Водяной

Глава 13. Сектанты

Широко шагая с камня на камень, я пересёк реку. Вода бурлила у моих ног, но не смела коснуться обуви. Я мог бы, конечно, и просто пройти по воде. Это было бы проще и быстрее. Но если бы кто-то случайно увидел такой фокус, слухи поползли бы по деревне со скоростью лесного пожара.

И закончилось бы всё, скорее всего, вилами и факелами у моего дома. Люди боятся того, чего не понимают. Уж человека, ходящего по воде, они поймут однозначно: либо святой, либо чёрт. А поскольку на святого я никак не тянул, вывод был бы очевиден. Нет, камни — это куда лучше. Необъяснимо, странно, но все же можно списать на чудо природы или работу чьей-то строительной техники. Скажем: «Намыло за ночь».

Я оказался на другом берегу. На земле кирпичного завода. На не посещаемой, потому что недосягаемой для поселковых жителей территории.

Любая река — это граница. Не просто географическая линия на карте. Это сакральный рубеж.

Рубикон, Стикс, Смородина.

Пересекая реку, ты всегда попадаешь в «другое» место. В иной мир, где могут действовать несколько иные законы. Древние это понимали прекрасно. Они строили мосты не просто так. Мост — это ещё и договор. Это безопасный, санкционированный переход. А я… я перешёл границу не по мосту. Я создал свой собственный. Я, можно сказать, вторгся.

Но поскольку я пришёл сюда как будущий хозяин этих мест, пусть и негласный, то чувствовал, что имею на это право.

Я же, чёрт возьми, Водяной!

Ведь я и был этой границей, этой рекой, этой водой. И я пришёл сюда, на этот осквернённый берег, не как гость или силы вторжения. Я скорее хозяин, который намерен навести порядок в своём запущенном доме.

Я сел на велосипед, и скрип его цепи показался оглушительным в этой мёртвой тишине. Да, тропы тут не было, но трава и сорняк росли неохотно, скудно.

Выбрался на дорогу. В этой части она была такой же разрушенной, как и по ту сторону моста, но трава почему-то росла жиже, ростки деревьев или кустарника не пытались взломать асфальт.

Агроном сказал бы, что дело в грунте, влажности или плотности почв, но как водяной я знал причину, земля тут в большей степени отравлена пролитой кровью, ведь убийство произошло именно тут.

Я стал неспешно пробираться по земле, которая когда-то была территорией кирпичного завода. Теперь это был скелет. Гигантский, обветшалый скелет ушедшей индустриальной эпохи, неспешно разлагающийся под серым сентябрьским небом.

Слева и справа от разбитой бетонной дороги появились корпуса непонятных по назначению цехов. Огромные коробки из серого кирпича и бетона, с выбитыми окнами, похожими на пустые глазницы черепа. Ветер гулял в этих руинах, и иногда казалось, что это не ветер, а вздох умирающего великана. Из проржавевших крыш росли молодые берёзки, природа медленно, но неумолимо забирала своё, переваривая останки человеческой гордыни. Ржавчина, похожая на засохшую кровь, покрывала все металлические конструкции: лестницы, фермы, которые не были украдены на металлолом.

Воздух пах сыростью, цементной пылью и гниением. Это было и просто заброшенное место, каких тысячи и, в то же время, проклятое место. Таких мест тоже тысячи. Место, где что-то умерло и не только завод.

Я проехал мимо первого, самого разрушенного корпуса, когда из-за угла выскочила женщина. Всклокоченная, в каком-то оранжевом бесформенном балахоне с нашитыми на нём металлическими блёстками, она замерла, увидев меня, и её глаза расширились от ужаса. Почти сразу же, то есть, не дав мне и слово сказать, она закричала. Тонко, пронзительно, отвратительно резко, как сирена, но не та, что призывала моряков к скалам, а та что будила солдат-срочников на марш-бросок по полигону:

— Чужак! Чужак здесь!

Её крик был как камень, брошенный в стоячую воду. Из дверей соседнего, более ухоженного корпуса, начали выбегать люди. Один, двое, пятеро, десять… Через полминуты меня уже окружала плотная толпа.

Я не предпринял попытки бежать, потому что я не вор, не нарушаю законы людей, а просто пересекаю территорию. Ну, может и не просто так, может быть я тут хотел осуществить некоторую разведку, потому что я исследовал большинство брошенных домов. Я не заходил туда, но даже проехав мимо, понимал, что там как минимум нет того пропавшего мужичка, которого искали ФСБшники, и нет ничего магического, что могло меня заинтересовать. Мне ещё предстояло под каким-то благовидным предлогом исследовать все местные поля и лесопосадки, но если подвернулся случай побродить по Кирпичному заводу, то я только «за».

А тут… Побродишь тут, когда тебя взяли в осаду.

Два десятка мужчин и женщин, все в таких же ярких и нелепых одеждах, все с одинаково озабоченными и в то же время голодными, озлобленными и по отношению ко мне откровенно враждебными лицами. Они не подходили близко, но держались плотно и кольцо сжималось.

— Кто ты такой?!

— Зачем ты пришёл?!

— Непосвящённый! Тебе нельзя здесь находиться!

Их голоса сливались в единый нестройный, обвиняющий хор. Я стоял, держа велосипед за руль, и молча их рассматривал. Обычные, в общем-то, люди. Усталые, измотанные лица, потухшие глаза. Но в этой толпе они превращались в нечто иное. В смертельно опасную стаю.

В какой-то момент толпа расступилась, образуя живой коридор.

— О, великий жрец Кронос! — пронесся благоговейный шепот. — Этот чужак пришёл без спроса! Его никто не звал!

По этому коридору ко мне шёл их лидер. Он был высок, худощав, с длинными седыми волосами, перехваченными на лбу кожаной тесемкой с металлическими (и скорее всего, ничего не значащими ни на каком языке) символами. У него было благородное лицо аскета: тонкие черты, глубоко посаженные глаза, ухоженная бородка. Он двигался плавно, степенно, как будто шёл не по грязному бетону, а по храмовому полу. В его глазах горел спокойный, но абсолютно безумный огонь власти и тайного знания.

— Отпустите и расступитесь! — сказал я громко и чётко, пытаясь перехватить инициативу. — Я почтальон. Доставляю почту. Мне нужно пройти мимо.

Кронос никак не отреагировал на мои слова, но остановился в нескольких шагах от меня. Он окинул меня взглядом, в котором не было ни враждебности, ни страха. Только безмерное, вселенское снисхождение, как будто он был богом, а я любопытным муравьём.

— Мы не пользуемся мирской почтой, непосвящённый, — произнес он мягким, бархатным голосом. — Мы развиваем прямую связь с Космосом. Наши депеши отправляются силой мысли и достигают самых дальних звёзд со скоростью, превышающую скорость света.

— Вам бы с физиками поговорить, может какой прорыв в изучении телепортации получится изучить. Но мне совершенно фиолетова ваша интимная связь с космосом, — отрезал я, теряя терпение. — Повторяю: я просто иду мимо, к Пескоскладу.

— Мы не можем пропустить тебя, чужак, — всё так же мягко ответил Кронос. — Твои вибрации… они нарушают гармонию нашего дома, нашего мира.

— Да ну? И что вы мне сделаете?

— Это скромное место, наша обитель, наша территория, — он обвёл рукой руины. — Мы никого сюда не пускаем. Мы очистили это место от скверны прошлого и строим здесь новый мир. У нас тут фермы и места для духовных практик.

Он указал рукой на крышу жилого корпуса. На плоской крыше действительно была сооружена какая-то теплица из плёнки и реек. Жалкое, кустарное сооружение, которое, очевидно, не могло прокормить и пяти человек, не то что всю эту ораву.

Зато сам корпус, в котором они жили, действительно был приведён в порядок. Мусор вокруг был расчищен, окна вставлены, из труб в крыше шёл дымок. Оазис порядка посреди вселенского хаоса. Но этот порядок был пугающим. Такое ощущение, что они не стали дожидаться апокалипсиса, а поселились в его центре.

— Мы здесь живём в гармонии с природой и космосом, — продолжал Кронос. — И если гармония нарушается, мы вынуждены применять понятные нарушителю меры убеждения.

По его знаку из толпы вышли трое. Если остальные сектанты были обычными, измождёнными людьми, то эти трое выглядели как профессиональные вышибалы.

Огромные, накачанные, с бычьими шеями и абсолютно пустыми, фанатичными глазами. В руках каждый из них держал увесистую деревянную дубину, сделанную, похоже, из мебельной ножки от фундаментального стола.

Кронос посмотрел на меня с выражением вселенской печали на лице.

— Уходи, чужак. Мы не желаем тебе зла. Уходи, если только ты не хочешь отринуть мирскую суету и вступить в нашу космообщину. Но для этого тебе сначала нужно будет заполнить анкету на нашем сайте. Мы рассмотрим твою заявку и, возможно, свяжемся с тобой.

Последние слова он произнёс другим тоном и, вероятно, совершенно серьёзно. У них тут, похоже, своя бюрократия и проверка службой безопасности.

Тем временем здоровяки шагнули вперед, поигрывая дубинами. Это было недвусмысленное приглашение покинуть территорию или получить «мзды».

Я мог бы, конечно, попытаться раскидать их всех и даже, скорее всего, преуспел бы. Однако, что мне делать с остальной толпой? Бить этих фанатичных визгливых тёток? Это было бы глупо. Это привлекло бы ненужное внимание и, возможно, спровоцировало бы их на нечто более серьезное.

Я пришёл сюда за информацией, а не за дракой.

— Всё-всё, я ухожу, — я примирительно поднял руки. — Никаких проблем. Пойду в обход. Гармонию вашу нарушать не стану.

Лидер секты развернулся, и толпа сформировала для меня нечто вроде коридора. Многие смотрели на меня с осуждением, словно я должен пройти по коридору позора. Коридор, что характерно, был направлен в сторону рухнувшего моста, то есть я должен был убраться в том же направлении, откуда пришёл, а значит пройти хотя бы транзитом по территории завода не смогу.

Я медленно развернулся, сел на велосипед и поехал обратно по старой дороге. За спиной я чувствовал несколько десятков пар глаз, а иные сектанты провожали меня добрую сотню метров и, остановившись у невидимой черты, продолжали стоять и смотреть, пока я съехал с моста.

Не знаю, что они решили, может подумали, что я форсирую реку вплавь, а может быть, проследят и узнают про новый мост… Не знаю. Время покажет.

Матерясь, я перебрался через реку по камням и действительно поехал в обход, по длинному маршруту, который мне указывала баба Маша. Пока велосипед трясся на ухабистой полевой дороге, я думал.

Итак, что мы имеем? Слова кикиморы про «Колдун-камень». Можно было бы списать это на фольклор.

Анализировал. Как это соотносится с убийством девушки? А это явно связано? А сектанты, зачем они тут нарисовались? И почему их никто не прогоняет, это же бред! Кто станет терпеть секту у себя под боком? Павел Семёнович и участковый Светлана не показались мне глупыми или слабыми людьми.

Почему они поселились именно здесь? На проклятой, мёртвой земле. Может, они не чувствуют этой мертвечины? Или наоборот, она их притягивает? Или… или они и есть часть этой болезни? Очередной её симптом. Как грибы-трутовики, растущие на умирающем дереве.

И мой «Волчок»… Мой советчик, артефакт, которым я пользуюсь уже более двухсот лет, который выдернул меня из старческого покоя и отправил в путешествие. Он ведь не просто так отправил меня сюда. На почту отправил? Допустим, он послал меня найти этот «мегалит»? И что тогда? Охранять его? Очистить? Уничтожить?

Я склонялся к исследованию. Больше фактов, тогда можно будет делать выводы. Я никуда не спешу. Я — дух воды. Моя суть — проникать, изучать, заполнять пустоты, находить трещины. Прежде чем действовать, я должен был понять всю картину. Увидеть все течения, все подводные камни.

Вода могла бы мне помочь найти мегалит, вода течёт повсюду, если бы мегалит не умел прятаться от чужих глаз или, например, поисковой магии любого уровня.

С этими мыслями я, совершив громадный крюк, доехал до Пескосклада. Это был небольшой карьер, вырытый на пустыре, как язва. Жёлтый песок, пара ржавых вагончиков-бытовок и одинокий, сонный экскаватор. Я постучал в дощатые ворота. В районе ворот стояла ещё одна снятая с колёс бытовка, около которой дремал сонный пёс.

— Эй! Есть кто живой? Почта!

Из-за ворот донеслось кряхтение, а потом из дверей на свет божий появился сторож. Заспанный мужичок в выцветшем камуфляже. Несмотря на то, что был день деньской, он зверски зевнул, так, что, казалось, мог проглотить мой велосипед целиком.

— Чего надо? — хрипло спросил он.

Я помахал ему квитанцией и показал бандероль. Он приоткрыл ворота, молча взял коробку, с подозрением её потряс.

— Мне надобно её вскрыть, проверить, — нахмурился он.

— Это после подписи, — проворчал я в ответ.

— Ладно, давай свой документ, — он нехотя чиркнул в бумажке неразборчивую закорючку и, не говоря ни слова, скрылся за воротами. Задание было выполнено.

Моё единственное задание, раз уж баба Маша забрала остальные газеты и письма, было выполнено, но сил и, что немаловажно, желания, оставалось ещё вагон и маленькая тележка.

Я был зол. Зол, как сто чертей, которым поддали жару в аду.

Это была такая холодная, ядовитая злость, которая кипела где-то глубоко внутри, под рёбрами. Велосипед подо мной стонал. Я давил на педали с такой силой, что, казалось, старая советская сталь вот-вот не выдержит и согнётся. Каждый оборот педалей был как испытание на прочность.

Сектанты оказались не сборищем безобидных фанатиков, которые ведут душеспасительные беседы про какого-нибудь Говинду.

Эти искатели тайных истин и, без сомнения те, кто считал себя людьми первого сорта, а остальных, вроде меня — второго, посмотрели на меня, как на грязь под ногтями. Наследники космоса, с телепатической связью между звёзд, строители нового мира на костях старого, гниющего. И в их пустых, фанатичных глазах я не увидел ни капли сомнения и ни грамма вежливости. Только железобетонную уверенность в своей правоте и готовность любого ради собственного величия закопать и поглубже. А за этой уверенностью — пустота. Тёмная, вязкая, холодная, как дно Чёрного моря.

Я выкатился из полевой колеи на разбитую грунтовку, ведущую в поселок. Ветер бил в лицо, но не охлаждал. Он лишь раздувал внутренний пожар.

Я заставлял себя успокоится, потому что разгневанная вода слишком разрушительна, а я старался не давать себе творить зло.

Но, зато я представлял себе, что делать и направлялся я не домой и не на почту, а прямиком в резиденцию местной власти. В опорный пункт охраны правопорядка, к участковой Светлане.

Если, конечно, она на месте.

Если играешь по правилам мира людей — используй эти правила себе во благо. Например, его законы. До тех пор, пока они не перестанут работать.

Уже знакомый мне опорник был всё таким же, а его дверь призывно открыта и даже подпёрта половинкой кирпича.

Неподалёку от входа, на брошенном колесе от трактора «Беларус», как на троне, восседал дядя Толя. Он курил, пуская в серое небо колечки дыма, и созерцал окружающую действительность с философским спокойствием человека, которому уже некуда спешить.

Ещё бы, вчера он вкусил двенадцатилетний коньяк «Дагестан», то есть был многократно ближе к нирване и тайнам космоса, чем все сектанты, вместе взятые. Дядя Толя знает прямой путь к дзену.

Увидев меня, он не удивился. Лишь приветливо помахал рукой. Я подъехал, слез с велосипеда и, чувствуя, как дрожат от напряжения ноги, пожал его протянутую, вялую ладонь.

— Здоров, почтальон. А ты быстрый. Уже всё разнёс?

— Почти, — буркнул я. — Что нового, дядя Толя?

Он кивнул подбородком на чёрный микроавтобус без номеров, припаркованный у самого крыльца опорного пункта. Стекла были наглухо тонированы, и от машины веяло казённой, безличной угрозой.

— Гости, — сказал он с усмешкой. — Из самого Краснодара. Большие люди. Сидит там у нашей Светки один в костюмчике. Смурной, как туча. Следователь, точно тебе говорю. Ещё и наверняка по особо важным. Ни с кем не общается, только зыркает. И если он не собирается Павла Семёныча закрыть, как в тридцать седьмом году, то это явно ищут тех стрелков, что перестрелку в ковбойском стиле на Озёрной учудили. Жалко я ничего не видел, сейчас бы можно было стать ценным свидетелем.

Я кивнул.

Цитировать Высоцкого, который в мудрости своей пел: «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах», я не стал.

Очевидно, что это те люди в чёрном, что допрашивали меня.

— Старый?

— Кто?

— Ну, следователь, про которого ты говоришь, тот, что с микроавтобусом?

— Да ну, глупости ты говоришь, Вадимка. Молодой, конечно. Ковбойская тема — это про молодость. «Война — дело молодых», слышал?

— Да, слышал.

Я прикинул что, если местные не видели второго, значит, он укатил, оставил того, что помладше. Так сказать, на хозяйстве. В любом случае мне до него дела нет, у меня нет информации про участников гангстерских разборок, а только про сектантов, то есть уровень вполне себе участковой.

Значит, дело было серьёзнее, если хотя бы один остался.

Чем больше внимания со стороны официальных структур, тем сложнее будет местной нечисти проворачивать свои тёмные дела.

Я прислонил велосипед к крыльцу и решительно шагнул внутрь.

За дверью передо мной предстала тесная, вытянутая в длину приёмная. В ней под потолком обитала одинокая лампочка Ильича, около которой крутилась настырная мошка, пахло растворимым кофе и старыми бумагами.

Хозяйка кабинета, участковый Светлана Изольдовна, стояла, оперевшись мощным бедром о свой стол, и задумчиво пила ароматный растворимый кофе. Из большой керамической кружки со странной надписью «За отличную стрельбу. Царская Россия».