Водяной

Глава 8. Краеведение

Сегодня противный ветер гулял по поселку, продираясь сквозь свитер и проникая до самого нутра. Но я знал, что в Краснодарском крае осень, чаще всего теплая, словно продолжение лета, и я рассчитывал, что непогода вот-вот отступит.

Я не знал, как дальше поступить после «допроса», поэтому поступил логично — отправился на работу. Ну, то есть, я туда ещё не оформлен, но всё же. Надо сказать, что Баба Маша наверняка волновалась за меня, переживала, она же не знала как я там, а вдруг меня Светлана Изольдовна в кандалы и по этапу? И всё, лишиться она своей кадровой надежды. Да и не только в одной работе дело. Мне кажется, я по-человечески симпатичен Марии Антоновне, так что заставлять её волноваться было нехорошо.

Мир после допроса казался бледным и серым. Любой допрос априори портит настроение, так уж они устроены.

Но ничего, переживу.

Допросам в своих жизнях я подвергался не раз и ставки тогда были куда серьёзнее чем сейчас, поскольку в годы Войны как-то раненым попал в плен, бежал из концлагеря, едва не был расстрелян нашими партизанами, имел с их стороны самый пристрастный допрос, потом натерпелся от особиста части которой они меня передали, потом были допросы со стороны СМЕРШа (и они меня даже маленько побили, за что я не имел обид, времена такие, а причин не доверять вернувшимся из плена они имели довольно веские, немцы были отнюдь не дураки и забрасывали в нашу сторону диверсантов тысячами каждый месяц), потом я прошёл штрафбат и вернулся обратно в свою часть где наш особист Лёва допрашивал меня раз пятнадцать прежде чем, наконец, отстал.

Некоторые мероприятия очень выматывают, ослабляют, вытягивают силы. А тут ещё и погода не радует. Но ничего, сейчас продышусь и за работу.

Каждый звук, скрип ветки, далёкий лай собаки, гул ветра в проводах, отдавались в голове эхом, заставляя вздрагивать. Они отпустили меня, но оставили после себя ощущение липкой паутины, из которой невозможно выбраться до конца. Я шёл, пытаясь унять внутреннюю дрожь, напоминая себе, кто я.

Иногда очень важно не поддаться моменту и помнить, кто ты такой. Например, я — не совсем Вадим Купалов. Ну, то есть я — это он, он это я, однако в то же время я — это ещё и нечто гораздо более древнее и сильное, пусть и играю по правилам мира людей. Оно же почему двоедушник? Одна душа у меня человеческая.

Дверь на почту привычно скрипнула. Я непроизвольно поморщился. Надо бы смазать массивные петли.

Внутри, как и утром, пахло пылью, прелой бумагой и мышами.

Мария Антоновна сидела за своей стойкой-амбразурой, но сейчас она не выглядела как генерал на командном пункте. Она подняла на меня глаза, в которых плескалась неподдельная тревога. Увидев, что пришёл я, она улыбнулась, но улыбка вышла немного кривой, натянутой.

— Пришёл, кадровая надежда Колдухина, — выдохнула она, и в голосе её было облегчение. — Что у тебя там случилось, Вадик? Светка тебя на части не разорвала?

Я на секунду замер. Ну да, с точки зрения бабы Маши меня увела Светлана участковый, ни про каких мутных типов в костюмчиках она не знала. И тут важно было выбрать правильную легенду.

Рассказывать ей про людей в чёрном, про их странные вопросы и ещё более странное поведение, было бы верхом глупости. Во-первых, это родит у неё ещё больше вопросов. Или вообще не поверит. Во-вторых, если поверит, испугается и поднимет панику. В-третьих, я и сам не был уверен, кто они такие. Одни догадки. Вели они себя, как ФСБшники, но прямо так не сказали.

— Ну как… Поговорили, — я постарался изобразить на лице усталость и лёгкое раздражение, словно ничего особенного не произошло, просто меня отвлекли от важных почтальонских дел, не более того.

— Светка тебя допрашивала? — мягко надавила она, нуждаясь в конкретике.

Ну да, логичное объяснение для бабы Маши, а заодно и для местного информационного поля, поскольку баба Маша его ключевой участник, вроде блогера. А так, меня допросила «местная власть», понятная и предсказуемая.

— Да, — кивнул я, глядя куда-то в сторону, на пыльный календарь 2019 года. — Я же получается, что только вчера приехал, а тут эта стрельба на Озёрной улице. Вот она и спрашивала, что видел, что слышал, откуда сам, сколько лет, почему не в армии?

— А почему ты не в армии? Из-за наркотиков? — переключилась на эту «субтему» баба Маша.

— Да ё-маё! Мария Антоновна, я не наркоман! И в армии я уже отслужил.

— Получается, показался ей твой приезд подозрительным и всё?

— Ну да, отрабатывает версию, как говорится.

— А, ну да, ну да, — Мария Антоновна заметно расслабилась. Эта версия укладывалась в её картину мира. — Дело серьёзное, говорят, в машине той и гильзы нашли, и кровь. Или рядом. Или врут. Только ни трупов, ни раненых. Странная история. Кто бы ни приехали, эти кто-то испарились, будто и не было. Ладно, пока ты не сбежал со страху, вот тебе сумка, разноси почту. Ты теперь наш местный герой труда.

Она с грохотом водрузила на стойку огромную брезентовую сумку с выцветшей надписью «Почта России». Сумка видела, наверное, ещё Брежнева, но выглядела всё ещё прочно и внушительно.

— А есть карты? — спросил я, имея в виду навигацию.

— Только если игральные, Вадик, — хмыкнула она, роясь в кипе газет. — Хочешь в «дурака» перекинуться после работы?

— Нет, Мария Антоновна, я серьёзно. Я могу навигатор на телефоне запустить, конечно. Но мне бы бумажную, чтобы… адаптироваться побыстрее по местности. Профессию освоить, посёлок. Понять, где что?

Мария Антоновна посмотрела на меня так, будто я попросил у неё чертежи адронного коллайдера.

— Да ты что?! Нет у нас никакой карты, и не было никогда! Ты чего, с ума сошёл? Зачем нам карта, мы и так всё тут знаем? Вот эти письма и газеты, — она шлёпнула ладонью по тонкой пачке, — в тот край неси, на Озёрную. Эти — на Краснопартизанскую, тут рядом. А вот та пачка — в администрацию, Пал Семёныча наверняка нет, там Антонина, ей отдай лично в руки. Народу год от года всё меньше, почты, соответственно — тоже. Зачем тут карта?

Я не стал спорить. Логика жителей таких мест была для меня по-своему понятна. Их карта была в их головах, вычерченная десятилетиями одних и тех же маршрутов. Но я был здесь чужим. Мне нужно было видеть территорию, понимать её и даже чувствовать.

Я достал телефон и открыл спутниковую карту. Посёлок Колдухин — несколько кривых линий-улиц, зажатых между лесочком и тёмной, вытянутой кляксой озера, куда впадала река Малая Атаманка. В конце озера — старая земляная дамба с грунтовой дорогой. На карте, за озером было что-то ещё. Большое серое пятно, расчерченное тенями от полуразрушенных строений.

— А вот тут что за территория? За озером? — спросил я, показывая ей экран.

— Ох, мелко-то как, — она прищурилась. — Не вижу я, что в очках, что без очков. А, это… Так это ж наш Кирпичный завод. Только там нет давно никакого завода.

— Как это? Есть завод — нет завода. Что ещё за завод Шредингера?

Она усмехнулась, сверкнув золотым зубом.

— Парадокс имени Горбачева и Ельцина, милок. Небось, слышал в школе про таких? У нас таких заводов полстраны, а может и больше. Это когда есть завод, работает, кирпич делает. А потом ррррраз — перестройка! И нет завода. А сверху ещё гласностью и демократией щедро посыпали, чтобы наверняка, чтобы не ожил. Поэтому территория завода есть, земля есть, некоторые цеха даже стоят, хоть и брошенные. Ну, может, изнутри и разграбленные, особенно цыганами на металл. Так что получается, что завод как бы есть, и его как бы нет. Без всяких твоих Шредеров. Ну… не считая того, что там теперь обитают эти… сектанты.

Слово прозвучало буднично, как будто она сказала «грибники» или, скажем — «рыбаки». Но меня оно заставило напрячься.

Была какая-то причина, по которой меня «призвал» сюда волчок. Какая? А он никогда и ничего не объяснял. Но не та же причина притянула сюда как магнит — другого странного двоедушника, которого я видел в зарослях сорняка около места предполагаемой перестрелки на улице Озёрная? Быть может, та же причина неосознанно примагнитила сюда и сектантов? Сектанты они ведь разные бывают. Кто-то из них отказывается от мяса, поёт странные песни и не работает в определённый день недели, но не все просто забавные чудаки.

Надо осторожно расспросить Бабу Машу.

— Сектанты? — с неискренним равнодушием спросил я.

— Ну да, Вадим. Приехали тут одни, примерно год назад. Тихие на вид, но странные. Окопались на бывшем кирпичном заводе, в административном корпусе, он один более-менее целый остался. Их никто из нашинских не любит, однако же и не трогает. Хотя бы потому, что они отделены от Колдухина рекой.

— А что — туда совсем нет моста?

— Был когда-то, но он того… В общем, разрушился. Так что мы с сектантами как в песне — «как два берега одной мы реки и глубокой речкой разделены». Ну то есть, Малая Атаманка мелкая, но мысль мою ты понял?

— Вроде бы понял. Так что там сектанты? Во что верят? Они иеговисты?

— Не знаю я, как их зовут. Сектанты вроде как верят, что их бог, некий Абсолют, их очень любит и сделает их… колдунами и прочими сверхсуществами.

От этой информации я вздрогнул. Непроизвольно, всем телом.

Чего блин? Сделать их колдунами и сверхсуществами? В совпадение я не верил. Думаю, этих придурков сюда определённо притащила какая-то сила, скорее всего — воздействуя на них на интуитивном уровне. Может ли быть такое, что тут где-то спрятался мегалит?

Зачем меня сюда притащил волчок? Может быть моя цель — это поиск мегалита?

Здесь. В этой глуши? Ну, вообще-то не всем мегалитам жить в туннелях Кремля, они могут торчать абсолютно в любом месте. Версия про существование мегалита объясняла многое. И психов, саму кикимору тут, сектантов и странного мужичка в кустах. Это место было не просто умирающей деревушкой, а скорее узлом, точкой напряжения сил, о которых обычные люди предпочитали не знать.

И этот узел, то есть мегалит, определённо плохо себя чувствует, оттого и местность отравлена.

Природа «водяных» такова, что они зависят от местности, а местность зависит от них. Мне как водяному хочется, чтобы было хорошо, чтобы местность процветала, тогда и мне будет хорошо. Таков мой замысел.

Мария Антоновна, не заметив моего состояния и раздумий, продолжила инструктаж. Она извлекла из-под прилавка нечто синее и застиранное. Это оказался халат, который, по её мнению, был формой почтальона.

— Ой, картуз фирменный что-то не найду, — сокрушённо сказала она. — Стёпка где-то его задевал. Пойдёшь разносить без картуза?

— Э-э-э… Аааа…. Да я думаю, обойдусь как-то и без него, — пробормотал я, представляя себя в этом халате и форменной фуражке. Картина выходила более чем комичная.

— Велосипед возьми, который Михалыч починил по-свойски.

— А замок для него, цепь, чтобы пристёгивать?

— Чего? Тебе такое не нужно, тут все свои, никто не ворует.

Я не стал с этим спорить, хотя неподалёку находился опорник, который тут тоже стоял не просто так.

Я уже вышел на крыльцо, когда мой взгляд зацепился за то, что стояло у стены почтового отделения, наполовину вросшее в землю. Старая «буханка», УАЗ-452, выкрашенная в синий цвет с белой полосой и надписью «Почта». Краска облупилась, шины спустили, а из-под капота пробивались сорняки.

— Мария Антоновна, а что это за машина? Это у нас, у отделения, получается, есть служебная машина?

Я тут же вспомнил что у меня есть водительские права. Объективно у меня и навыки вождения были, хотя в своей прошлой жизни в Лобне я не садился за руль больше двадцати лет, всё же возраст штука упрямая. Однако сейчас-то тело молодое. Тело молодое и дело молодое.

— Ты чего удумал? — насупилась баба Маша. — У тебя есть исправный велосипед. На кой тебе цельный тарантас?

— Я пока что просто спрашиваю. Чего он тут стоит?

— Стоит… Стоять-то она умеет, — вздохнула она. — Это наша служебная. Была. Три года как списана. Её продать хотели с аукциона, да только никто эту рухлядь не купил. Наша колымага, считай, никому не нужна. Последний раз на ней ещё молодой Стёпка катался. Но и тот всё больше починял, чем почту возил. Нам теперь корреспонденцию из райцентра привозят, так что машина без надобности. Теперь она просто часть пейзажу!

В моей голове мгновенно созрел план. Транспорт. В такой местности машина, да ещё и с официальной раскраской, — это не только средство передвижения, но и хорошая маскировка. Она не будет привлекать внимания ни местных, ни органов власти. Кому нахрен нужна почтовая машина? Серая трудяга муниципальных служб.

— А как бы её… купить? Документы на неё где?

— Вадимка, ты чего тут придумал? Она — недвижимость! Вросла в землю, ждём, пока насквозь вырастёт и всё! Она ездить не будет, разве что если в неё коня запрячь и то, сначала придётся её от травы оторвать.

— А Вы подумайте, — я решил зайти, с другой стороны, включив всю свою житейскую хитрость. — Вы же, Мария Антоновна, боитесь, что я сбегу?

Она посмотрела на меня долго, с какой-то бабьей тоской.

— Боюсь, — честно призналась она. — Как мой второй муж сбежал. Утром за хлебом пошёл — и до сих пор идёт.

— Вот! А если у меня будет такая машина, то я что буду делать? Я буду её чинить! Я буду торчать возле неё днями и ночами. Это же привяжет меня к Колдухину намертво. По крайней мере, на то время, что нужно для её починки. Месяц, два, полгода… А там, глядишь, и привыкну.

На её лице отразилась работа мысли. Она явно считала меня городским дурачком, который не понимает, во что ввязывается. С другой стороны, про состояние машины знала лучше меня. И теперь она искренне думала, что перехитрит меня.

— А и то верно… — она сощурилась. — Позвоню-ка я Зинке из бухгалтерии. Она как раз твои трудовые документы оформляет. Пущай и купчую на тебя оформят по остаточной стоимости. Ты с этой развалиной застрянешь тут почитай — на годы. Все лучше, чем твои наркотики.

— Я не наркоман, — произнес я с усталым вздохом.

— Вот и договорились. Ремонт лучше наркотиков, Вадимка! Хотя по деньгам то на то и выходит.

Я закряхтел.

— А пока бери в качестве служебного транспорта велосипед. Проверенный железный конь, — подвела итог моя пожилая начальница.

— Хорошо. И это… если Вы не против, я после развоза почты личными делами займусь? Дом в порядок привести надо. Огород, всё такое. Там работы на неделю, если одной только паутиной заниматься.

— Валяй, Вадимка, валяй, — благосклонно махнула она рукой. — Вливайся понемногу в наш дружный посёлок.

Я вышел на улицу. Накинул синий халат поверх свитера. Сел на старенький «Урал», тот самый, который сам же вчера и привез. Сумка с письмами тяжело оттягивала плечо. Полы формы, больше напоминавшей больничную пижаму, развевались на ветру. Ветер дул с озера — влажный, щедрый на запахи гниющей листвы и воды.

Моя стихия! Вода — это основа жизни, между прочим.

Я нажал на педали, и велосипед, легкомысленно поскрипывая, покатил меня вглубь поселка Колдухин — навстречу его тайнам, его сектантам и его мёртвым домам.

Развозка почты в Колдухине была сродни медитации.

Скрипучий «Урал» катился по едва-едва асфальтированной улице, которая легко превращалась в укатанную грунтовку, кое-где изобиловавшую дырками словно от миномётного обстрела.

Мир для меня, молодого почтальона в это время сужался до этого нехитрого ритуала. Брезентовая сумка тяжело оттягивала плечо, пахла старой кожей и типографской краской. Я крутил педали, и новое тело радовалось движению, а древняя душа наблюдала и привыкала к местности.

Мне ещё предстояло решить, останусь ли я тут, как от меня хотел волчок или плюну и перееду. Так-то волчок мне не начальник, а только бессловесный советчик. Могу послушать, могу и проигнорировать.

Местные жители, по большей части, были копиями Марии Антоновны разной степени сохранности. Старушки. Они выходили на стук в калитку, забирали газету или письмо, внимательно меня разглядывали, задавали стандартный набор вопросов: «Чей будешь?», «Откуда такой взялся?», «Надолго ли к нам?». Я отвечал кратко и туманно, что было вполне в духе деревенского этикета — чужак должен быть загадочным, чтобы было что обсудить на лавочках.

Одна из них, баба Нюра, сухонькая, хитренькая, похожая на печёное яблоко, вцепилась в меня мёртвой хваткой. Затащила в дом, пахнущий свежим хлебом и валерьянкой, и не отпустила, пока я не съел тарелку наваристого борща, от которого шёл такой пар, что запотели стекла на кухне. Она смотрела, как я ем, подперев щёку кулачком, и её выцветшие глаза светились каким-то тихим, всепрощающим светом.

В этом взгляде была вся соль земли, вся мудрость поколений, видевших и голод, и войну, и разруху, и редкие проблески счастья. Я ел её борщ и чувствовал, как эта простая, честная еда заземляет меня, привязывает к этому месту сильнее, чем любые документы и прописки.

Пожалуй, баба Нюра даже в своём возрасте способна найти путь к сердцу мужчины. Её борщ был произведением кулинарных искусств. Настоящий шедевр вкуса.

Но, объезжая петляющие улочки, знакомясь с географией и демографией вымирающего села, я не мог отделаться от навязчивой мысли. Сектанты. Это слово, брошенное Марией Антоновной, впилось в мозг, как заноза.

В моей долгой жизни я повидал немало культов и сект. Большинство из них были безобидными сборищами чудаков, ищущих простой ответ на сложные вопросы.

Но некоторые… некоторые искали тайных знаний, находили их и как правило использовали, чтобы сотворить всякую непотребную хрень, что-то противозаконное или попытаться захватить власть над миром.

Но на кой хрен всяких придуркам власть над миром? Что вообще делать с этой властью, стесняюсь спросить?

Такие люди были похожи на детей, нашедших на поле боя заряженный гранатомёт. Они не понимали, что держат в руках, но очень хотели нажать на спуск.