Военный инженер Ермака. Книга 5

Глава 5

Я стоял на валу рядом с Ермаком. Через подзорную трубу виднелись татары, снующие между исполинскими конструкциями, что росли прямо на наших глазах. Осадные башни. Каждая — в три яруса, обшитая сырыми шкурами против огня, с перекидными мостками наверху. Такие я видел только в европейских трактатах, на старинных гравюрах.

— Вон он, собака! — произнес стоящий рядом Иван Кольцо, тыча пальцем в сторону самой высокой башни. — Предатель!

Я тоже видел его. Он расхаживал между работниками, размахивал руками, что-то кричал. Даже отсюда было видно, как татарские мастера прислушиваются к каждому его слову. Он на что-то указывал, объяснял. Соображает, чёрт бы его побрал.

— Максим, — Ермак повернулся ко мне. В его глазах плескалась ярость. — Нельзя ли этого гада застрелить?

Я прикинул расстояние. Верста, не меньше. Нет, это слишком.

— Далековато, Ермак Тимофеевич. Ни пуля, ни ядро не долетят. А если и долетят — не попадут.

Ермак вздохнул. Рядом сгрудились другие сотники — Матвей Мещеряк, Савва, Черкас. Все смотрели на растущие башни с мрачными лицами. Мы понимали, что означают эти махины. Кашлык — не европейская крепость с высокими стенами. К нам попасть будет гораздо проще.

— Смотрите, смотрите! — Савва указал на группу всадников, подъехавших к строительству. — Сам Кучум пожаловал!

Действительно, даже без трубы было видно богатое убранство центрального всадника, блеск золота на одежде. Хан приехал полюбоваться на творение мастера-наемника. Алексей подбежал к нему, поклонился. Кучум, похоже, что-то спросил, указывая на башни. Предатель закивал, начал объяснять.

— Обучили его в Европах, сволочь, — процедил сквозь зубы Мещеряк. — А потом подарили Кучуму, как пса породистого.

— Не пёс он, а змея, — поправил Ермак. — Пёс хоть верность знает, а этот — за злато родную мать продаст.

Я продолжал наблюдать в трубу.

В Европе такие башни называли «гелеполями» — городобратели, потому как с их помощью брали самые неприступные крепости. А уж против наших деревянных укреплений… Дерево, конечно, горит, однако скорее всего башни по нашему примеру обмажут глиной, обтянут мокрыми шкурами. Но все равно, будем пытаться.

— И что будем делать? — Ермак снова обратился ко мне.

— Жечь, — пожал плечами я. — И выбивать тех, кто их катит.

В Европе против такого часто делали вылазки, но это не наш вариант. Слишком большой перевес в числе у татар. Да и толку — если уничтожить башни, новые сделают. Пока татары не понесут огромные потери или не убедятся в собственном бессилии, толку не будет.

Вокруг нас собирались люди. Вести о башнях разлетелись по лагерю уже давно. Люди хмуро поглядывали в сторону вражеского стана, где росли деревянные исполины. Кто-то крестился, кто-то тихо матерился.

— Эх, дай бог дождя, — вздохнул один старый казак. — Развезёт грязь, не подкатят.

— На бога надейся, а сам не плошай, — ответил Ермак.

Я снова поднял трубу. Алексей теперь руководил установкой защитных щитов на средних ярусах башен. Оттуда лучники будут обстреливать стены, пока верхние перекинут мостки. Классическая схема.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая облака в розоватые тона. Башни отбрасывали длинные тени, похожие на пальцы мертвеца, тянущиеся к нашему лагерю. Деревянные чудовища, готовые поглотить нас.

— Всё, хватит глазеть, — скомандовал Ермак. — Расходитесь и занимайтесь тем, чем должны! И готовьтесь к ночи.

Мурза Карачи медленно обходил строительную площадку, расположенную в версте от Кашлыка. Здесь, недосягаемые для оружия казаков, сотни татарских воинов трудились над сооружением осадных башен. Рядом с ним шел русский инженер Алексей.

— Вот здесь, высокородный мурза, — Алексей указал на ближайшую конструкцию, — первая из наших башен. Видишь толщину бревен? Каждое из самой крепкой лиственницы.

Карачи подошел ближе, провел рукой по шершавой поверхности дерева. Башня поднималась высоко над землей, массивная и грозная. Татарские плотники укладывали бревна одно на другое, скрепляя их железными скобами. Внутри уже виднелись перегородки, разделявшие пространство на несколько ярусов.

— Не загорится? — спросил мурза, заглядывая внутрь.

— Вон там месят глину, — Алексей кивнул в сторону. — Все дерево покроем, щели замажем, чтобы ни единой искры внутрь не проникло. А потом еще мокрыми шкурами обтянем — от осколков защита будет. Когда ядро в такую башню попадет, дерево не разлетится щепками, шкуры удержат. Осколки при обстреле — самое опасное. Хуже огня.

Карачи кивнул и двинулся дальше. За первой башней возводились еще четыре такие же — могучие, неприступные твердыни на деревянных катках. Под каждой стояли толстые бревна-катки.

— Сколько человек потребуется, чтобы двигать такую махину? — спросил мурза.

— По тридцать где-то на каждую. Может, и сорок, если земля размокнет. Тяжело, но башни, скорее всего, выдержат обстрел, — заверил Алексей, потирая руки. — Казачьи ручные пищали их не пробьют, даже малые пушки не остановят. А больших орудий у Ермака нет.

Они прошли мимо груды заготовленных шкур — бычьи кожи мокли в длинных корытах. Перед атакой их польют водой из ближайшего ручья. Запах мокрой шерсти висел в воздухе густой пеленой.

— А теперь, мурза, смотри, — глаза Алексея заблестели. Он повел Карачи в дальше. Там возводились еще пять башен.

На первый взгляд они ничем не отличались от настоящих — такие же высокие, такие же грозные с виду. Но когда Карачи подошел ближе и заглянул внутрь, он увидел разницу. Бревна здесь были тоньше. Вместо железных скоб использовались клинья и веревки, а щели между бревнами были большими, зияли черными провалами.

— Обманки, — пояснил Алексей с довольной улыбкой. — Но это не слишком заметно. Промажем глиной и издалека не отличишь от настоящих.

— Тоже на катках, тоже так же тащить? — поинтересовался Карачи.

— Да. Бревна настоящие, чтобы двигались как положено. А в остальном — обман, военная хитрость. Ядра будут пробивать их насквозь, но казаки об этом догадаются не сразу! Будут палить по всем башням одинаково, тратить порох. Если они не смогут пробить ядрами настоящие, то перестанут стрелять и поставят пушки на картечь. А нам это не нужно.

Карачи задумчиво почесал бороду, обходя башню кругом. Татарские воины как раз приволокли несколько бревен и начали прилаживать их к каркасу.

— Хитро придумано, — одобрил Карачи. — Пусть тратят порох на пустышки. У Ермака и так запасов немного осталось.

Работа кипела. Сотни татар таскали бревна, мешали глину, натягивали шкуры. Молотки стучали, пилы визжали. В стороне кузнецы ковали железные полосы для укрепления катков. Дым от костров поднимался к серому осеннему небу.

— Когда будут готовы? — спросил Карачи.

— Через пару дней. Может, больше, если дождь пойдет, помешает работе.

Мурза повернулся к Кашлыку. Карачи знал, что там, за холмами, казаки готовятся к обороне, считают последние запасы пороха и свинца.

— Пусть работают день и ночь, — приказал он. — Чем быстрее закончим, тем скорее возьмем этот проклятый город.

Алексей закивал.

— Еще одно, — добавил инженер. — В первую башню соберем побольше хвороста и соломы. А может, даже в две. Пусть загорятся. Казаки подумают, что выстрелами можно бороться с ними, будут и дальше стрелять, удивляясь, чего же другие никак не загораются.

— Правильно говоришь, — Карачи похлопал русского по плечу. — Военная хитрость — половина победы. Пусть Ермак думает, что мы просто лезем напролом, как дикари. А мы его перехитрим.

Солнце клонилось к закату. Длинные тени от недостроенных башен ложились на землю. Татары разжигали новые костры — работа продолжалась и ночью. Факелы освещали лощину, превращая ее в огромную мастерскую под открытым небом.

Карачи еще раз обошел все башни, проверяя работу. Настоящие росли медленно, но основательно — каждое бревно подгонялось тщательно и густо промазывалось глиной. Легкие собирались быстрее — там не требовалось особой прочности, главное было создать видимость.

Ветер принес запах дыма из Кашлыка — там тоже готовились к бою. Но Карачи был уверен в успехе своего плана. Пока казаки поймут обман, будет уже поздно — порох совсем кончится, и настоящие башни подойдут к самым стенам.

……Я стоял на стене Кашлыка, вглядываясь в татарский лагерь, раскинувшийся под нами словно темное море. Холодный сибирский ветер пробирался под кафтан, но меня больше знобило от того, что я видел. В лагере Кучума кипела работа — сотни людей трудились над исполинскими сооружениями, которые росли прямо на глазах.

— Вишь, лепят и лепят, — проговорил Ермак, стоявший рядом. Его глаза прищуренно следили за работой татар. — Быстро работают.

— Хитро придумал предатель, — буркнул Матвей Мещеряк, подходя к нам. — Соображает, что делает.

— Знает свою работу, — согласился Ермак. — Да только у нас есть чем ответить. Как пойдут эти башни на город, мы их из пушек расстреляем.

Я вздрогнул от этих слов. У нас пороха оставалось едва-едва, какие расстрелы башен!

— Так нельзя! — сказал я.

Все головы повернулись ко мне.

— Порох закончится, а он нам еще нужен!

Ермак посмотрел на меня тяжелым взглядом.

— А что делать, Максим? — спросил он. — Подпустить их к стенам? И пусть залезают нам на головы?

Я глубоко вдохнул, собираясь с мыслями.

— С осадной башни атака на город будет через перекидной мостик, — начал я, стараясь говорить как можно уверенней. — Посмотрите на конструкцию — они не могут быть шире трех саженей. Туда больше четырех человек в ряд не встанет. Мы поставим напротив башни огнеметы, закроемся щитами, и пехота не сможет пройти. Будем бить еще и из арбалетов, и татарам придется совсем тяжко. Огненной смеси и стрел у нас достаточно — в отличии от пороха.

Иван Кольцо покачал головой, его густые брови сошлись на переносице.

— Опасно подпускать, Максим. Кто знает, что татары еще могут придумать.

— Точно говоришь, Иван, — поддержал его Савва Болдырев. — Наверняка там еще какая-то хитрость. Этот русский самого дьявола облапошит.

Я хотел возразить, объяснить, что башни — просто высокие платформы для штурма, по сути та же лестница, только защищенная, но Мещеряк меня опередил.

— Расстреляем все башни — татары отчаются и пойдут в обычную атаку, — сказал он. — Они нетерпеливые, долгие сражения не любят. Увидят, что башни их не помогли — кинутся на стены с крюками, как в прошлый раз. А там мы их встретим, как надо.

— Верно говоришь, — кивнул Ермак. — Иногда чересчур хитрить — плохо. Пушки у нас для того и есть, чтобы такие махины крушить. На все татарское войско у нас пороха не хватит, а на них достаточно.

Я посмотрел на их лица — суровые, обветренные, уверенные в себе. Эти люди прошли тысячи верст по неведомым землям, брали города, били превосходящего числом противника. Для них пушка была простым и понятным решением — ударить со всей силы, сокрушить угрозу, не дать врагу шанса.

— Послушайте, — попытался я еще раз. — Порох нам еще понадобится. Мало ли что еще может произойти. Чем мы тогда отбиваться будем?

— Казачьей саблей и отвагой, как деды наши, — вздохнул Ермак. В его голосе звучала непреклонность. — Решено, Максим. Как башни подойдут — бьем из всех пушек. Спокойно, наверняка, чтоб ни одна крупинка пороха зря не пропала, но бьем.

Я стиснул зубы. Спорить со всеми я не мог — это было бы неразумно и бессмысленно.

— Хорошо, атаман, — выдавил я из себя.

Ермак кивнул и повернулся обратно к татарскому лагерю. Остальные сотники тоже уставились на растущие башни, обсуждая, куда и с какой скоростью к нам они пойдут, будут ли татары ломать сделанные ими земляные укрепления близ наших стен или пойдут между ними.

…Густая чернота сибирской ночи окутала Кашлык, словно тяжелое войлочное покрывало. Казаки всматривались в непроглядную темноту за рвом. Где-то там, в степи, притаились полчища хана Кучума, и каждый знал — этой ночью враг не будет спать.

…Первыми к рву двинулись ялангучи — те, у кого не было ни коня, ни брони. Босые или в истертых чириках, в рваных халатах, они несли на спинах тяжелые мешки с землей, волокли плетеные корзины с камнями. В темноте их почти не было видно — лишь шорохи, скрип кожаных ремней да приглушенное дыхание сотен людей выдавали приближение татарского войска. Но сейчас они подойдут ближе, и тогда можно будет стрелять.

— Слышь, братцы, — прошептал один из казаков, поглаживая арбалет, — шуршат там, как мыши в амбаре.

По стене пронесся едва слышный приказ:

— Готовимся!

Ялангучи подходили все ближе. Впереди шли самые отчаянные — те, кто надеялся заслужить милость хана. За спинами у них покачивались набитые землей кожаные мешки, оттягивавшие плечи до боли.

Вот они. Черви, вылезшие из темноты.

— Стреляй! — крикнул Мещеряк.

Защелкали арбалетные спуски, зазвенели отпущенные тетивы луков. Первые ялангучи, застигнутые у самой кромки рва, попадали как подкошенные. Тяжелые болты пробивали их жалкие одежды насквозь, стрелы впивались в тело. Но на место павших тут же бросались новые — приказ хана был беспощаден, и страх перед его гневом оказался сильнее страха смерти.

Алексей, наблюдавший за штурмом из лагеря (хотя, вернее будет сказать, слушающий звуки битвы), довольно кривил губы. Его осадные башни, построенные по всем правилам военного искусства, стояли почти наготове, но без засыпанного рва они были бесполезны. Он сам рассчитал, сколько земли и камней понадобится, чтобы создать надежную дорогу для тяжелых сооружений на катках.

— Еще! Неси еще! — кричали татарские анбаши-десятники, подгоняя ялангучи. — Сначала земля до середины, потом камни сверху!

Казаки стреляли не переставая, но в темноте многие стрелы уходили впустую. Порох берегли. Пушки молчали, хотя казаки знали — несколько залпов картечью могли бы страшно проредить толпу врагов.

Ялангучи падали десятками, но ров неумолимо заполнялся. Тела убитых сбрасывали туда же — мертвые помогали живым создать переправу для осадных машин. Кровь смешивалась с грязью, стоны раненых заглушались криками и шумом сыпящейся земли.

Молодой татарин Байтуган, таща очередной мешок, не выдержал его тяжести, споткнулся и упал — как выяснилось, на счастье. Стрела просвистела над ухом, но не задела его. Байтуган свернулся ничком, притворяясь мертвым, но услышал сзади страшный крик анбаши:

— Вставай, собака! Неси!

Пришлось подниматься. Байтуган дополз до края рва, вывалил землю и побежал обратно, каждый миг ожидая, что ему в спину воткнется стрела. Этого не случилось, но пришлось снова возвращаться к крепости с полной камней плетеной корзиной.

Стрелы казаков не прекращали свою смертельную работу, но татары получили приказ — ров должен быть засыпан до рассвета.

К утру вал из земли и камней поднялся почти до краев рва. Последние ялангучи, чудом уцелевшие в этой бойне, укладывали сверху плоские камни, создавая ровную дорогу. Их, наверное, осталось меньше половины от тех, кто начинал эту страшную работу.

На стенах Кашлыка казаки с мрачными лицами смотрели на засыпанный ров. Теперь дорога для осадных башен была открыта.