Корабль сомкнулся вокруг неё, как сон — беззвучный, без единого шва.
Леони пересекла порог, и ей показалось, что она вошла не в корабль, а в сердце живого существа. Воздух был наполнен тонким запахом — не знакомым, но приятным, сладковато-минеральным, будто разряд озона после молнии. Стены изгибались плавно, поглощая свет вместо того, чтобы отражать. Под их поверхностью мягко пульсировали серебристо-голубые жилы — словно сосуды под кожей внеземного организма.
С каждым шагом её тревога росла.
Её босые ступни касались тёплого пола, гладкого, почти стеклянного. Он был идеально чистым, вылизанным до блеска… и от этого ощущение «я здесь чужая» только усиливалось. Каждое прикосновение кожи к поверхности словно напоминало: она не принадлежит этому месту. Не готова ни к нему, ни к тому, что будет дальше.
Впереди шли две фигуры.
Высокие. Тихие.
Неестественно изящные.
Они были гуманоидными — больше, чем многие существа на аукционе, — но всё равно были чем-то неправильными. Их движения были слишком плавными, продуманными, словно каждый жест подчинялся какому-то эстетическому закону, который она не могла понять. Бледная кожа мерцала под светом, а едва заметное движение узких жабр вдоль шеи говорило то, что их идеально неподвижные лица не выражали:
Они не были людьми.
Даже приблизительно.
Чёрные как смола волосы стекали по их спинам. Глаза — полностью тёмные, жидкие, без радужек — ничего не отражали. Они не смотрели на неё. Не разговаривали с ней. Когда общались друг с другом, их голоса звучали тем же языком, что использовал масочный владелец: низким, мелодичным, как вода, текущая по камню, но переплетённая с чем-то древним и острым.
Леони шла молча. Сердце грохотало. Мысли метались в голове, как испуганные птицы.
Зачем она здесь?
Чего он хочет?
Её фантазии прыгали от одного ужаса к другому: эксперименты? разведение? рабство? развлечения? трофей? домашний питомец?
Живот болезненно сжался.
Удовольствие?
Мысль возникла сама — и она чуть не споткнулась.
Лицо запылало от стыда. Не только от самой идеи — но от того, что она не знала. Он не тронул её. Не сказал ни слова, которое она поняла бы. Но его присутствие говорило гораздо больше. Он не купил её из жалости. Это было ясно.
Она всё ещё слышала то слово, которым он остановил аукцион.
Как посмотрели остальные.
Как замерла толпа.
Он не угрожал. Он был угрозой. Ему не нужно было повышать голос. Его власть была естественной — как сила притяжения. Он был властью.
И теперь она принадлежала ему.
Никакого побега.
Никакого спасения.
Даже если ей удастся сбежать с корабля — куда? Она не знала ни планеты, ни языка, ни даже того, как найти вход или выход.
Я в ловушке.
Мысль ударила, словно кулак в грудь.
Нет побега. Нет помощи. Ничего.
Коридоры сузились, свет стал мягким, золотистым. Они подошли к новой комнате. Дверь растворилась, выпуская струю тумана.
Комната очищения.
Леони замерла… но сопровождающие лишь молча поклонились и отступили назад. Никакого принуждения. Только ожидание.
Она вошла.
Тёплый пар поднялся вокруг неё. Вода — мягкая, ароматная — падала сверху тихими дугами, окутывая её тело идеальным, невесомым дождём. Запах был сложным: листья, минералы, электрические ноты, свежесть. Она ожидала камеры, зондов, ещё одного унижения.
Но этого не было.
Этот ритуал — в отличие от жестокой стерилизации на станции — был удивительно мягким. Её очищали, заботливо, аккуратно. Когда она вышла из тумана, на изогнутой каменной скамье лежала одежда.
Платье.
Глубокое зелёное.
Тяжёлый шёлк, гораздо плотнее, чем казался. Рукава скользнули по коже, как дыхание. Юбка падала волнами, с разрезами для движения.
Скромнее. Более… достойно.
Подарок?
Нет.
Представление.
Её одели молча, с почти ритуальным вниманием. На ноги надели мягкие тапочки — их подошва мерцала, словно соткана из света.
Это было бы красиво, если бы не было таким нереальным.
Щелчок. Едва слышное движение руки.
Ошейник упал.
За ним — браслет.
Леони вдохнула глубже, чувствуя внезапную лёгкость.
Свобода?
Нет.
Всего лишь смена декораций.
Её повели дальше — по винтовой лестнице из прозрачного кристалла, которая пульсировала под её ступнями. Каждый шаг ощущался как подъём в невозможную мечту… или в бархатную тюрьму.
Её ждали покои.
Комната была просторной, куполообразной, мягко освещённой из невидимых источников. Пол — гладкий, переливчатый. Стены — покрыты светящимися письменами, которые изменялись, если смотреть слишком долго. В центре стояла кровать — круглая, огромная, окружённая сеткой из тончайшей ткани, падающей с такой высоты, что она не видела, где она крепится. Сетка сияла серебренным и фиолетовым цветом, как лунный свет в шёлке.
Всё было плавным. Без швов. Роскошным.
И полностью чужим.
Послышался звон.
Она обернулась.
Один из сопровождающих вошёл бесшумно, держа поднос. Он не смотрел на неё. Лишь поклонился — низко, так что длинные пальцы коснулись пола, — поставил поднос на низкий блестящий стол и так же молча исчез.
Леони смотрела ему вслед.
Даже они не смотрят на меня. Почему? Кто я для них?
Она осторожно подошла к еде.
Это было произведение искусства.
Тонкие ломтики мяса, мерцающие, словно драгоценные камни. Спиральные овощи ярких цветов, которых она не знала. Золотистые шары жидкости, висящие в бокалах. Мелкие квадратики дрожащего десерта, который светился, если дотронуться.
Она колебалась.
Потом все же голод победил.
Каждый вкус был странным, но божественным. Сырое мясо таяло. Сине-зелёный корень был холодным и сладким. Белый фрукт оставлял искры холода на языке.
— Надеюсь, это меня не прикончит, — пробормотала она хрипло.
Когда она закончила, то свернулась на кровати, подтянув ноги к груди. Ткань была мягкой, словно дыхание. Но боль внутри не отпускала.
Мысли вернулись.
К Алфи. К квартире. К звуку её телефона. К друзьям, которые, может быть, ищут её. К Земле. Ко всему, что было её жизнью. И неизбежно… к нему. К масочному. К владыке. К тени, которой она теперь принадлежала. К тому, кто заставил замолчать толпу одним словом. К тому, кто провёл рукой по её волосам, как будто она была чем-то ценным.
Чем-то его.
Чего ты хочешь? Кто ты?
И самое страшное…
Что ты сделаешь со мной?
Она закрыла глаза. Но покоя не было.
Только мягкая, мерцающая тишина инопланетной комнаты.
И уверенность, что её жизнь больше никогда не будет принадлежать ей.