Тепла хватит на всех – 3

«Север — 2»

Старт, как и в первый раз, был секретным. По тем же причинам.

Сергеич даже предупредил меня, что на случай неудачи, заготовлена инсценировка моей гибели якобы во время испытательного полёта в окрестностях Юпитера.

Я знал, что мой новый корабль огромный, но одно дело знать и совсем другое — увидеть своими глазами. Он стоял в половодье огней величественной и неподвижной громадиной. Солнце едва успело нырнуть за горизонт, но уже разгоралась новая заря — ночь длилась всего лишь полчаса. Вот-вот искусственное освещение снова погаснет.

Казалось, что громадный «бублик» жилого отсека парил в воздухе, в нескольких метрах над скальной поверхностью. И лишь приглядевшись можно было увидеть широкие чёрные опоры. Внутри «бублика» находился энергетический отсек, ребристая семигранная призма, с термоядерным реактором, ионными движками и баком с пропеллентом. Я знал, что в крейсерском положении этот отсек смещался назад, чтобы мощнейшие магнитные поля не создавали опасность для обитаемой зоны.

Гравитационный отражатель находился на вершине высокой и ажурной башни, в носу корабля. Он был похож на широко раскрывшуюся розу, в самом центре которой вдруг вырос длинный блестящий шип. Этот шип представлял собой тот самый синтезатор глюонной плазмы, о котором говорил Сергеич. В случае, если плотность газа или микрообъектов во время полёта превысит критический уровень, а электромагнитные и гравитационные отражатели перестанут справляться — система автоматически его активирует. Весь корабль в этом случае окутается сверхплотным облаком глюонов, способных замедлить даже нейтрино.

«Север-2» умел «собирать» пропеллент из межзвездного газа с помощью многокилометровой электромагнитной воронки. И даже разгоняться до околосветовых скоростей. По крайней мере, теоретически — никто в этом режиме подобные системы ещё не испытывал.

Разумеется, летать к звёздам «по старинке», на релятивистских скоростях никто не собирался. Но такая возможность могла быть полезна для манёвров внутри систем, исследования нескольких планет за одно посещение.

Ресурсов первого «Севера» хватало только на то, чтобы долететь из точки Лагранжа планеты старта до аналогичного места в другой звёздной системе. А «Север-2» при желании мог заняться планетарными исследованиями. Что было очень полезно по крайней мере в нескольких уже открытых системах.

— Вася, отключи, пожалуйста, все сенсоры, — вдруг стоял Сергеич, не поворачиваясь ко мне.

Мы стояли с ним вдвоём, за оградой стартовой площадки. Справа от нас, всего в десяти метрах, был обрыв, ведущий вниз, в долину речки. В сумерках короткой ночи это место, казалось бы, жутковатым, если бы не огромный техногенный объект рядом.

«Что ж, начальник хочет поговорить наедине, — мысленно сказал Вася. — Оставляю вас, не скучай!»

«А что, ты так реально можешь?» — удивлённо спросил я. Но ответа не последовало.

— Здесь нас никто не услышит, — уверенно сказал руководитель. — Самое время поговорить о действительно важном.

— Хорошо, — осторожно ответил я. — Давай поговорим.

Вчера, во время инструктажа по О-деа, мы снова незаметно перешли на «ты».

— Скажи, чего ты больше всего боишься? — спросил Сергеич. Потом повернулся ко мне. В свете далёких прожекторов на стартовой площадке сверкнули стёкла его очков.

Сначала я хотел автоматически ответить, что не боюсь ничего. И это было бы почти правдой. Тем более, что свой не так давно приобретённый страх я почти преодолел. Благодаря Лаймиэ.

— Я боюсь холода, — сказал я.

— Верно. Этим ты мне и понравился, — вздохнул Сергеич.

Он поправил очки и посмотрел налево. Потом сделал пару шагов в сторону обрыва. Я последовал за ним.

— Как ты себе представляешь холод? Что это такое? — продолжал он.

Я поморщился. Вроде не так давно проходил собеседование с психотерапевтом, и вот опять… но потом я сообразил, что Сергеич вовсе не про психологию. И даже не про меня.

— Жизнь — это движение, — ответил я. — Холод — это воплощение абсолютной смерти.

— Но разве огонь, полное разрушение от избытка энергии — это не то же самое?

— Разрушение рождает хаос, — ответил я. — А хаос — это надежда. Когда есть движение, оно будет упорядочено, так или иначе. Возникнет что-то новое. А при абсолютном нуле, если энергии нет вообще — не возникнет ничего. Только холодные ледяные скульптуры.

— Но ведь их структура сохранится. Не будет ни желаний, ни страданий, — продолжал Сергеич.

Я ухмыльнулся.

— Теперь мы заговорили про буддизм? — спросил я. — Что лучше — бесконечное перерождение или застывшая жизнь?

— Нет, мы заговорили о сути. Что такое вообще жизнь. И смерть, — улыбнулся в ответ руководитель. — Ты только что сказал, что жизнь — это процесс. Продолженный во времени. Застывшее время, лишённое энергии — это абсолютный холод. Оно может хранить информацию любой сложности, но там не будет нас. Потому что мы — это не физические тела, и даже не информация, которая их содержит. Мы — это процесс. Ты согласен?

— Пожалуй, — кивнул я.

— В каждый отдельный момент времени мы — мертвы. Если бы время можно было остановить, это была бы чистая смерть, — продолжал Сергеич, сделав ещё пару шагов по направлению к обрыву. — Мы приближаемся к пониманию того, что такое время Женя.

— Разве это не хорошо? — осторожно спросил я.

— Сложно сказать… мы на пороге нашего уютного и привычного мира. Мы всё ещё разглядываем тени на стенах нашей пещеры, но уже вот-вот увидим того, кто их отбрасывает. И это знание может оказаться пугающим, — сказал он.

— Ты считаешь, что за нами наблюдают, — сообразил я.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил Сергеич. — С тех пор, как мы открыли путь наружу, за нами следят.

— Лэм? — спросил я.

— Лэм? — переспросил Сергеич, будто бы в лёгкой растерянности. — Боюсь, что не только он, Женя… мне кажется, что он — это что-то вроде нашего дальнего родственника, который в целом настроен к нам дружелюбно. Но во всей этой ситуации есть и другие игроки, ни мотивов, ни возможностей которых мы не знаем. И вот это мой самый большой страх, Женя. Окончательно перестать понимать происходящее.

— Мой двойник на Нарайе? — спросил я. — И его боевой модуль?

— Да. Прежде всего, — кивнул Сергеич. — Скажи, какие у тебя есть гипотезы?

— Ну, во-первых, это всё-таки могу быть я сам. Значит, мы имеем дело с временной петлёй, — ответил я. — Во-вторых, это может быть пришелец из другой браны. Ну и в-третьих — кто-то мог использовать нас и наши наработки для вмешательства в ситуацию с трийанами и людьми для маскировки. Чтобы потом, например, обвинить нас.

Сергеич повернулся ко мне. Он широко улыбался, демонстрируя белые зубы, казавшиеся ледяными в синеватом свете прожекторов.

— Впечатляет, — ответил он. — Да, именно третий вариант меня пугает. Понимаешь, мы не должны были открывать то, что открыли. При обычном развитии событий нас ждала обычная гибель обычной цивилизации, поражённой паразитами. Но кто-то мне подсказал неожиданное решение. Выход. Понимаешь?

— Подсказал? — переспросил я.

— Да. Вероятно, подсказал, — кивнул он, задумавшись на несколько секунд. Видимо, вспоминая прошлое. Однако же делиться этими воспоминаниями со мной он не стал.

Мы где-то с минуту стояли молча. Сергеич наблюдал за разгорающейся на глазах зарёй.

— Ты же понял, почему Макс слал такие доклады, да? — встрепенувшись, вдруг спросил он.

И я действительно понял. Ровно в ту минуту, когда он спросил об этом.

— Он подозревал, что связь кем-то читается, — сказал я. — Или же не хотел, чтобы его доклады прочитал кто-то, у кого есть допуск. Он узнал про паразитов?

— Молодец, — улыбнулся Сергеич. Потом спросил, вдруг став серьёзным: — кстати, как у тебя на службе-то было? Умников ведь в таких местах не любят. Тот же Макс, у него айкью не меньше твоего — но притворяется. Настолько, что почти вжился в роль. Мы его нашли, можно сказать, случайно.

— Правда? — ухмыльнулся я. И всё-таки не удержался от укола: — а я думал, его батя помог…

— Вот это я и называю случайностью! — снова улыбнулся Сергеич. — Так ты не ответил. И я не спрашивал раньше. Как выживал среди своих?

— Я же не войсковой, — вздохнул я. — В Конторе всё иначе.

— А, ну да… — кивнул руководитель. И снова продолжил, безо всякого перехода: — Ты прав. Вопрос только в том, где он видел опасность. Это неведомое сверхсильное нечто — или же паразиты.

— Надо предусмотреть код. Простой, но который знаем только мы с тобой, — сказал я.

Сергеич буквально просиял. И как раз в этот момент над горизонтом показался краешек Солнца; стёкла его очков сверкнули рубиновым.

— Верно. Для этого мы с тобой и вышли прогуляться, — кивнул он.

— Кстати, — добавил я. — Есть и третий вариант. Допустим, он не знал про паразитов. Но ему было известно, что, кроме тебя, доклады идут напрямую политическому руководству. Это ведь так, да? Не думаешь, что он мог их от чего-то оберегать? От какого-то знания, которое могло бы их напугать настолько, чтобы те запаниковали?

— И это возможно, — кивнул Сергеич, вздохнув. — Честно говоря, именно этого варианта я боюсь больше всего.

— Ясно, — кивнул я.

— Напиши что-то про Солнце. Наше, земное, — предложил Сергеич. — Я пойму. Этого будет достаточно.

— Есть, — ответил я. — Напишу.

Сергеич медлил, глядя на медленно поднимающееся светило. На стартовой площадке начали гаснуть огни. Сначала внешний периметр, потом, несколько секунд спустя, вспомогательное освещение. Основные прожектора, под корпусом звездолёта, продолжали ярко гореть. Там шли подготовительные работы: проверка припасов, тест систем…

— Как думаешь, этот фактор потерял значение? Тогда, когда он решился передать послание? — спросил я.

— Возможно, — кивнул Сергеич. И добавил через несколько мгновений: — если, конечно, это на самом деле был он.

Прежде, чем я успел сказать что-то ещё, он взмахнул руками, легонько хлопнул в ладоши, будто собирался начать утреннюю разминку, и спросил:

— Ну что? Пойдём, провожу тебя на борт?

— Сегодня без формальностей? — улыбнувшись, спросил я, вспоминая свой первый старт.

— Сегодня всё иначе, Женя, — ответил Сергеич. — Но скафандр тебе надеть всё-таки придётся. Он часть системы спасения.

— Ясно, — кивнул я. — Надо, значит, надо.

Под днищем корабля находилось несколько капитальных строений: складские терминалы, зоны обслуживания, помещения для специалистов, которые несколько месяцев готовили эту громадину к старту.

Кстати, строили «Север-2» в море. Карском. Это оказалось экономически выгодно: Севморпуть, что называется, «под рукой», с логистикой нет проблем. Плюс водная среда, сильно облегчавшая работу с объёмными конструкциями. Другое дело, что эту самую среду периодически штормило и она так и норовила покрыться льдом — поэтому основные сооружения Космоверфи находились под водой.

На стартовый стол «Север-2» был доставлен, так сказать, на собственной тяге. Гравитационные зеркала рассеивали потоки гравитации на границе нашей браны в радиусе нескольких километров, так что пролёт этой громадины ничем особенным для всего, что находилось внизу, не угрожал. Тем более, что, фактически, на всём пути следования внизу не было ничего более ценного, чем тундра и вечная мерзлота. Но порядок испытаний есть порядок испытаний.

Сергеич привёл меня в одно из бетонных зданий под кораблём. Из предварительного инструктажа я знал, что там находится зона подготовки космонавтов. И одна из первых вещей, которые я увидел, когда попал внутрь — это новая модель скафандра. В отличие от предшественника, он был совершенно белым. Не удивительно, учитывая, что эту модель назвали «Полярный филин». Лишь на левом рукаве находилась небольшая планка с российским флагом. И всё: никаких других символов или даже выступающих частей. Идеально чистая белая статуя.

Вздохнув, я посмотрел на присутствующих. Несколько незнакомых девушек. Людмила, само собой. Пара бородатых мужиков самого сурового вида — представители разработчика.

Заранее приготовившись к сальным шуткам, когда дойдёт до системы удаления отходов, я шагнул по направлению к помосту, где был закреплён скафандр.

— Женя, вам нужно полностью раздеться и зайти в скафандр сзади. Тут, как вы знаете, новая гелевая клапанная система. Дверца в привычном смысле не открывается. Вам нужно продавить корпус силой, он пропустит вас внутрь, — сказала Людмила.

— Поначалу может показаться непривычно, — улыбнулся один из мужиков. — Но ощущения куда приятнее, чем на предыдущих моделях. В «Филине» вы можете даже почесаться!

Я нахмурился, припоминая загруженные Васей сведения про скафандр. И почему я не подумал об этом раньше? Как выяснилось, конструкторская мысль продвинулась очень уж сильно! Основная оболочка скафандра представляла собой силовой гель на основе углерода, который мог становиться сверхпрочным материалом, на подобие алмаза. Или же быть мягким и податливым, выполняя роль мембраны, пропуская внутрь лишь то, что дозволяется системой управления. К дозволенным объектам относились руки самого космонавта. При этом перчатка на границе корпуса как-бы «рассасывалась», и восстанавливалась обратно, когда рука вынималась.

А что с системой отходов? А ничего! Она была вообще неощутима. Можно было делать все дела прямо в корпусе, все выделения мгновенно впитывались наноботами, обитающими на внутренних слоях гель-оболочки. При необходимости отходы могли быть даже переработаны в питательный гель, питьевую воду и воздух для дыхания. И никакой антисептический гель был вовсе не нужен! Поддержанием гигиены занимались те же наноботы.

Углекислота, кстати, тоже мгновенно перерабатывалась. Так что необходимости в запасах кислорода не было.

Между внешней и внутренней гель-оболочками находился силовой каркас. Структурированные эрзац-мышцы, которые при необходимости могли становиться «обычным» гелем — например, чтобы пропустить внутрь руку космонавта.

Единственное, что потреблял «Филин» безвозвратно — это энергию. Очень уж много её требовалось. Поэтому за спиной космонавта, в специальном отсеке находился… нет, не реактор. Это было бы слишком опасно при таких размерах. Поэтому применили глюонный аккумулятор энергии. Его заряда хватало на несколько месяцев активной деятельности.

— Ну что, вы готовы? — спросил один из техников, кивая на скафандр.

Возле помоста как по волшебству вдруг появилась высокая ширма. «Это что же, никакого публичного раздевания теперь не будет?» — подумал я с чувством глубокой благодарности конструкторам и с проснувшейся верой в человечество.

— Если что-то не получится — зовите, поможем! — предложил другой.

— Спасибо, — кивнул я.

У меня получилось. С первого раза. Хотя ощущение было очень необычным — будто ныряешь в прохладный вертикальный бассейн.

Зато внутри было очень комфортно. Никакого давящего ощущение брони. Будто бы на собственной коже вдруг отросла невесомая и почти неощутимая защитная оболочка.

Перед глазами, на внутренней поверхности шлема, появился небольшой дисплей с параметрами внешней среды, обозначением режима работы и прочими информационными штуковинами.

«Если хочешь — могу вывести всё на внутренне зрение. Или совсем свернуть», — предложил Вася.

«Не нужно, спасибо», — мысленно ответил я, вспоминая, как здесь открывается шлем.

Ах, да. Эта штуковина считывает двигательные импульсы. Я представил себе, как рукой поднимаю визор — и он послушно втянулся в паз за моим затылком.

— Нравится? — спросил один из техников.

— Очень! — искренне ответил я, широко улыбаясь.

— Если хотите — внешнюю оболочку можно сделать более… обтекаемой, — сказала одна из девушек. И густо покраснела. — Да, ребят?

Я посмотрел вниз. Эта модель скафандра почти не ограничивала поле зрения. А ещё «Сова» подстроилась под мою фигуру. Нет, ничего откровенно неприличного — но слишком, скажем так, спортивно получилось.

— Не нужно, спасибо, — ответил я. — Всё равно кроме вас никто меня не увидит. Так?

Девушка в ответ смущённо улыбнулась и кивнула.

— Если готов, то добро пожаловать на борт, — сказал Сергеич, который всё это время скромно стоял в углу возле входа.

Он указал на металлические створки лифта в противоположном конце помещения.

— Я провожу тебя до шлюза, — добавил он.