Водяной

Глава 23. Наказание

Сила мегалита гудела во мне тихой, мощной музыкой, силой и ощущением, что я стал частью природы, частью полей, воздуха и конечно же, воды. Разумной и управляющей частью, не всесильной, чего уж там обольщаться, просто чуточку больше чем простой двоедушник. Однако всё же теперь Колдухин мне покидать не хотелось, сама эта местность даровала мне новое, недоступное за тысячу лет моей жизни, ощущение. Я никогда не был хозяином мегалита и даже мечтать о таком не мог.

Не так уж много мегалитов разбросаны по земле и примерно никто из них не прозябает без хозяина. Что заставило прошлого владельца оставить мегалит? Трудно сказать, сам камень мне о таком не расскажет.

Я неторопливо шёл, ведя велосипед за руль по тёмным улицам Колдухина, и мир казался другим. Более чётким, более понятным. Я видел нити судьбы, которые связывали людей и события, чувствовал их страхи и желания. Я был уже не просто наблюдателем. Я был дирижёром, которому предстояло заставить этот разругавшийся оркестр играть что-то осмысленное и красивое.

Велосипед я завёл во двор, по такой темноте пытаться ехать на нём — сравнимо с русской рулеткой, только единственный патрон не в револьвере, а в пистолете. Однако в дом я не пошёл, намеченные на сегодня дела пока ещё не закончились. И важные ноты в моей новой симфонии должна сыграть кикимора Тамара. Но прежде всего ей нужно об этом узнать.

Её дом на улице Желанной встретил меня враждебной тишиной. Окна были тёмными, но я знал, что она там. Чувствовал. И она знала, что я иду, ощущала, вздрагивала от моих негромких шагов, раздувала ноздри как охотник.

А раз так, то я не стал стучать, а просто толкнул калитку и вошёл во двор.

Дверь открылась и наперехват мне, так сказать, встречной атакой вышла Тамара, которая к тому же рефлекторно выставила «руки в боки», став на крыльце чтобы быть выше меня.

Так и стояла, буравя меня взглядом, красивая и опасная, как дикая кошка. Её дочери-подростки выглядывали из-за спины матери, и в их глазах плескался страх и ненависть.

— Что тебе нужно, Водяной? — спросила она. Голос её был холоден, как озёрная вода в Ладоге в ноябре. — Я же сказала, мы скоро уедем. Оставь нас в покое.

Я медленно поднялся по ступенькам, став к ней практически в упор.

— Может уедете, может нет, — не стал спорить я. — Но сначала ты кое-что для меня сделаешь. Ты выдашь мне богатого бандюка, которого прячешь.

Она рассмеялась. Смех получился резким, неестественным, вымученным.

— Ты с ума сошел? Какой ещё богач? Ты ошибся адресом. У меня в доме только я и мои девочки. Сиротинушки. И мы боимся тебя и твоего прихода.

— Хватит ломать комедию, Тамара, — я сделал шаг вперёд, и она невольно отступила. Сила, исходившая от меня, была почти осязаемой. Она давила, заставляя воздух вокруг густеть. — Я точно знаю, что он у тебя. Морковский Олег Васильевич, подпольная кличка — Шарпей. Убийца, вор и просто очень плохой человек. Он здесь, в твоём доме и он мне нужен.

Её лицо изменилось. Маска безразличия слетела, обнажив удивление и страх.

— Ты… Что произошло с тобой? Ты изменился, Водяной. И откуда… откуда ты знаешь?

Она больше не спорила, хотя и сказать «да» не спешила.

— Слушай, там же с перестрелкой история какая… — я говорил медленно, спокойно. Словно пересказывал сюжет кино, а не ситуацию, которая взбаламутила тихую жизнь Колдухина. — Подъехал твой Шарпей… ну, на тот момент он ещё был не твой… А из-за угла заброшенного дома вышел… второй участник перестрелки, называть я его не буду.

Кикимора прищурилась. Скорее всего, ей было интересно узнать больше деталей, но все части пазла останутся только у меня. Никто не узнает полную картину, кроме меня.

— Так вот… Бах-бах и оба-два лежат. Второй, который неизвестный, с трудом встаёт, он ранен, но превозмогая боль, бредёт через огород на берег, садится в лодку и уплывает. Тут появляются два пацана, ребёнка… Кто они, я тебе тоже не скажу.

— Что же ты тогда мне вообще скажешь?

— То, что тебя касается… Они со смесью ужаса и любопытства смотрят на валяющегося богатея в костюме, на Морковского и видят в его машине, за открытой дверью, чёрный чемоданчик! Насмотревшись американских фильмов, они чемоданчик тиснули. В порыве, так сказать. Может и ещё что взяли бы, может быть, взрослых бы позвали, но их спугнула ты и твои девочки, идущие из школы и администрации. Ну, то есть до администрации ты тогда не дошла, я там был, не видел тебя.

— Какое тебе дело до моих субсидий, Водяной? Я детей одна ращу, я мать-одиночка!

— Ты их отцов убила, ну, может, кроме первого. Погоди. Ты увидела, что подстреленный, хозяин машины, жив. Он вообще не ранен, не считая сломанных рёбер и того, что при падении получил сотрясение мозга. И со своим богатым жизненным опытом ты увидела в этом заезжем богаче перспективу. Ты прикинула хвост к носу, что новый муж тебе нужен, а этот вроде представительный, а солидные мужчины на дороге не валяются… Хотя, этот как раз валяется, но тут уж явно в порядке исключения. Для тебя это может быть отличным вариантом. И ты с дочерями его утащили и применили по пути свою магию, чтобы вообще никто не запомнил, что вы кого-то там пёрли.

— Мы бы на машине уехали, — хмуро прокомментировала она. — Тогда бы ни расследования не было, ничего бы не было. Все джип заметили. Да не умею я водить-то. А всё почему? Денег нет, девок тяну одна, без мужа, все меня бросили, несчастную мать-одиночку! Даже опека мозги крутит!

— Так вот, — проигнорировал я её нытьё, — ты его к рукам прибрала, чтобы заставить жениться на себе и уехать из Колдухина в светлое будущее.

— Вот и не мешай одинокой женщине устраивать свою судьбу! Он ни в чём не виноват, он жертва нападения. А моим дочерям нужен отец!

— Такой не нужен.

— Не тебе решать, Водяной! Уходи! Это мой дом, мы за него драться будем, а вода твоя… Вода твоя далеко!

— Везде есть вода, но мне не нужно с тобой драться, Тамара. Ты же чувствуешь во мне изменения?

— Да… Что такое? Что за колдовство?

— Колдун-камень.

— Ах ты, змей! Ты нашёл его?! — она даже на секунду присела от осознания этого факта.

— Не кричи. Нашёл и стал его администратором. Но тебе бы он не дался, там нужны были бы специфические условия соблюсти. В общем. Ситуация такая. Ты не просто выдашь мне его, Тамара. Ты поможешь мне. Ты загипнотизируешь его, применишь свою магию кикиморы. И я даже не стану применять свою новую силу, как Хозяин этой земли. Хотя мог бы. Мог бы просто приказать и ты бы всё сделала, как миленькая.

Она смотрела на меня, и в её глазах отражалось мое лицо и та тёмная, древняя мощь, что стояла за мной. Она была поражена.

— Дело в том, — продолжил я, — что он плохой человек. Злой. Он — то зло, что осквернило эту землю и сделало Колдухин вымирающим посёлком. Он зло даже по сравнению с такими, как мы.

— Как?! Он же просто человек!

— А, по-твоему, люди не умеют творить зло? Много лет назад он убил и изнасиловал Татьяну Скворцову. Возможно, он много кого убил, много чьи судьбы сломал. Та перестрелка — это мелочи. Тебе не нужен такой муж.

— Про Скворцову не знаю, я в нулевые сюда приехала, только слухи слышала… Мне нет до неё дела и тебе не должно быть, Водяной. Дело прошлое… Ой, да и ты же знаешь, — хитро улыбнулась она, — что мои мужи долго не живут. Отдай его мне, и я…

— Нет, так не пойдёт, — её толстый намёк на то, что она его выпьет тонкими энергетическими ручейками и он умрёт, был вполне понятен. Но меня такая история не устраивала. — Его надо наказать, имеется ввиду вовсе не выпить и бросить труп.

— Хорошо, хозяин колдун-камня, — преодолевая внутреннее сопротивление, вздохнула она. — Я сделаю, как ты говоришь. Иду тебе навстречу, но… Ты мне за это должен!

Последнее слово она оставила за собой. Повернулась и молча вошла в дом. Её дочери молча расступились. Я последовал за ней.

Внутри пахло травами, женскими духами и сладковатым, приторным запахом очарования, которым женщины опутывают своих жертв, причём это касается не одних только кикимор.

Она провела меня мимо кухни, через полутёмную гостиную в дальнюю комнату.

Там в кресле сидел и смотрел небольшой телевизор (показывали какой-то сериал) Шарпей. Мужчина лет пятидесяти с небольшим животиком, лысый, с холёным, но уже оплывшим лицом, в дорогом спортивном костюме явно не по размеру. На стуле висел и его костюм-двойка, вычищенный и отглаженный.

Он выглядел не как раненый беглец, а как преуспевающий бизнесмен на отдыхе. В его глазах горел тот самый огонёк самодовольства, который можно увидеть у хозяев жизни, у миллиардеров и бандитов из девяностых. Ну, у кого сейчас ещё можно увидеть, исключительно у тех, кто дожил.

Увидев Тамару, он расплылся в блаженной, абсолютно идиотской улыбке:

— Тамарочка, ангел мой, ты вернулась! А я уже заскучал. Садись рядом, тут про Говарда Воловица и его деваху сейчас будут показывать.

Он говорил это с таким искренним обожанием, что на секунду можно было бы поверить в эту нелепую пастораль.

Но я-то видел. Это была классическая, хрестоматийная работа кикиморы. Первый этап. Очаровать, влюбить в себя до беспамятства, до полного растворения воли. Второй этап, женить на себе, получить доступ к ресурсам. И третий, финальный, медленно, но случается так, что довольно быстро высасывать из жертвы не только деньги, но и саму жизненную силу, пока от неё не останется лишь пустая, сухая оболочка. А потом — старая визитка центра ритуальных услуг, скидка постоянному клиенту, и на кладбище, к трём предыдущим мужьям. Так кикиморы продляют свою жизнь и остаются молодыми, так размножаются, рожая только дочерей, так становятся вдовами и время от времени переезжают, потому что их поведение кажется очень подозрительным.

В случае с Шарпеем, с его состоянием, Тамара могла бы обеспечить безбедное будущее себе и своим дочерям и переезд из Колдухина хоть в Краснодар, хоть на Кипр. Наверняка он уже ей всё про свои финансы разболтал. Под действием магии кикиморы жертва не сможет хранить секреты, главное знать, о чём спрашивать. Её интересовали деньги, жизнь в деревне ей надоела, а у меня были другие запросы.

— Олег, милый, у нас гость, — проворковала Тамара, и её голос стал вязким и сладким, как мёд. — Он хочет с тобой поговорить. О прошлом.

Шарпей перевёл на меня свой осоловевший от счастья взгляд.

— О прошлом? У меня нет прошлого до тебя, любовь моя. Моя жизнь началась только в тот день, когда я увидел твои глаза.

Я подошёл ближе. Тамара встала у него за спиной, положив руки ему на плечи. Я видел, как по её пальцам стекают тонкие, едва заметные струйки магии, погружая его сознание ещё глубже в транс.

— Расскажи мне про один вечер, Олег, — начал я, мой голос звучал ровно и холодно. — Тридцать лет назад. Здесь, в Колдухине. Вечер в заводском клубе.

Его лицо на мгновение дрогнуло. Блаженная улыбка исчезла, сменившись злобной маской. Но говорил он монотонно, безэмоционально, как автомат.

— Клуб… Да. Были в клубе. Мы приехали с парнями, отдохнуть. Там была девчонка… красивая. Танька. Она была с местным, с каким-то быдлоганчиком. Мы сцепились. Он сильный оказался, Сержа и Пастора уложил.

— А что делал ты?

— Я? — в его голосе не было ни раскаяния, ни сомнения. — Я воспользовался ситуацией. Пока все смотрели на драку, я схватил её. Она вырывалась. Но я дал ей в грызло и потащил.

Тамара за его спиной напряглась. Её пальцы впились ему в плечи.

— Куда ты её утащил? — продолжал я допрос.

— За клубом, заводик какой-то был, забора вокруг как-такового не было. Нырнул во тьму. Здание обогнул. Там стоял какой-то постамент дурацкий, с совковской ерундой. Я повалил её прямо на землю, рядом с ним.

В комнате повисла тишина, тяжёлая, как могильная плита. Я знал, о каком постаменте он говорит. Он совершил своё чёрное дело прямо возле мегалита. Осквернил его.

— Она кричала?

— О да, это было кайф. Но потом мне её крики надоели, — его губы растянулись в слабой, жуткой улыбке. — Я сломал ей шею. Чтобы больше не шумела.

Даже под гипнозом, даже спустя тридцать лет, он смаковал это воспоминание.

— Ты когда-нибудь жалел о том, что сделал?

— Жалел? — он искренне удивился. — Нет. Никогда. Мне… мне это понравилось. Ощущение полной власти. Это было… самое лучшее в моей жизни. Сколько бы баб я после этого ни покупал или ни брал силой, та шлюха была лучше всех.

В этот момент Тамара не выдержала. Её лицо исказилось от ярости и омерзения. Её глаза, до этого томные и чарующие, превратились в щелочки, полные ледяной змеиной ярости. Зубы её стали треугольными.

Да, она была двоедушником, она убила двух мужей из трёх, но она была женщина и у неё своя мораль. Да, она была хищницей, но даже для неё нашлись вещи за гранью.

— Ублюдок! — прошипела она, и её ногти удлинились, превращаясь в когти. — Я убью тебя прямо сейчас! Я вырву твоё сердце!

Она уже занесла руку для удара, но я перехватил её запястье.

— Стоять! Держи себя в руках, кикимора! Приказываю тебе!

Мой голос был тихим, но в нём была сила мегалита, и она послушалась.

— Смерть — это слишком просто для него, Тамара, — сказал я. — Я сделаю лучше. С пользой для всех. Сейчас у тебя есть шанс не просто отомстить. У тебя есть шанс помочь этой деревне, в которой ты живёшь. Считай, мы принесём его в жертву, пусть и не на алтаре. Жертва тебя устраивает?

Кикимора неуверенно кивнула. Вся её жизнь, сколько ни проживи, принесение кого-то, как правило, мужей, в жертву.

— Скажи лучше, всё было, как я описал, ты нашла его у джипа?

— Ну да, после перестрелки. Детей я никаких не видела, врать не буду. Да, как увидела его, сразу поняла, что это любовь с первого взгляда… Ну, для него. Прикинула, что богатый, без кольца… Дотащили кабана этого до дома кое-как с моими девками. Даже с нашими силами это было трудно.

— Не ранен оказался?

— Ну да, почти не пострадал. Пуля попала бы прямо в сердце. Но на нём был бронежилет. А так, синяк огромный и пара сломанных рёбер. Ушиб, не более. Вот, вылечиваю и жду, пока интерес полиции схлынет, чтобы тихо-мирно довезти его до Краснодара. Я уже всё продумала. Там он наймёт адвокатов, они не дадут его нормально допросить. Скажет, что машину угнали и в перестрелке он не участвовал. Ну или ещё что-то такое приплетёт. Поднимет связи, заткнёт рты. Он говорит, что десятки уголовных дел против себя прекратил самыми разными способами.

Меня его коррупционные возможности мало волновали. Я снова повернулся к Шарпею.

— Олег. Почему ты вообще приехал в Колдухин? Что ты здесь забыл?

— Мне позвонили, — так же монотонно ответил он. — Незнакомый номер. Мужской голос. Он сказал, что знает про Таньку. Про то, что я сделал тридцать лет назад. Потребовал встречи и двадцать тысяч долларов. И стрелку забил в Колдухине. Назвал адрес… у заброшенного дома, на Озёрной улице.

— И ты приехал?

— Так это же шантаж! Зачем мне вся эта грязь, у меня скоро выборы в ЗакСобрание местное. А шантажистов надо убивать без разговоров.

— Кто это был?

— Я его не знаю. Терпила какой-то… Он не представился. Начал говорить со мной. Спрашивать… не чувствую ли я вины? Хотел, чтобы я покаялся за то, что сделал. Что-то там про зло бубнил.

Шарпей замолк, посмотрел наверх, на Тамару, лицо его растянулось в улыбке, кажется, он вообще забыл о чём говорил.

— Продолжай, — велел я. — Что за человек, что потом было?

— Ну что, что?! Дурак он, в общем. Не стал я трепаться. Выстрелил, конечно. А он, падла, тоже выстрелил.

Ну, вот и сошлись концы с концами.

— А пистолет где?

— Я подобрала, — прокомментировала Тамара. — Нужен?

Теперь картина была полной. Я посмотрел на Тамару.

— Сейчас мы дадим ему новую историю. Более простую. И более удобную для нас.

Мы работали вместе.

Я создавал каркас новой легенды, вливая в его разум силу мегалита, стирая ненужные воспоминания. А Тамара наполняла этот каркас эмоциями, деталями, делая ложь неотличимой от правды.

Мы внушили ему, что никакого звонка не было. Он приехал в Колдухин по наводке, зная, что местные сектанты занимаются синтезом некоего нового вещества, которое можно выгодно продать. Он приехал, чтобы «отжать» их бизнес или предложить «отмыв» денег, своё основное направление криминальной деятельности.

Но по дороге подрезал велосипедиста. Остановился, чтобы приструнить парня. Закричал ему, что если он велосипедом полировку зацепил, то он его на органы продаст или в сексуальное рабство. Пистолетом погрозил.

Велосипедист ответил резко, назвал жирным ублюдком и послал в пешее эротическое путешествие, причём с такими эпитетами… Шарпей снял пистолет с предохранителя, у парня тоже оказался ствол… Выстрел, выстрел…

Шарпей пришёл в себя и ушёл пешком по Колдухину, его бабка какая-то у себя спрятала, назвала партизаном, сказала, что немцы в деревне, но она его спрячет и не выдаст.

У неё он и отлёживался, и никакой Тамары не знает.

— Он сможет тебя забыть? — спросил я у кикиморы.

Та заворчала:

— Это оскорбляет меня как женщину, но… сделаю сейчас.