Военный инженер Ермака. Книга 5

Глава 12

Я стоял над ямой, которую мы с казаками выкопали еще вчера в дальнем уголке Кашлыка. Земля здесь была глинистая, плотная — то, что нужно. Яму обмазали глиной изнутри, дали просохнуть. Теперь она напоминала огромный горшок без дна, вкопанный в землю.

Что мы собираемся делать? Скоро скажу. Нечто очень важное. Один из ингредиентов этого — уголь. Причем необычный, специфический.

Казаки притащили последнюю охапку ивовых веток — молодых, не толще большого пальца. Я специально выбирал именно иву, росшую у воды. В ней больше всего того, что нужно для хорошего угля. Березу и ольху мы отложили в сторону — из них выйдет обычный уголь, черный и хрупкий. А мне нужен был другой.

— Максим, а что ты делаешь? — спросил Савва Болдырев. Последнее время он часто интересовался моей работой. Намахался, видать, за всю жизнь шашкой, захотелось чего еще. Эдакого творческого, для души. Кузнечный молот, правда, пока дать не просил. Может, не созрел еще до этого, а может, побаивается, что переведут из сотников в кузнецы.

Но это я шучу, никто его не разжалует, хотя сочетать ремесленную работу с организационно — руководящей едва ли получится.

— Уголь, — ответил я. — Такой, какого вы еще не видели.

— А зачем? — простодушно удивился Савва. — Жарче горит?

— Вроде того, — согласился я. Разговаривать было некогда.

— Лукавишь, — Савва шутливо погрозил мне пальцем. — Чует моя душа, какой-то хитрый порох затеял. Истинно говорю!

Я засмеялся и кивнул, продолжая укладывать ветки в яму особым способом — не как попало, а ровными слоями, оставляя между ними небольшие промежутки. Внизу положил самые толстые, сверху — потоньше. В центре оставил отверстие, как печную трубу.

— Да. Савва. Из обычного угля порох выходит дымный, грязный. А из того, что я сделаю — совсем другое дело будет.

Закончив укладку, я накрыл дрова старыми шкурами. Поверх шкур начал насыпать землю, причем не обычную, а смешанную с песком и мелко толченым углем от костров.

— Гляди, Савва, на то, как все будет происходить, — сказал я, — вот здесь, внизу, оставляю отверстия для воздуха. Не большие, с палец толщиной. А вот тут, сверху — для выхода дыма. Все будет не как в обычной угольной яме, где дым валит черный да вонючий.

Я взял щепоть сухой бересты, поджег и аккуратно опустил в центральное отверстие. Огонь занялся сразу — береста вспыхнула, подхватывая мелкие веточки.

Первый час я не отходил от ямы ни на шаг. То прикрывал нижние отверстия комьями глины, то открывал, регулируя тягу. Дым шел сначала белый, густой — это выходила влага из дерева. Я знал, что нельзя торопиться. Если дать слишком много воздуха — дрова просто сгорят. Если мало — уголь выйдет сырой, недожженный.

К полудню дым стал желтоватым, с резким запахом. Казаки морщились, отходили подальше. А я радовался — это выходили смолы и деготь, которые делают обычный уголь грязным. В моей яме температура была ниже, чем при обычном пережигании, градусов триста, не больше. Дерево не горело, а медленно тлело, превращаясь в особый уголь — бурый.

— Максим, что ты колдуешь там? — спросил Лиходеев.

Еще один любопытный.

— Не мешай, — ответил я, не оборачиваясь. — Будете отвлекать — ничего не получится.

— Не, не буду! — замахал рукой Болдырев. — Только потом скажи.

— Конечно, — сказал я.

На второй день я начал постепенно уменьшать отверстия для воздуха. Дым стал почти прозрачным, с легким синеватым оттенком. Температуру в яме я проверял старым способом — совал длинную палку через верхнее отверстие. Если конец обугливался медленно, значит, все идет правильно.

Ночью пришлось дежурить по очереди. Казачок Степан задремал на своей вахте, и я едва успел заметить, что дым стал черным — значит, температура поднялась. Пришлось срочно замазывать половину нижних отверстий мокрой глиной.

— Прости, — бормотал Федька, — задремал малость.

— Еще раз увижу такое — вылью ведро воды на голову, — буркнул я. — Чуть не погубил все.

Затем дым почти исчез. Остался только легкий дымок, похожий на утренний туман. Я знал — внутри ямы сейчас происходит самое важное. Дерево уже превратилось в уголь, но не в обычный черный, а в промежуточный, сохранивший часть своей древесной структуры.

На третий день я полностью замазал все отверстия глиной. Теперь оставалось ждать, пока яма остынет. Это еще день, не меньше.

Наконец, настал час вскрывать яму. Сердце колотилось, как перед боем. Если я ошибся в расчетах, если что-то пошло не так, будет очень печально.

Разгребая землю, я первым делом почувствовал запах — не едкий, как от обычного угля, а странный, почти сладковатый. Сняв шкуры, увидел то, ради чего все затевалось. Вместо черных, блестящих кусков обычного древесного угля в яме лежали коричневато-рыжие, матовые куски. Они были легче обычного угля, и когда я взял один в руку, он не испачкал ладонь черным.

— Что за диво? — присвистнул пришедший Савва. — Отродясь такого угля не видывал.

Я растер кусок между пальцами. Уголь крошился в мелкий порошок, рыжевато-бурый, похожий на молотую корицу. Обычный древесный уголь так мелко не растирается — он твердый, оставляет крупные частицы.

— Вот из этого, — сказал я, показывая порошок на ладони, — выйдет порох, какого вы еще не видели. Дыма меньше даст, сила больше будет, и чище гореть станет. Пищали не так быстро засоряться будут.

Я растирал между пальцами готовую пороховую смесь, чувствуя, как она перекатывается под подушечками. Получилось. У меня вышло создать то, что я задумал — зерновой порох вместо привычной казакам чёрной пороховой мякоти.

— Приходи через день, Савва, все покажу — ответил я, продолжая пересыпать уголь из ладони в ладонь. — Только смотри внимательно.

…К назначенному времени ко мне заявился не только он, но и несколько других сотников, и даже Ермак собственной персоной во главе всей делегации.

Мы пошли в мастерскую — небольшую старую избу, которую я приспособил для работы с порохом. Печи в ней нет, входить сюда с огнем я строжайше запретил под страхом телесных наказаний (то есть мордобития).

Пахло селитрой и углём. Через прохудившуюся крышу пробивались лучи осеннего солнца, освещая клубы пыли в воздухе.

— Вот обычный порох, — я взял горсть чёрной пороховой мякоти. — А вот мой. Видите разницу?

— Твой на крупу похож, — хмыкнул Мещеряк. — Только бурый какой-то.

Я хмыкнул. Для бурого пороха я смешивал составные части — селитру, уголь и серу — в тех же пропорциях, что и для обычного пороха, а потом добавлял воду, превращая всё в густую кашицу. Эту массу я продавливал через решето. Получившиеся комочки сушил на солнце, периодически переворачивая. Самое сложное было добиться равномерных зёрен — не слишком крупных, но и не мелких.

— А зачем это? — спросил Ермак. — Порох и так порох.

Я улыбнулся. Момент истины настал.

— Сейчас покажу. Пойдемте на стрельбище.

Мы отправились в острог, взяли в «оружейке» две запасные пищали и прошли в наш «тир».

— Заряжаю одну пищаль обычным порохом, вторую — моим. Одинаковые заряды, одинаковые пули.

Косились на меня недоверчиво, но молчали.

— Стреляю сначала обычным.

Грохнул выстрел, поднялись клубы серого дыма. Пуля ударила в земляной вал, который мы насыпали для таких опытов, подняв фонтан грязи.

— Теперь новым.

Выстрел из пищали с коричневым зерновым порохом прозвучал иначе — резче, звонче. Дыма было заметно меньше, и он быстрее рассеялся. Но главное — пуля влетела в вал значительно глубже. Это мы поняли, раскопав землю.

— Чёрт возьми! — выдохнул Ермак. — Эта пищаль ударила сильнее!

Я кивнул, довольный эффектом.

— Как так? — недоумевал Савва.

— Зёрна горят равномернее, — объяснил я, стараясь говорить понятно. — Обычный порох — это мякоть. Когда поджигаешь, верхний слой сгорает быстро, а до нижнего огонь доходит позже. Часть пороха вылетает из ствола несгоревшей — вы же видели, сколько дыма было. А зёрна горят каждое само по себе, одновременно. Больше силы, меньше потерь.

— Хитро придумал, — почесал бороду Ермак. — Давай еще по доскам стрельнем.

Я снова зарядил обе пищали — одну обычным порохом, другую зерновым. Мишенью служил старый татарский щит, обтянутый кожей. Поставили его в тридцати саженях, а за ним укрепили толстую доску.

Первый выстрел — из пищали с обычным порохом. Пуля пробила щит и застряла в дереве. Второй выстрел — с зерновым. Пуля прошла щит насквозь и щит, и деревяшку, оставив большую рваную дыру.

— Вот это да! — присвистнул Савва. — Такого я еще не видел… хотя видел я много чего! Надо много такого и побыстрей!

— Не всё так просто, — остудил я общий восторг. — Делать его дольше и сложнее. Нужно время, чтобы зёрна правильно высохли. Если поспешить — развалятся обратно в пыль.

— А если дождь? — спросил Лиходеев. — Как у него с этим?

— Зерновой лучше переносит сырость, — ответил я. — Вода не так быстро проникает внутрь. Обычный порох отсыреет весь сразу, а тут хотя бы часть зёрен останется сухой внутри.

— Ладно, — решил атаман. — Бери людей, делай.

Следующие дни я обучал казаков новому способу. Ничего сложного, но просеивание давалось не сразу — нужно было добиться примерно одинакового размера зёрен.

— Как бабы с ситами, — ворчали казаки.

— Максим, а почему он бурый-то? — спросил кто-то, просеивая очередную порцию.

— По другому сделался, — объяснил я (если такие слова можно назвать объяснением).

Скоро у нас уже была отлаженная мастерская. Одни толкли составные части, другие смешивали, третьи формовали зёрна, четвёртые сушили. Я контролировал каждый этап, проверял пропорции.

…Я откинулся на лавке, позволив себе наконец расслабиться после долгих дней напряженной работы. Самая главная проблема была решена — мы произвели достаточное количество пороха, и теперь можно вздохнуть спокойнее. Но расслабление длилось недолго — в голове роились планы строительства нового поселения.

Я не шутил, когда говорил, что на месте слияния Тобола и Иртыша надо воздвигать город. Работа над серой и порохом лишь временно отвлекла меня от этих мыслей, но теперь они вернулись с удвоенной силой.

Кашлык меня категорически не устраивал. После последнего штурма я каждый день видел, во что превратилась окружающая местность. Жуткое зрелище. Все было сожжено, перекопано, полито кровью. Полусгоревшие остовы татарских осадных башен и таранов до сих пор торчали как страшные памятники недавней битвы. Убрать их с территории представлялось адской задачей.

В засыпанном камнями и землей рву лежали десятки татарских трупов, многие — под толстым слоем грунта. Я понимал, что восстанавливать этот ров означало обречь людей на страшную работу среди разлагающихся тел. Поля и лес вокруг городка больше напоминали свалку после побоища, чем место для жизни.

Но даже не это было главным. Стратегическое положение места, где я планировал возвести Тобольск, было несравненно лучше. Мимо него не проскользнуть ни по Тоболу, ни по Иртышу — любой враг окажется как на ладони. А главное — там имелись полезные ископаемые, которые можно было добывать прямо под защитой стен, даже во время осады!

Железный рудник около Кашлыка доставлял нам постоянные проблемы. Он находился за рекой и представлял собой уязвимое место в нашей обороне. Во время последнего штурма татары в очередной раз сожгли там все постройки. Теперь предстояло все восстанавливать заново. На новом же месте таких проблем не предвиделось — все необходимое можно было добывать за городскими стенами.

Я взял уголь и начал чертить на листе бумаги план будущего города.

Расположение домов в Кашлыке всегда раздражало меня своей хаотичностью. Места и так мало, а после того, как построили множество кузниц, сушилок для пороха, мастерских и прочего, стало еще теснее. Люди жаловались, что негде повернуться, лошадям не хватало места в конюшнях, склады ломились от припасов, которые некуда было деть.

Защитные стены Кашлыка представляли собой всего лишь частокол из заостренных бревен. Я прекрасно понимал, что в случае осады с применением пушек — а рано или поздно это произойдет — такие укрепления не выдержат и нескольких залпов. Нужна земляная насыпь.

Тобольск должен стать значительно больше Кашлыка. Я понимал, что защищать больший периметр сложнее, на единицу длины стены приходится меньше людей. Но при наличии достаточного количества огнестрельного оружия и пороха, который мы теперь могли производить, это не должно стать критической проблемой.

Вдоль стен я планировал насыпать земляной вал. Он должен предохранять бревна от прямых пушечных выстрелов. На углах я задумал построить мощные башни-бастионы, в каждой из которых разместится по несколько пушек. Башни будут выдаваться вперед относительно линии стен, чтобы обеспечить фланговый огонь вдоль всего периметра. Любой, кто попытается приставить лестницы или подкопаться под стены, окажется под перекрестным огнем.

Первым делом мы должны построить внутреннюю крепость — острог, с высокими стенами из толстых бревен, обмазанных глиной для защиты от огня. По углам острога тоже будут стоять башни, похожие на внешние, но меньшего размера. Внутри разместятся жилища атамана и сотников, самые важные складские помещения. Особенно тщательно я продумал устройство порохового погреба — он должен был находиться под землей, с толстыми стенами и специальной вентиляцией.

Отдельно в остроге я планировал оборудовать стрельбище, отделенное от остальной территории дополнительной стеной. Его размеры должны значительно превосходить то жалкое подобие тира, которым мы пользовались в Кашлыке. Здесь казаки смогут упражняться в стрельбе из пищалей, не опасаясь случайно ранить кого-то из жителей. Стены стрельбища мы сделаем такой толщины, чтобы ни одна пуля не смогла их пробить. В районе мишеней соорудим высокую земляную насыпь — для полной безопасности.

Сам город будет разделен на несколько зон, каждая со своим предназначением. Первая, как я уже говорил — острог, сердце города, его последний рубеж обороны.

Вторую зону я назвал «промышленной». Здесь разместятся все мастерские, кузницы, ямы для обжига руды, склады сырья и прочее. Я планировал строго ограничить доступ посторонних в эту часть города. Особенно это касалось заезжих торговцев и всяких «гостей». Хватит с нас татарских лазутчиков, которые под видом купцов высматривали наши слабые места! Пусть не знают, как мы делаем порох, обрабатываем железо. Эти секреты должны оставаться нашими.

Третья зона — жилая, где построят свои избы казаки и их семьи. Я представлял широкие улицы, добротные дома, бани. Люди должны жить достойно, а не ютиться в тесноте, как сейчас.

Четвертая зона предназначалась для торговли и приезжих. Здесь я планировал обустроить большую рыночную площадь с торговыми рядами, построить гостиные дворы для купцов, склады для товаров. Я прекрасно понимал — без торговли ни один город не может существовать и процветать. Тобольск должен был стать важным торговым центром на пересечении речных путей. Но торговлю следовало сделать организованной и подконтрольной. Каждый приезжий купец будет регистрироваться и торговать только в отведенных местах.

Особое внимание я уделил планированию пристани. Она должна стать настоящей крепостью у воды. Массивные стены защитят ее от нападения с суши. Я предусмотрел достаточно места внутри городских стен для того, чтобы вытащить на берег все наши струги и лодки. Зимой это необходимо для сохранности судов, а в случае осады — чтобы враг не смог их захватить или сжечь. Сейчас мы стали гораздо сильнее, но надо быть готовыми ко всему. Жизнь — штука сложная, особенно в Сибири 16 века.

Я понимал, что все это не появится в одночасье. Потребуются месяцы и годы упорного труда, тысячи бревен, тонны глины и камня, невероятные усилия всех наших людей. Но начинать нужно уже сейчас, пока татары зализывают раны после неудачного штурма, пока погода позволяет вести строительные работы.

Чертеж на доске обрастал все новыми деталями. Я отмечал места для церкви, для бань, для конюшен. Продумывал систему оповещения — колокола, сигнальные костры, дозорные посты.

Но это еще не все! В голове крутилась одна идея, которая иногда казалась совершенно безумной, а порой — не слишком. Скажу ее позже.