Водяной

Глава 7. Вопросы тут задаю не я

Я усмехнулся. За свои бесчисленные годы я встречал существ, от одного взгляда которых смертные рассыпались в прах. Я видел сущностей, чьи имена нельзя было произносить вслух. Я говорил с теми, кто стоял у истоков этого мира. И ни один из них не обладал таким простым, незамутненным, почти животным чувством собственной власти, как эта женщина в полицейской форме посреди умирающей деревни. В этом было что-то по-своему восхитительное.

Опорный пункт охраны правопорядка оказался маленьким кирпичным домиком, вросшим в землю, с решёткой на единственном окне и облупившейся синей табличкой. Он выглядел так, будто сам отбывал здесь пожизненное заключение. Светлана достала из кармана связку ключей, с лязгом отперла железную дверь и широким жестом пригласила меня внутрь.

— Прошу. Культурная программа, экскурсии.

…

Дверь, обитая рваным дерматином и снабжённая табличкой «Участковый пункт полиции № 8», поддалась с привычным скрипом.

Я шагнул внутрь, в мир полиции, протоколов, квалификации преступлений и борьбы за показатели, снижение роста преступности.

Помещение было небольшим, уставленным разномастной мебелью, словно собранной по окрестным свалкам. Стены забраны деревянными панелями, модными в начале восьмидесятых, покрытыми толстым слоем лака. Стояли старые столы с потёртыми столешницами, обшарпанные стулья, сейф в углу, похожий на дореволюционный несгораемый шкаф. Под потолком тускло гудела энергосберегающая лампочка с меткой «Сколково-2021», заливая всё мертвенно-белым светом. Иногда лампочка предательски мигала, словно собиралась лишить обитель правопорядка источника света, но потом восстанавливала работу.

И посреди этого царства бюрократического уныния сидела девушка. Она была как артефакт из другой эпохи, пришелец из прекрасного мира, сбой в матрице поселка Колдухин.

Правильные, почти иконописные черты славянского лица, ясные голубые глаза и добрая, милая улыбка, которая не сходила с её губ, даже когда она сосредоточенно вписывала что-то в очередной бланк. Длинная, толщиной в руку, тёмно-русая коса лежала на плече, переброшенная вперёд, чтобы не мешать. Она сидела за столом, заваленным такими гигантскими кипами документов, что казалось, будто она в одиночку ведет бумажную войну с целым министерством. Её движения были плавными и точными, ручка в её пальцах не писала, а словно выводила старинную вязь.

Я замер на пороге, наблюдая за ней. Было в этой картине что-то гипнотическое.

Светлана Изольдовна, которая находилась за моей спиной, иронично хихикнула, видя мой замерший вид и лёгким толчком продвинула меня вперёд, в помещение.

— Василиса, — обратилась Светлана к девушке, — ты, когда новые формы заполнишь, надо бы ещё старые дела прошить… Там легко. Перечень документов составить, прошить, пронумеровать.

И она снова улыбнулась своей фирменной улыбкой.

Василиса. Имя ей подходило идеально. Она подняла свои ясные глаза на начальницу, с серьёзным вином кивнула и снова углубилась в работу, но перед этим улыбнулась. Эта улыбка не была подобострастной или дежурной. Она была искренней, светлой, словно внутренний свет пробивался наружу. Удивительная девушка.

Только после этого участковый повернулась ко мне.

— Так, постмейстер, отлепляй зенки и сосредоточься, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Тебя тут ждут. Поговорить хотят.

— А я… А Вы? А я думал, что Вы? — удивился я.

— Ты не думай, Аристотель, просто отвечай на вопросы, как на исповеди. Давай.

Я даже не успел спросить, кто именно меня ждёт и по какому поводу. Её рука, женская и в то же время на удивление сильная, легла мне между лопаток и мягко, но настойчиво подтолкнула вперёд, мимо стола Василисы, к неприметной двери в глубине комнаты. Я успел лишь на секунду встретиться взглядом с голубыми глазами девушки. В них не было страха или удивления, только спокойное, чистое любопытство.

Светлана без стука открыла дверь и буквально втолкнула меня в небольшой, ещё более тесный, чем общая комната, кабинет. Здесь стоял всего один стол, три стула и несгораемый шкаф. Окно было закрашено белой краской до половины.

А нет, не три стула, у противоположной стены была лавка.

Дверь за моей спиной захлопнулась, отрезая меня от мира, где ангелоподобные девушки с косами прошивают архивные дела.

…

Кабинет был маленьким, тесным, прокуренным и душным. Единственная лампа под потолком отбрасывала резкие тени, делая лица сидящих за столом похожими на маски.

За столом сидели двое.

Один был немолодой, лет под шестьдесят. Сухой, крепкий мужчина с сетью глубоких морщин на лице, которые, казалось, не старили, а лишь подчеркивали его твёрдость. Короткая седая стрижка, строгий, идеально сидящий костюм. Он держал в руке дымящуюся сигарету и смотрел на меня серьёзно, не мигая.

За его спиной виднелось окно, забранное толстой решёткой, с крашенной в радикальный зелёный цвет рамой.

Второй был моложе, лет тридцати. Его костюм, в отличие от первого, сидел мешковато, будто куплен впопыхах в ближайшем торговом центре. Но это не портило его. У него были чёткие, словно высеченные из камня черты лица: выраженные скулы, волевой подбородок. Коротко стриженные тёмно-русые волосы, лёгкая небритость и пронзительные зелёные глаза.

Именно он, молодой, указал мне на стул напротив:

— Присаживайтесь.

Я сел. Стул был жёстким, казённым, протёртым от многократного использования.

Молодой открыл лежавшую перед ним тонкую папку:

— Фамилия, имя, отчество. Год рождения.

Я назвал данные из своего нового паспорта, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Потом, выдержав паузу, спросил:

— А как Вас зовут?

Зелёные глаза холодно блеснули.

— Здесь вопросы задаю я.

— О как, — я усмехнулся. — А это что, допрос?

— Нет, это разговор, — уклончиво среагировал «молодой».

— Тогда что за НКВД-шные замашки? Если разговор — то давайте поговорим. А если допрос — то я в качестве кого здесь нахожусь? Подозреваемого? Свидетеля? А ещё я могу внезапно вспомнить о существовании пятьдесят первой статьи Конституции. И представьте себе протокол, полностью заполненный ответами: «не помню», «не знаю», «затрудняюсь ответить», «нет». И так до самого финала.

— Борзый, да? — молодой оскалился, и его скульптурное лицо на мгновение стало хищным.

— А что, бить будете? — я развёл руками. — Тогда бейте, господа кагэбэшники. Если так положено, чего тянуть?

Немолодой мужчина, который до этого молчал, заговорил. Голос у него был, несмотря на хрипотцу, мягкий, почти вкрадчивый:

— КГБ давно нет. И даже тогда так было не принято. Мы просто разговариваем.

— В разговоре принято представляться, — я кивнул на папку, лежавшую перед молодым. — рискну предположить, что это папка с оперативной информацией на меня. Значит, там есть моё имя и отчество. Хотелось бы узнать и ваше. Чтобы так сказать, вежливость проявлять.

Немолодой мужчина потушил докуренную сигарету, но пачку с надписью «Memphis» на красном фоне — не убрал. Он чуть заметно улыбнулся уголками губ, словно я выдал какую-то шутку:

— Меня зовут Яков Лаврович. А почему Вы решили, что мы из ФСБ? Вам что-то известно?

— По выправке же видно, — я указал на него. — Что не полиция, не прокуратура. У каждой службы своя порода, своя стать.

— Интересные рассуждения, — улыбка Якова Лавровича стала шире, он говорил медленно, словно показывая, что ни сейчас, ни в целом по жизни никуда не торопится. — А как насчёт ответов на наши вопросы? Или предпочтете спрятаться за статьёй пятьдесят первой? Откуда, кстати, Вы её знаете? Вас в Вашей жизни уже допрашивали?

— Нет, господин полковник, — звание я назвал наугад, но по его непроницаемому лицу было непонятно, угадал я или нет. — Статью пятьдесят первую теперь в школе на уроках обществознания учат.

— Вот какие молодцы учителя. Образовывают молодёжь, — кивнул он. — Большой поклон МинОбру.

— Так что вы бы хотели узнать? Есть же вопросы поинтереснее моего образования и прочей банальщины?

Молодой и Яков Лаврович переглянулись.

— Хорошо, — согласился немолодой. Он достал новую сигарету, затянулся, выпустил облако дыма и предложил пачку мне. Я отказался. — Вот тебе вопрос, умный да весёлый.

Он кивнул своему напарнику. У того заходили желваки на скулах, но он послушно начал говорить, обращаясь ко мне:

— Вчера, приблизительно в десять двадцать две, Вы вышли из рейсового автобуса, следующего рейсом Краснодар — Курганская на остановке «Колдухин». А приблизительно в десять тридцать одна гражданка Сысоева Вероника Макаровна сообщила дежурному в отдел полиции, что услышала выстрелы на улице Озёрная в посёлке Колдухин. Выехавший на место происшествия патруль обнаружил брошенный автомобиль, принадлежащий некоему гражданину, за которым мы… скажем так, присматриваем. Или присматривали, мы пока с временем этого глагола не определились. Впоследствии около автомобиля были обнаружены гильзы двух типов, из чего можно сделать предположение…

Он задумался, подбирая слова.

— Что стрелявших было двое? — закончил я за него. — Однако трупа нет ни одного, и в медучреждения за помощью никто не обращался.

Молодой резко сфокусировал на мне взгляд:

— Откуда знаешь?

Я мысленно отметил, как в волнении он моментально переключился с «Вы» на «ты».

— Если были бы раненые, вы бы допрашивали их, а не меня. А то, что трупов нет, понятно по месту происшествия. Что? Я там был!

— То есть, Вы не отрицаете, что были на месте преступления? — в голосе его прорезался металл.

— Не отрицаю, что был там, как и половина поселка Колдухин, — я говорил с лёгкой иронией. — То есть, я там был ПОСЛЕ подозрительных событий. И в присутствии своей начальницы, между прочим, Марии Антоновны.

— Давай для начала мы этот момент пропустим, — вмешался Яков Лаврович. — Что мы имеем? Ты приехал. Можно мне на «ты», ладно, ввиду возраста? Через восемь минут — бах-бах, следы крови, гильзы двух разных калибров, и кое-что важное для нас пропало. Как и участники этих событий. Потом ты якобы совершенно случайно устраиваешься на работу на почту, и твои данные вносятся в базы данных. То же самое делает поселковая администрация, которая предоставляет тебе дом на чёрт его знает каких основаниях. Впрочем, это не наше дело. Мы, само собой, тебя про…

Он запнулся.

— Пробиваете? — вставил я.

— Пробивают головой стену, когда дверь найти не могут, — мягко не согласился он. — А мы проверяем. И находим… молодого человека, воспитанника детского дома, отслужившего в армии, безработного. Который проехал через полстраны и — вуаля! — оказался в нужное время в нужном месте. Или, наоборот, ненужном. Вошёл, так сказать, не в ту дверь. Оказался в богом забытой дыре Краснодарского края.

— Ну, Бог про Краснодарский край не забывает, не надо тут, — задумчиво ответил я. — Давайте я лучше скажу то, что знаю, а вы уже решите, насколько это для вас важно.

Молодой поиграл мышцами на скулах:

— Валяй.

— Вы проверили меня и заинтересовались не потому, что я случайно здесь оказался. А потому что… как бы это выразиться… я — идеальный кандидат в киллеры?

На лице Якова Лавровича не дрогнул ни один мускул:

— Поясни.

— Ну, как же? — я развёл руками. — Детдомовец, ни семьи, ни друзей. Социальных связей — ноль. С армейской подготовкой. Без работы и денег. В девяностые такие, как я, пачками шли в бандиты и наёмные убийцы. Как правило — «одноразовые», потому что их самих тоже ликвидировали, чтобы стереть следы. Такой не особенно ценный инструмент. Но молодёжь велась, особенно после того, как очаровывалась фильмами про Леона или Никиту.

— Сериалу «Бригада» тоже большой поклон, — кивнул Яков Лаврович. — И?

— И из таких, как я, — продолжил я, — выходили отличные исполнители. Совесть ещё не отросла, адреналин в крови гуляет, деньги нужны позарез, а моральные принципы весьма специфические. Человек, за которым вы «присматривали», наверняка был фигурой непростой, раз уже на следующий день вы здесь. И ваша основная версия, что его кто-то «заказал». И для этого нанял меня — неприметного парня без прошлого.

Яков Лаврович многозначительно поднял одну бровь.

— Мы поговорили с твоим командиром роты, — Яков Лаврович выпустил сигаретный дым в сторону окна. — Где ты служил. Под Тулуном. И вот какая штука: он тебя не помнит. Не отрицает, что ты там был, записи есть. Но вот в лицо — не помнит. Хорошая основа для «серого человека», который умеет оставаться на виду и в то же время быть незаметным, не правда ли? Тройки по всем предметам, непримечательное образование, за всё время службы выстрелил свои пять патронов после Присяги и всё. Однако и реальной боевой подготовки, не считая стандартного набора нарядов и «залётов» — в твоём личном деле нет. Весь срок службы охранял склад под открытым небом с законсервированными паровозами на случай Большого Барабума. Однако, имел время и возможность подготовится к криминальной карьере.

— Однако, против этой стройной версии играет тот факт, что вы сейчас смотрите на меня, на мои дреды, и не видите в них киллера. Слишком заметный для серого человека.

— Это может быть маскировка, — буркнул молодой. — Все видят дреды, никто не замечает черты лица.

— Может. Но если бы я был киллером, я бы выполнил работу и сбежал.

— А если не добил? Или возникли осложнения? Тогда остался бы, — продолжил давить молодой. — И работа на почте — идеальное прикрытие, чтобы оставаться в поселке и следить за обстановкой.

— Слишком сложно, — нахмурился я, хотя понимал, что реальных аргументов у меня нет. Моя судьба, созданная Берендеем, была одновременно и защитой, и ловушкой. — В любом случае, ситуация развивалась иначе. Около остановки ко мне подошёл местный житель, какой-то Михалыч, пристал и попросил отогнать велосипед на почту. Я это сделал. Там познакомился с боссом всея колдухинской почты, Марией Антоновной, которая и предложила мне работу. Оттуда я пошёл в администрацию, оформил документы. Потом прогулялся до своего нового дома, кстати, крутейшее бунгало. По пути поглазел на место происшествия, хотя ничего там уже не увидел, кроме пары машин следственного комитета.

На этом месте я запнулся. На месте происшествия я видел нечто большее. Я видел, хотя и не поймал — другого двоедушника. Но говорить об этом этим людям я не спешил.

— Потом Мария Антоновна меня проводила до дома, — продолжил я как ни в чём не бывало. — Я там убирался, подмёл и всё такое. Но к этому времени в Колдухине уже вовсю работала оперативно-следственная бригада.

Яков Лаврович докурил сигарету и тщательно затушил её в пустой банке из-под кофе «Нескафе», стоявшей на столе.

— Ты сейчас тонко намекаешь, что у тебя есть алиби?

— Алиби нужно только тому, кто находится под подозрением, — пожал я плечами.

— Вадим Иванович, врать не буду, ты под подозрением, — вмешался молодой. — И ты мог проехать к месту преступления не по улице Краснопартизанской, где почта и остановка, а по параллельной, по Озерной. Мог? Свою вину и факт нападения отрицаешь?

Я покачал головой.

— Товарищ старший лейтенант, ты так кашу не сваришь.

Молодой, в отличие от своего невозмутимого начальника, чуть дёрнулся. Угадал, значит. Он молча достал из папки бланк и протянул мне. Подписка о невыезде.

— Вадим Иванович, — заговорил он уже сухим, казённым голосом. Я заметил, что он переходит на «ты» или на «Вы» в зависимости от контекста и настроя. — Мы просим Вас не покидать пределов поселка Колдухин, пока идёт следствие.

— Колдухин и окрестности, — поправил я его. — Я же почтальон, мне по долгу службы положено почту развозить.

— Вы можете идти, Вадим Иванович, — сказал Яков Лаврович.

Я встал.

— А как же фраза: «Если Вам что-то станет известно, позвоните мне»?

Полковник усмехнулся, обнажив желтоватые от табака зубы:

— Вадим Иванович, у нас такой функции нет. А у моего коллеги пока нет визитной карточки. Если что-то узнаешь — сообщай участковому. Мы используем её опорник в качестве базы для ведения оперативной работы.

Я кивнул и вышел из душного кабинета, чувствуя на спине их тяжёлые, изучающие взгляды. Новая жизнь началась куда интереснее, чем я предполагал.