Военный инженер товарища Сталина 3

Глава 18

1945 год. Январь.

Сближение двух модуляций.

А Игорь, старший лейтенант авиации, тем временем все летел и летел сквозь пространство, сквозь время, распыляясь на атомы. Червоточина продолжала искать модуляцию вектора того инженера из будущего, к которому отправил барокамеру Степан Сергеевич — руководитель Института технических разработок двадцать первого века. Саркофаг пронзил пространство мезонного облака, выплюнув внутрь капсулу перемещения. Атомы собрались в молекулы. Молекулы — в бактерии. Те образовали форму, и в завершении процесса барокамера воссоздала пилота в его первоначальном облике. Так было во все переброски. Так было с тех пор, как Игорь впервые побывал в ином измерении.

Вектор модуляции обнаружен, — отчитался самописец механическим голосом.

Летчик разлепил глаза. Саркофаг уже свернулся в точку сингулярности. Пропал. Растворился. Последнее, что услышал пилот, была записанная автоматикой фраза:

До вступления в контакт с противоположной полярностью — сорок восемь часов тридцать шесть минут восемнадцать секунд…

Семнадцать секунд…

Шестнадцать секунд…

Пятнадцать…

Четырна…

Металлический голос самописца удалялся, пока не пропал окончательно. Постепенно приходя в себя от побочных эффектов переброски, Игорь уже по привычке провел внутреннюю инвентаризацию организма — все ли на месте, все ли работает? Сердце и почки, печень и желудок, легкие и прочие органы вели себя нормально. Теперь что? Теперь осмотреться, куда его забросила червоточина в этот раз.

— Странно, — проговорил он вслух, обретя привычку разговаривать с самим собой еще в первое посещение им Ледникового периода. — Автомат что-то упомянул о каких-то сорока восьми часах. Неужели вектор, наконец, нашелся?

…И тут же был вынужден отпрянуть назад, чтобы его не сбил грузовик.

— Эй, придурок! — заорал из кабины водитель в шапке со звездочкой. — Куда под колеса лезешь? Жить надоело?

Словно призрак, громыхая и пуская клубы черного дыма, машина промчалась мимо. В кузове сидели бойцы: один покрутил у виска.

И тут, в долю секунды, все нахлынуло сразу.

Закрутилось. Понеслось. Только сейчас, в этот миг, старший лейтенант сообразил, что барокамера швырнуло его в какой-то кювет у дороги. Машинально поднимаясь по насыпи и крутя в голове голос самописца, он оказался на обочине военной рокады. Звуки одним разом ворвались в сознание со всех сторон. Лязг танков. Грохот колес на мосту. Крики, перепалки и смех. Ржание застрявших в грязи лошадей. Запах походной кухни. И везде-везде, куда бы ни бросил он взгляд, почти до самого горизонта — колонны, колонны, колонны. Пехота, артиллерия, санитарные обозы, штабные машины — вся эта грандиозная масса шла на Берлин.

— Откуда ты свалился, старлей? — крикнул какой-то офицер — Игорь не успел разглядеть его звания, как тот сразу скрылся в толпе.

Вообще, если посудить, барокамера всегда удачно перемещала его в ту точку выброски, где нет скопления народа. В эпоху Наполеона она выплюнула его тело в лесу. У Екатерины Великой — почти у дороги с крестьянским селением. В Ледниковом периоде швырнула его на болота. А в мезозое, понятно, в самом сердце девственных джунглей. Выходит, и здесь, автоматика саркофага рассчитала все до мельчайших деталей: момент самой выброски никто не заметил. Материализовавшийся в кювете, он стал подниматься, еще потрясенный от побочных эффектов, крутя в голове отчет самописца — вот здесь и не угодил едва под колеса. Намеренно ли точка выброски была обозначена в безлюдном месте или просто так получилось — он не знал. Так или иначе, пилота заметили только тогда, когда он шагнул на дорогу.

— Подвезти? — свесился кто-то с борта проезжавшего мимо грузовика. Игорь краем глаза успел заметить протянутую сверху руку.

Подцепили. Подняли. На секунду притормозив, машина тронулась дальше. Кругом, тут и там, по мостам и дорогам, меся грязь со снегом, двигались потоки всевозможной техники. Слышались песни. Вдали, у Берлина, молотили «катюши». Вверху, в хмуром небе, советские летчики гоняли «бубновых тузов». Он оказался в кузове среди пехотного взвода. С тоскою задрал голову вверх.

— По небу скучаешь, авиация? — толкнул в бок пехотинец с погонами капитана. — Вижу, что старлей. А почему не там? — показал пальцем в небо.

— Из госпиталя, — вынужден был солгать бывший летчик. — Добираюсь к своему авиаполку.

— Понятно.

Капитан был едва старше Игоря. Задорный пыл в глазах. Новые погоны, новое обмундирование — все с иголочки. Сразу было видно — не прошло и полгода, получив повышение в звании. А до этого был таким же молодым, почти юнцом, лейтенантом.

— А мы вот, пехота, на Берлин чешем. Говорят, с запада союзники уже окружают кольцом. Поэтому нам надо спешить, чтобы войти первыми. В конце января наш брат уже должен стоять у стен Рейхстага.

«Январь, — вспомнил Игорь. — Как говорил тот майор-особист, что арестовал его в прошлый раз, сейчас январь-месяц. Портал барокамеры вернулся за ним в подвал немецкой усадьбы в тот же отрезок времени, что и выплюнул раньше. А Степан Сергеевич из Института двадцать первого века говорил, что в реальной истории эволюции Земли как планеты, советские войска возьмут столицу Третьего рейха в мае-месяце. Точнее, в апреле. В мае будет уже День Победы. Выходит, что? Скачок временной петли все же случился? Теперь время необходимо считать, опираясь не на май, а январь сорок пятого года?»

Все эти мысли проскользнули у Игоря, пока молодой капитан твердил о каком-то секретном оружии. По понятным причинам Игорь и понятия не имел, что новейшие разработки какого-то инженера из будущего уже давно внедряются по всем фронтам наступающих войск. Он бы и не прислушался к капитану, если бы не одна, довольно любопытная фраза.

— Ходят слухи, что какой-то секретный конструктор, которого скрывают от глаз противника и даже союзников, попал лапы немцев. Потом, вроде бы, бежал.

— Что за конструктор? Кто? — впервые заинтересовался беседой пилот, отвлекшись от собственных мыслей. Что-то невольно кольнуло в груди. Неясная, еще до конца не осознанная догадка, вдруг заставила его насторожиться. — О каком секретном конструкторе вы говорите?

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Людская молва. Вы же знаете, как быстро распространяются слухи в окопах. Есть, мол, где-то в штабе армии тайное конструкторское бюро. И там разрабатываю всякое новейшие оружия — я не знаю, сказать не могу. Но то, что этот загадочный инженер уже побывал в лапах немцев, все упорно доказывают.

— Кто, все?

— Солдаты, — вторично пожал тот плечами. — Слухи быстро расходятся. На привалах, у костров на ночлегах. В санитарных обозах.

Машина вкатилась на мост. Игоря тряхнуло в такт движения. Качало и других бойцов пехоты. В голове крутились неясные мысли. А не этот ли Саша причастен ко всем новейшим разработкам оружия? Не этот ли Александр из лаборатории Степана Сергеевича, руководителя Института технических разработок? Не его ли модуляцию ищет по всем фронтам барокамера? Как там отчитался самописец? Сорок восемь часов? Значит, вырвавшись из рук немцев, Саша должен быть где-то, м-мм… здесь?

Игорь машинально бросил взгляд на бойцов. На самого капитана. Свесился с борта, когда грузовик уже пересек переправу. Озаренный ослепляющей радостью, почти заорал от восторга:

— Спасибо, товарищ капитан!

Молодой офицер, почти юнец, сбитый с толку, поднял удивленно брови:

— За что спасибо?

— За то, что подкинули, — нашелся пилот авиации. — Дальше я своим ходом.

И спрыгнул вниз на ходу, махнув на прощание. Машина ушла вперед с потоком другой военной техники. Больше капитана Игорь не видел. Зато…

Зато, черт возьми, теперь он знал совершенно точно: Саша должен быть где-то здесь. Где-то рядом. Где-то в этих проходящих колоннах машин и пехоты. Где-то в штабе наступающих войск. Два вектора, наконец, обнаружили друг друга. Автоматика сработала на сближение. Скоро произойдет соприкосновение двух полярностей. Двух измерений. Реального, этого, сорок пятого года… и альтернативного, того, двадцать первого века.

От таких радостных мыслей старший лейтенант ВВС едва не пустился в пляс от восторга.

Наконец! Наконец все вернется назад!

От потрясения он прислонился плечом к остановившейся пушке в прицепе машины. Поток техники на мгновение замер, ожидая очереди на переправе. Этого мгновения хватило, чтобы Игорь вспомнил свои переброски по различным эпохам. Где только его не носило! О, боже! Где только он не бывал за все время, пока алгоритм барокамеры искал вектор инженера из будущего. Куда только ни швыряла его червоточина! Ведь, по сути, он побывал с ней у маршала Нея в гостях, потеряв там французского друга Мишеля. Побывал в Древней Руси. Посетил кратким визитом неандертальцев. Был в мезозое, проник даже сознанием в Смольный дворец, когда из «Авроры» пальнули боевым, а не холостым зарядом по «Зимнему». В том альтернативном скачке времени Революцией руководил не Ленин, а Калинин. В Средневековой Руси правил не Александр Невский. А здесь? В этом времени? Придет ли к власти Хрущев после смерти Сталина? Полетит ли Гагарин? Будет ли высадка американцев на Луну? Ведь, теоретически, ход всемирной истории уже повернул по совершенно другому пути. Он лично сам, побывав у Степана Сергеевича в двадцать первом веке, узнал это все из сетей интернета. Ведь, сейчас, в январе сорок пятого уже происходят такие события, которые никогда не были вписаны в анналы истории. Скачок петли времени свернул на совершенно иной путь эволюции!

Машина с прицепленной пушкой тронулась в потоке уходящей вперед техники. Пришлось прервать свои мысли. Вскоре Игорь примкнул к саперному взводу. Всюду слышался смех. Кто-то пел военные песни. Миловидная девушка в форме инженерных войск регулировала движением, расточая улыбки проходящим мимо колоннам. Несколько раз Игорь подспудно заметил солдат, рисующих краской: «Вперед на Берлин!»

У указателей со стрелками «До Берлина 18 километров» поток разветвлялся. Одни части шли, огибая западный вал, другие — восточный. Канонада все громче закладывала уши. После пятнадцатого километра движение войск ускорилось. Игорь продвигался во всей этой грандиозной массе, уже замечая первые признаки города. После знака «Берлин — 5 километров» начались пригороды. Здесь защитный вал, созданный Геббельсом, был прорван еще накануне. Искореженные остовы немецких зениток валялись в воронках. Кругом брошенная техника, орудия, подбитые танки. Трупы немецких солдат убирали санитарные части. Советских бойцов хоронили по обочинам рокады. Повсюду рдели красные флаги.

— А вот и жилой район начинается! — крикнул незнакомый солдат, указав соседу по роте на белый цвет простыни, свисающей из окна первого дома. Их колонну обогнали две «тридцатьчетверки», обдав копотью гари. Следом еще две. Еще…

Две последние махины изрыгнули из пушек огонь. Громыхнув, снаряды помчались к крышам домов. Повсюду стелились клубы дыма. Здесь уже не пели, не смеялись — только кричали, стараясь перекрыть гулы бомбежек. Словно в переполненном театре в день премьеры спектакля, вокруг раздавался общий хор восторженных криков:

— Мы в Берлине!

— Братцы! Дошли!

— А как жаль Петруху, что не увидел!

— Гляди-ка, сержант! Баба в окне!

Кричавшей солдат козырнул испуганной женщине, лихорадочно махавшей тряпкой белого цвета:

— Мадам! Прошу к нашей кухне!

— Думаешь, она тебя поняла, Сидорчук? — в ответ крикнул сержант взвода пехоты. — Ей бы укрыться от взрывов… — дальше крики солдат потонули в раскате бомбежек.

Игорь завладел автоматом. Мертвые немцы валялись повсюду. Тут и там возникали стычки коротких боев. Шаг за шагом, метр за метром, бойцы укрепляли занятые позиции, плацдармы, дома. Из подворотен поливали свинцом уцелевшие защитники из числа последних эсэсовцев. День клонился к закату, когда Игорь, в составе пехотной роты вошел в последний пригород. Дальше только столица. Впереди был Берлин!

Громогласным «Ур-ра!!!», прокатившимся по кварталам жилого массива, бойцы Красной армии давали понять местным жителям, что отныне в столице Третьего рейха наступает Советская власть.

В одном из домов, среди развороченных взрывами таких же руин, Игорь остановился на ночлег. Соседние улицы заняли бойцы пехоты. Танки остановили свое шествие, ожидая утра. Несколько испуганных жителей потянулись к походным кухням.

— Наедайтесь от пуза! — наливая в миски и котелки солидные порции супа, угощал кашевар. Рядом столпились старики с одинокими мамами. Почти у каждой третье на руках был младенец. Говоривший по-русски старик пояснил:

— Родильный дом разбомбить. Найн. Не ваш солдат. Нихт-нихт! Когда эсэс уходить, бежать, то заложить мощный бомба.

— Но… — захлебнулся от возмущения кто-то из бойцов, — но, как так? Свои же — своих? Это ж какими изуверами надо быть, чтобы… — молодой боец даже всхлипнул, — чтобы вот так, взять и подорвать матерей с родившимися только что детьми!

— Эсэс не хотеть отдавать женщин русским, — печально поведал старик. — Мой внучка быть там. Разбирать завалы. Видеть много мертвых младенец и мам.

У юного бойца выступили слезы. Потрясая автоматом, процедил сквозь зубы:

— Изверги! Звероподобные рожи! Как можно убивать собственных женщин? Да еще и с детьми?

— Чтоб не достаться русский иван, — повторил старик.

Дальше Игорь не слушал. Тяжко было смотреть, как молодые немки, кутая новорожденных младенцев, получали из рук русских солдат хлеб, консервы, горячий чай в котелках. Одна старуха упала на колени перед каким-то сержантом пехоты, хватая за подол плащ-палатки. Причитала по-немецки, рыдала. Разнесенный взрывом мины роддом возвышался над крышами домов. Пустые черные зевы разнесенных вдребезги окон как бы возвещали всему миру о зверствах нацистов.

В заброшенной комнате, получив свою порцию горячего супа, пилот авиации присел рядом с двумя пехотинцами. На город постепенно опускалась морозная черная тьма. В разрушенных комнатах чадили лучины, горели тусклым огнем керосиновые лампы. Электричество по понятным причинам отсутствовало. Гул канонады утих. В соседних комнатах расположились на отдых бойцы. Здесь же находились и санитары. Слушая беседу двух солдат, Игорь выглянул на улицу. Разнесенные взрывами окна заложили мешками с песком, занавесили всяким тряпьем, но разглядеть, что творится снаружи, можно было, отогнув край одеяла. Сразу увидел чертящие небо прожекторы. Лучи пересекали хаотично друг друга, словно в бешеной пляске. Отбрасывая на разрушенный город причудливые тени, свет мощных прожекторов искал в облаках самолеты противника. Где-то на нижнем этаже заработал приемник. Еще ниже, уже во дворе, залаял пес. То тут, то там издалека раздавался плач младенцев. Две совсем юные немки приютились у походной кухни, тайком кормя грудью новорожденных детей. Еще раздавались одиночные выстрелы, еще где-то происходили стычки противников, борясь за каждый пройденный метр, еще чертили лучами в небе прожекторы, когда Игорь, обессиленный за день, наконец, постепенно уснул. Свернувшись клубком под чьей-то шинелью, в теплоте походной буржуйки, он провалился в тревожный, но беспробудный сон.

…И снилось пилоту Мурманской авиации, как барокамера червоточины швырнула его куда-то в запредельные границы Вселенной. Кругом вращались галактики, разветвлялись рукава шаровых скоплений, бушевали вихрями магнитные поля гравитаций, а он, советский летчик января сорок пятого года, все летел и летел, куда-то в пустоту, покоряя пространство.

Потом сон сменился. Где-то вдалеке ухнула пушка. Игорь вздрогнул спросонья, сжался еще больше в калачик. Ему вдруг привиделось когда-то знакомое лицо — во сне он никак не мог вспомнить. Лицо постепенно расплывалось, но подсознанием он уже знал: ему снится лицо того парня, что встретился на Курской дуге. Того Саши, того Александра, инженера из будущего, вместо которого его, Игоря, забрала с собой червоточина. И этот Саша тряс его за плечо:

Сорок восемь часов проходят. Скоро мы встретимся. Скоро ты останешься здесь, в своем времени, а я полечу сквозь пространство в свое.

Эй! Командир! Слышишь меня?

Сон провалился.

— Эй! Командир! Слышишь меня! — тряс за плечо солдат-пехотинец. — Пора вставать, авиация! Скоро светать будет.

И как бы в подтверждении к этому, за окнами дома раздались первые выстрелы артиллерийских орудий. Новый день наступил.

…До контакта с вектором инженера из будущего оставалось меньше 36 часов.