Металлический лязг расколол коридор, будто выстрел.
Леони резко вздрогнула, сердце ударило в рёбра. Резкое движение отозвалось болью в шее — кожа там была сырой, пульсирующей, уже покрылась синяками от ошейника. Он был не просто тяжёлым — он вгрызался в её кожу, будто обладал собственной волей.
Свет в камере мигнул — секунду голубой, затем вспыхнул тревожным красным. Длинные тени поползли по изогнутым стенам. И вдруг дальняя панель — гладкая, без единой линии — дрогнула, будто раскалённый металл, и бесшумно разошлась.
То, что вошло, не было человеком.
Оно оказалось ниже, чем она ожидала — едва доходило ей до груди, — но было широким, плотным, будто живой глыбой из мяса и камня. Кожа — мокро-зелёная, блестящая в мигающих огнях, словно отполированный нефрит, смазанный маслом. Толстые руки тяжело висели по бокам, каждая кисть заканчивалась тупыми когтями. Глаза — полностью чёрные, без белков, без радужки — не отражали света. Никакого выражения. Никакой эмоции. Оно просто смотрело на неё. Оценивало.
Леони, дрожа, поднялась на ноги.
— Где… где я? — голос сорвался. — Чего вы от меня хотите?
Существо не ответило.
Оно лишь наклонило голову, будто прислушивалось. Его уши — рваные, остроконечные — дёрнулись. Затем раздался звук: глубокие, глухие щелчки, будто что-то хрустело внутри его горла — совершенно нечеловеческий, первобытный. У Леони прошёл холодок по коже. Это не язык.
Это был предупреждающий сигнал.
И существо нажало что-то на поясе.
Боль взорвалась у неё в шее.
Не просто удар током. Это была раскалённая волна мучения, пронзившая все нервы разом, швырнувшая её на пол в рваном, сорванном крике. Тело выгнулось, конечности свело, дыхание исчезло, мир побледнел. На секунду она не могла пошевелиться вовсе — будто её отрубили от собственного тела.
Потом — милосердно — это прекратилось.
Она лежала, хватая ртом воздух, дрожа, чувствуя, как каждая клетка в теле ноет. Слёзы жгли глаза. Ошейник глухо пульсировал, будто был живым, готовым снова ударить.
Послышались шаги.
Сзади вошли двое — высокие, значительно выше людей. Литые, угловатые тела были обтянуты тёмными, плотными костюмами. Лица — гладкие овальные пластины, абсолютно без черт. Ни глаз, ни рта. Просто блестящие маски из чёрного камня.
Они двигались бесшумно. Как машины.
Леони попыталась подняться, но ноги не слушались. Она смогла лишь упасть на колени, прежде чем холодные, точные руки схватили её за плечи, рывком поднимая. Паника хлынула сразу.
— Не надо! — сорвалось. — Не трогайте меня!..
Низкорослое существо сдвинулось. Толстый палец скользнул к устройству на поясе.
— Нет! — взвизгнула она. — Пожалуйста… пожалуйста, не надо…!
Ошейник вибрировал снова. Пока без боли. Но предупреждение было ясным.
Она застыла.
Высокие существа начали раздевать её.
Грубые руки расстёгивали ту простую одежду, что ей дали после пробуждения. Леони кричала, вырывалась — пока ошейник вновь не подал импульс. Этот мягкий толчок сломал сопротивление без слов.
Они не реагировали ни на её слёзы.
Ни на мольбы.
Её всю трясло — от ярости, от стыда, от ужаса. Холодные чужие руки ощущались на коже, будто она была вещью. Пустым предметом. Её тело обнажили, и дрожь пробежала по позвоночнику, когда её повели в соседнее помещение.
Воздух изменился.
Из форсунок зашипел густой стерилизующий пар — синеватая дымка с резким запахом металла и антисептика. Струи били со всех сторон, обдавая теплом, которое не грело. Оно было бездушным. Техническим. Не как очищение — как обработка собственности.
Когда они закончили, ей протянули одежду.
Если это можно было назвать одеждой.
Тонкие полосы шелковистой ткани — странные, чужие на ощупь. Верх плавно облепил грудь, оставляя живот голым. Нижняя часть — всего лишь узкая полоса, едва прикрывающая бёдра. Это не было защитой. Не было комфортом.
Все было выставление напоказ.
Её упаковывали.
Они сопроводили её назад в клетку и толкнули внутрь. Низкий инопланетянин вошёл следом, остановился у порога. Издал резкий, короткий приказ — слова, похожие на треск камня.
Потом указал на ошейник.
Значение было ясно.
Повинуйся. Или страдай.
Она не сказала ни слова. Не смогла. Горло болело от криков. Но глаза полыхали яростью.
Похоже, это его удовлетворило. Он хрюкнул, довольный, и ушёл.
Как только он исчез, часть стены открылась с тихим свистом, и наружу выехал поднос. Механический дёрг, и он застыл.
На нём стояла миска густой серой массы — цвета мокрого цемента. Рядом дрожал стакан воды.
Леони посмотрела на еду. Она не шевелилась. Не пахла. Может, это вообще не было едой. Но голод болезненно сжался в животе.
И всё равно — она не притронулась. Пока нет.
Она забилась в дальний угол клетки, обняв себя руками. Свет везде погас и превратился в тусклое освещение. Стены снова зажужжали — низко, ровно, почти живо.
Она не плакала.
Пока что.
Но всё её тело тряслось — от ярости, от обиды, от того, что она изо всех сил держалась, чтобы не сломаться. Чтобы остаться собой.
Она не знала, чего от неё хотят.
Не знала, что её ждёт.
Она знала только два факта.
Она здесь не в небезопасности.
И Алфи всё ещё где-то там.
Где-то один.