Водяной

Глава 19. Хозяин

То, что я его нашёл, это хорошая новость. Но как в анекдоте, новостей две и вторая — плохая. Плохая новость в его отказе. Тут я упёрся в логический тупик. Я был здесь чужим. Пришельцем. Для этого древнего сознания я не был ни хозяином земли, ни её защитником.

Некоторое время я сидел у подножия мегалита, и в голове у меня была каша.

Общение с мегалитом — это как упасть с ледника в воду, потом долго приходишь в себя. Шаманы древности вообще месяцами выдыхали.

Мне немного проще.

У меня теперь был выбор. Я мог рассказать обо всём этом Василисе. Она ведь искала его. Но я ей не доверял. Она явно скрывала свои истинные цели и эти цели, скорее всего, не совпадали с моими. В сущности, мы были как в реалити-шоу, когда приз достаётся кому-то одному и личные отношения — это хорошо… но, награда одна.

Василиса намекала, что хотела использовать мегалит для чего-то своего, глобального. А у меня был свой, предельно конкретный интерес. Я хотел с помощью этой силы исцелить эту землю. Сделать воду снова живой. Заставить сады цвести. Вернуть жизнь в Колдухин. И я не был уверен, что наши интересы совпадают. Похоже, эту игру мне придётся вести в одиночку.

В голове мелькнула мысль, что если бы Тамара нашла мегалит, результат был бы не лучше. Да и найти этот «колдун-камень» она бы не смогла, он прятался на виду. Он имел внешность никак не древнерусского былинного камня, на фоне которого стоило бы позировать художнику богатырям.

Хм. Статус. Некоторые вещи надо понимать буквально. В прошлой жизни я буквально был «защитником», хоть и демобилизованным. А тут? Моя липовая служба в армии, вшитая в ткани реальности Берендеем мегалит не впечатляла.

Пойти на контракт? Вариант. У меня будет формальный статус защитника, но не будет доступа к камню и свободного времени. А что мегалит имеет ввиду под статусом «хозяин земли»? Царь, владыка земли русской?

Солнце уже начало клониться к горизонту, окрашивая ржавые крыши цехов в кроваво-красные тона. Пора было убираться. Я поднялся, отряхнул с джинсов бетонную крошку и двинулся в сторону запада. Туда, где в кустах меня ждал мой скрипучий железный конь. Я шёл, крадучись, стараясь держаться в тени разрушенных стен, подальше от жилого корпуса сектантов.

И тут боковым зрением я увидел огонёк. Не его ли видела та девушка? Снова сверкнуло.

Я повернул голову и мой взгляд зацепился за солидный силуэт похожий на каменную средневековую башню, только в данном случае, кирпичную. Такие бывают водонапорными, но не эта. Это была башня для осмотра окрестностей силами пожарной команды завода. Ну, во времена, когда тут была своя пожарная команда.

В верхнем её ярусе, на долю секунды вновь вспыхнул и погас крохотный огонёк. Словно кто-то чиркнул зажигалкой или зажёг спичку.

Огонёк тут же пропал. Но я его заметил. Это не был блик заходящего солнца. Это был свет рукотворный. И если там не коротнула проводка, а это маловероятно (провода украли ещё в девяностые), значит, там, наверху, кто-то был.

И этот кто-то не принадлежал к секте Кроноса и прятался от людей в самой высокой точке этого «мёртвого города».

Любопытство — страшная сила. Оно перевесило и усталость, и разочарование, и элементарное чувство самосохранения. Я изменил маршрут и направился к каланче.

Башня была как бастион, как цитадель, а в свете вечерних сумерек так вообще смотрелась жутковато. Она стояла чуть в стороне от основного комплекса, на небольшой естественной возвышенности, окружённая остатками кирпичной стены, густо поросшей сорняком.

Я подошёл к основанию и без труда добрался до самой башни. Единственная дверь, ведущая внутрь, широкая и мощная, была обита жестью и намертво заперта. Более того, снаружи, поперёк двери, была прикручена толстая металлическая полоса, а на ней висел огромный, проржавевший амбарный замок. Судя по его виду, его не открывали с тех пор, как здесь остановился завод.

То есть через эту дверь никто не мог ни войти, ни выйти.

С одной стороны, я мог бы вскрыть этот замок своей магией за пару минут, причём большую часть временя я потрачу на добывание воды. Хотя и замок заблокирован грязью и ржавчиной

Я не стал его вскрывать, а включил логику. Если кто-то находится внутри, а дверь заперта снаружи таким допотопным способом, значит, есть другой вход, не через наглухо запертую дверь.

Тайный.

— Нормальные герои всегда идут в обход! — негромко пропел я и стал обходить каланчу по периметру, постепенно расширяя радиус и внимательно осматривая землю. И я кое-что нашёл. Метрах в двадцати, в густой, пожухлой траве, я заметил бетонный квадрат колодца коллектора. Бетон крошился от времени, а среди травки и мусора был чудом не украденный люк. Обычный такой, массивный, чугунный, с утопленной в центре ручкой. Он был почти полностью скрыт от посторонних глаз мусором и сорняками, так что найти его можно, если только наступить на него.

До этого я тоже его не видел.

Я ухватился за ручку и потянул. Люк был тяжёлым, килограммов сто, не меньше. Но для моей нечеловеческой силы это было вполне подъёмно. С напряжённым скрежетом он поддался, открывая чёрную, пахнущую сыростью дыру в земле. Это был вход в систему подземных коммуникаций завода и скорее всего, были и другие входы.

Я оставил люк за собой открытым, чтобы не погрузиться в абсолютную темноту и спустился по металлическим скобам, которые выполняли функцию лестницы. Постепенно оказавшись на дне, где шлёпнулся в небольшую лужу из местных грунтовых вод.

Однако был вечер, солнце село и уже на дне колодца было так темно, что я задействовал фонарик с телефона.

По обе стороны колодца были туннели. Один вёл к заводу и был низким, там бы пришлось ползти ползком. А прямой туннель в сторону башни был узким и укреплённым, достаточно высоким, чтобы можно было идти, согнувшись.

Я пошёл, подсвечивая себе телефоном, отчасти двигался наощупь, выбрав направление в сторону башни, предполагая, что это далеко не сложный лабиринт Минотавра. Обыкновенные заводские туннели, к тому же советские строители не ставили себе цели развлечь тех, кто в нём окажется, а просто пройти путь и не убиться по дороге.

Туннель повернул налево, потом направо, прижал меня к стене какими-то обмотанными гнилой тканью трубами, и наконец, я почувствовал сквозняк. А потом увидел впереди слабый проблеск света.

Я протиснулся в крошечное помещение прямо под основанием башни. Свет пробивался сквозь щели между досками, сбитыми в примитивный щит, который накрывал выход наверх из туннеля.

Туда вела наклонная лестница и поднявшись по ней, я просто приподнял этот щит и без помех оказался в нижней части башни. В центре помещения из пола поднималась винтовая металлическая лестница, уходящая вверх, в темноту, а вход в башню был с противоположной от меня стороны.

Здесь было… обжито. В углу стоял современный биотуалет. Рядом несколько канистр, судя по моим ощущениям с водой, в другом углу, судя по едкому запаху, с какой-то горючкой. Пахло не сыростью, а жильём.

Лестница в центре башни была старой, ржавой, но прочной.

Я начал подниматься. Лестница протестующе скрипела под моим весом, но держалась крепко. Наверху был ещё один люк, на этот раз на петлях, как дверь. Я осторожно приподнял его и выглянул. Это было помещение под смотровой площадкой, на стене висел плакат с планом эвакуации, на столике стоял туристический примус, лежали какие-то консервы, пакет с крупой, хаотично валялась посуда и кухонные приборы. Лестница продолжалась и можно было пойти ещё выше.

Поднявшись, я оказался внутри верхнего помещения каланчи. Это была остеклённая смотровая площадка. Стекло было грязным изнутри и снаружи, но всё равно, отсюда открывался потрясающий вид. На весь поселок, на Камколь-озеро и окружающие поля с лесами. На полу была развёрнута здоровенная панель солнечной батареи, к которой был прицеплен здоровенный автомобильный аккумулятор. У стены стопкой стояли книги.

И здесь, на деревянном диванчике, укрытый одеялом, лежал человек.

Услышав скрип последней ступеньки, он резко сел. Это был мужчина лет пятидесяти, с осунувшимся, заросшим щетиной лицом. Но даже болезнь и усталость не могли скрыть властности в его чертах. В руке он сжимал пистолет и целился мне прямо в грудь.

— Не двигайся, — прохрипел он. Голос его был слабым, хриплым, но в нём звучала сталь.

Я поднял руки, показывая, что не вооружен.

— Тихо-тихо, я не враг, — сказал я как можно спокойнее. — Я заблудился. Увидел огонёк.

— Брехня, — он тяжело дышал. Его лицо было бледным, но круги под глазами болезненно-красными, а на лбу выступила испарина. У него был сильный жар. — Сюда не так-то просто попасть и гостей я не жду. Тем более, никого не звал. Кто ты такой? Из «Новой Эпохи», от Кроноса?

— Нет. Я новый почтальон из Колдухина.

Он недоверчиво хмыкнул, но пистолет не опустил. Я видел, что он на пределе. Его рука дрожала, взгляд мутнел.

— У Вас рана, — сказал я, заметив тёмное пятно на его рубашке в районе бока. — И сильная горячка. Вам нужна помощь. Позвонить в Скорую?

— Только попробуй. Пристрелю! — прошипел он.

— Я могу помочь. Я… немного умею. Курсы первой помощи.

— Я тебе что, утопающий? Или током ударенный?

— Других докторов Вы не позволяете вызвать. Позвольте мне посмотреть. Если я сделаю что-то не так, у Вас пистолет. Вы всегда успеете меня пристрелить.

Я говорил медленно, успокаивающе. Я видел, как он борется. Борется со слабостью, с болью, с недоверием и более простым решением выстрелить в меня. И борьбу за его доверие я проигрывал. Никакой теплоты в его глазах не появилось и близко, как и просьбы о помощи.

Однако, пока он думал, используя остатки своих сил, его глаза начали закатываться.

— Я… никому… не верю… — пробормотал он, и его рука с пистолетом безвольно упала на одеяло. Он потерял сознание и на спусковой крючок он не нажал.

Так было даже проще.

Я опустился рядом с ним на колени. Осторожно расстегнул его рубашку. Рана была неглубокой, но скверной. Пуля попала ему в правую часть грудной клетки, ушла, скорее всего, в лёгкие и застряла там. Само собой, в районе раны прошло кровотечение, а потом подтянулось и сильное воспаление. К гадалке не ходи, часть крови была и в лёгких, в одном из сегментов. И это кровь, предоставленная сама себе, гниёт и превращается в бактериологическое оружие. Если ничего не сделать, он умрёт от заражения крови и воспалительных процессов. К тому же выходного отверстия нет, пуля в нём и она тоже представляет собой проблему.

Я начал действовать. Времени было мало.

Первым делом — вода. Я спустился вниз, набрал воды из канистры. Зажёг примус и поставил котелок. Пока вода закипала, я нашёл в его скромных запасах аптечку. Йод, бинты, иголка и катушка обычных ниток. Негусто. Из антибиотиков только просроченный стрептоцид для наружного применения.

Когда вода закипела, я простерилизовал нитку и иголку. Часть воды я оставил кипящей, другую перелил в миску и начал остужать её своей силой. Мне нужна была холодная, почти ледяная, но при этом стерильная вода.

Я вернулся к нему. Сейчас я должен был стать хирургом.

Но у меня был инструмент, которым не один хирург не обладал. Вода.

Я направил пальцы в миску с холодной водой. Она превратилась в податливого змея, который по моей команде завис в воздухе. Я собрал эту воду в тонкий, твёрдый, как игла, жгут. Я ввёл этот водяной «щуп» в рану. Это требовало огромной концентрации. Я чувствовал металл, ткани, кровь. Вода давала мне ничуть не меньше, чем рентген.

Для начала я аккуратно подцепил пулю и медленно, миллиметр за миллиметром, вытащил её наружу по воспалённому пулевому каналу.

Без всякого почтения уронив пулю на пол, я стал промывать рану изнутри, выводить заражённую кровь, вымывая всю грязь, гниль, слизь и частички, попавшие в рану вместе с пулей.

Мне трижды пришлось добавлять воду, а старую выливать прямо в люк, в основание башни.

Наконец, рана была чиста, лёгкие промыты.

Конечно, это никуда не денет воспаление, но хорошая новость в том, что промывка раны не открыла кровотечение.

Теоретически рану надо было бы зашить, но в реальности — зашивать надо и надорванные лёгкие. По уму ему бы в больничку, но, откровенно говоря, я понимаю, почему он туда не хочет.

Ежу понятно, это участник перестрелки и явно не Шарпей, фотку того я видел. Не похож.

Магия лечения — не самая сильная моя сторона. Однако магия, она и в Африке магия. Я приложил ладони к его горячему лбу и направил поток холодной, чистой энергии, немного сбивая жар, не давая ему впасть в полный бред.

И всё же оставлять рану открытой нельзя.

Последний этап — зашить. Руки перед этим вымыл с мылом, перчаток не было. Затем я засыпал рану стрептоцидом, надеясь, что там осталась хотя бы часть действующего вещества. Прокипячённой ниткой, обычным образом стянул края раны. Получилось грубо, но надёжно. Я обработал шов йодом (рядом с раной) и наложил тугую повязку из бинта.

Всю операцию я провёл в молчании. Когда всё было кончено, я сел на пол, чувствуя, как по спине стекает пот. Я же не был врачом. В жизни всякое приходилось, но ей-богу, тут нужна обычная Скорая, а не вот это всё. Но я был стихией. А стихия умеет и разрушать, и созидать. И даже капельку — лечить. Вот если бы мегалит дал мне власть над собой, я бы мог излечить его одной только магией, а так пришлось повозиться.

Но зато теперь он больше не при смерти.

Я посмотрел на человека, которого только что спас. На его властное лицо, на жёсткую складку у рта. И я понял. Этот человек, живущий отшельником на вершине ржавой башни, раненый, но не сломленный, мог быть только одним человеком в этом проклятом месте.

Это, мать его, Виктор Котляров. Тот самый, что «пропал» несколько месяцев назад, для каких-то дел притащивший сюда сектантов, владелец завода и… человек, который жил тут почти как бомж. Зачем?

Мне кажется, я могу вычислить ответы.

Я оставил Котлярова спать. Его дыхание стало ровнее, жар немного спал. Он был жив, и это было главным. Я спустился из его орлиного гнезда, вышел через подземный ход и задвинул тяжёлый люк на место, стерев следы своего вторжения.

Но спокойствия не было. Голова гудела, как растревоженный улей. Я шел по мёртвой территории кирпичного завода, и каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. Я нашёл свой велосипед, вывел его из кустов и покатил не к краю озера, к дамбе, а прямиком к берегу

Холодная, бессильная злость поднялась во мне. Я стоял на берегу и смотрел на тёмную, равнодушную воду. Всё смешалось. Котляров, сектанты, мегалит, Шарпей, кикимора, инквизитор… Этот клубок нитей запутался так сильно, что распутать его казалось невозможным. Хотелось просто рвануть его, разорвать, уничтожить.

А тут ещё ездить вокруг. Зачем, если я водяной?

Задолбали!

Я толкнул велосипед в воду. Он не утонул. Повинуясь моей воле, вода подхватила его, как пушинку, и плавно, даже не создавая волны, понесла на другой берег, прямиком к моему дому.

Мой верный железный конь совершил своё первое чудо, переплыл озеро и попал на другую сторону, на огород.

Закончив с велосипедом, я шагнул следом.

Мир изменился. Звуки стали глухими, цвета — приглушёнными, сине-зелёными. Я погружался всё глубже, и давление нарастало, но моему телу было всё равно. Я дома. Вода обнимала меня, принимала, становилась частью меня, а я — частью неё. Я пронёсся пару сотен метров, двигаясь вдоль дна, нашёл большой плоский камень, покрытый скользким слоем водорослей, и сел на него, скрестив ноги.

Усевшись на нём, я замер. Как древняя подводная статуя. Вокруг суетились рыбки, пара любопытных окуней ткнулась мне в ногу, но я не обращал на них внимания. Здесь, в тишине и покое водной толщи, я мог наконец-то подумать.

Будучи водяным, я могу находиться в воде неограниченно долго, так что меня тут никто не потревожит.

Всё сплелось. Эта мысль билась в голове, как пойманная птица. Но это было неправильно. Так думать — значит, идти на поводу у хаоса. Нужно было найти отправную точку. И этой точкой мог быть только я сам.

Чего я хочу?