Танат 2

Глава 12

На другом краю провала сидел старый знакомый — зверёк пого. Словно услышав меня, тот дёрнул круглыми ушами, а потом лысая обезьянка перескочила на напоминающие рёбра опоры моста. Быстро перебирая лапами, он спустился до уровня воды, что заливала пол пещеры.

Если он решит побегать по лужам или поплыть в мою сторону, то его могут схватить те тритоны, что сейчас окружили тушу умершего левиафана. Но пого оказался умнее. Я даже глазом не успеваю моргнуть, как маленький стервец перепрыгнул на первую кучу обломков, которую образовали уничтоженные секции моста. Затем новый прыжок, ещё один, моб пропадает из виду, а потом слышится скрип когтей по кости. Вскоре зверёк забрался наверх и уселся передо мной.

— Ну и чего тебе в городе не сиделось? Я же тебя тогда чуть не убил.

Конечно, это был мой старый знакомый, которого я в приступе ярости чуть не забил ранее в другом пещерном зале. Чёрный синяк на левой половине мордочки однозначно говорил, что это тот самый зверёк.

Пого, услышав мой вопрос, склонил сначала голову к плечу, а потом просто пожал плечами. Понятно, что он сам не знает.

— И ты решил увязаться за мной, так как будет интересно?

Снова мгновение раздумья, а потом быстрый кивок. Хм, а он умнее, чем кажется. Да и речь понимает. Или вовсе не речь? Задам, пожалуй, следующий вопрос на родном языке.

— Не боишься? Ведь меня самого чуть не убили здесь.

Вот тут взгляд чёрных глаз выглядит недоумевающим. Повторяю вопрос на языке Таната и мотаю головой в ту сторону, где утонула туша местного кракена-мусоросборника. Пого отрицательно мотает головой.

— Ты нормальный? Может, я тогда тебя слишком сильно поколотил? Кстати, прости. Меня накрыло, а ты чуть не убил моих знакомых, когда решил пожевать эту штуку.

Пого во время тирады сначала посмотрел на меня с удивлением, следом лапкой потёр свой синяк. Потом зверёк посмотрел на меня и махнул лапкой. Будто говоря мне: ну было и было. Проехали. При этом косит глазом на мою руку. Ту, в которой зажат кусок тритоньей печени. Видимо, он, как и я, ценит этот деликатес. Только не уверен, что своим ртом, а не зубастой пастью димортула, смогу откусить хоть кусок. Вкусняшкой я это считаю из-за симбиоза с живым доспехом.

Про то, какие жалостливые и голодные глазки сделал пого, я молчу. Вот точно он мне напоминает какое-то существо из прошлого, которое я ещё не вспомнил. Но оно тоже знало, как умилять людей. Вот паршивец мелкий.

— Держи, — протягиваю мобу вожделенный орган. — Приятного аппетита.

Тот хватает печень, садится и начинает отгрызать от истекающего соками органа маленькие кусочки. Откусил, прожевал, проглотил, улыбнулся, снова откусил — такой вот цикл. Смотрю я на это непотребство, собираюсь встать, а потом понимаю, кого мне напоминает этот прожорливый монстрик. Тут ещё и картинка перед глазами двоится и даже троится. Это что ещё такое? Явно не моё.

Не моё, но наше, поправляю я себя, когда улавливаю реакцию Дима. Он тоже узнает это существо, вспоминает то, что было очень давно. Не собираюсь мешать. Да и не могу. Я свои вспышки памяти с трудом до последнего оттягиваю, а здесь чужая. Поэтому мы вместе просто проваливаемся вглубь. Да и любопытно, что было в прошлом моего напарника. Один урок наставника воинов-монахов чего стоит.

На невысокий стол, что стоит передо мной, я кладу две головы. Одна принадлежит существу, созданному для тяжёлых работ. Здоровенные и мускулистые разы, лишённые ртов, редко показывали признаки неподчинения. Однако с этим представителем немых что-то случилось. Притом настолько резко и неожиданно ранее смирное создание взбунтовалось, что первоначальный приказ подразумевал захват беглеца. Это было неожиданно.

И тут не зря говорю, что всё делал я. Того, второго, что был частью целого, больше нет рядом. Он исчез очень давно. Возможно, что он также начал сомневаться. Да, потом единение прервали, прошлый носитель отправился в олдир, а меня отправили спать.

Отправили якобы ненадолго, но сон чуть не стал вечным. Я стал не нужен. Пока меня не разбудил тот, кого все считают слабым, жалким, неприспособленным к этому миру. И все ошиблись. Его сила в том, что он смеет отстаивать свои убеждения и принципы. Даже здесь, где это опасно. Где положено молчать, так как за тем, кто много себе позволит, придут. Как за этим немым, как за этой человеческой женщиной…

Рядом с первой головой появляется вторая. Тогда эти длинные белые волосы и черты лица, что часто мелькали в местных городах, ничего для меня, не значили. Сейчас с ними связана одна ассоциация — Илу. Так звали ту женщину, что участвовала в охоте на нас. Её тоже обезглавили и вырвали эотул. Не мы, а один из диких, наёмник по имени Стрелок. У друга он вызывает странные эмоции.

Кроме отсечённых голов беглецов, извлекаю из полостей защиты их камни душ. Но кладу их не на коралловые блюда, а в специальные держатели, что лежат на столе. Те напоминают хитиновые диски с растущими из центра щупальцами. Те обвивают переданные эотулы, чтобы подпитать защитную оболочку. Та производит то, что друг называет биотоками. Эта энергия, в свою очередь, питает странную кристаллическую сферу внутри — вместилище души.

Как же оно, вместилище, напоминает шипастый шар. Не будет биотоков от оболочки — разрушится кристалл. Рассыпется в пыль, которую унесёт ветер. Окончательная смерть или свобода? Это как посмотреть.

Где-то вдалеке слышатся удары волн. Поднимаю голову. Мы на открытой террасе. Здесь камень сочетается с плотью биоформ, что вырастили Создатели. Сверху льётся белый свет от живых ламп. Они создают полосу света вокруг острова, который омывают воды подземного моря. Именно так — моря. Разы никогда здесь не бывали. Живыми и целыми. Вестники — другое дело.

Потолок гигантской пещеры тоже покрыт плотью. Это к нему крепятся живые строения. Они же покрывают всю поверхность острова, а соединяет две части города колоссальная колонна в центре. Это строение напоминает знакомые шпили перерождения. Только здесь знакомая конструкция шире и выше, от неё отходят отростки, которые соединяются с высокими строениями по всему острову. Это дороги для кильмов. Точно такой привёз меня сюда, чтобы я отдал трофеи охоты одному из высших. Меня переполняет сдерживаемая гордость. Но, может, не меня, а того, кто был моим носителем тогда.

На террасе только стол и стойка с насестом, где сидит знакомый ушастый зверёк — пого. Он сосредоточенно грызёт что-то белое. Как тот, что появится позже, после битвы.

Раздаётся шелест ткани, но я не оборачиваюсь. Меня закрывает высокая тень, потом из-за моей спины выходит обнажённый по пояс мускулистый гигант.

Как я мог не заметить сразу, что мебель вокруг такая низкая? Словно тот, кого считают богом, не живёт в этом дворце. И ещё эта полоса на груди, что идёт от шеи и исчезает под материей, обёрнутой вокруг бёдер. Ведь понятно, что это просто закрытая мембрана. Передо мной не Создатель, а кильм, играющий роль его тела. Вместилище карлика, который считает себя высшим существом. Как же я его сейчас ненавижу.

Гигант не смотрит на меня. Он не сводит глаз с эотулов мятежников. Сначала начинает светиться изнутри камень немого. Внимания ему повелитель уделает мало. Прилетает нечто вроде шнура с крыльями, оно обхватывает камень и уносит в неизвестном направлении. На очищение и повторное использование.

Голову немого качка Творец берёт в ладонь, подбрасывает, смотрит, а потом мощным броском отправляет в сторону моря. Ему это не интересно. Кильмы-мусорщики вроде того, кому мы с другом даровали покой, подберут часть тела и переработают в первичную биомассу.

Голова той, что была двойником Илу, заслужила больше внимания. Светится оставшийся эотул, а я понимаю, что хозяин Таната хмурится. Его эмоции передались даже внешнему кильму. То, что он прочёл своим телепатическими даром в камне души, ему не нравится.

Украдкой он бросает взгляды на меня. Словно думает, не стоит ли и меня подвергнуть проверке, а может и убить. Тогда я не обратил на это внимание. Просто бессмысленный и безымянный кусок сознания внутри совершенного орудия смерти. Глупец, который не понимал, какую судьбу ему уготовили.

Эотул убитой мной женщины перестал светиться — исследование завершено. Вскоре я получаю мысленную команду и начинаю свой доклад.

— Беглец, заинтересовавший вас, великий, была найдена на границе дикой территории. Там, где начинаются тёмные тоннели. Там обитают мобы и некоторые мутировавшие особи. Мятежница понимала это, но еë пребывание там не выглядело случайностью. Она обустроила лагерь и явно кого-то ждала. При этом дикая постоянно что-то шептала. Слова были непонятные и бессмысленные.

Нет, не бессмысленные. Убитая мной женщина говорила на своём родном языке. Теперь я это понимаю.

— Был приказ доставить цель немедленно. Я явил себя одичавшей особи, чтобы напугать и заставить раскрыться. Существо обезумело, так как желало, чтобы я её убил. При этом она постоянно упоминала некоего Даргула, что освободит всех. Вероятно, это вожак диких.

Гигант не двигался, изучал меня, а потом задал только один мысленный вопрос.

— Нет, великий, мы не оставили всё как есть. Другой вестник ждёт тех, кто придёт на встречу с дикой. Готов вернуться и приступить к охоте на Даргула. Мне нужен лишь ваш приказ.

Приказ был, но другой. Явиться в шпиль для прохождения эволюционного улучшения. Носитель также должен пройти процедуру. Так мы и сделали: вестник отправился в олдир, а его доспех-димортул в индивидуальную ячейку. Там я и уснул, чтобы через долгие обороты проснуться ослабшим, голодным. Проснуться оттого, что в меня помещали израненное тело вестника. Точнее, презренной подделки. Чуть позже я попросил его дать мне имя.

Ты считаешь, что сильный может простить. Именно потому, что он могуч и охотится на свои слабости. Такие, как презрение. Прости мне моё пренебрежение, друг.

Погружение в омут памяти заканчивается внезапно. Времени прошло немного, так как прожорливый малыш пого ещё не доел печень тритона. Нет таких в энциклопедии, а значит, так их и назовём.

Я давно простил тебя, напарник. Но сейчас, Дим, прошу посторожить наши тела. Перерыв окончен, впереди вторая часть. Теперь это мои воспоминания.

Столовая для офицерского состава спас крейсера была довольно пустой в этот поздний час. Многие стоят дополнительную вахту, так как нужно успеть подготовить технику и снаряжение к высадке на Тау-137. Так как у меня есть расширенные полномочия, то и использовать их надо по полной. Планета опасна, а значит, до тех пор, пока разведку территории не проведут мои ребята из группы «Аид», базовый лагерь на поверхности будет почти полностью эвакуирован.

И я пойду вниз, со своими ребятами. Да, руководители других служб против, но приказ с Земли всё расставил по местам. Наша тактика на поверхности заключается в сборе информации для анализа, зачистке территории и минимизации потерь. Чистильщиков группы «Аид» не зря сравнивают с сапёрами. Мы и они делаем ошибку один раз в жизни. Когда выбираем свою профессию.

Компанию нам составит пара отрядов планетарных десантников с тяжёлой техникой и несколько групп следопытов-первопроходцев. Рейнджеры, как их ещё иногда называют, играют роль разведки, но, я думаю, их попридержать. Пока дяди-сапёры не расставят всюду свои вешки, не стоит танцевать на минном поле.

Тау-137 и была таким минным полем. Точнее, одной большой бомбой с неизвестной, но смертоносной начинкой. Так что впереди пойдут Аидовцы, на подхвате следопыты, а десантники — наше прикрытие. И если что, то им придётся первый раз в жизни стрелять в живых существ.

Вот этот вопрос, игнорирование барьера на убийство, мы и обсуждали с Камиллой за ужином. Дима остался в каюте возиться с документами. Конечно, вопрос санкционирования убийства был не единственным на повестке. Сначала мы перекусили, а потом за чаем стали обсуждать насущные вопросы.

Кроме нас, в помещении были палестинец Харин Зайдиди, еврейка Ракель Авад и мой бывший заместитель Карл Вайсман. Да, моя бывшая риск-команда спасателей тоже была на борту. Теперь понятно, кто объяснил капитану суть моих замечаний по приёмосдаточным испытаниям.

Карл мне кивнул, но не подошёл. Видит, что мы заняты делом, а не праздными разговорами.

— Инспектор, если мы столкнёмся с прямой угрозой от разумных существ, то десантники должны быть готовы. Поэтому группа на поверхности пройдёт процедуру пси-кондиционирования. Как и ваши люди.

— Не знаю, Камилла, — вздыхаю и барабаню пальцами по чашке с чаем. — Дать людям право убивать — это одно. Но осознанно снять моральный запрет на это… Звучит безумно. Да, процедуру тестировали много лет, но осознанно нигде не применяли. И почему вы в моём случае не настаиваете на кондиционировании?

— Давайте по порядку, — улыбнулась девушка. — Насчёт кондиционирования. Сами десантники понимают, что им придётся столкнуться с неизведанным. Это могут быть не только некие боевые механизмы, но и неизвестные существа. Возможно, разумные. Плюс это могут быть и другие люди. Знаете, инспектор, что хоть отчасти оправдывает убийство?

— Спасение чьей-то жизни. Принцип малого зла.

Но всё равно это будет зло, добавляю я про себя.

— Вот именно, — кивает девушка. — Эти парни понимают, что от их действий зависят жизни других членов экспедиции. Людей, что остались на Земле и других колониях. Поверьте, случайные люди в десант не попадают. Эти люди больше будет в итоге корить себя за то, что дали погибнуть невинным, а не потому, что они оборвали жизнь монстра в человеческом обличье.

— Так чем мы лучше наших предков? — ухмыляюсь я. — В то время также расчеловечивали противника. Чтобы солдат при убийстве врага не мучила совесть. Чем мы лучше, Камилла?

— Тем, инспектор, что когда всё закончится, наши ребята вернутся в обычное состояние. И будут помнить, что они сделали. Вот тут я и мои коллеги будем работать за четверых. Но не с вами.

— Это ещё почему? Я, по-вашему, ненормальный какой-то?

— Нет, — девушка улыбнулась, — Вы просто тот, к кому подходит одно старое ненаучное определение. Вы рыцарь крови, инспектор.

— Кто?

Ей удалось меня удивить. Это ещё что такое?

— Скажем так, инспектор. Вы ведь читали в детстве Дюма, историю о трёх мушкетёра? Помните Портоса?

— Конечно. К чему это?

— Во время дуэли с Д’Артаньяном он сказал Атосу, что дерётся просто потому, что дерётся.

— Но он просто не хотел говорить, что гасконец узнал секрет его богатой перевязи. Свой тыл без плаща Портос никому бы не показал.

— Верно. Но вот такой ответ Портоса хорошо характеризует вас. Вы, например, обладатель не самого подходящего психотипа для спасателя. Но именно он делает вас одним из самых отменных специалистов департамента. Вы боец, что не может жить без драки. Только вы нашли себе идеального соперника.

— Это какого? — задаю я резонный вопрос.

— Смерть, разумеется. Ведь что такое жизнь для господ мушкетёров? Как там пели в том старом фильме? — лукаво улыбается моя собеседница.

— Жизнь — это игра со смертью.

— В вашем случае скорее борьба. Плюс вы имеете некое врождённое благородство, так сказать. И ради своих людей, других членов экспедиции, жителей Земли вы будете сражаться.

— И убивать? — задаю я резонный вопрос.

— Да, ведь у вас этот барьер частично снят. Вы чуть не убили самым жутким способом одного человека.

— Что? Это кого я чуть не убил и когда?

— Самого себя, когда закрыли ту переборку и горели заживо.

Меня передёрнуло. Чёрт побери, не люблю вспоминать тот момент. Сознание я не сразу потерял, а было очень больно. Потому и голову брею, так как волосяной покров ещё не полностью восстановился.

— Вы сознательно пошли на смерть. И, уж поверьте, того, кто способен так легко убить самого себя, не остановят даже те существа, которых японцы зовут кайдзю. Так что с десантниками и чистильщиками тут вопрос в том, чтобы они хоть немного догнали вас.

Однако. Женщины, как вы так легко можете одной фразой и опустить человека, и возвысить?

— Ладно, с этим вопросом разобрались. Кондиционирование пригодится. Что ещё осталось на повестке?

— Изучение некоторых материалов относительно тех, кто руководил Сенткомом из тени, — вздыхает психолог. — Сама в шоке от того, какие произведения желательно изучить вашим людям и проанализировать.

Камилла подвинула ко мне электронный планшет. Копирую с него данные на свой, открываю, читаю, хмыкаю и смотрю на психолога управления.

— Вы это серьёзно?

— Вполне. Как верно заметил наш общий знакомый, неважно во что мы верим. Важнее то, чем руководствовались наши оппоненты. Да, на Тау до эвакуации с поверхности нашли подтверждения тому, что руководство изучало труды вот этого художника. Подозревали, что он мог быть экстрасенсом-визионером или имел доступ к неким артефактам. Ну, второе относится скорее к биографии вот этого писателя, что умер ещё в первой половине двадцатого века.

— Артбук с творческими работами Ганса Рудольфа Гигера, — читаю я. — Мотивы с ксеноморфом и сравнение их с найденными на Тау ископаемыми останками. Однако. Что этот швейцарец употреблял?

— Согласно некоторым источникам информации, он увидел мёртвую девушку в морге во время процедуры бальзамирования. Отсюда и мотивы эротизма в соединении с биомеханикой. По другой версии, ему в шестилетнем возрасте, когда он рос в семье аптекарей, подарили человеческий череп. Плюс дружба с неким Тимоти Лири, кого иные историки называют титаном наркомании.

— Ипутся кандибобрики, — только и сказал я, рассмотрев пару картин. — Лучше я вот этого парня почитаю. Говард Лавкрафт, который. А кто такие Ктулху и Дагон?

Психолог управления мне только лукаво улыбнулась.