Военный инженер Ермака. Книга 5

Глава 21

…Передо мной на земле лежали слитки меди и олова. Я провёл ладонью по холодному металлу.

Тигли я вылепил из глины сам. Три дня сушил их в тени, потом обжигал в костре. Получилось не идеально, но для первого раза сойдёт. Главное — выдержат температуру плавления.

— Ну что, православные, — обратился я к своим помощникам, — сейчас будем творить то, чего в Сибири ещё не видывали.

Начали с разведения огня в горне. Я сложил дрова шатром, проложив между ними сухую бересту. Когда пламя разгорелось, стал подкладывать уголь. Жар пошёл нестерпимый.

— Не робейте! — крикнул я.

Казаки навалились на рукояти, и поток воздуха заставил угли раскалиться добела. Я поставил первый тигель с медью на специально сложенную из камней подставку в самом сердце горна.

Медь плавится при температуре выше девятисот градусов — это я помнил твёрдо. Но как определить температуру без приборов? Только по цвету каления и опыту. Я вглядывался в тигель, как в колдовское зеркало, ожидая, когда красноватый металл начнёт размягчаться.

Прошёл час. Пот заливал глаза, рубаха прилипла к спине. Казаки сменяли друг друга у мехов. Наконец, я увидел, как поверхность меди задрожала и стала похожа на густой мёд.

— Есть! — выдохнул я. — Теперь олово!

Второй тигель с оловом поставил рядом. Олово плавится при двухстах тридцати градусах — для нашего горна это пустяк. Через четверть часа серебристый металл уже булькал в тигле, как кипящая вода.

— А теперь самое главное, — сказал я, хватая длинные кузнечные клещи. — Буду соединять металлы. Не ослабляйте меха!

Я подцепил клещами тигель с оловом и, стараясь не расплескать, начал медленно вливать его в медь. Металлы зашипели, брызнули искры. По мастерской поплыл едкий дым.

— Дверь откройте! — крикнул я, продолжая помешивать смесь длинным железным прутом.

Это был критический момент. Металлы должны были полностью смешаться, иначе бронза получится неоднородной, с раковинами и трещинами. Я мешал и мешал, чувствуя, как немеют руки от жара и тяжести.

Цвет сплава постепенно менялся — из красноватого становился золотистым, потом приобрёл характерный бронзовый отлив. Я знал, что получается хорошая пушечная бронза — прочная и вязкая одновременно.

— Готово! — объявил я. — Теперь надо отлить пробный брусок.

Заранее приготовленную форму из сырого песка я поставил на пол. Это была простая продолговатая выемка, ничего сложного. Подцепил тигель клещами и, задержав дыхание, начал лить.

Расплавленная бронза потекла в форму тягучей огненной струёй. Я старался лить равномерно, без рывков, чтобы не было пузырей. Песок зашипел от жара, пошёл пар.

Когда тигель опустел, я отставил его и вытер лицо рукавом. Казаки столпились вокруг формы, с любопытством разглядывая остывающий металл.

— Ну что, вышло? — спросил один из них.

— Утром увидим, — ответил я. — Пусть остынет как следует.

На следующий день я извлёк брусок из формы. Бронза получилась ровная, без видимых дефектов. Я постучал по ней молотком — звук был чистый, звонкий.

— Вот из такой и будем пушку лить, — сказал я Ермаку, который пришёл посмотреть на результат. — Только формы надо готовить серьёзные, из глины. И модель пушки вылепить сначала.

Атаман взвесил брусок в руке, прищурился.

— Тяжёлая. Точно прочнее железа будет?

— Прочнее, и главное — не треснет при стрельбе, как чугун. Бронза вязкая, удар пороха выдержит.

— Сколько времени надо на пушку?

Я прикинул в уме. Модель, формы, плавка большого количества металла…

— Неделю, если всё пойдёт гладко. И это если помощников будет много.

— Бери кого надо. И что надо — тоже бери. Пушки нам нужны.

Я кивнул. Теперь предстояла настоящая работа — создание первого бронзового артиллерийского орудия в Сибири. Но этот пробный слиток вселял уверенность. Бронза получилась что надо.

Ермак ушел, а я протёр вспотевший лоб тыльной стороной ладони, оставляя на коже грязную полосу. Передо мной на массивном дубовом верстаке лежал деревянный сердечник — идеально выточенная болванка, которую я сам выстругал за последние дни. Рядом аккуратными мотками были сложены соломенные жгуты, которые по моему заказу скрутили из местной ржаной соломы. Я взял первый моток и начал методично наматывать его на сердечник, создавая утолщение в казённой части будущей пушки и периодически сверяясь с деревянным шаблоном, который вырезал по своим расчётам. Каждый виток должен был лечь точно на своё место — от этого зависела правильная геометрия ствола.

Когда основной контур был готов, я кивнул своим помощникам, и они принесли деревянную кадку с заранее приготовленной глиняной смесью. В первый замес мы добавили глину и немного конского навоза — последний, как ни странно, придавал составу нужную вязкость и прочность.

Я зачерпнул глину обеими руками и начал обмазывать соломенную основу. Работа была грязной, но требовала точности — слой должен был ложиться равномерно, без пустот и воздушных карманов. Казаки подносили мне свежие порции глины, пока я лепил грубую основу будущей формы.

Скоро модель приобрела узнаваемые очертания пушечного ствола. Теперь предстояло нанести финишные слои из особо тонкой глины, которую мы растирали в ступе практически до консистенции сметаны.

Затем я приступил к самой ответственной части — формированию внутреннего канала ствола. Железный прут толщиной в два пальца был тщательно выпрямлен и отшлифован. Я обмотал его пеньковой верёвкой, создавая небольшое утолщение — это позволит стволу иметь правильную геометрию канала. Затем начал наносить на прут слой за слоем специально подготовленную глину с примесью мелко нарубленной шерсти.

— Смотри внимательно, — говорил я казакам… — Если стержень будет кривой или неровный, пушка при первом же выстреле разорвётся на куски.

Один из них закивал и спросил:

— А почему железо надо обматывать верёвкой? Можно же просто глину на железо?

— Верёвка создаёт небольшой зазор, — пояснил я, проверяя толщину слоя деревянным циркулем собственного изготовления. — Когда мы будем вытаскивать стержень после литья, он легче выйдет. К тому же пенька при обжиге выгорит и оставит спиральные канавки внутри ствола — они помогут пороховым газам лучше выталкивать ядро.

Когда глиняный стержень был готов и высушен, я приступил к сборке формы. В специально вырытой яме глубиной в полтора человеческих роста мы с помощниками установили модель ствола казённой частью вниз, тщательно выверив её по отвесу. Малейший перекос мог испортить всю работу.

Теперь предстояло нанести декоративные элементы. Без них обойтись можно было легко, но я не устоял перед соблазном. Я растопил в медном котелке воск, добавив немного сала для пластичности. Пока смесь была тёплой и податливой, на дульной части выложил воском надпись: «Лета 7096 лил мастер Максим» и добавил небольшой растительный орнамент.

Когда восковые украшения застыли, я начал покрывать всю модель внешним слоем формовочной глины. Это была кропотливая работа — глина должна была заполнить все углубления в восковом рельефе, но не повредить его.

После нанесения нескольких слоёв глины форма была готова к обжигу. Мы развели в яме большой костёр, используя сухие берёзовые дрова — они давали ровный, сильный жар. Форму поставили над огнём на специальных железных подпорках, чтобы пламя равномерно охватывало её со всех сторон.

Обжиг продолжался целые сутки. Я не отходил от ямы, постоянно подбрасывая дрова и следя, чтобы жар был равномерным. К утру воск полностью вытек через специально оставленные отверстия, оставив в форме чёткие отпечатки орнамента и надписей. Глина приобрела красно-коричневый цвет обожжённого кирпича и стала твёрдой как камень.

Дав форме остыть, мы приступили к финальной подготовке. Я аккуратно извлёк деревянный сердечник — он выполнил свою роль и больше не был нужен. Затем установил внутрь формы железный стержень для канала ствола, тщательно центрируя его с помощью глиняных распорок. Форму стянули железными обручами, которые выковал кузнец по моим чертежам.

Настал самый ответственный момент — литьё. В соседнем помещении уже горела плавильная печь, в которой готовился сплав. Пропорция была выверена точно — девять частей меди на одну часть олова. Это давало прочную пушечную бронзу, способную выдержать давление пороховых газов.

Я надел толстые кожаные рукавицы и подошёл к печи. Через смотровое отверстие был виден расплавленный металл — он светился ярко-оранжевым светом, а на поверхности играла тонкая радужная плёнка. Цвет был правильный — значит, температура достигла нужных тысячи ста градусов.

— Открывай летку! — скомандовал я.

Кузнец пробил глиняную пробку длинным железным прутом, и расплавленная бронза хлынула по специально подготовленному жёлобу прямо в литейную форму. Я следил, как металл заполняет пространство между внешней формой и внутренним стержнем, слушая характерное шипение и наблюдая за выходящим паром. Струя бронзы должна была литься непрерывно — любая остановка могла привести к образованию спаев и раковин в металле.

Когда форма заполнилась доверху и бронза показалась в литниковых отверстиях, я дал знак перекрыть летку. Теперь оставалось только ждать. Металл должен был остывать медленно и равномерно, иначе в стволе могли образоваться внутренние напряжения.

Три дня я почти не отходил от литейной ямы, проверяя температуру формы и подсыпая сухой земли для более равномерного остывания. Казаки заглядывали поглазеть на диковинную работу, но я гнал любопытных — лишняя суета могла только навредить.

На четвёртый день форма остыла достаточно, чтобы можно было извлекать отливку. Вместе с помощниками мы разбили глиняную оболочку тяжёлыми молотами. Осколки обожжённой глины посыпались вниз, и постепенно показался бронзовый ствол. Он был покрыт тёмной окалиной и остатками формовочной смеси, но даже сквозь эту корку проглядывал благородный блеск металла.

Мы вытащили пушку из ямы с помощью толстых верёвок и деревянных катков. Ствол был тяжёлым — пудов двадцать, не меньше. Я провёл ладонью по шероховатой поверхности, нащупывая выступающие литники и наплывы металла, которые предстояло убрать.

Следующие дни ушли на доводку. Сначала я отпилил литники ножовкой, затем начал шлифовать поверхность песком и каменной крошкой. Казаки помогали мне, водя взад-вперёд кожаные подушки с абразивом. Постепенно из-под слоя окалины проступал чистый металл золотистого оттенка.

Особенно тщательно я обработал казённую часть, где предстояло высверлить запальное отверстие. Для этого использовал ранее сделанное закалённое сверло. Работа заняла целый день, но отверстие получилось ровным и точно в нужном месте.

Скоро пушка была готова. Я отполировал её до зеркального блеска смесью мела и уксуса, и теперь бронза сияла на солнце, как золото. Посмотреть на сбежались почти все казаки нашего отряда.

Начало положено. Но теперь, если хотим ускорить процесс, надо обучать людей. Один я много не успею.

Сардар Амир Кутлуг-Мирза поднялся с рассветом, едва муэдзин возвестил о начале утренней молитвы и взял в руку свернутый в трубку пергамент с подробной схемой местности, где должен был вырасти форпост бухарского могущества.

Солнце только поднялось над минаретами Бухары, когда сардар уже стоял у ворот дворца эмира. Стражники, узнав его, беспрепятственно пропустили внутрь. Амир Кутлуг-Мирза прошел через внутренний двор, где слуги уже начинали свои утренние хлопоты, миновал фонтан с журчащей водой и направился к покоям Абдуллы-хана.

Эмир принял его в том же зале, что и в прошлый раз. Властитель Бухары был одет в простой халат из тонкого шелка, без парадных украшений. Он сидел на подушках у низкого столика, на котором дымился чайник с зеленым чаем.

— Повелитель, — поклонился сардар. — Я исполнил твое повеление. Место для города найдено.

Абдулла-хан жестом пригласил его сесть и кивнул слуге, чтобы тот налил гостю чаю. Амир Кутлуг-Мирза развернул принесенную карту на столике, разглаживая края пергамента.

— Вот здесь, повелитель, — его палец указал на изгиб реки. — У границы степи и тайги, в среднем течении Иртыша. Я долго изучал все возможные места, и это — наилучшее. Правый берег реки высок и обрывист, что даст естественную защиту от половодья и нападений с воды. Река здесь глубока и судоходна — наши караваны смогут ходить по ней без препятствий.

Эмир наклонился над картой, внимательно рассматривая указанное место. Сардар продолжал, воодушевляясь собственными словами:

— Я предлагаю назвать его Эртиш-Шахром — городом на Иртыше. Само название будет говорить о нашей власти над этой великой рекой, по которой можно добраться и до земель московитов, и до владений татар, и даже до далекого севера, где живут дикари, которые едят сырое мясо диких животных и прячутся от ледяных демонов.

— Расскажи об укреплениях, — потребовал Абдулла-хан, не отрывая взгляда от карты.

Амир Кутлуг-Мирза достал второй свиток — план будущего города.

— Мы построим стены по всем правилам европейского военного искусства, — начал он. — Стены будут высокими. По углам возведем бастионы — пятиугольные выступы, с которых можно простреливать подступы к стенам. Перед стенами выроем глубокий ров, который можно будет заполнить водой из Иртыша. За рвом — земляной вал с частоколом.

Сардар водил пальцем по чертежу, показывая расположение укреплений.

— На стенах разместим пушки — не меньше тридцати орудий. Часть привезем из Бухары, часть закупим у османов или отольем на месте. В городе будет постоянный гарнизон — три тысячи воинов, не меньше. Этого хватит, чтобы отразить любое нападение сибирских татар или московитов, если они решатся прийти сюда.

— А население? — спросил эмир.

— Кроме воинов, в городе будут жить купцы, ремесленники, землепашцы — несколько раз по столько же, сколько воинов. Может, десять, а то и пятнадцать тысяч душ. Купцы будут вести торговлю мехами, ремесленники — обеспечивать нужды города и гарнизона. Вокруг города разобьем поля — земли там плодородные, прокормят население. Пастбища для лошадей и скота тоже имеются в достатке.

Амир Кутлуг-Мирза помолчал, собираясь с мыслями, затем продолжил:

— Но главное преимущество этого места, повелитель, — возможность использовать реки для торговых караванов. Сейчас мы этого не делаем, предпочитая степные пути. Но я видел, как московиты сплавляют свои товары по рекам — это намного быстрее и дешевле, чем гнать караваны через степи. Один струг может везти столько же товара, сколько сотня верблюдов, и идти будет втрое быстрее.

Эмир задумчиво погладил бороду.

— Мы научимся строить суда, — продолжал сардар. — Пригласим мастеров из Хорезма, где еще помнят искусство речного судостроения. По Иртышу можно добраться до Тобола, по Тоболу — до Туры, а там уже недалеко до уральских гор. Когда Москва смирится с потерей Сибири — а она смирится, у нее нет сил для новой войны — она захочет торговать с нами. И удобнее всего это будет делать именно по рекам. Наш Эртиш-Шахр станет главным торговым узлом всей Сибири.

Абдулла-хан откинулся на подушки, переваривая услышанное. Наконец он кивнул:

— Твой план хорош, Амир Кутлуг-Мирза. Место выбрано удачно. Начинай подготовку к строительству. Собери строителей — возьмешь их из Самарканда и Ташкента, там есть опытные мастера. Оружие и порох начнем завозить уже сейчас, пока дороги сухие.

Сардар поклонился, но эмир жестом остановил его.

— Теперь мне нужно выбрать правителя для нового города. Человека умного, преданного, способного управлять и воинами, и купцами, и ремесленниками. Того, кто сможет ладить и с Кутугаем, и с местными племенами, но при этом не забудет, кому служит.

Абдулла-хан встал и прошелся по залу, заложив руки за спину.

— Я думаю назначить Мирзу Хушдаур-бека ибн Махдум-Кули, — наконец произнес он. — Он молод, но уже показал себя. Грамотен, знает арабский, персидский, тюркский и даже русский язык. Участвовал в походе на емакских ногайцев как мой представитель при войске. Показал себя и как дипломат, и как воин.

— Это мудрая мысль, повелитель, — согласился Амир Кутлуг-Мирза. — Хушдаур-бек действительно способный человек. К тому же он из знатного рода, его будут уважать и наши люди, и местные. Но при этом он не настолько знатен, чтобы возомнить себя независимым правителем.

— Именно так я и рассуждал, — удовлетворенно кивнул эмир. — Вызови его ко мне сегодня же. Пусть готовится к новому назначению. Ты будешь учить его всему, что знаешь о Сибири и ее народах. Скоро он отправится туда с первым отрядом строителей и воинов.

Сардар снова поклонился. Эмир вернулся к столику и взял кисть.

— А теперь обсудим остальное. Сколько точно потребуется людей на первом этапе? Какие материалы нужно заготовить здесь, а что можно найти на месте? Как организовать снабжение строителей в первый год? Я хочу знать все!

Они проговорили до полудня, обсуждая каждую мелочь будущего строительства. Лишь когда солнце поднялось в зенит, Абдулла-хан отпустил сардара, велев немедленно начать подготовку экспедиции.

Мурза Кутугай покачивался в седле, держа спину прямо, несмотря на свои множества зим. Серая борода серебрилась в лучах солнца, пробивавшихся сквозь кроны сосен и лиственниц.

Лесная дорога петляла между вековыми деревьями. Впереди и позади ехали телохранители — двенадцать человек. Их кони фыркали, выдыхая пар в прохладный воздух. Копыта глухо стучали по утоптанной земле, усыпанной желтой хвоей и опавшими листьями.

Справа от дороги журчал ручей. Слева поднимался густой ельник, темный и непроглядный даже днем. Кутугай машинально поправил полы халата, под которым угадывались очертания чего-то твердого. Старая привычка — никогда не выезжать без кольчуги, даже если путь кажется безопасным.

Передний телохранитель вдруг поднял руку, останавливая отряд. Его конь беспокойно заржал, учуяв что-то в лесной чаще. Кутугай нахмурился, всматриваясь в темноту между стволами. Тишина леса казалась неестественной — не слышно было ни птиц, ни шороха мелких зверей.

В следующее мгновение из густых зарослей орешника слева от дороги со свистом вылетела стрела. Время словно замедлилось. Кутугай увидел, как черное оперение рассекает воздух, как наконечник нацелен прямо в его грудь. Инстинктивно он дернулся в седле, но стрела была слишком быстра.

Удар пришелся чуть левее сердца. Глухой металлический звон разнесся по лесу — стрела ударилась о скрытую под халатом кольчугу и отскочила, кувыркаясь в воздухе. Кутугай покачнулся, но удержался в седле, схватившись за луку.

— Враги! — заорал кто-то из телохранителей.

Мгновенно пятеро батыров окружили мурзу плотным кольцом. Их тела закрыли мурзу от возможных новых выстрелов. Остальные семеро бросились в лес, ломая кусты и молодые деревца. Лошади ржали, топтались на месте, их наездники исчезли в зеленой чаще.

— Там, за той елью! — донесся чей-то голос.

— Стой, собака!

Треск ломающихся веток, топот ног, ругательства. Кутугай тяжело дышал, прижимая руку к груди. Под кольчугой уже наливался синяк — удар стрелы был силен, хоть броня и спасла от смертельной раны.

— Мурза, вы ранены? — обеспокоенно спросил один из телохранителей, не отрывая взгляда от леса.

— Жив, — хрипло ответил Кутугай. — Кольчуга выдержала. Предки хранят.

Прошло несколько томительных минут. Наконец, из леса начали возвращаться телохранители. По их угрюмым лицам старый мурза понял — преследование оказалось безуспешным. Они вышли на дорогу, отряхивая с одежды листья и хвою, с досадой сплевывая на землю.

— Ушел, проклятый, — доложил старший из них, коренастый воин с рубцом через всю щеку. — След вел к ручью, там потеряли. Видно, по воде ушел, хитрая лиса.

— Один был? — спросил Кутугай, медленно слезая с коня.

— Похоже на то. Следы только одного человека видели.

Младший из телохранителей, почти мальчишка, едва отрастивший первые усы, наклонился и поднял стрелу, отскочившую от доспехов мурзы. Он внимательно осмотрел ее, повертел в руках, изучая оперение и наконечник.

— Мурза, — сказал он, — это русская стрела.

Несколько воинов подошли ближе, разглядывая находку. Действительно, стрела отличалась от татарских.

— Проклятый Ермак, — произнес старший телохранитель, тот самый, со шрамом.

Кутугай взял стрелу в руки, долго смотрел на нее, проводя пальцем по древку. На его морщинистом лице появилась горькая усмешка, в глазах мелькнула тень давней печали.

— Русские здесь не при чем. — тихо сказал он, и в его голосе слышалась усталость человека, слишком много повидавшего в жизни.

Телохранители переглянулись.

— Нет. Это чья-то другая рука. Кто-то из наших хочет моей смерти, но желает, чтобы подумали на русских. Слишком уж удобно — русская стрела, покушение, и убийца растворился в лесу как дым.

Старый мурза тяжело вздохнул и передал стрелу телохранителю.

— Сохрани ее и едем дальше.

Воины молча кивнули. Они помогли мурзе забраться обратно в седло, построились в более плотный строй вокруг него. Отряд медленно двинулся дальше по лесной дороге. Кутугай ехал, погруженный в невеселые думы.

Солнце уже клонилось к западу, удлиняя тени деревьев. Где-то вдалеке закричала сова, хотя для нее было еще рано. Дурной знак, подумал Кутугай. Лес вокруг казался полным невидимых глаз, следящих за каждым их движением.