здесь, в альтернативном для меня мире. Сразу всплыло в голове, как мы падаем с Павлом Даниловичем Граниным из подбитого самолета. Как скрываемся в снегу, закопав парашюты. Как попадаем в плен к эсэсовцам, и у них на глазах майор съедает секретные чертежи моих разработок. Потом нас вызволяет из плена мой милый друг Борька, которого я перед этим потерял на долгих полтора года. Эпизоды мелькают в голове один за другим. Меняются местами, путаются в своем хронологическом порядке. Вот мелькнула картинка, как мы с Борькой прячемся у союзников, пока Мехлис проверяет войска в поисках таинственного конструктора. Как Борька приглашает фон Брауна к нам в гостиницу на ужин. Дальше мы с Борькой не разлучались. Прошли огонь и медные трубы. Снова плен. Рейхсканцелярия. Встреча с Борманом. Побег из госпиталя. Подземка Берлина. Чудная девушка Катя, в которую мог бы влюбиться мой друг, если бы она не погибла. Что дальше? Штутгарт? Повстанцы? Картинки мешаются. В голове царит полный хаос. Откуда-то из подсознания всплывает голос Скорцени:

Я знаю, кто вы есть на самом деле, герр Александр…

И снова Берлин. Встреча с дорогими друзьями из КБ. Отправка на самолете в Москву. Возвращение самолета назад. Обморок. Палата. Знакомство с пилотом Мурманской эскадрильи. Взятие Рейхстага. Праздничный ужин. Салют. Фейерверк…

И вот я лежу, смотрю в потолок, слыша в сознании далекий механический голос:

До точки отсчета один час пятьдесят три минуты восемь секунд…

Семь секунд…

Шесть…

Пять…

Что ж… Пора будить остальных. Поднявшись, я тряхнул головой, отгоняя видения. Оказывается, Борька не спит. Наблюдает из-под одеяла за моим состоянием, готовый в любую секунду вскочить. Зная его азартный характер, я предположил, что он вообще не сомкнул глаз этой ночью. Хитрый голос бубнит под подушкой:

— Ну, ты! Веселый интересный! Как тебе мой орден? Показать ранение, из-за которого меня наградили?

— Тебе этот орден уже снится! — невольно смеюсь я во весь голос.

Просыпается Гранин. Из комнаты выходит старший лейтенант авиации. В глазах спросонья один только вопрос:

— Услышал голос автоматики?

— Услышал.

— Через сколько точка возврата?

— Через полтора часа.

Все опускают с горечью головы. Входит Илья Федорович — выбритый дочиста, моложавый, подтянутый. Тот же вопрос:

— Сколько?

— Полтора часа, товарищ член Военного Совета фронта!

— Ух ты ж черт… Быстро-то как!

Борька делает кислую мину. В столовую заходят члены КБ. С ними я провел в этом мире лучшие свои дни. Королёв, Ильюшин, Лавочкин, Яковлев. Последним входит генерал артиллерии Костиков. Поочередно пожимаю всем руки с грустной улыбкой. Илья Федорович по коду уже вызывает Москву. На связи Николай Сидорович Власик:

— От всей Советской страны огромная сердечная тебе благодарность, Александр! Верховный Главнокомандующий жалеет, что невозможно наградить тебя орденом. Товарищ Сталин передает пламенный привет. Сын Василий тоже.

Слышу, как Борька шепчет в углу:

— Пусть мне орден даст. Я сохраню.

Власик переходит с официального тона на отеческий:

— Счастливой дороги, Саша! Ты помог нашей Родине одержать великую победу, приблизив ее и сохранив сотни тысяч жизней. Передавай своему руководству, там, в твоем времени, наши глубокие чувства.

Я слушал, а на глаза наворачивались слезы. Многое было сказано. Руки пожаты. Объятия. Пожелания. Я оставлял после себя десятки проектов новейших разработок. Павлу Даниловичу еще долго предстоит их сортировка. Конструкторам и инженерам под руководством Ильи Федоровича предстоят годы и годы плодотворной работы, выводя страну на новый виток развития мирового масштаба.

Час переброски настал. Все слова сказаны. Прощание. Осталось последнее. Я повернулся к руководителю проекта «Красная Заря».

— Илья Федорович, вы позволите в последнюю минуту остаться нам с Борисом вдвоем?

— Не только позволю, а разрешу всем сердцем, — печально ответил мой всесильный защитник с первых дней пребывания здесь, в их собственном мире. — Прошу всех выйти!

И, смахнув слезу, помахав на прощанье, удалился следом за всеми. С Борькой мы остались одни. Настал миг прощанья.

— Ну, это… лишенец. Ты пиши, если что… — попытался он пошутить, а в глазах стояли слезы. Впервые я увидел своего неунывающего друга в таком состоянии глубокой печали. — При всем уважении так и не заехал тебе в харю за то, что бросаешь тут меня одного.

— Не одного, Боря, — смахнул я тоже слезу. — Теперь у тебя много друзей. И работа предстоит на долгие годы. С Павлом Даниловичем будете готовить новый проект. Впереди Хиросима с атомным взрывом, не забывай об этом. Потом будет Холодная война. Потом Королёв запустит первого человека в космос. Ты молодой. Попросись к нему в команду космонавтов. Возможно, в альтернативном витке истории, в открытый космос выйдешь и ты.

— А орден дадут?

— Дадут Героя. И ранения будет не надо.

— О! — в восторге поднял он палец. — Ва-аще чётко! Так и сделаю. Ну его к бесу, этот колхоз. Зуб даю — стану, как его, этим… — щелкнул пальцами. — Космонавтом, ё-моё!

Я с любовью обнял своего лучшего друга.

— Ну, что…

— Что?

— Мне пора. Спасибо тебе! Ты был моим ангелом-хранителем с первых дней на Курской дуге. Жаль, сейчас нету Лёшки. Не дошел до Берлина. Не увидел моего возвращения домой. Прощай, мой лучший друг! Проща…

Фраза оборвалась на полуслове.

Вектор-икс активирован! — возгласил в голове самописец.

Комната поплыла перед глазами. Борька успел махнуть рукой, расползаясь в вытянутую каплю чего-то бесформенного. Вспыхнул ослепительный свет. Волна гравитации подняла мое бренное тело, перевернула в горизонтальное положение и бросила вперед — в воронку черной дыры. Комната распалась на атомы. Дальше, вне пространства, вне измерения, физические законы природы прекратили свое существование. Импульс барокамеры швырнул саркофаг сквозь прокол петли Мёбиуса. Тело исчезло в мезоном облаке. Я уже не чувствовал этого. Подобно шарику ртути, сгусток моих электронов понесся вперед.

Туда — в бесконечность.

…А в это время, где-то в снегах Антарктиды, над цветущей долиной оазиса Ширмахера, в сотне километрах от Базы-211, в небе возник портал червоточины. Раскидывая рукава спиральной воронки подобно расцветшему цветку, тоннель чёрной дыры стал всасывать в себя все живое, что находилось в пределах его досягаемости.

Кого возьмет он с собой в иные эпохи планеты? Чей неизвестный человечеству Разум?

КОНЕЦ ТРИЛОГИИ